Путешествие за птицами. Глава 2

На фото 1974 года: Обед в Карачингиле (М.Зверев, Володя и Женя Лухтановы)               

В серебристых кущах Карачингиля.

И вот ранним утром я подъезжаю на своей "Победе" к Грушовой 50. Максим Дмитриевич выходит одетый по-походному, в сапогах, в высоких полевых брюках на лямках и в форменной фуражке. На околыше дубовые листочки.
- В фуражке мне как-то привычней, - поясняет он. - Все будут видеть, что охотничий инспектор едет. И егеря за своего признают, и гаишники меньше придираются.
- Вы уж там поосторожней, да долго не задерживайтесь, - то ли мне, то ли мужу говорит вышедшая нас проводить Ольга Николаевна, и я чувствую, какая на мне лежит ответственность: везти известного писателя на своей машине.
- Я покажу вам удобный и самый простой выезд из города, - говорит Максим Дмитриевич, - вам понравится. Никакой инспекции.
Сам он опытный водитель, я чувствую это по тому, как уверенно и вовремя подсказывает он не только путь, но и предупреждает о знаках и поворотах.
Мы огибаем зоопарк, пробираемся какими-то задворками и по кривым и узким улочкам незаметно выезжаем из шумной Алма-Аты.
Солнечное утро 5 августа 1961 года. Перед нами бежит широкая, сверкающая асфальтом лента Кульджинского шоссе. Максим Дмитриевич негромким голосом рассказывает о прежней жизни, о своей работе в алматинском заповеднике.
- Подумать только, сколько машин! Вот и мы несемся со страшной скоростью, а ведь как раньше было: трясешься на лошадке, целый день до города добираешься. Едешь, а в голове от такой неспешки и спокойствия хорошо думается, мысли так и роятся. Знаете, лошадиный транспорт тоже имел свои достоинства, а вот теперь предложи мне пересесть со своего "Москвича" на коня, ни за что не соглашусь. Все со временем меняется. Сколько я всего  видел за свою жизнь!
С нами Реди - ирландский сеттер Максима Дмитриевича. Старая собака привыкла ездить на автомобиле хозяина, поэтому послушно сидит на заднем сиденье и внимательно смотрит в окно. Зверев очень по-доброму посмеивается:
- Чего бы понимала, - говорит он, имея в виду собаку, - а все равно, значит, интересно ей. Спи, дуреха, - шутливо приказывает он, и я чувствую, как близки они друг другу - старый писатель и его верная подруга  по охоте, умная собака.
Я счастлив, и меня переполняет гордость. Еще бы! Ведь ради меня и вместе со мной едет очень известный человек, одно имя которого с самого детства казалось мне легендарным. От сознания этого мне немного неловко, но в то же время и радостно. Не замечаю, как летят километры.
В лучах утреннего солнца в пойме речушки засверкал зеленый лужок. Долговязые крупные птицы с хохлами на голове неторопливо бродили по траве.
- Чибисы! - узнал я знакомых по картинкам в книгах птиц.
- Они самые, - подтвердил опытный натуралист, - их еще называют пигалицами. Вот вам и первый объект для фотоохоты.
Подъехав ближе, я высунул в окно объектив и стал щелкать затвором. Несколько птиц взлетели и с плачущими криками "чьи вы, чьи вы" стали кружиться над нами. Но другие продолжали заниматься своим делом, лениво, будто нехотя, прогуливаясь по лугу. Временами то один, то другой чибис, словно спохватившись, пускался в бега, а потом, остановившись, с силой втыкал свой длинный клюв в землю. Пошевелив им, птица делала глотательное движение, а затем снова погружалась в меланхолию.
- Смотрите, они втыкают клюв, будто с разбега! - радовался я.
- Да, действительно, это интересно, - отозвался Максим Дмитриевич, - я как-то раньше этого не замечал. И ведь, обратите внимание, они знают, где добычу взять, чуют каким-то образом, где червячок сидит.
Мы стояли на лугу, а чибисы, успокоившись, с еще большим ожесточением продолжали исследовать мягкую и влажную землю, зондируя ее тонкими, как шило, носами.
- Сколько я их встречал за свою жизнь, но никогда не разглядывал так внимательно, - признался Максим Дмитриевич, - фотографирование помогает лучше увидеть поведение животных.
Я не отвечал, так как с увлечением продолжал съемку, на что мой сосед обеспокоенно заметил:
- Поберегите пленку на фазанов, впереди ведь еще Карачингиль.
- Не беспокойтесь, пленки хватит, - отвечал я, не отрываясь от окуляра. - У меня такое правило: пленки не жалеть и снимать как можно больше, чтобы потом из многих кадров выбрать лучший.
- Вот видите, век живи, век учись, - удивился Зверев, а я то думал, что снял один, два раза и достаточно.
Он помолчал и добавил:
- Наснимаете разных птиц, мы с вами сделаем книжку с вашими фотографиями. Назовем "Пернатые друзья". Как, вы не против?
- Максим Дмитриевич, что вы! Иллюстраторов никогда еще не включали в соавторы.
- А вас включим. Я вот смотрю, что сделать хороший снимок труднее, чем написать короткий очерк. Так что это будет вполне справедливо.
Свернув на пятидесятом километре с трассы, мы попали в сухую, выгоревшую степь. Лишь кое-где виднелись одиночные деревья. Взлетали жаворонки. Стаи черных птиц, которых я принял за ворон, кружились над степью, рассаживаясь по обочинам дороги.
- Ишь, как раскричались, - Максим Дмитриевич усмехнулся, - многие не отличают грачей от ворон, а ведь это так просто.
Он как будто испытывал меня, ведь я тоже не знал, как это делать.
- Максим Дмитриевич, научите. Я тоже не различаю.
- Видите, под клювом кадык? Это грачи. Да и сам клюв у них светлее и немного изогнут. Потом глаз набьете, никогда не спутаете.
Мое обучение началось.
- А то еще хуже, - продолжал Зверев, - некоторые думают, что ворон - это муж вороны. Такая вот глупость.
- Это я знаю, - отозвался я, - хотя чего же тут странного, если разным птицам дали почти одно и то же название.
Вдали показалась молодая карагачевая рощица с зеленой деревянной башней, возвышающейся над нею и отдаленно напоминающей рыцарский замок.
- Вот и приехали в знаменитый Карачингиль, - сказал Зверев и добавил, - Царские охотничьи угодья. Знаете, какие здесь охотились тузы? - спросил он и, не дожидаясь, ответил сам: - Первые секретари ЦК Казахстана Пономаренко, Брежнев, теперь вот Кунаев. Держат большой штат персонала, технику. Целый совхоз.
Максим Дмитриевич сделал небольшую паузу и продолжал:
- Правда, и польза есть. Природа здесь охраняется лучше, чем в заповеднике. Берегут для начальства. Нигде нет столько птицы и зверя, как здесь. Вы сейчас сами увидите.
Мы въехали в необычный лес. Он был серебристо-белого цвета. Огромные джидовые деревья возвышались среди высокой, но уже изрядно увядшей травы. Местами колючие деревья смыкались кронами, образуя совершенно непроходимую чашу - тугай. Тугаи тянулись на километры, и, если бы не просеки, ни проехать, ни пройти через них было бы невозможно. На этих просеках - песчаных дорожках - собирались, кажется, все обитатели зарослей. Тут разгуливали фазаны, ярко-красные, будто медные, петухи, серенькие с пестринкой, фазанки. Лопоухие зайцы песчаники сидели в мягкой пыли целыми группами или поодиночке, и сами они, серые под цвет песчаной пустыни, казались припудренными светлой лессовой мукой. Задевая за свисающие ветви, мы потихоньку ехали по дорожке. Завидев машину, зайцы недоуменно поводили ушами, косились огромными глазами, а потом медленно, словно бы нехотя, прыгали в тугаи. Некоторые во все лопатки скакали впереди нас, оставляя в пыли отчетливо видимые следы. Отчаянно взвизгивая, свечками взмывали напуганные фазаны, скромные фазанки молча разбегались по сторонам. По дорожке во все стороны стрекали юркие ящерицы, изредка вдали мелькали силуэты косуль. Как видно, обитателям тугаев пришлись весьма по душе эти лесные улочки, и они разгуливали по ним, будто парочки влюбленных по аллеям парка. Высунув наружу фотоаппарат, я отчаянно щелкал затвором. Такого обилия животных мне еще не приходилось видеть.
- Вам нужно сделать поднимающееся переднее стекло, - посоветовал Зверев. - В этом отношении удобен ГАЗик, у него ветровое стекло в случае необходимости можно открывать.
Я не отвечал, так как делал очередной кадр. Несмотря на обилие дичи, фотоохота от этого не становилась легче.
- Ну, теперь-то обязательно получится, - порадовался Максим Дмитриевич, когда я снял зайца метров с десяти. - Чего еще лучше, совсем близко подпустил...
Я покачал головой.
- Нет, еще мелко. Надо бы метров с пяти. Да и света маловато в тени. Так, с ходу сразу хорошо не снимешь.
- Ну, вам не угодишь, - робко заметил мой спутник, - никогда не думал, что это так сложно. Гораздо труднее обычной охоты.
- Что вы, конечно! Никакого сравнения. Тут и резкость, и фон, и освещение. А главное, надо очень близко подобраться. Все не просто!
- Ну, раз так, давайте я вам помогу. Я поведу машину, а вы снимайте.
Мы поменялись местами, и Максим Дмитриевич уверенно и даже с некоторой лихостью повел мою машину.
В полдень, устав от духоты, вы выехали на открытую полянку и остановились отдохнуть. Развели костер, тщательно охраняя его, чтобы не поджечь сухую траву. Потом, напившись чаю, лежали в тени джиды, рассматривая силуэты парящих в небе хищников и слушая, как хриплыми голосами каркают сизоворонки.  Реди, насидевшись в машине, теперь беспрестанно рыскала между кустов. Она то ныряла в густую траву, то высоко высунувшись, обводила нас преданными глазами. Где-то в кустах, отчаянно взвизгивая, испуганно вскрикнул фазан.
- Лиса гоняет петуха, - заметил Максим Дмитриевич. - Сплошная экзотика! - добавил он задумчиво. - Совершенно не похоже на наши северные леса. Другие деревья, другие птицы. Вот, возьмите фазана. Это же жар-птица! Или сизоворонка - птица из тропических стран. Какая яркая расцветка!
Я горячо согласился:
- Мне, вообще, кажется, что мы где-нибудь в Африке. Посмотрите, чем не африканская саванна? Отдельно стоящие деревья среди травянистой равнины, совсем как баобабы в степи!
- Да, верно, - согласился Зверев, - очень похоже, вы хорошо это заметили. И охота здесь не хуже. Сколько раз приезжал я сюда пострелять фазанов!
Максим Дмитриевич стал рассказывать о случаях на охоте.
- Ездил со всякими людьми, с писателями, научными работниками, с начальством. Было однажды, приехали с компанией, и был среди нас работник КГБ. Он этого и не скрывал и был, как и все: шутил, разговаривал, выпивал. Но вот на второй или на третий день вдруг обнаружилось, что у него исчез пистолет. Знаете, потеря оружия - это серьезное дело. Тем более, у работника КГБ. Мы все чувствовали себя паршиво. Ведь мы все время были вместе, вместе жили, спали, ходили на охоту, и подозрение могло пасть на любого из нас. Каждый ощущал себя почти преступником. А дело шло уже к тому, что нужно было вызывать следственную бригаду. Обыскали все: комнату, где жили, все дорожки, где ходили, где охотились - нигде нет.
Максим Дмитриевич сделал паузу, чтобы я осмыслил ситуацию.
- Ну, и что дальше?
Меня уже заинтриговала эта история.
- Как же вы открутились от этого кэгэбешника?
- А как вы думаете?
- Не знаю. С КГБ шутки плохи.
- Вот то-то.
В глазах Максима Дмитриевича заблестели искорки смеха.
- Наган этот дурацкий нашли в уборной! Растяпа забыл его там, когда снимал штаны. Повесил на гвоздик и ушел.
Память у Зверева замечательная, а рассказывать есть о чем.
- Вот вы давеча спрашивали про Шнитникова - продолжал он. - С ним тоже сюда приезжали охотиться. Был он человек ершистый, любил всем перечить и не боялся говорить все, что думает. Даже в компании с работниками НКВД ругал советскую власть. У нас один потом спрашивает у энкеведешника:
- Вот Шнитников ругает правительство, а вы его почему не заберете?
А энкэведешник говорит:
- Ругает-то он в открытую, значит не враг. За душой ничего плохого нет, вот и молотит. Вот если бы молчал, тогда совсем другое дело. Тогда можно было и заподозрить. Враг, тот прячется, а вред делает исподтишка.
Максим Дмитриевич о чем-то задумался.
- Установка тогда такая была на подозрительность. Везде видели тайных врагов. Сколько голов полетело в 37 году! Я вот спасся тем, что переехал из Новосибирска в Алма-Ату. На новом месте никто обо мне ничего не знал и не успел наплести. А ведь у меня отец еще в царское время интеллигентом был, да и мне в гражданскую войну у Колчака пришлось служить. Я ведь был начальником железнодорожной станции, а это не шутка по тем временам.
Полуденная жара спадала, солнце клонилось к западу, косыми лучами освещая тугаи.
- И Карачингиль, и Бартагой, и многие другие охраняемые территории - это все заслуга Степанова, - продолжал рассказывать Максим Дмитриевич, - Валентин Александрович, как приехал в тридцатые годы в Казахстан, так все это время налаживал охотничье хозяйство, обустраивал охотничьи угодья, а главное, везде настаивал на охране. Много сил на это положил. Он сейчас начальник Управления Охотхозяйств и заповедников. Министерский пост. Но человек он совсем простой.
Зверев помолчал.
- Нас с ним связывает дружба вот уже более двадцати лет. Я при этом управлении вроде бы как числюсь нештатным консультантом по науке, даю советы.
- И что сайгаки опять развелись в Казахстане, тоже его заслуга. Создали охотничьи бригады, перестреляли волков в пустынях, сразу сайгаки стали восстанавливаться в численности. Теперь за границей это называют русским чудом.
Возвращались поздним вечером. Тьма теплой алма-атинской ночи опустилась на заросшие деревьями и кустарниками узкие улочки Малой станицы. Свет фар вырвал из темноты ворота на Грушовой.
- Вот и пообщались с природой, - прощаясь, сказал Зверев. - Надеюсь, что эти поездки мы будем продолжать. Завтра звоните или приходите просто так.
Чувства признательности переполняли меня. Я был счастлив, моя жизнь приобрела совсем другой смысл. После убогой обстановки на нелюбимой работе, общение со Звереым казалось волшебной сказкой. Я был Золушкой, попавшей на королевский бал.