Мои часы идут иначе

10. 12. 42. 42. 12. 10...
Мои часы идут иначе. Стрелки их то вращаются, словно бешеные, то двигаются неторопливо и плавно, замирая на каждой цифре по несколько минут, создавая большие пробелы, в которых неясно, минуты ли, секунды ли потонули... мои часы напоминают вязкий омут, скорлупу с текущим из нее яичным белком – он то течет, то вдруг застывает, то останавлвается и вливается обратно в скорлупу, повинуясь силе притяжения. Мое время – сырой яичный белок, прозрачный, с беловатыми прожилками. И мое время напрямую связано с моей памятью. Но в то же время моя память – море... Память людская – это чаще всего море, безбрежное, глубокое море. И чем старше мы становимся, тем оно шире, тем оно глубже и тем больше камней на его дне...
Иногда волны выносят на берег обтесанные камни-воспоминания, иногда - мёртвых рыб - это мысли, иногда обломки кораблей - это несбывшиеся мечты... И с каждым прожитым годом обломков этих все больше... Мои часы идут иначе. Иногда минутной стрелке приходит на ее механический ум причуда идти против часовой. Чем это обыкновенно закачивается? Часы подолгу стоят и не издают ни звука. И эта многоминутная борьба стрелок в полной тишине – а потом победа часовой стрелки над минутной – все это так похоже на нас, людей. На бунтарей, вздумавших идти против часовой стрелки – старой, умудренной опытом многовекового бега по одному и тому же замкнутому кругу. По проторенной круговой дороге. А мои часы идут не так. Время в них скомкано и разрезано на неравные отрезки. В моих сутках часов то 10, то 12, то 42. И я не знаю, что делать с этой их особенностью. И лет мне то 10, то 12, то 42. В паспорте? А что в паспорте? Мои часы – и только они – говорят, сколько лет, сколько зим... Благодаря им я не полностью уверен. Во всем. Это «все» относительно.
По многу часов в день я сижу на подоконнике в свей комнате и неотрывно смотрю вниз. Если часы мои запутались во времени, если время для меня персонально – что если и эта высота – на самом деле не высота? Что если это обман, как вода, в которую опускаешь ноги – кажется, глубоко, но нет, песок – вот он, под пальцами, мягкий, податливый... Может, эти три этажа, отделяющие мои пятки от травы – тоже иллюзия?
2... 12... 42
Я провожу рукой и глажу, словно кошку, застоявшийся воздух комнаты. Когда-то под моей рукой была кошка, она была почти двадцать лет, а потом тихо расстаяла и все, что смогла сберечь моя память – это её имя и окрас. Как её звали? Я глажу кошку и она подлазит под мою ладонь и еле слышно мурчит. Я улыбаюсь. У меня кроме неё нет никого.
Сестра!
Сестра, подойди поближе, сестра, я боюсь тебя. Ты так стараешься настроить мои часы на правильный ход, что уже и твои часы иногда бунтуют. Вот они, я их вижу. Дай мне руку, сестра, мне так страшно. Мне так страшно порой, девочка... кто ты?
11.04.14