Женька

        Эта история произошла со мной, когда мне было всего, или уже, девятнадцать лет. Я училась в педагогическом университете на низкооплачиваемую и неблагодарную профессию учителя иностранных языков за тысячи километров от родного дома. Так случилось, что на первом же курсе учеба моя отодвинулась на второй план, когда по воле обстоятельств я встретила его. Светлый образ прекрасного принца, который я сама и нарисовала, окружив его фигуру ореолом загадочной привлекательности, глубоко запал в душу, и я плакала в подушку, видя сны с ним в главной роли. Он, как и полагается, не заметил ни яркого огня в моих глазах, ни моих трясущихся коленок, ни моих мокрых ладоней. Прошло немало времени, прежде чем я поняла, что промахнулась, выбирая объект поклонения. Я ясно осознала, что у меня просто нет шансов, отчего было еще больней. Склонная все идеализировать, я лелеяла надежду вдруг понравиться ему, но лишь надоедала своим «нечаянным» преследованием. Отчаяние мое достигло наивысшей точки, и я просыпалась с мыслью о том, что нужно забыть его,наконец! Но разве способно девичье сердце забыть столь светлое чувство, пережитое впервые? Нет, конечно, нет. И мне ничего не оставалось кроме как ждать. Ждать и верить, что время лучший лекарь.
        Волею судьбы училась я в далеком городе, и видеть родных мне приходилось лишь раз в году, когда зеленела трава и распускались первые цветы. Но в тот памятный год все студенты нашего курса должны были проходить практику, и я впервые за прошедшие два года поехала домой в декабре. А уже в январе, после проведенного нового года в кругу семьи, мама отвела меня в колледж, в котором работала сама. По странному стечению обстоятельств, преподаватель немецкого языка ушла в декретный отпуск и заместитель директора по учебной работе хваталась за голову, так как не могла поставить галочки в графе выданных часов. На мое испуганное лицо никто и не взглянул, когда они составляли новое расписание, где почти в каждой графе теперь значился «ин.яз» немецкий и моя фамилия. А это означало, что вместо пассивной практики мне предстояла активная принудительная и, судя по количеству граф с моей фамилией в день, сидеть мне за преподавательским столом с утра до ночи. Ничего приятного кроме стрессов и нервных перегрузок мне это не предвещало, и я десять раз пожалела, что не стала проходить практику там, куда распределили моих сокурсников.
        Началась учебная неделя. Я с дрожью в руках и коленках входила в кабинет: «Здравствуйте, меня зовут Татьяна Владимировна. Я – временно, ваш новый преподаватель немецкого языка. Я нахожусь на практике. Буду здесь до февраля. Надеюсь, мы с вами станем друзьями». С ужасом я понимала, что в группах преобладало мужское население, и на первые пары они появлялись всем составом, чтобы только посмотреть на нового преподавателя, как чрезвычайно интересный музейный экспонат. Затем, ряды их заметно редели, а я вздыхала с облегчением, напрочь забыв об истинном предназначении педагога, и не чувствовала угрызений совести. Я старалась подбирать интересные тексты и научить абсолютно неспособных хоть чему-нибудь. Первый, второй, третий курсы - совсем еще дети, пришедшие в колледж после девятого класса. Детские мечты, подростковый период и ломка характера – типичное явление запоздалого и неравномерного развития в сельской местности.
        В первый день мой второй рабочей недели в моем расписании четвертой и пятой парой значился четвертый курс. Я с большими глазами пришла к маме.
        - Ну, да твои ровесники, - согласилась она, - ну и что? Я знаю эту группу, очень хорошие мальчишки.
        - МАЛЬЧИШКИ?!!! – ахнула я.
        - Ну, да, - словно вспомнив, подтвердила она, - там все мальчики, это группа механиков.
        Стоит ли говорить, что я шла туда как на каторгу, тщетно пытаясь справиться со своим дьявольским волнением. Самое ужасное, что я прекрасно понимала комичность всей ситуации. Я очень маленького роста, всегда на физкультуре стояла последней в шеренге, на лицо мне тоже никто не мог дать больше шестнадцати. В общем, гном, которого едва видно из-за учительского стола. Не знаю, заметили ли они как я побледнела, когда, войдя в кабинет, обнаружила там десять здоровенных детин. Ноги отказались меня держать, и я быстро опустилась на учительский стул, затараторив приготовленную и хорошо заученную мною речь. Далее шло знакомство. Когда предо мной лежал список их имен, я спросила о последней теме, которую они изучили. После того как стихли короткие смешки, один из них сказал:
        - О, это было так давно и неправда, - он опустил голову в открытую перед собой тетрадь, улыбнувшись. Мне показалось - он покраснел, и я удивилась, как скромность и смелость могли уживаться в одном человеке одновременно.
        То, что никто не осмеливался ничего сказать, придало мне немного уверенности, и я продолжила говорить об учебнике и темах, которые мы должны будем осветить. Тот же парень (самый смелый из скромных – подумала я) сказал, что одну из них они уже прошли, и снова опустил глаза. Второй смельчак, самый высокий из всех, заметил, что и текст который я им раздала, они уже читали.
        - Что ж, значит, к следующей паре я подготовлюсь тщательнее,- ответила я.
        - А где Вы учитесь? – вдруг спросил первый. Я пробежала глазами по списку.
        - Евгений?
        - Да, - кивнул он и открыто посмотрел на меня, ожидая ответа.
        - Давайте все вопросы личного характера после пары,- отрезала я, в свою очередь, опустив глаза в свой учебник.
        - А Вы на все вопросы ответите?
        - А какие это «личного характера»?
        - Давайте сейчас!
        - Ну, почему сразу после пары, мы не дождемся перемены!
        Я поняла, что допустила оплошность, но было уже поздно.
        - Я постараюсь ответить на все и не засыпаться, - отшутилась я, - а теперь давайте посмотрим, как вы читаете. 
        Переждав волну недовольных и разочарованных возгласов я попросила сидящего ко мне ближе всех читать вслух. Некоторые читать отказались, я не настаивала, понимая, что они очень не хотят опозориться, не научившись читать по-немецки к четвертому курсу, да и заставить я их просто не смогла бы. Первый урок в сорок пять минут прошел спокойно и я, не дожидаясь звонка, отпустила их на пятиминутный перерыв. В кабинете осталось человека три, остальные вышли. Евгений, подперев рукой голову, спросил:
        - Ну, так, где Вы учитесь? – с интересом в глазах снова спросил он.
        Я не ожидала, что он задаст этот вопрос снова. Как правило, фраза «все вопросы, не относящиеся к немецкому языку, после пары» срабатывала, и когда звенел звонок, все вылетали в коридор, обо всем забыв.
        - В Красноярском педагогическом университете, - ответила я.
        - Так далеко? – искренне удивился он, округлив глаза. Но я уже давно привыкла к такой реакции. – Что это вас туда занесло, если не секрет?
        - Там у меня родные, там дешевле. Сибирь – моя родина, - спокойно повторяла я уже давно заученные фразы.
        - А потом сюда вернетесь?
        - Не дай боже, - улыбнулась я.
        - Там останетесь?
        - Может быть. Как повезет.
        Почему-то он сразу обращал на себя внимание: мягкие интересные черты лица, любопытный взгляд ясных глаз из-под пушистых ресниц, который приковывал и смущал, проникая глубоко внутрь. Когда он спрашивал у меня что-то, он смотрел прямо в глаза, и часто опускал взгляд первым. Подпирал голову рукой и умел краснеть как школьник до самых ушей. И я не могла отвести взгляд от его лица в такие минуты. Меня умиляла эта его способность краснеть от неловкости. В то же время он был очень любознательным и иногда даже дотошным: когда не мог понять чего-то, он подходил ко мне с учебником и терпеливо выслушивал мои попытки объяснить ему то, о чем я никогда и не задумывалась даже. И в такие минуты мне казалось, что я совсем не умею объяснять.
        В этой группе было два отличника – Женя, его друг Алексей, и один хорошист, на которого я не обращала внимания вообще. Он получил этот статус только нагловатостью, которой от него так и сквозило. Меня никто не воспринимал как учителя, я это понимала,  но никто так открыто этого не показывал, кроме него.
        Женя и Алексей, как сказала мне мама, изучая список группы, и давая на каждого подробную характеристику, жили в близлежащем селе, и ездили на пары за 20 километров. Хочу заметить, что Евгений не пропустил ни одной моей пары, в отличие от всех, даже Алексея, который жил с ним через дом.
        Теперь четвертый курс приходил ко мне каждый день четвертой, пятой, а то и шестой парой, а с утра я возилась с третьекурсниками. Из колледжа я выходила в одиночестве. У многих групп сейчас была сессия, и они не задерживались в длинных коридорах дольше двух часов дня. А в пять или даже в шесть часов, когда уже спускались сумерки, я закрывала кабинет и шла на автобусную остановку, предвкушая горячий ужин и отдых в тишине. Каждый день я еле высиживала первые пары, и утешала себя мыслью, что на последнюю ко мне придут спокойные как удавы механики, и я смогу отдохнуть морально от борьбы за место под солнцем среди не образумившихся подростков.Просчитывание каждого шага и слова высасывали из меня все силы. Механики же создавали впечатление уставших от суеты жизненной, искушенных во всех областях трудяг. Они сидели за партами (которые были сдвинуты в центре, как круглый стол), откинувшись на спинки стульев, возложив ногу на ногу, и лениво читали или переводили текст.
         Я не возражала, когда они вообще забыв обо мне, вели тихую беседу, заглядывая изредка в тетради Жени и Алексея, чтобы списать оттуда пару строк. Я прекрасно знала, что немецкий язык им нужен для той же галочки в зачетке, да и вся система образования в России, в ее селах, да что греха таить, и в городах, давно уже существует красивой схемой и таблицами только на бумаге. А в умы нашей молодежи попадает совсем немного знаний поверхностных и только действительно интересных.
         Так в беседах мы проводили эти поздние часы. А Женя, переводя текст из очередного, принесенного мною журнала «Juma» спрашивал меня, как лучше перевести непонятную фразу. Я ловила себя на мысли что, занимаясь своим делом (то есть, читая какой-нибудь журнал) я часто перечитываю один и тот же отрывок по нескольку раз, не улавливая смысла, и часто отрываясь, украдкой разглядываю Женькин профиль.
         Я приходила домой, когда на улице было уже совсем темно, вызывала в памяти образ того, кто до недавнего времени занимал все мои мысли, пожимала плечами и ложилась спать, не имея сил и желания разгадывать эти головоломки судьбы.
         Третья неделя была неделей морозов. Из-за влажного климата минус двадцать пять ощущаются как все минус сорок и учителя  убеждали родителей, что не стоит водить детей в школу. Колледжа это естественно не касалось. Но численность учащихся в стенах этого старенького здания все же заметно сократилась – благоразумных родителей оказалось большинство. Они не отпускали своих чад из дому, а моя мама ничего уже не могла поделать с тем, что я уже не ученица, а преподаватель и сколько бы ни было градусов за окном на работу я ходить обязана. Закутавшись в дубленку и шарф, я спешила утром на занятия, чтобы провести пары у групп с численностью не более трех - четырех человек.
«Почему вас родители так не любят?! – сокрушалась я, - сидели бы дома, холод собачий!» А к четвертой паре с ярко красным лицом от колючего мороза в кабинет входил Женька с двумя - тремя товарищами и мы начинали урок немецкого языка. Иногда Женя, смущаясь, подперев по привычке голову, говорил с улыбкой: «А может, мы сегодня ничего делать не будем?»
        Я снова улыбалась в душе, глядя на него. Я словно попадала в 18 век, когда мужчины умели смущаться от одного лишь взгляда, брошенного на них красоткой, с одним только условием, что я не считала себя таковой.
        Совсем немного оставалось до февраля, и я знала, что скоро уеду отсюда, и это время останется только в моей памяти. Я не ждала от жизни никаких сюрпризов и сетовала на то, что невозможно принести с собой фотоаппарат и незаметно от всех запечатлеть Женькину улыбку в момент, когда он смущается, чтобы оставить его лицо не только в слабеющей с годами памяти, но и на глянцевой бумаге.
        В тот день Женка появился на пороге моего пустого кабинета один.
        - Что, никого больше не будет? – подняла бровь я.
        - Не знаю, - пожал плечами он, едва взглянув на меня.
        Зазвонил его сотовый. Он ответил на звонок, извинившись. После короткого диалога, он сообщил мне, что кто-то из его согрупников просил предать, что заболел и не придет на пару. Я оглядела пустые парты и рассмеялась от души.
        - А тебе-то чего дома не сидится? – спросила я.
        Но ответа не последовало, в кабинет вошел Женькин одногрупник, он поздоровался с нами и, оглядев пустой кабинет, не удержался от смешка. Я не нашла в себе желания сказать, что приготовила для них сегодня и, как-то само так получилось, они разговаривали о чем–то своем, а я переводила текст о собаках, которые живут дома и доставляют много хлопот своим хозяевам, чтобы просто чем-то заняться. Прошло 45 минут, и я устало сказала:
        - Ну, и что мне с вами двоими делать? Идите домой.
        Под занятия нам был отдан кабинет химии. В лаборатории я переодевалась и оставляла свою одежду. Там, расчесав волосы перед зеркалом, я уселась на стул и апатично уставилась в одну точку. Чем заниматься целых полчаса до своего автобуса я не знала. Когда в дверь постучали, я вздрогнула от неожиданности.
        - Да? Открыто, - ответила я, поднимаясь.
        - Татьяна Владимировна, Вы идете? – Женька в пуховике и шапке стоял на пороге и вопросительно смотрел на меня своими ясными глазами.
        - До автобуса еще полчаса,- ответила я.
        - А мой уже ушел. За мной должны заехать. – Он оперся плечом о дверной проем.
        Я стала складывать свои немногочисленные вещи в сумочку, чтобы не стоять вот так с открытым ртом.
        - Такой холод на улице, ужас, - говорила я при этом, чтобы просто что-то говорить.
        - Но в Сибири же еще холоднее…
        - В Сибири суше климат, поэтому мороз совсем не так ощущается как здесь. Я пока до сюда от остановки дохожу, у меня нос отваливается!
        - А семестровые Вы будете выводить?
        - Жень, ну что ты «выкаешь»? Мне столько же лет, сколько и тебе, и только по странному стечению обстоятельств я преподаю немецкий язык, чтобы у вас в журнале стояли хоть какие-нибудь оценки. Хм, так интересно… Ну, какой из меня учитель!
        - Да, нормальный учитель,- улыбнулся он.
        Я уже и не помню, о чем мы говорили дальше. Я смотрела на его лицо и поражалась, этим живым глазам и такой милой скромности, что очень редко встречается сейчас среди современной мужской половины человечества.
Чем дольше мы разговаривали, тем реже он отводил взгляд, тем больше раскрывался; а я вдруг осознала, что робость все больше и больше сдавливает мою грудь, мешая дышать. Я дышу часто, стараясь это делать бесшумно. Смотрю в его глаза и вижу огонь. Но его робость решает все, и он продолжает стоять на месте. Почти в бессознательном состоянии я беру в руки пачку контрольных работ третьекурсников и разжимаю пальцы. Они разлетаются, устилая между нами пол. Женька опускается на корточки, чтобы помочь мне собрать их. Поднявшись, вкладывает листки мне в руку. Я ловлю его взгляд и роняю все снова. Теперь он не отводит взгляд, как обычно, я чувствую дикое напряжение и перестаю дышать вообще. Секунда, другая, третья… и я чувствую его осторожный поцелуй на своих губах. Боюсь открыть глаза и позволяю его рукам обнять себя. Как человек пустыни, припавший к спасительному источнику, целую его горячие и такие желанные губы, которые умеют складываться в чарующую улыбку. Чувствую тепло его кожи. Снимаю с него шапку и запускаю пальцы в мягкие волосы. Ощущаю всю силу желания не отнимать рук, чувствовать его струящиеся волосы между своими пальцами, и целовать его губы, целовать бесконечно, не отрываясь целовать… Но мы отстраняемся друг от друга, и я, подавив веселый смешок, показываю ему свои трясущиеся руки. Он улыбается и молчит. Тишина оглушает.
         - У тебя голубые глаза,- говорит он тихо.
         - А у тебя сейчас почти черные,- отвечаю я.
         Он проводит пальцем по моей щеке и берет мое лицо в свои ладони, и я с дрожью уже в коленях, встречаю его поцелуй.
         - Держи меня крепче,- шепчу я, прижавшись щекой к его щеке,- у меня ноги трясутся. Если ты меня сейчас отпустишь, я упаду.
         Благодарно ощущаю, как он крепче прижимает меня к себе. Вдыхаю носом новый, неизвестный мне слабый аромат его туалетной воды, смешавшийся с его собственным. Оба вздрагиваем, когда звонит его сотовый.
         - За мной приехали, - сообщает он, растягивая губы в разочарованной, извиняющейся улыбке, снова очаровательно краснея.
         - Можешь отпустить меня,- отвечаю с улыбкой,- я постараюсь не упасть.
         Женька осторожно разжимает руки, я возвращаю ему шапку. Он несколько секунд глядит в пол, затем снова поднимает на меня глаза, и я понимаю, что мне очень трудно позволить ему уйти…
         - Иди, тебя ждут,- шепчу я.
         Женька берет мою руку, целует ладонь, улыбается мне на прощанье.
         - Пока?
         - Пока.
         Облизываю сухие губы, провожаю его взглядом.
         Не помню, как добралась до дома в тот вечер. Знаю, что ощущение его сильных рук еще долго не покидало меня.
         На следующий день, на четвертую пару немецкого ко мне пришло пять человек, в их числе Женя и Алексей. Я обозначила фронт работы на сегодня, раздала всем тексты и словари, встретившись с ним взглядом только раз, на один короткий, никем не замеченный миг. Редкий раз, отрывая голову от журнала, я бросала взгляд на Женю. Он, подперев рукой голову, листал словарь и перекидывался редкими фразами с Алексеем, в то время как остальные по привычке вели ленивую светскую беседу. Старостой этой группы был Алексей, светловолосый, высокий парень, который тоже умел смущенно улыбаться, но его улыбка ни шла ни в какое сравнение с Женькиной.
         В тот день Женя оделся последним. Алексей, нетерпеливо побрякивал ключами, спеша на их автобус. Женя прошел мимо моего стола, послав мне долгий взгляд горящих глаз.
         - До свидания,- коротко сказал он мне.
         - До свидания,- повторил Алексей.
         - До свидания, - кивнула я, вдруг заинтересовавшись неровно сложенными словарями.
         Они вышли оба. И я, тихо выйдя в коридор, проводила взглядом их силуэты, плохо освещенные тусклыми лампочками. Женя был на голову ниже Алексея, я улыбнулась: «Ты гном и я гном, и оба мы гномы»
         Нет, я не жалела, что он не остался в тот вечер. Я почему-то была рада, что он никому ничего не сказал, хотя именно это обстоятельство заставило его тогда уйти.
         Следующий день представлялся мне заранее скучным и серым (в расписании значились три пары, «немецкий» у четвертого курса отсутствовал). Так и было. Три пары тянулись дольше, чем в первый день. Странное состояние, в котором я прибывала, не позволяло мне вовремя реагировать на заданные вопросы. Я смотрела в окно на скучный пейзаж, который, кстати, не менялся со дня моего становления временным преподавателем, и удивлялась, как красиво переливается в лучах зимнего солнца снег.
         Когда прозвенел долгожданный звонок, я отпустила студентов и стала быстро собираться, до автобуса оставалось семь минут. И вдруг почувствовала, как заколотилось сердце в груди. И обернулась к двери в немом ожидании. Прошла минута, другая, а я все стояла и ждала, застыв в пол оборота и, наконец, услышала шаги. Не было никаких сомнений. Я точно знала, что это он. Полностью развернувшись к двери, я слушала размеренные, приближающиеся шаги. Раз, два, три… ближе, ближе, громче, громче… пятнадцать, шестнадцать… Он появляется в дверном проеме, и я вижу блики тусклого света в его глазах. «Привет» - говорю я ему мысленно, и мне кажется, что слышу его немой ответ. Истекает минута, и мы падаем в объятия друг друга. Словно не увидимся больше, словно прощаясь, как в последний раз, неистово целуем друг друга, не останавливаясь ни на секунду, боясь упустить драгоценное время, отведенное нам чьей-то скупой рукой. Я снова снимаю с него шапку, восхищаясь красотой его волос, расстегиваю молнию его пуховика, прижимаю руки к его груди, чтобы почувствовать его тепло, ощутить его бьющееся сердце. Его щеки и нос, холодные от мороза я пытаюсь согреть, прижимаясь щекой к его щекам, целую кончик его носа, и скоро они становятся горячими моими стараниями. Я улыбаюсь в ответ на его улыбку и прижимаюсь лбом к его подбородку, закрыв глаза.
        - Ты никому не сказал,- шепчу я.
        - Никому,- подтверждает он.
        - Так будет лучше,- киваю я.
        - Да, лучше,- соглашается он.
        Он прекрасно понимал, что мы в большой деревне, где все вс; про всех знают, и злые языки домыслят то, чего нет. Я – преподаватель, а он мой ученик. Я в университете, а он в колледже. Я в Красноярске, а он здесь. Мне оставалось учиться еще целых два года, ему – неполных пять месяцев. Мы встретились на перекрестке, он пришел с запада, а я с востока. Ему прямо, и мне прямо, и нам не по пути.
        - Ты красивая.
        - Не правда.
        - Не похожая ни на кого. Ты моя звездочка.
        - А ты мой гномик с красными щеками.
        Он снова хотел что-то сказать, но я приложила пальцы к его губам. Затем поцеловала и провела указательным пальцем по изгибу его носа, по линии бровей и губ. Он не шевелился, позволяя мне обследовать свое лицо. Потом мы поменялись ролями, и уже его горячие пальцы скользили по моему лицу, а я, закрыв глаза, слушала его дыхание в тишине. Он целовал мои щеки, губы, брови, закрытые глаза. Я чувствовала, как он глубоко вдыхает запах моих волос.
        Мы закрыли кабинет на ключ. На всякий случай, не держась за руки, вышли через заднюю дверь, чудом не наткнувшись ни на кого. Мы шли по темной улице рядом, кожей ощущая присутствие друг друга, и свернули в аллею парка. Он шел и смотрел, как я кружусь, раскинув руки, глядя в темное небо. Он подходил, надевал на мою голову, упавший капюшон, и целовал, притянув к себе за меховой воротник. Он провожал меня до остановки, где мы ждали мой автобус. Я просто садилась в него и уезжала, не говоря Женьке ни слова. И он ничего не говорил мне на прощанье, просто провожая взглядом.
        Истекла неделя, закончились пары немецкого у механиков. Они написали итоговую контрольную и попрощались со мной.
        «Я уезжаю в воскресенье,- говорила я  Женьке, когда мы шли по улице рядом,- осталась последняя неделя». Он тогда ничего не сказал, и мне показалось, что он ничего не услышал, но это было не так. Он это чувствовал, также как и я. Еще два раза мы встретились днем, когда я говорила маме, что иду к подруге. Мы просто шли молча рядом, и ничего не хотелось говорить. Все уже было сказано без слов. Все было предельно ясно.
        В субботу вечером, я ждала его в парке в назначенное время. Я заметила его издалека. И просто смотрела, как он приближается. Хотелось, чтобы этот момент не кончался никогда. Он подошел близко и поздоровался как всегда глазами, и я ответила ему молчаливым приветом. Мы зашли в кинотеатр, купив билеты в последний ряд. Я не знаю, какой фильм тогда шел; мы сидели позади всех и смотрели друг на друга, держась за руки. Я целовала его ладони и пальцы по очереди, а он просто наблюдал за мной. Мы вышли, не дожидаясь окончания сеанса, и снова вернулись в парк. Мы обошли его по кругу и вернулись к воротам.
         - Мне пора,- сказала я тихо,- через десять минут мой автобус.
         - Я не хочу, чтобы ты уезжала,- зачем-то сказал он, словно лелея надежду на то, что я смогу остаться. Мы двинулись в сторону автобусной остановки.
         - Ты не должен так говорить, Женя. Давай по-английски, не прощаясь?
         - Я не умею,- ответил он, держа меня за руку.
         Мы остановились на тротуаре, я обняла его и заглянула в глаза.
         - Я всегда буду с тобой, ты это знаешь. Я всегда буду жить в твоем сердце. Время пройдет, а я всегда буду такой как сейчас для тебя. Я буду улыбаться тебе. И ты будешь всегда со мной, я знаю это. Я никогда не смогу тебя забыть. И когда тебе будет очень плохо, ты вспомни меня, вспомни снежный холодный январь, вспомни эту ночь. Ты будешь знать, что где-то на этом свете есть я, которая помнит эту ночь, твою улыбку и твою нежность, которая любит тебя и знает, что где-то есть ты, который тоже помнит и любит меня. Я благодарна тебе за то, что ты помог мне многое понять, заставил поверить, что жизнь продолжается и не стоит зацикливаться на чем-то, нужно обязательно идти дальше. Я благодарна судьбе за то, что встретила тебя.
         Я видела, как останавливается автобус, открываются его двери и люди спешат занять места. Я отстранилась от Женьки.
         - Так и будет, поверь мне,- сказала я и побежала к автобусу. Я запрыгнула на подножку, и Женя растворился в слезах, застилающих мои глаза. Двери закрылись, и автобус помчал меня прочь.
         В воскресенье я села в поезд, долго махала рукой родным. И улыбнулась Женьке в моей голове. Может, память прочнее глянцевой бумажки?
Наверняка.