Девяносто третий год

Девяносто третий год

Ю.П. Баклакова

Нет, мои воспоминания – вовсе не рецензия на одноименный роман Виктора Гюго. Но 93-й год во Франции в конце XVIII века был очень похож на 1993 год в России. Впрочем, как и осень 1917-го…
Противостояние. Да, именно это слово характеризует тот хаос, когда верхи уже не могут править, а низы – не хотят подчиняться. Р-революция? Да. Во Франции в 1789 году романтики – маркиз де Лафайет и Мирабо сочинили политический манифест «Декларация прав человека и гражданина», провозгласили лозунг «Братство, равенство, свобода», за что впоследствии и поплатились: первый – тюрьмой и эмиграцией, второй – казнью на эшафоте. Потому что следом, в 1793-м, к власти пришли р-революционеры: жирондисты и якобинцы, яростно сражавшиеся друг с другом. И сызнова на Гревской площади летели в корзины отрубленные головы. Парижане, поначалу радостно приветствовавшие свободу, равенство, братство, теперь в ужасе взирали на беспрестанно работавший нож гильотины. Их еще пытались сгонять на сии кровавые «спектакли», но потом люди и носа высовывать на улицу, боялись. Что и говорить – зрелище не для слабонервных.
В России же «всё не так, ребята», как пел Высоцкий. Сначала «перестройка», «гласность», «разрешено всё, что не запрещено законом» – и пошла катавасия. Мы-то, мы-то, пережившие годы запретов, брежневского «застоя» и андроповских внезапных проверок, тоже, как французы, пребывали в эйфории: свобода, гласность! Я вставала в 6 утра и вместе с такими же «огалтелыми» занимала очередь у газетного киоска за журналом «Огонек» и «архисмелыми» «Московскими новостями». Виталий Коротич и Егор Яковлев публиковали такие материалы, которых жаждала исстрадавшаяся интеллигентская душа. «Боже, какими мы были наивными, как же доверчивы были тогда» – так можно перефразировать слова известного романса. Это теперь-то мы прекрасно понимаем, как и кем было спланировано это долгоиграющее действо по уничтожению нашей Родины, нашей веры, нашей памяти. В августе 91-го мы опять ничего не поняли. Но каков был сценарий! Как всё было срежиссировано и исполнено! Любо-дорого было глядеть на красавца исполина Ельцина, впрыгнувшего на БТР (ну, почти что на ленинский «броневичок»!) и по бумажке провозглашавшего «Ни шагу назад! Стоять насмерть!»
И наступила «иудина» эпоха. Эпоха предательства, «тридцати сребреников», эпоха бабла, подлости, захвата государственной народной собственности. Поначалу пересажали так называемых «путчистов», которых просто подставили. Известная русофобка и антисоветчица Еле на Боннэр, после своих ярких выступлений с балкона Дома Советов, ставшего «оплотом демократии», быстренько слиняла в США. Но как же она «заводила» людей, поверивших в правду происходящего «фарса»! «Вам что, нужна свобода – или колбаса за восемь «павловских» рублей?!» (Напомню: Валентин Павлов было министром финансов СССР при Горбачеве, даже немного и премьер-министром, но потом попал в ряды августовских «путчистов».) И площадь перед нашим Белым домом послушно скандировала: «Свобода! Ельцин!» Три дня длилось сие «противостояние», три парня должны были погибнуть, прежде чем на здании Белого дома взвился триколор, а вовсе не флаг Советского Союза с серпом и молотом. 22 августа по улице Горького (спешно переименованной в Тверскую) демократы пронесли огромное трехцветное полотнище, все орали: «Ура, победа! Россия!» И снова – «Ель-цин, Ель-цин!» Стащили с помощью подъемного крана памятник Дзержинскому, стоявший как перст указующий посреди Лубянской площади, перед зданием КГБ. Еще несколько дней, опьянённые свободой и вседозволенностью, бесновались на московских улицах и площадях «едьцинисты».
В конце 91-го якобы «на охоту на зубра» собрались в Беловежской пуще, в Вискулях «охотники»: Ельцин, Кравчук, Шушкевич – президенты трёх славянских государств, а с ними «славная камарилья» предателей: Бурбулис, Козырев, Шахрай и др., жаждавшие попасть в историю. Трусили, оглядывались, прислушивались к любым шорохам. Зубров, конечно, не было. Козырев шептал: «Боюсь, вдруг нас всех здесь арестуют…» Жаль, что не арестовали. Подписывали тут же, с ходу подправленный документ об уничтожении «единого и нерушимого Союза», заменив СССР аббревиатурой СНГ (Содружество независимых государств). Подписывали, а перо дрожало в их руках. Ибо выпили «охотники» изрядно перед этим паскудным действом. Предали народ! Ведь в начале 91-го на референдуме народ проголосовал за сохранение СССР! Но эти «охотники на зубра» уже поддались уговорам заокеанским «совьетологам» во главе с Киссинджером и Бжезински, уже почуяли запах долларов и обещанных кредитов: ладони чесались просто неистово. Так и получилось, что главный «подписант» Соглашения о Содружестве (Communications) Ельцин из Минска сразу же позвонил не Горбачеву, а Джорджу Бушу-старшему: мол, Ваше задание выполнено, мистер президент, шлите баксы, ждём-с…
О, как предвидел всё это великий русский философ Иван Ильин! «Современное человечество переживает великую смуту. Колеблются все основы жизни. Замутились все истоки духа. Идёт великий распад и грозят всё новые и новые беды…»
Итак, мы стали осознавать, что произошло, когда «шестая часть Земли с названьем кратким Русь», в которой мы родились, росли, учились, которую любили и воспевали, за свободу которой сложили головы миллионы советских людей, – так вот эта «шестая часть Земли» скукожилась, а мы остались без братских народов, без поездок по своей стране: отпали прибалтийские республики, Грузия, Молдавия, всюду границы, блокпосты… А потом начались локальные гражданские войны – и кровь. Но никто, никто из «охотников на зубра» никогда после не взял на себя ответственность за предательство Великой Державы, которую актёр Рейган презрительно окрестил «империей зла». Никто не попросил прощенья у преданного и брошенного народа, никто не покаялся…
А Смута тем временем набирала силу. Уже мало было передала народной собственности, уже хотелось миллиардов, уже, пресмыкаясь перед «единственной мировой державой», возомнившей себя владычицей Вселенной, наши демократы делали только то, что им диктуют из-за океана. Пожалуй я сгущаю краски. Было – и оставалось! – еще немало порядочных людей, даже и во власти. В Белом доме регулярно заседал Верховный Совет России, проходили Съезды народных депутатов, ТВ транслировало их выступления. Мы еще верили, еще уповали на то, что жизнь изменится, что прекратятся кровопролитные «разборки»… Но было так много негативного, так изменилась Москва, стало так трудно жить, добывать еду, сводить концы с концами… Наше издательство «Советский художник» еще худо-бедно существовало, но уже распался Союз художников СССР, уже наши сотрудники не могли ездить в дома творчества по всей стране – шла «прихватизация» не только государственной, но и ведомственной собственности. Затем грянуло «сокращение штатов» – и в нашей дружной корректорской из шести сотрудниц осталось только двое. Я еще номинально числилась заведующей, но в апреле 93-го мне исполнилось 55 лет, и ничтоже сумняшеся я подала заявление об уходе на пенсию. Ибо нужно было решать: остаюсь либо я, либо другая сотрудница, которой до пенсии еще «пилить и пилить»… Я нисколько не сомневалась, что ещё буду востребована: возникали частные издательства, а вот с профессионалами было туго. К тому же существовали журналы «Декоративное искусство», уже без «СССР», «Творчество», «Искусство кино» куда меня постоянно приглашали. Так что мне вовсе не страшно было остаться без работы, да и, признаться, я так устала мотаться: сначала автобусом, потом две пересадки на метро до ст. «Аэропорт». Честно признаюсь, без ложного хвастовства – директор долго не хотел подписывать мое «прошение об отставке», я считалась лучшим вычитчиком рукописей (хотя к тому времени рукописей поубавилось), да еще была бессменным председателем профкома.
Однако всё шло к тому, что после упразднения КПСС и профсоюзы «прикажут долго жить». Всё вокруг рушилось с катастрофической быстротой. Всё, к чему мы привыкли, что составляло сущность нашего налаженного бытия, вдруг раскололось, и под облаками были погребены нравственность, понятия чести, достоинства, взаимовыручка, не говоря уж о культуре, порядочности, уважении друг к другу. По радио, с экрана ТВ только и слышалось: «Пал колосс на глиняных ногах!» И кто же занял освободившуюся нишу, кто возглавил масс-медиа? Вчерашние коммунисты, верные «ленинцы», идеологи Института марксизма-ленинизма, «в лупу» разглядывавшие наши издания, дабы не был допущен ляп в очередной цитате из Ильича. Теперь они, отряхивая с ног своих прах «проклятого прошлого», с пеной у рта доказывали зрителям и слушателям необходимость гайдаровских реформ, слома «системы», краха социализма…
А тем временем «новые русские», «лица кавказской национальности» и прочие нувориши захватывали московские кинотеатры, перестраивая их в казино. На Тверской шпалерами выстраивались «ночные бабочки», «интердевочки» рингом повыше «обслуживали» за баксы хлынувшую в Москву иностранную шушеру – в погоне за быстрой прибылью незадачливые коммерсанты, неумелые предприниматели «впаривали» нам небывалое количество барахла с ярлыками «от кутюр».
Почему-то исчезли урны и дворники, московские улицы превратились в свалки, валялись пивные банки и бутылки… У «Детского мира» по вечерам торговали колбасой, презервативами и жвачкой. На площади Революции раздавали газету «Лимонка», вещающую правду о войне в Приднестровье, в Абхазии; запрещенный прохановский «День» продавался из-под полы, публиковались статьи о том, как бывший первый секретарь Свердловского обкома КПСС Б.Н. Ельцин приказал взорвать Ипатьевский дом, где в 1918-м была расстреляна царская семья.
В течение нескольких лет в Свердловск приезжали туристы, хиппи, барды, с тем чтобы посмотреть на этот страшный дом, где стены подвала и дверной косяк буквально были изрешечены пулями чекистов. Ельцину это надоело – и он распорядился убрать сие место паломничества.
Но вернёмся к «рыночной экономике». Москва превратилась в огромную барахолку. У любой станции метро территория была заставлена палатками, и там чем только не торговали! На всю площадь, перекрикивая друг друга, орали шлягеры про путану, про «два кусочека колбаски»; Пугачева, единожды записав свой хит, без конца повторяла «и время не на миг не остановишь», а какие-то ребята в камуфляже под «афганцев» пели: «Не при чем наряды, не при чем фасон, не в одну девчонку не влюблялся он»… Мои корректорские уши не могли этого вынести. Что же сталось с любимым городом, который уже не спал спокойно? По вагонам метро бродили нищие – цыгане, старики, инвалиды, много детворы. Мальчишки у «Макдоналдса» на Пушкинской мыли иномарки «новым господам», пожиравшим «биг-маки». Беда, беда стучалась в ворота, а люди не замечали этого, выживали кто как мог, приноравливались к «новой системе» – дикому капитализму. Но многие в те «лихие девяностые» не смогли этого вынести, «тихими печальными колоннами» уходили из жизни учёные и актёры, писатели, художники, инженеры, да и просто те, кто остался без работы, не смогли противостоять тому, что сотворили с Россией Ельцин и Ко. На экранах мелькали ухмыляющиеся рожи «хозяев жизни», часто появлялись Березовский, Гусинский и прочие, делившие телеканалы, сферы влияния на оплёванные души русских людей. Циники именовали их «совками», издевались над ветеранами, над нашей Великой Победой… Всё, всё было переиначено, осмеяно, чтоб мы не могли голову поднять, чтоб забыли про свою Родину, выкинули из памяти героев, которыми мы гордились еще будучи пионерами. Снова топтали имя Сталина, сравнивали его с Гитлером. Америка – та вообще стала превозносить себя: мол, именно США победили фашизм, а что смог бы Советский Союз без их «бескорыстной» помощи, без ленд-лиза?
В Верховном Совете России еще оставались настоящие патриоты (вот еще одно слово, выкинутые демократами на свалку!), еще приезжал на заседания Съездов народных депутатов и ярко выступал писатель Валентин Распутин – совесть нации. Вступали в полемику с циниками и ветераны Великой Отечественной. Едва кто-то снова заикнулся о ленд-лизе и помощи США, поднялся генерал Варенников. Лицо его пылало от гнева. «Может быть, кто-нибудь вспомнит в этом зале о сражении под Арденнами? Когда немцы решили показать нашим «доблестным союзникам» кузькину мать и что такое настоящая война, Черчилль спешно позвонил Сталину и буквально умолял, чтоб Красная Армия начала какое-нибудь мощное наступление. Нужно было отвлечь силы гитлеровцев от погибающих в Арденнах англо-американских войск. И Сталин распорядился – хотя это не входило в планы Ставки – начать Восточно-Прусскую операцию на 18 дней раньше намеченного срока. А еще подумайте, почему наши союзники так долго тянули с открытием второго фронта? Да потому что Красная Армия успешно громила фашистов, и Черчилль испугался за судьбу Западной Европы: а вдруг Сталин захватит Лондон и Париж? Вот вам и ленд-лиз! И еще: кто же разгромил Японскую Квантунскую армию в 45-м? Разве американцы? На что они были способны, наши союзники, так это на то чтоб разбомбить Дрезден, потому что он должен был перейти к советской зоне, а потом уничтожить Хиросиму и Нагасаки, испытывая атомную бомбу…» Такие выступления наших народных депутатов сопровождались овацией, и уж этого-то Ельцин потерпеть никак не мог. Руцкой, вице-президент, Герой Советского Союза (благодаря его кандидатуре Ельцин, кстати, и получил необходимое число голосов, когда баллотировался в президенты России), Хасбулатов, Олег Румянцев, большое количество умных депутатов, противостоявших Кремлю и самодуру-президенту, который всё чаще появлялся на экране с опухшим с похмелья лицом, – безусловно, они раздражали дорвавшихся до власти «демократов» и призывали Бориса Николаевича в конце концов «разобраться» с этими «красно-коричневыми». Да, вот еще как стали обзывать народных депутатов и тех, кто слушал их выступления на Съездах, кто читал газету «День» и начинал прозревать после развала СССР, тех, кто водил своих внуков в воскресные школы при храмах, кто ненавидел этих продавшихся за доллары бывших верных ленинцев…
Красно-коричневые – это ж надо! Фашиствующие большевики, так, что ли, понимать это сочетание? Уж как изгалялась мадам Новодворская в ток-шоу, как же презирала она Россию и русских людей, ненавидела православие, приветствовала распад Социалистической Югославии и нашего великого Советского Союза! Бальзамом на её душу ложилось всё, что творилось вокруг: падение Берлинской стены, предательство Горбачева, «бархатные» революции, развал системы, той, и создание коей, вероятно, в свое время приложили руку с маузером её пассионарные сородичи, расстреливавшие в «незабываемом 1919-м» тысячи русских, православных священнослужителей и просто ставившие «контру» к стенке без суда и следствия. Пассионарность и кровь – вот из чего созданы такие люди, требовавшие от Ельцина жёстких мер против высшей законодательной власти России (кстати, избравшей Б.Н. президентом).
Девяносто третий год… Нет, никогда не забыть эту кровавую дату. Это противостояние людей, поверивших новой власти и жестоко обманутых ею – и тех, кто подталкивал Ельцина расправиться с Белым домом, оплотом демократии, с Руцким и Хасбулатовым, с защитниками Верховного Совета!
21 сентября 1993 года Ельцин наконец-то решился, издал указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» и выступил с обращением к гражданам России о роспуске Верховного Совета – высшего органа народовластия. Фактически лозунг «Вся власть Советам!» снимался с повестки дня – навсегда. Ельцин и его приспешники объявили войну Советской власти, а фактически – тому народу, именем которого Б.Н. клялся на своей инаугурации. Мы еще помнили, как в Белом доме он читал пламенную речь: «Великая Россия подымается с колен!» Но Россия никогда не стояла на коленях, это господам бурбулисам и шахраям мерещилось. Россия защищала свои земли от набегов разных ворогов с запада и с востока, созидала свою державу. А они её разрушили, убили веру в справедливость, в добро, – в человечную, порядочную власть. Потерявшие свои накопления, ограбленные государственным сбербанком, чубайсовской ваучеризацией, брошенные в хаос закрытия предприятий и научно-исследовательских институтов, люди вместо поиска истинных причин происходящего впали в отчаяние, предались унынию или попросту, «добру и злу внимая равнодушно», безмолвствовали. И беда, уже даже не постучавшись, вошла в наш общий дом. Единственным «островом надежды» казался нам Белый дом, величественный белоснежный корабль, глядящийся в воды Москва-реки. И Ельцин с камарильей Верховный Совет запретил. Сызнова – противостояние. Однако не пришли миллионы москвичей защищать этот «оплот демократии». Но пришли сотни. Тех, кто по воле Ельцина, Лужкова и Кo стали безработными, ибо уже стоял завод «Серп и молот», «дышали на ладан» мощный ЗИЛ и АЗЛК, завод Салют», множество фабрик, вкалывали в две смены, получали достойную зарплату. Инфляция сожрала эти деньги, превратившиеся в фантики, а затем не стало рабочего класса. В холодном, промозглом сентябре эти мужчины-безработные пришли на Краснопресненскую набережную – отстаивать народовластие в криминальной России. Увы, их было мало, и уже было слишком поздно. Механизм запущен, осталось только отдать приказ и начать расстреливать этих несогласных, этих бедных защитников в стоптанных ботинках, этих «красно-коричневых». Но эти люди прекрасно понимала, что Ельцин решил устранить Верховный Совет РФ, ибо он мешал совершать многие беззакония: заключать с инофирмами невыгодные для России контракты на разработку и эксплуатацию недр, на бесплатную передачу в собственность зарубежным компаниям крупных земельных участков и государственную недвижимость. Верховный Совет стремился взять под контроль расходы продажных вице-премьеров и министров и выяснить, куда исчезают многие сотни миллиардов рублей и почему обнищал народ… Но, как известно, благими намерениями народных депутатов была выстлана дорога в ад.
3-го октября, когда наконец-то сквозь тучи и смог, висевшие над Москвой, пробилось солнце и стало удивительно тепло, тысячи москвичей: мужчины в белых рубашках с закатанными рукавами и женщины в лёгких платьях собрались на Октябрьской площади и с песнями «Врагу не сдаётся наш гордый “Варяг”!», «Вставай, страна огромная» по Крымскому мосту направились к Белому дому. Надо было видеть эти счастливые лица, чувствовать это единение! Господи, как же я сожалела, что всю жизнь гордилась своей активной жизненной позицией, а теперь с четырехлетней внучкой вынуждена сидеть у телевизора, одновременно испытывая и радость, и тревогу – что-то должно было случиться, власти не допустят этой эйфории демонстрантов, ведь никто не давал москвичам «санкции» мешать движению!
Врезались в память жгучие строки поэтессы Ольги Фокиной:

И до глубинной деревеньки
Дошёл раскол и передел:
У вас всю ночь считают деньги,
Мы – без гроша и не у дел.
Таких «указов» звездопад:
Вы – в господ;, мы – в услуженье.
Да на работу без зарплат.
У вас всю ночь огни не гаснут,
У нас – ни зги во всём ряду;
На нашей улице – не праздник.
…Но я на вашу – не приду.

Но у метро «Смоленская» омоновцы, спрятавшиеся за щитами, перекрыли дорогу демонстрантам. По цепочке люди передавали, что и возле здания МИДа, и на площади Киевского вокзала началась «зачистка»: в ход пошли дубинки, людей стали силой заталкивать в автобусы, где избивали их в кровь почем зря. По толпе прошел гул, ропот, возмущенные крики. Почти во всю ширь Садового кольца молодые ребята, взобравшись ни уличные фонаря, растянули самодельный транспарант со словами: «Мы – русские! С нами Бог!» Один из полковников МВД отдал приказ: сначала применить водомёты, если толпа не схлынет, стрелять! Расстреливать мирных безоружных людей. Депутаты Моссовета и молодой высокий священник с наперсным крестом на груди остановили разъяренного, с багровыми от натуги лицом. Уж что они ему говорили, было не слышно, только он махнул рукой, уселся в свой «уазик» и дал дёру.
– Ура-а! – кричали москвичи, обнимаясь, братаясь.
Но тревога становилась всё ощутимей. На баррикаду поднялась худенькая девушка в вязаной кофточке. Кто-то протянул ей мегафон, и девушка сорванным от крика голосом сказала громко: «Сторонники преступного ельцинского режима называют нас красно-коричневыми. Значит, мы с вами, ребята, и фашисты и коммунисты в одном лице… Я прочту вам свои стихи:

Да, мы – красно-коричневые,
В сгустках запекшейся крови,
В трауре чёрных глазниц…
Вскиньте, холопы холёные,
От удивления брови –
Вам не постичь нашей любви
  границ!
Ради нее можно пойти на
  поруганье,
Вам же мешает тридцати сребреников
  бряцанье
Стон услыхать русской земли!
Прячьте по-бабьи тело свое рабье –
Красно-коричневые пошли!
На крест, на муки –
На всё согласны. Под картечь,
Чтоб истекая кровью красной
Родную Землю уберечь!

Шествие двинулось дальше, но к Белому дому их не пустили. Защитники – те, кто с 21-го сентября днём и ночью, сменяя друг дружку, дежурили у здания Верховного Совета, жгли костры, теперь находились как в плену, отгороженные от остальных москвичей «спиралью Бруно», прорвать которую было невозможно. Но народ не расходился, все говорили, что готовится штурм.
«Красно-коричневые оборотни, наглея от безнаказанности, на газах у милиции оклеивали стены своими ядовитыми листками, оскорбляя народ, государство, власть, законы… Хватит их уговаривать! Эти тупые негодяи уважают только силу», – такими вот словами призывали Ельцина к расправе в знаменитом «письме 42-х» так называемые представители культуры, творческой интеллигенции, среди которых были Ахмадуллина, Бакланов, Гельман, Дементьев, Кушнер и даже Окуджава! (Да, да, «возьмёмся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке» – так он пел во времена Советской власти. Теперь же называл этих друзей тупыми негодяями, оборотнями – а молодые ребята у стен Белого дома, между прочим, пели его песни!)
И вняв призыву этих творцов из «пятой колонны», утром 4-го октября 93-го года Паша Грачев, спешно назначенный министром обороны, распорядился штурмовать непокорный Верховный Совет. В здании сразу же после преступного указа № 1400 были отключены свет, вода, канализация, Чрезвычайный съезд Советов народных депутатов проходил при свечах. Москвичам удавалось проносить депутатам хлеб, конфеты, бутылки с минералкой. Но кольцо сжималось всё туже. Бойцы из спецподразделений «Альфа» и «Витязь» уже никого в здание не впускали – но и оттуда не выпускали. Трансляции прекратились. Так называемая ельцинско-чубайсовская демократия закончилась, гайдаровские же реформы обездолили людей.
За пять месяцев до своей внезапной кончины Иосиф Виссарионович Сталин, выступая на XIX съезде КПСС, провидчески сказал: «Теперь буржуазия продаёт и предаёт права наций за доллары и фунты стерлингов. Знамя «буржуазно-демократических свобод» выброшено за борт: права личности признаются только за теми, у кого есть капитал, а все прочие граждане – лишь материал для эксплуатации и обмана». И кто бы мог предположить, что наша страна, победившая фашизм, страна – оплот истинной социалистической демократии – пойдет на поводу у этих заокеанских воротил, над которыми мы всегда смеялись?! Теперь же было не до смеха.
Утром 4-го октября мы с внучкой проснулись от грохота: по шоссе Энтузиастов из Балашихи, где находилась дивизия имени Дзержинского, в сторону центра двигались БТРы и танки. Гусеницы продавливали асфальт. О, как же торопились военные учинить расправу над безоружными людьми! Военные, дававшие присягу защищать соотечественников, а не расстреливать их! Но времена, видно, поменялись кардинально. Мы с Настюшей вышли на улицу. Я не верила своим глазам: над головой кружили военные вертолёты. «Бабушка, это что война?» – спросила внучка. «А город подумал: ученья идут», – вспомнились некстати слова песни, которую когда-то пела Эдита Пьеха.
Я стояла, держа девочку за руку, и плакала навзрыд. Нет, моя внучка не должна знать, в какой стране, при какой подлой власти ей придется расти, жить, взрослеть. Слишком она ещё мала. Довольно того, что когда-то испытали мы, дети войны – той, большой, жестокой и страшной. Но тогда наша власть не была такой циничной, такой жестокой! «Иные были времена, но не было подлей…»
Мы вернулись домой, включили телевизор, и Си-эн-эн начал беспардонно, без комментариев, демонстрировать нам штурм Верховного Совета РФ, «зачистку» площади и то, как с Горбатого моста танк принялся стрелять по верхним этажам Белого дома, который чернел на глазах…
Мы еще не знали тогда, что натовские снайперы, засевшие на крышах высоток Калининского проспекта, хладнокровно стреляли в москвичей; что защитников Верховного Совета велено было расстреливать, а трупы сваливать на баржи, стоявшие у набережной, и увозить в неизвестном направлении. Режиссер Святослав Говорухин снимал тогда со своими операторами «по горячим следам» (его фильм «Великая криминальная революция» так и не показали зрителям). Но ему тогда еще давали слово, он поведал: когда 3-го вечером по приказу Макашова и Руцкого многие сели в грузовики и двинулись к телецентру «Останкино», это была явная провокация. Мужчины ехали «брать» телецентр – рассадник лжи и растления, а им навстречу двинули танки. Наивные защитники выскочили из засады, из кустов с криком: «Наши, наши!» (Ведь Руцкой обещал, что им на помощь торопится Кантемировская дивизия.) Так вот, эти «наши» открыли огонь по белым рубашкам (будто знали мужики, что ждёт их смерть, потому и надели чистое белье). Мало того, бойцы «Витязя» и «Альфы» стреляли с крыши телецентра и дома № 19 по улице Королёва (о, знал бы Сергей Павлович, что улица, носящая его славное имя, обагрится кровью невинно убиенных!)
Противостояние завершилось победой Ельцина и его приспешников. К вечеру 4-го октября из 20-го подъезда черного, дымящегося, полного битым стеклом и телами защитников Белого дома стали выходить народные депутаты. Их, словно пленных, окружили конвоиры в чёрных шлемах, полностью скрывающих лица. Бойцы хвалёной «Альфы» были походи на карателей из СС, из зондеркоманды. Уж если лица прячут под маскою – хорошего ждать не приходится…
Ельцин победил. Спешно провели референдум, распевая по радио и телеку: «Да-да, нет-да».
Быстренько сформировали Государственную Думу, приняли ельцинскую конституцию. Черномырдин, новый премьер-министр, отремонтировал Белый дом – и стал он Домом правительства России. Вокруг возвели ограды, поставили уйму охранников – попробуй сунься! И вроде всё утихомирилось, никакого противостояния, никаких расстрелов. (Далее уже будет Чечня – а это уже совсем другая война, другая история.) Только до сих пор болит и болит душа. Я помню опубликованные в «Комсомолке» письма москвичей под «шапкой» – «Даша ободрана до крови». Вот уж поистине: ободрана душа и кровоточит даже спустя двадцать лет. В 1994-м я выходила из метро «Краснопресненская», переходила дорогу у Зоопарка и видена на стене нацарапанную надпись: «Ох…уельцин!» Очевидцы рассказывали, что ребята бежали врассыпную, переезжали через забора – а им вдогонку, в спину стреляли из автоматов. Сколько же погибло тогда?! Кто ответил за это?! Кто подсчитал число жертв?! Куда увозили трупы?!
На сороковой день после штурма, после расправы над защитниками Белого дома я привезла свою внучку в храм Большого Вознесения у Никитских ворот Настенька тогда посещала там воскресную школу. Храм еще был весь в лесах, но службы уже шли. Вышел батюшка, вышел диакон. Верхние огни были потушены. И при свечах началась номинальная литургия. Как же вдохновенно, с какой болью в голосе говорил настоятель храма о тысячах погубленных невинно людей, пытавшихся противостоять насилию и беззаконию. И как же мы плакали! Но, слушая эти слова: «Нет ничего светлее души, которая удостоилась потерпеть за Христа что-либо, кажущееся для нас страшным и невыносимым. Как крещаемые – водою, так претерпевающие мученичество, омываются собственною кровью…» – сердце перестало больно сжиматься, слёзы омыли его, и тяжесть сп;ла с души. Спите спокойно, сыны России, павшие в неравной битве с врагом.
Они оставили нам своё завещание, эти мальчики и мужчины, пытавшиеся защитить честь и достоинство попранной бесами Родины: «Братья, когда вы прочтёте эти строки, нас уже не будет в живых… Мы обращаемся к вам, кому повезло уцелеть в этой кровавой бойне. Мы любили Россию. Мы хотели, чтоб на нашей земле восстановился тот порядок, который определён ей Богом… В наши последние минуты мы обращаемся к вам, граждане России. Запомните эти дни… Не дайте затоптать нашу веру, не дайте затоптать Россию. Наши души – с вами.
Дом Советов. 04.10.93».
Вечная им память и вечный покой. И пусть исчезнут с нашей земли поганые бесовские силы и да возродится Святая Русь!