Встреча

– Как здорово, что мне удалось вызвать друга, ты понимаешь, Адочка. Сколько раз мы по скайпу с ним говорили, но это всё не то. Завтра поеду в аэропорт, встречать Вальку! Спятить можно.
– Смотри, не чокнись по-настоящему. Может, мне с тобой поехать. Всё равно на такси добираться? А?
– Нет, ты дома останешься, на кухне хозяйничать, наготовь нам чего повкуснее. Такой гость!
– Как-нибудь, не волнуйся, своё дело знаю. Приму по-королевски.
– Ты такси прямо сегодня закажи на завтра на пять утра, иначе может не получиться.
– А я уже знакомого таксиста попросил приехать за мной. Так что всё будет o'кей.
Раннее утро, зато не жарко. Это же Израиль, тут и в восемь утра жара бывает! Приехали мы рано. Машина на стоянке, я – в зале ожидания, и не я один, народу много. Ох, скорее бы! Вот и посадку объявили, появляются первые прилетевшие, народ встречает, обнимаются. «А Валька мой где? Да вот и он, катит чемодан, оглядывается». Бросился я к нему навстречу: «Валька», – кричу… А потом ничего не помню. Как-то оклемался только в машине. Разглядываем друг друга, смеёмся, а водитель мой тоже посмеивается.
– Встретились друзья. Сколько лет не виделись?
– Двадцать пять, – в один голос отвечаем мы с Валькой.
– Вот это да! Двадцать пять лет!
– Мы сегодня ночь не поспим, обо всём поговорим… А ты не помолодел, Валька. Я смотрю, у тебя на макушке ровненькая такая лысинка. Был бы ты евреем, как раз под кипу. Надел её и лысины не видать.
– Кончай ржать, думаешь, что ты помолодел? Тоже дед настоящий.
– Ну, семьдесят три годика – это ещё не возраст по-нашему. Тут живут до ста лет и дольше.
– Ад мэа вэ эсрим – до ста двадцати, – встрял водитель.
– Точно. Это у нас поговорка такая и пожелание. «Ад мэа вэ эсрим, что и означает «До ста двадцати»! Ох, Валька! как я рад. Не обо всём расскажешь по скайпу, да ещё при жене. Мы с тобой пополуночничаем. А пока смотри в окно. Видишь – всё цветёт – деревья, кусты, а пальмы какие!
– Вижу я, вижу. Красота! А когда мы приедем?
– Ещё полчасика. Ты же знаешь, у нас огромная страна…
Скоро мы подъехали к дому, Ада услышала наши шаги, сразу же распахнула двери, обнялись, расцеловались. Мой приятель, водитель, так и не захотел посидеть с нами. Говорит, что у него заказ на двенадцать часов дня. Надо спешить. Рассчитался я с ним, умылся Валька и – за стол.
– Да меня и в самолёте кормили на славу.
– То в самолёте, а это у нас, – подбодрила Ада друга.
На столе, как на праздничном застолье: бутылка коньячка, вино, солёный лосось, дымится картошечка. Как же без неё! Ада и грибки поставила, она такой маринад делает, закачаешься. А я смотрю на Валика и слёзы на глаза наворачиваются. В кои-то веки увиделись. А увидимся ли ещё когда-нибудь… бог весть!
Ада приготовила постель гостю, а я пристроился рядышком, сел на кресло, поговорить. Ну, жена моя понимает, ушла на кухню, мыть посуду, хозяйничать, а мы с Валиком завели беседу.
– Помнишь, как ты фактически спас меня?
– Когда это? – недоумевает Валик.
– Сейчас напомню. Мы получили путёвку, вернее, мне дали путёвку на море на двоих, а я поехал с тобой, Ада была при детях.
– Ну, помню, конечно. Хорошо пляжились целых две недели.
– Ну, вот, напоминаю. Я решил пройтись вдоль берега, пока ты загорал на пляже. Иду я, ноги в воде, а потом решил искупаться. Нырнул, плаваю я отлично, но там волнорезов не было. Меня как-то сразу потянуло  на глубину. Ну, я ничего сначала, пытаюсь к берегу направиться, да не тут-то было, меня обратно в море тащит. Стал я уставать, бился, бился, а потом понял, что нужно расслабиться и отдаться волнам. И вот меня выбрасывает на песок вблизи пляжа, а я встать не могу.
– Точно. Я увидел, что ты на корточках стоишь почему-то, крикнул, ты молчишь, вот я и  побежал к тебе.
– Ох, Валя, если бы не ты… я так обессилел, что прополз несколько шажков на четвереньках, а ноги не слушаются, говорить не могу, увидел, что ты ко мне бежишь. Господи, думаю, спасение моё!
– Да, да я тебя тогда поднял, потихоньку повёл к своему месту, дал воды, а ты всё молчишь.
– Честно говоря, я думал уже с жизнью прощаться. Ах, Валька, Валька, спаситель души моей. А теперь расскажи мне, только честно, почему твоя жена Лена, а не Марина. Ты же почти сразу после школы на Маринке женился! Уж я-то помню.
– Честно расскажу тебе, Фимочка, что помнишь ты всё правильно. Женился, да ненадолго, потом развелись. А видел бы ты её сейчас, упал бы в обморок.
– А что так?
– Ну, ты же помнишь, ещё в школе все приударяли за ней, красавица, богиня. Вот она и возомнила о себе,  бог знает что. Уже три раза была замужем, и все три раза разводилась. Детей нет. Зато полный дом кошек и котят, мне Вилька рассказывал, он к ней заходил… Запах, говорит, ужасный, коты и в постели, и на столе. Кошмар! А страшной стала, вся морщинистая, но при этом накрашена, губки, щёчки, глазки, бровки. Короче, мымра мымрой.
– Да, интересно. Кто бы мог подумать. А Вилька как живёт? Вообще, ты говорил, что мало нас, одноклассников осталось, Аркаша недавно умер. Грустно это. Вы хоть встречаетесь иногда?
– Уже не встречаемся. Раньше у Аркадия дома собирались, а теперь – пустота. Жизнь протекает в бесплодных потугах.
– Ну, не скажи, Валя. У тебя трое чудесных детей.
– Какие дети! Они уже почти все взрослые, своя жизнь, где нам, старикам, места нет. Лена моя всё болеет, еле, еле согласилась отпустить меня к тебе. Так грустно всё это.
– Кончай ныть! Даже на тебя не похоже. Выспимся, завтра пойдём к морю, завертится жизнь, увидишь, что всё в наших руках – и настроение, и время. Это наше время, Валька!
И было утро, и был день, и были экскурсии в Иерусалим, на Мёртвое море, в Эйлат. Я не всегда мог сопровождать друга, но наши гиды по-русски говорят…
Я не сказал Вале, что осталось мне совсем недолго небо коптить, что болею я по-настоящему. А операцию делать поздно… Такие вести могут и подождать. Мне хотелось, чтобы Вале всё понравилось, чтобы жизнь забила ключом. Я сам немного ожил, даже Ада заметила. Вот тебе и лекарство самое лучшее – твой дружок, ты даже помолодел как-то. Я и сам чувствовал, что прибавилось сил, но вот пора опять в больницу под капельницу ложиться. Провожу Валика, и всё… кончается праздник жизни. А может, и вправду, смерти нет, будет что-то другое. Как говорят умные люди: «Не бойся смерти. Когда есть она, нет тебя, а когда есть ты – нет смерти». Примерно так…
Валик загорел, когда посещали синагогу, я ему лысинку прикрыл кипой, настоящий верующий еврей получился. Эх, есть ли что надёжнее старого друга! Он собрал кулёк красивых ракушек для младшей дочки, хорошо, что не камушки, они тяжелее ракушек, довезти ещё надо!  Приготовили мы с Адой подарки каждому члену семьи. Я написал письма тем одноклассникам, которые ещё живы и помнят меня, Фимку.
В последний вечер перед отъездом пошли в кафе, там хозяйничал старый араб с чёрными усами. Он знал Фимку, старался говорить с ним по-русски, улыбался всегда умильно и весело. На этот раз, накрывая на стол, он что-то почувствовал, какая-то грусть сгустилась вокруг этих двух пожилых людей. Они ели, пили, а потом затянули песню на русском языке: «Последний нонешний денё-о-о-о-очек гуляю с вами я, друзья. А завтра рано чуть свето-о-о-ооочек заплачет вся моя семья… Заплачет мать, заплачут сёстры…. заплачет вся моя семья. Глаза у обоих блестели, они не скрывали слёз…
Араб выключил прихотливую музыку, которую выдавал автомат, поставил на стол две маленькие чашечки кофе. На вопросительный взгляд Фимы ответил одним словом: «матана» (подарок)…
Погулял напоследок, отогрел душу, и только в аэропорту сказал я Валику, что не увидимся мы больше. У него слёзы на глазах, а я смеюсь: «Держись, дважды не умирать!»
Ада позвонила другу через три месяца… на том конце провода – плач.