Мой Чернобыль

«Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику. И пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезды полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».
Откровение Святого Иоанна Богослова, глава 8, строка 10 и 11__________________

Назвать жителей Чернобыля чернобыльцами это все равно, что назвать жителей Киева киевцами.  Для себя я разделила так: чернобыляне – это жители города, чернобыльцы – это ликвидаторы аварии.

Впервые город упоминается в Ипатьевской летописи в 1193 году: князь Вышгородский и Туровский Ростислав «…ехал с ловом от Чорнобыля в Троицкий…». Но есть сведения, правда спорные, о том, что датой рождения Чернобыля можно считать 1127 год.


ГОРОД               

Имя поселению, где издревле жили племена древлян и полян, дало растение полынь                негорький или, как его называют в народе, чернобыльник. Свое имя растение приобрело тем, что пышно разрасталось на местах пожарищ.  Поселение неоднократно горело, и место пожарищ зарастало чернобыльником.  Проходили годы, и древляне вновь строились на этом месте. И вновь пожарище зарастало чернобыльником. И вновь древляне строились на этом же месте…

Уж больно место было хорошее – настоящий рай.  Река давала рыбу, беспошлинную дорогу к Днепру. В лесу водились звери, а это мясо, меха, шкуры.  Обилие ягод, орехов, грибов обещало приправу к запасам в зимнее время. Лес давал лыко для плетения  легкой, доступной обуви – лаптей; мох шел на утепления домов. Лес – это деготь, строительный материал для лодок и домашних построек.      
 
Чернобыль расположен на правом крутом берегу Припяти. В высоких берегах прорыли  широкую канаву, которая под небольшим углом  постепенно поднимается к равнине, на которой и расположился город. Дно канавы уложено крупным булыжником. Так образовалась дорога. Если вы добрались из Киева пароходом и у вас при себе багаж, за умеренную плату багаж подвезут на телеге, которая безбожно трясется и тарахтит по булыжнику, а вы идете рядом.

Извозчик хорошо всем знаком. Когда он, с неизменным кнутом в руке и чуть прихрамывая,  пытается пролезть без очереди в магазин за хлебом, а женщины его не пускают, он обычно бросает в толпу: «Чтоб ты ночью сегодня забеременела!» Женщины плюются, прикрываются кончиками платков, тычут в него кулаками, отворачиваются. Вот это ему и надо – он свободно просачивается сквозь толпу.               

Архитектор города – река. Это Припять спланировала так, что город в длину в десятки раз короче, чем в ширину. 

Дома в городе почти все частные, они формируют улицы, а хозяйские огороды, повторяя изгибы и повороты реки, тянутся на всем ее протяжении. Конец огорода, ближе к реке, обычно засаживали красной смородиной, и до сих пор в той местности эту ягоду именуют поречка, потому что она растет вдоль по реке.

Летом население в городе увеличивалось раз в десять. В каждый дом приезжали гости. Однажды к нам приехали столько, что пришлось спать под яблонями в саду. На землю набросали сена, поверх – ватные одеяла. Гитара, песни. Получилось, как цыганский табор.  После танцев на пятачке в городском саду идем купаться на Припять. Это в первом часу ночи, весь город уже погружен в темноту. Раздеваемся неглиже. Девчата отдельно, ребята отдельно.


КНЯГИНЮШКА ПРИПЯТЬ               

Чернобыляне говорили: «Если есть рай на земле, то он в Чернобыле». А все из-за красавицы Припяти. Как Одесса без Черного моря не Одесса, так и Чернобыль без Припяти не Чернобыль. Река была для поселян и наставником, и воспитателем, и кормилицей. Она сближала разбросанные части поселения и воспитывала дух предпринимательства.

Каждую весну Припять разливалась, затопляя прибрежные дома на левом берегу. Хотя половодье было настоящей бедой для тех, кто поселился на полоске земли, прилегающей к воде, с берега никто не отселялся. Взрослым беда, а ребятне потеха: друг к другу на лодке добирались – чем не Венеция!

После схода полой воды на всем левом, пологом, берегу оставались бочажки и зАводи, где щурят на удочку, а то и руками ребятишки ловили все лето.
Все прибрежные жители имели лодки. Нос лодки вытаскивали на песок и закрепляли по несколько штук на железную привязь цепью, запирая на замок. Можно было залезть в любую лодку и покачаться на ней. Но ни разу я не видела, чтобы кто-то из ребят исписал, или разрисовал, или нагадил в лодку.

Жила на берегу одна многодетная семья: вдова, у которой муж погиб на фронте, и куча  ребят. Не жила – бедствовала. Хатка малюсенькая, пол земляной, посреди комнаты печка-буржуйка с выводом трубы в окно. Старшая незамужняя дочь жила неподалеку отдельно в подобной лачуге. Однажды вечером прибегает в дом ребятня. Новость: в их лодке уже несколько дней ночует солдат. Он возвращается с войны, но ехать ему некуда, сирота. Пригласили его к ужину, он и остался, женился на старшей дочери. Кстати, семья получилась замечательная.

Княгинюшкой реку назвал кто-то из украинских поэтов. Река заслуживает того: привольная, независимая, капризная и своенравная. Но эта княгинюшка была настоящей труженицей. По ней сплавляли лес, баржи везли кирпич, дерево, различные грузы. Постоянно курсировали буксирные катера с молодыми капитанами. Форменная фуражка с «крабом» и темно-синей китель с золотыми пуговицами, в межсезонье к форме полагался белый шарф – вызывали тайные вздохи местных девчат.

Зимой река замерзала. В один из весенних дней с реки доносился гул, значит, начался ледоход.
 
Все жители брали воду из реки. Я набирала полведра и сначала несла свою ношу обеими руками перед собой, пока не обливала все платье. Потом, потихоньку отливая, несла то в одной, то в другой руке. Домой приносила чуть на донышке.
В 50-х годах в центре города построили водокачку. Воду продавали по талонам, которые нужно было приобрести заранее. Очередь занимали с утра: возле водокачки очередники ставили любой сосуд, любой, кроме ведра. Подходишь к маленькому домику, в окошечко протягиваешь талоны, под трубу ставишь ведро и бежишь к качалке.  Тугая струя воды с шумом падает в ведро, брызги, искрясь на солнце, долетают на близко стоящих. Вода подавалась в ограниченное время. Случалось возвращаться домой с пустыми ведрами. Выручала Припять.

Однажды на левом берегу меня застал туман. Буквально за несколько минут все было как в молоке, протянутой руки не видать. Я с удивлением смотрела, как я сама по частям пропадаю в этом тумане. Туман быстро рассеялся. Я живо представила себе эту картину, когда услышала по радио:

Старик туман, как муж ревнивый,
Обнял красавицу реку.
Река небрежно и лениво
Ласкает кудри старику.                               

Как удивительно хорошо сказано, ну точно своенравная княгинюшка Припять. А вот кто автор – узнать не смогла.

Чтобы река не мелела, все лето на ней работала машина, мы ее называли землечерпалкой, доставая желтый промытый песок на берег. Этот песок и был тем первым песком, который вертолеты в мешках сбрасывали на четвертый блок атомной станции.
До того как заасфальтировали дороги, по которым бойко забегали автобусы, до Киева можно было добраться от железнодорожной станции Янов. Янов и послужил тем весомым доводом в пользу строительства атомной станции.

Но чаще всего до Киева добирались пароходом. Пароход с большой белой трубой и колесами с лопастями пыхтел всю ночь. Сладко спалось на деревянной скамье в трюме третьего класса, я видела сны, а пароход неторопливо – шлеп-шлеп-шлеп. Все равно, что путешествие по Темзе во времена Марка Твена.

Из Киева возвращались тоже пароходом. В Чернобыль прибывали рано утром. Свежо. Утренний ветерок холодит сонное лицо. На губах горьковатый привкус вербы. Слабая волна  тихонько плещется о берег. Где взять слова и как их расставит, в каком порядке, чтобы описать и шелест, и запах, и вскрик сонной пичуги, и мою радость возвращения?!

Очертания города еще размыты утренней дымкой, но первые отблески солнышка уже играют на золотых луковках церкви Святого Ильи Пророка. Храм стоит на самом высоком месте и виден издалека. Долгое время его строили деревянным, несколько раз он горел. Потом приняли решение построить каменный. Бетон для фундамента для крепости готовили на куриных яйцах, для чего обложили данью горожан. Во времена  всеобщего безбожия храм решили разрушить, но не тут-то было. Тогда растащили стенные росписи, пустив доски на ограды. Долгое время старенькие старушки проходя мимо этих оград прикладывались к доскам, как к иконам. Это я слышала от старожил.


БАЗАР               

Раньше городской рынок размещался напротив нашего дома и назывался базаром. В воскресный день с утра на базар пегие волы в квадратном ярме, мотая головами и роняя длинные слюни, тянули подводы, груженные нехитрым товаром: гончарные изделия, сено, дрова.

Сельчане, переправившись на пароме с левого берега, несли в кошелках, коробках за плечами глиняные глечики с молоком, сметаной, творог, картофельный крахмал, связки лука, яйца, хлебное желтое сало. Но несли не от достатка. В колхозах денег не платили, а чтобы иметь хоть какие-нибудь гроши, люди отрывали от себя, от детей последнее, оставляя лишь  на скудное пропитание.

Мне лет шесть. Обычно в базарный день мама подходила к изгороди и молча ждала, когда появится корова, впряженная в телегу. Ее, не поднимая головы, ведет за вожжи сутулый высокий старик с длинными седыми усами. Мама плачет.

Уже взрослой  я поняла, почему плакала мама. Наш отец, офицер Красной Армии,  погиб в первых числах войны, и все тяготы легли на мамины плечи. Она сохранила всех четверых детей, воспитала, в сорок лет пошла в шестой класс вечерней школы, получила 7-летнее образование, поступила на заочное отделение Уманского педагогического училища и окончила его. Одна из семи взрослых студенток получила диплом. Остальные сошли с дистанции. Уже взрослым, мама рассказала нам, как она голодала, как чуть не падала в голодный обморок от запаха куриного бульона, который варила по воскресеньям её однокурсница.  И заклинала нас: «Учитесь!»

И мы учились – трое на дневном отделении: сестра окончила физмат Московского государственного университета, младший  брат строительный институт, я – авиационный, старший брат три курса геологоразведочного института в Иркутске заочно.

Мне не нравилось, что мама плачет, и я старалась отвлечь ее от этого старика и от этой коровы, которая мотая высохшим выменем и нагнув голову, натужно тянула телегу.

Я перебегаю дорогу и попадаю на базар. Верещат поросята, мычат коровы, волы жуют бесконечную жвачку. Разостлав солому на земле, гончары выкладывают свой звонкий товар: глечики, макитры, жбаны. Всюду гомон, смех, звучит мелодичная украинская мова с ее мягким «г» и неповторимыми «купуватымэмо, чекатымэмо, гукатымэмо». А я все слушаю, замечаю, впитываю, мне все интересно, все необычно.

Вот дородная женщина в черных буклях, еле уместившись на низенькой скамеечке, кричит на весь базар: «Покупайте яблоки, сладкие как каМфеты!» Но у каждого есть свой сад, и яблоки не в ходу.

Яйца на базаре продаются десятками, а вот яблоки – кучками. А почему в кучке 7 или 11 яблок, знает лишь продавец. Чернобыльский творог, ароматный и вкусный, был в чести у киевлян. Его заказывали знакомым по случаю, а то и посылали специально гонца. Но зачастую продавцов творога перехватывали на полпути к базару, и тогда можно было у прилавка наблюдать такую сценку: «Ты мне предлагаешь пять фунтов сыра? Ты хочешь, чтоб с меня в Киеве сделали смех?»

Селяне одеты нарядно, поход на базар для них небольшой праздник. У женщин из-под длинной юбки в сборку виднеется вышитая понизу нижняя юбка - плахта. Поверх юбки обязательно белый вышитый фартук, украшенный  кружевом с зубчиками, вязанный крючком. Блузки-сорочки с пышными рукавами тоже вышиты крестиком. Нитки только двух цветов: черные и красные – других не было. Голова покрыта платочком, чаще всего белым в мелкий черный горошек.

Помню, что приезжали на пароме с левого берега (вроде из села Корогод)  женщины, одетые не как все: поверх блузки красовался матросский воротник. На ярко-синем фоне четким рельефом выделялись белые полоски. В других селах так не одевались. Возможно, кто-то из послевоенной молодежи привез ворох этих воротников, и женщины приспособили их в дело.
Всю дорогу колхозники шли в лаптях, перед входом в город переобувались в чёботы.
Все отпуска я проводила в Чернобыле. Однажды с целой ватагой ребятишек поехали на левый берег за грибами. Через Припять перебрались паромом. В молодых лесопосадках за час набрали по целому ведру каждый. Бедная наша мама – пять вёдер маслюков! Ну, конечно, мы помогли ей.


ЗЕМЛЯ ОТЧИЧ И ДЕДИЧ               

Толчок к развитию города дало строительство атомной станции. Чернобыляне долго не верили слухам, но когда приехали строители со всех концов России и засидевшиеся в невестах девчата повыходили замуж, пришлось поверить. Однажды я заблудилась на окраине в городской новостройке. Это был уже не мой Чернобыль –  многоэтажный, шумный, современный, хотя он до сих пор остается землей моих отчич и дедич.
Своим я считаю Чернобыль до 1964 года. В тот год я поступила в авиационный институт и уехала на учёбу. До того часа, когда стрелки всемирных часов дрогнули и начался отсчет новой эры – эры атомной катастрофы – оставалось 22 года.