Вальс на небесах

Когда я достал из пакета бинт, я услышал скрип двери и шаги за спиной. Несомненно, там мог быть только один человек, именно тот, которого мне меньше всего сейчас хотелось видеть. Я накрутил бинт вокруг моего слегка кровоточащего плеча и зубами оторвал ненужные остатки бинта.
Он не приближался. Неудивительно, ведь он понимает, что я и с порезанной рукой могу оторвать ему голову.
- Ну, и зачем ты явился? – начал я, не ожидая, что он заговорит.
Даже не глядя, я мог сказать, что он дрожит и колеблется. Он как всегда слишком много думает, прежде чем сделать что-то нормальное.
- А как влезать в неприятности, так твой язык идет вперед тебя, - я усмехнулся и попробовал завязать концы бинта, но у меня это плохо получалось одной рукой, тем более левой.
Он продолжал молчать. Я ощущал, что он смотрит на мою спину.
- Если не можешь ничего сказать, то хоть помоги бинт завязать, - я быстро глянул на него через плечо, но даже этого короткого взгляда на его страдающее лицо хватило, чтобы мое сердце сжалось и болезненно заныло.
Пару секунд он колебался, но потом быстро двинулся ко мне, сел чуть позади, чтобы не видеть моего лица, и завязал бинты на тугой узел. Краем глаза я видел, как дрожали при этом его руки.
- Ну, как дела у нашего Мистера Непобедимого? – я скривил губы и посмотрел на расплывающееся за домами солнце, напомнившее мне разлитое на тумбе сырое яйцо сегодня утром. -  Всех задир покарал, наверное? Я слышал, что вечером 95% женщин нашего города выходят гулять, ты всех их успел спасти от внезапно озверевшего мопса? Говорят, что на днях он даже загрыз птенца! Вот досада, как же ты не успел спасти его? Теперь его мамаша горько плачет и не находит покоя.
- Не смейся надо мной, - тихо пробормотал он.
Я слегка склонил голову налево и глянул на него.
- О чем ты? Я серьезно. У героев нынче много дел, не правда ли? Так почему ты сейчас сидишь тут и ломаешься, вместо того, чтобы вытащить какую-нибудь маленькую девочку из лап маньяка и…
- Хватит! – резко выкрикнул он, не дав мне договорить.
Я слегка вскинул брови и продолжал смотреть на него, давая понять, что я внимательно слушаю, что же он скажет дальше.
- Я… - неуверенным дрожащим голосом начал он, - я не…
- Не знал? Не хотел? Не ожидал? – выпалил я,  рассержено сдвинув брови. - Ты знал, что так выйдет. Ты знал, что они полезут на тебя с намерением оторвать тебе язык, черт возьми, ты знал это!
Я по инерции схватился правой рукой за края его рубашки, но тут же отдернул ее, застонав от резкой боли в плече.
- Но я не думал, что… - он растерянно заморгал, - что ты…
- Что я буду там? – я горько усмехнулся. - Напомни мне, страдающий склерозом герой, сколько раз я вытаскивал твою задницу из таких ситуаций? Сто? А может быть, двести? Или все пятьсот?
- Откуда я мог знать? – сдавленно пробормотал он.
- О, и вправду. Ты же не экстрасенс, в конце концов. Подумаешь, я всего сто-двести раз оказался рядом в тот момент, когда тебя собирались размазать по асфальту.
Он поджал губы и опустил глаза на мое плечо.
- Сильно болит?
Я осторожно погладил бинты.
- Нет, что ты, я имитирую. Всегда мечтал посмотреть на твою страдальческую рожу, знаешь ли. Она у тебя такая… кривая. Кстати, ты не сказал, зачем пришел.
- Я хотел извиниться.
- О-о, - насмешливо протянул я, не сумев сдержать улыбки, - да я ранен в самую печень. Твоих извинений не хватит даже на то, чтобы прикрыть сотую долю того, что ты мне должен.
- Послушай, Максим, я… - он осекся и замолчал.
- Если бы меня там не оказалось, ты бы сдох, - наигранно мечтательно прохрипел я, - и я бы уже выражал мнимые соболезнования твоей мамаше, она ведь такая хорошая женщина, жаль сынок подкачал.
- Но ты же оказался там, как всегда в нужном месте в нужное время, хотя я не просил…
- Когда ты помрешь, - снова перебил я его, сурово глянув в его глаза, - я станцую с твоим любимым плюшевым медведем вальс на твоей могиле.
Он, молча, сглотнул, осмысливая то, что я сейчас сказал. Через пару секунд он коротко улыбнулся и поднялся на ноги.
- Да, ты прав, наверное…
- Не «наверное», а «точно», - подняв палец вверх, поправил его я.
- Хорошо. Ты прав. Наверное, если бы я умер, тебе было бы легче и…
- Не «наверное», а «точно», - повторил я.
- И я хочу извиниться еще раз за то, что сделал, и за то, что не могу сделать, и… - он сбился и прикрыл ладонью глаза.
- И?
- И за себя тоже.
После этого он еще раз коротко улыбнулся и быстрым шагом направился к железной двери, которая вела в подъезд.

Разумеется, я  говорил не от чистого сердца, а от обиды, горечи и чего-то еще, но я пока не понял чего. Нужно было как-то приучать его к тому, что я не могу быть рядом всегда, где бы он ни был и что бы ни делал, а разве есть лучший способ, кроме как выложить человеку все без лишних чувств и сожалений?
Пару дней я был точно уверен в том, что все сделал правильно. На третий день во мне зародилось беспокойство, которое к концу недели доводило меня до холодной дрожи и беспричинных хождений туда-сюда по квартире ночью.
Я выкуривал шестнадцатую сигарету за последний час, когда зазвонил мой мобильный. От неожиданности я выронил сигарету из пальцев и стал судорожно шарить глазами по столу в поисках мобильника. Он обнаружился через 6,5 секунд на микроволновке. Номер был незнакомый.
- Алло? – слегка осипшим голосом пробормотал я.
- Это Питерсон?
- Если вы имеете в виду Оскара Эммануэля, то нет, - я тихонько усмехнулся.
- Я имею в виду Максима Питерсона, - раздраженно проговорил низкий голос в трубке.
- Тогда вы по адресу.
- Мне нужно с вами встретиться, мистер Питерсон.
- Могу я узнать, кто вы? - я слегка прищурил глаза, почувствовав, как беспокойство нарастает.
- Андрей Александрович Ларин, следователь.
У меня перехватило дыхание, а мой мозг тут же начал выдавать тысячи вариантов того, какого черта от меня надо следователю.
- Мистер Питерсон? – вкрадчиво произнес голос.
- Говорите, куда, я приеду, - прохрипел я, с негодованием заметив, что упавшая сигарета прожгла скатерть.
- Уже лучше.


Я стоял, рассматривая мокрые пятна на моем мокром пальто, когда недалеко от меня остановилась машина, и водитель жестом пригласил меня садиться. Я не заставил себя ждать, так как стоять под ливнем мне не хотелось.
- Добрый день, мистер Питерсон, - проговорил Ларин, и мне показалось, что я уловил насмешку в его голосе.
- Не думал, что у людей вашей профессии бывают добрые дни, - ладонью я зачесал мокрые черные волосы назад и облегченно вздохнул, чувствуя себя ни много ни мало грязной крысой.
- Люди моей профессии, как вы выразились, мистер Питерсон, имеют способность не концентрироваться на том, что происходит у них на работе, когда они не работают, - следователь снисходительно улыбнулся,  оглянув промокшую обивку сидения.
Я повернул к нему голову и усталым взглядом осмотрел его лицо. Андрей Ларин был слегка поседевшим брюнетом лет 38-42, с ясными светлыми глазами и суровыми чертами лица. Вероятно, он производил впечатление на своих подопечных. Я на мгновение представил, как он хмурит брови и орет, вбивая свои кулаки в стол, от чего у меня внутри затрепетал легкий восторг, и я бы завизжал, но этого не допускала ситуация.
- Кстати, мистер Питерсон…
- К чему такие формальности, Андрей Александрович? – перебил его я, нахмурившись и прикрыв глаза. - Я предполагаю, что я младше вас вдвое, поэтому вы вполне могли бы называть меня по имени.
- Если вы сделали такое предположение, то должны были понимать, что в таком случае дурным тоном было перебивать старшего, - он искоса оглядел меня. - К тому же у вас весьма интересная фамилия. Вы иностранец?
- Откуда мне знать, где моя мать нагуляла такую фамилию, - немного резко сказал я, усмехнувшись.
- А у вас весьма пренебрежительное отношение к окружающим, мистер Питерсон, - загадочно протянул Ларин.
- Что вы, вовсе нет. Только тогда, когда я пребываю в плохом расположении духа.
- А разве демонстрация своего плохого расположения духа не есть пренебрежение к окружающим?
- Убедили, - я посмотрел в окно.
- Это я умею, - Ларин направил машину куда-то прямо.
- Зачем я вам понадобился? – я пальцем выводил круги на запотевшем стекле.
- Ах да… - намеренно пренебрежительно произнес Андрей Александрович,  - мне стало известно, что вы знакомы с неким Михаилом Стрельцовым, верно?
Я напрягся и замер. Повисла небольшая пауза.
- Верно, - хрипло произнес я и кашлянул, - и что?
- В каких отношениях  вы были со Стрельцовым, мистер Питерсон?
Я не нашел, что ответить ему сразу, немного подумал, продолжая водить пальцем по стеклу. В каких я был с ним отношениях? Пожалуй, слишком трудный вопрос для человека, который не спал последние три ночи.
- Мистер Питерсон?
Я слегка вздрогнул.
- Да, я здесь… - промямлил я, потом вздохнул и продолжил более твердым тоном. - У нас были весьма неопределенные отношения.
- Могу я попросить подробностей? – следователь вскинул брови и мельком глянул на меня.
- Думаю, нет необходимости создавать видимость выбора, говорить мне или нет, - я усмехнулся. - Мы знакомы с ним с детства. Мы с матерью переехали в этот город, когда мне было 8, и поселились в доме, где жили Стрельцовы, то есть Михаил и его мать Светлана. Наши соседи оказались весьма дружелюбны, и вскоре прибежали к нам знакомиться. Моя мать особенно подружилось с тетей Светой, а мне пришлось контактировать с ее сыном. Матери не слишком заботятся о том, какие отношения у их детей, когда оставляют их играть друг с другом.
Да, именно так. Мне никогда он не нравился.
В детстве он часто плакал. И даже став взрослее, он не избавился от привычки постоянно ныть. Каждая встреча с ним была чем-то вроде испытания моего терпения. Частенько мне хотелось ударить его по его наглому лицу, но знал, что его нытье не прекратится. Как мы оказались связаны, я не понимал, не понимаю и не думаю, что когда-нибудь пойму. Мама и тетя Света всегда думали, что мы с ним хорошо ладим и ведем крепкую дружбу, основываясь на тех фактах, что я вытаскивал его из передряг, в которые он часто попадал, а так же помогал ему всегда, когда он просил меня о помощи. Хотя нет, он никогда не просил меня помочь ему. Всегда просила его мать. В моей памяти до сих пор крепко засело выражение лица тети Светы, когда она сказала, что он куда-то ушел и не возвращался второй день. Да, он всегда был засранцем и жутким эгоистом. Разумеется, в тот раз я его нашел, и, когда я спросил его, почему он так поступает со своей матерью, он ответил мне: «Какая разница? Ей все равно». У него была идея, что всему миру на него плевать, и я ясно видел эту идею в его светлых глазах. Иногда у меня были порывы помочь ему изменить свое мнение, но все это обрывалось, потому что…
- Мистер Питерсон! – услышал я настойчивый тон следователя.
Я встрепенулся и судорожно осмотрелся по сторонам, как будто меня толкнули, и я начал падать.
- Вы задремали, мистер Питерсон? – Ларин рассержено сдвинул брови. - Вы не отвечаете мне уже пару минут.
- Извините… - я сглотнул и быстро-быстро заморгал, - я задумался.
- Ну, так вот, о чем я говорил, - следователь остановил машину перед пешеходным переходом и взглянул на меня. - Вы с мистером Стрельцовым дружите уже 13 лет, верно?
- Не дружим, а контактируем, - мягко поправил я следователя, снова отвернувшись к окну.
- Почему вы отрицаете свои дружеские отношения с мистером Стрельцовым?
- Потому что их не было, - я глубоко вздохнул.
- А вас трудно убедить, да, мистер Питерсон?
- Весьма.
Загорелся зеленый свет, и следователь снова повел машину вперед.
- Я хочу показать вам одно место, мистер Питерсон, - следователь кашлянул. - Вы читаете газеты?
- Никогда не читал, - я усмехнулся. - Всегда считал, что чтением газет занимаются только старики и те, кому нечего делать. Хотя даже если не брать это во внимание, у меня не было  на это времени в последние дни.
- И чем же вы занимались?
- Это важно? – я искоса глянул на следователя, размышляя, стоит ли ему говорить о том, что я безвылазно сидел дома, или соврать что-нибудь.
- Весьма, мистер Питерсон. Не думаю, что в ваших интересах скрывать что-то от меня.
- Я был дома.
- Сколько дней вы были дома?
- Последнюю неделю.
- Чем же вы занимались? – следователь вскинул брови.
- Ну, знаете, разные интересные занятия бывают. Поесть, поспать, покурить, - неопределенно пробормотал я.
Машина свернула налево и притормозила. Следователь тут же повернулся ко мне.
- Вы встречались с мистером Стрельцовым неделю назад, верно?
Я сузил глаза и напрягся. К чему это все? Неужели этот засранец опять влип в какое-то дело и примешал меня к этому? Ох уж он получит, если попадется на глаза в ближайшее время. Меня достало постоянно спасать его, рискуя своей задницей. Но, так или иначе, я решил, что раз уж следователь в курсе, то не стоит вешать ему лапшу на уши.
- Встречался.
- Где вы встречались?
- На крыше нашего дома.
- Как вы попали на крышу? – следователь снова нахмурился, и от его грозного вида внутри меня опять забурлил восторг.
- Лет в 12 мы стащили ключ у консьержки. Потом сделали дубликаты. Знаете, это удобно, когда есть место, где можно спрятаться.
- Пойдемте за мной, - Ларин открыл дверь и вышел из машины, прихватив с заднего сиденья зонт.
Я повиновался, быстро вылез из машины и подбежал к следователю, чтобы не промокнуть (хотя куда уж еще больше). Он повел меня вдоль дома, который показался мне знакомым. Затем мы завернули за угол и оказались в площадке между домами, которая была где-то три метра шириной. Между стенами дома протянулся шест, на котором незадачливые хозяйки вешали белье. Он был достаточно высоким и доходил до второго этажа. В полуметре дальше шеста возле стены стоял мусорный контейнер. Я поморщился от странного неприятного запаха, витавшего тут.
- И зачем вы меня сюда привели? – я недовольно взглянул на следователя, который, вздохнув, достал пачку сигарет.
- Будете? – он протянул мне открытую пачку, но я почему-то отказался. - Как хотите.
Он убрал сигареты в карман пальто и закурил. Дым немного приглушил жуткий запах, и я глубоко вдохнул его.
- Когда вы встречались с мистером Стрельцовым… - следователь затянулся, - о чем вы говорили?
- Мы поссорились, - я снова осмотрел шест и мусорный контейнер, - если можно так выразиться.
- Он говорил вам что-нибудь о том, что собирается делать в ближайшее время?
- К чему вы клоните? – не вытерпел я и раздраженно пнул консервную банку, валявшуюся рядом с моей ногой.
Следователь прикрыл глаза и вздохнул. После небольшой паузы он произнес спокойным тоном, который, вероятно, выработался у него за годы работы:
- Сегодня утром по пути на работу я обнаружил мистера Стрельцова повешенным на этом шесте.
От неожиданности этого заявления я закашлялся, нагнувшись немного вперед.
- Вы серьезно? – прохрипел я, нервно обежав глазами шест, мусорный контейнер, консервную банку, потом обежал второй раз, третий, четвертый, пока у меня не закружилась голова.
Следователь положил свою тяжелую ладонь в темной перчатке на мое плечо, придерживая меня. Но я стряхнул его руку, вышел из-под зонта и встал прямо под шестом. Я попробовал дотянуться до него рукой, но даже с моим ростом этого не получилось.
- Вероятно, он встал на контейнер, мистер Питерсон, - донесся сзади слегка обеспокоенный голос Ларина. - По крайней мере, больше тут не было никаких посторонних предметов.
- Андрей Александрович, оставьте меня тут, пожалуйста, - тихо протянул я, опершись спиной на кирпичную стену и опустив глаза в асфальт.
Следователь понимающе кивнул, залез в машину и уехал.


Я стоял чуть в отдалении от всех, поскрипывая зубами и перегрызая бедную сигарету, по несчастным обстоятельствам оказавшуюся между них.
Мало кому знакомо ужасное чувство, когда понимаешь, что из-за тебя кто-то покончил с собой. И речь  даже не о тупой несчастной любви, когда твоя вина косвенная или ее нет вообще. Речь о том самом чувстве, когда твоя вина ясна и понятна, даже очевидна. Когда именно твои слова привели человека к решению покончить с этим дерьмом. Оно грызет, сжирает изнутри, оставляет после себя крайне неприятный осадок, комки и горечь в горле. Это как ветряная оспа: если уж она появилась, то никто не сможет не заразиться ею.  Однажды появившаяся в голове мысль, что виноват ты и только ты больше никогда не оставит и никуда не исчезнет. Ужасная идея, не дающая покоя, овладевающая мозгом окончательно и бесповоротно.
«Какая искусная месть» - подумал я, усмехнувшись, и потер серые круги под глазами.
Когда я вернулся домой два дня назад, тетя Света уже была в курсе. Они рыдали напополам с моей матерью, иногда путая носовые платки. Я не заходил в ту комнату, где стоял гроб, не смотрел в него и всячески избегал этого. Я чувствовал, как на меня давит тот факт, что всего происходящего не было бы, будь я более сдержанным. 
Я посмотрел в сторону,  где немного в отдалении пошли бесконечные ряды крестов и памятников. Разумеется, его не похоронили на нормальном кладбище. Здесь, на этом месте, которое многие осматривают с неодобрением, презрением и некоторым облегчением, что у своих все нормально, покоятся тела таких же когда-то непонятых и опечаленных, как он. Хотя, какие могут быть тела? Останки.  Я на мгновение представил себе процесс разложения его тела и с трудом подавил подступившую тошноту. Все выросшее здесь вскормлено останками когда-то прекрасных, улыбающихся и живых людей. Все вокруг как будто бы говорило об их печали и страданиях, вызванных непониманием и слабой психикой. И теперь, благодаря мне, здесь станет на сотни трав больше.
Когда гроб закопали и народ ушел, я наконец-то решился подойти к могиле. Вместо креста стоял тот самый его любимый плюшевый медведь. Я опустился на колени, не думая о чистоте своих брюк. Особо циничным людям со стороны могло показаться, что я использовал похороны как повод, чтобы пощеголять в своем черном бархатном костюме, но это не так. Дело было скорей в том, что у меня не было других костюмов. И вообще ничего черного, кроме этого костюма, пальто и волос у меня не было.
Я поводил пальцем по сыроватой земле, рисуя на ней солнце и цветок. Получилось у меня довольно коряво, но разве это важно? В детстве он любил рисовать. Особенно солнце и цветы. Не по отдельности, а именно все вместе. Я всегда говорил, что, если бы умел рисовать, нарисовал бы намного больше, чем просто солнце и цветы, но он дулся и отвечал, что здесь больше ничего не нужно. С возрастом рисовать он перестал. Как-то при мне моя мать спросила его, почему он прекратил, и он ответил что-то типа: «Это не мужское занятие». Больше эта тема не поднималась.
«Все как ты сказал. Почему же ты не пляшешь?»- пронеслось у меня в голове.
Я сглотнул и опустил голову. Понимание того, как сильно я переборщил, сдавливало мне горло. И почему я всю ту неделю сидел дома и плевал в потолок вместо того, чтобы пойти и проверить, как он?
«Вальс, Максим, вальс. Ты же обещал!»
Тоскливо заскулив, словно брошенная собака, я прикрыл лицо ладонями и опустил локти на землю.
- Куда же ты вляпался? – проскрипел я, слегка покачиваясь из стороны в сторону. - Как же я теперь тебя вытащу?
Наверное, это беда всех людей. Понимание чего-то тогда, когда уже поздно и когда это понимание уже никому не нужно. Наверное, советы матерых никогда не дойдут до более молодых по той простой причине, что все нужно испытать на своей шкуре. Может тогда в голове что-то да отложится.
- О чем ты опять думал?! – срывающимся голосом выкрикнул я и разревелся как маленький ребенок.
Впоследствии кладбищенский сторож рассказал мне, что я уснул и провалялся на земле почти час, пока он не заподозрил что-то неладное и не вышел проверить, как я, в то время как по телевизору шла реклама.


Разумеется, после такого я не мог не заболеть. Я слег с кашлем и снова не выходил из дома. Матери я сказал, что со мной все нормально и что я только слегка кашляю, и попросил не приходить ко мне, потому что я не в духе.
Со временем кашель становился сильнее и хуже, я начинал задыхаться и из-за этого перестал даже дремать по ночам. Когда температура поднималась особенно высоко, я бредил. Один раз дошло до того, что я обнаружил на своем зеркале нарисованные маркером солнце и цветок. В конце концов, я перестал вставать с постели вообще, только иногда сползал, чтобы посмотреть в окно.
Через  8 дней после похорон мама все-таки пришла ко мне и обнаружила меня в своей кровати мертвым. Ей сказали, что я умер от двусторонней пневмонии. И похоронили меня в том самом черном бархатном костюме, потому что ничего черного, кроме него, пальто и волос у меня не было.


P.S.
…кто-то звал меня, я слышал это сквозь пелену чего-то густого и плотного. Я попробовал открыть глаза, но веки были такие тяжелые, что получилось не сразу.
Сначала все вокруг было мутным, но ощущение реальности подступало довольно быстро. И вот я вижу перед собой обеспокоенные светлые глаза и совершенно не понимаю, почему то, что я увидел первым, были именно они? Почему это не был, к примеру, кусок асфальта? Он был бы гораздо приятнее, учитывая сложившиеся обстоятельства.
Этот светлый баран тараторил так быстро, что я толком не соображал, что он говорил, но, кажется, он извинялся.
- Какие уж тут извинения… - пробормотал я и потер голову - с того света на извинениях не улетишь…
Он замолчал и уставился на меня непонимающими глазами.
- Максим, ты сильно головой ударился? Какой еще тот свет?
Я вздрогнул и замер. Потом резко схватил светлого за плечи и сумасшедшим взглядом оглядел его лицо. Затем, для достоверности, потрогал его ладонями, потянул за щеки, за волосы, пока он возмущался и пытался отмахнуться от меня.
- Ты совсем что ли? Уйди от меня! – он оттолкнул меня от себя.
Я похлопал широко распахнутыми глазами, улыбнулся, засмеялся и от души врезал ему, после чего поморщился от боли в правом плече. Я посмотрел на него, оказалось, что оно все в крови.
Картина того, что произошло, медленно восстановилась в моей голове, я встал и потянул за собой светлого.
- Куда ты меня тащишь? – возмущенно пробубнил он, потирая щеку.
- Мы идем за черными штанами, только и всего.
- Что? На хрена тебе они? Куда ты с таким плечом собрался?
- Видишь ли, Михаил, у каждого из нас должно быть что-то черное на случай, если вдруг соберутся хоронить…
 Миша посмотрел на меня как на умалишенного, но пошел следом, а я подумал о том, что стоит изменить свое отношению к этому светлому барану, пока не случилось чего-то ужасно непоправимого. Ведь, мало кому, наверное, повезло так, как мне. И, пожалуй, мало что в этой жизни требует такого резкого и грубого отношения, как бы оно нас не раздражало. Я открыл для себя что-то новое или не новое, но хорошо заваленное грудой глупостей старое. Но сейчас нужно сосредоточиться на штанах. Штаны, штаны…