Миниатюры

Мы все – будущие эмигранты

Есть такая страна – она как бы на островах, которых великое множество, и разбросаны они всюду и везде. Когда-нибудь мы уедем в эту страну, и станем эмигрантами. Все уедем. Это дело времени. Эмигранты, поселившиеся в ней, не ссорятся, не дерутся, не проявляют национальной нетерпимости и расовой неприязни. Этого всего нет. Но есть богатые и бедные, как в любой стране. И с этим ничего не поделать.
Эмиграция – дело трудное. Есть люди, которые давно смирились с этим, а есть которые вообще не хотят эмигрировать. Но так складываются  обстоятельства. Что делать?! Особенно жалко, когда уезжает молодежь. И жаль, когда эмиграция безжалостно разлучает близких людей.
Время от времени я приезжаю в эту страну – навещаю  родных и близких, друзей и знакомых. О своей эмиграции не думаю. Зачем? Все в свое время. А в ней, по-видимому, всем хорошо – по крайней мере, оттуда еще никто не вернулся. Каждый как-то устроился. Но грустно, очень грустно. Особенно, когда читаешь многочисленные резюме на памятниках или памятных досках. В каждом – фамилия, имя, отчество, дата рождения, потом зашифрованная биография в виде обычного тире и дата эмиграции... Во многих резюме – фотография, и вижу какими они были когда-то и вижу их глаза.  Как странно – было время, и они бывали здесь в гостях, бродили, как я, по этим тесным улицам, и вот остались навсегда.
Нигде и никогда – только в этой удивительной стране – так звучит Тишина. Её мелодии не повторяются, и каждая из них написана неведомо кем и проникает в душу...
Не хочется этому верить, но мы все – будущие эмигранты.


Открытое письмо

Мы – за монархию, за крепкую королевскую власть. Время от времени революции потрясают мир. Но незыблемыми оставались и остаются законы наших государств. Слава богу, крепка власть короля!
Мы, офицеры Его Величества, обращаемся к коллегам, некогда покинувшим турниры и ушедшим в отставку или в запас. При повсеместном падении нравов многие из вас – подумать только! – опускаются до «забивания козла». Где ваше достоинство, господа?! «Dominus vobiscum!» («Господь, да пребудет с вами!»). Как вы, к чьим мыслям мог прислушиваться сам Король, как вы, фавориты Королевы, стали забывать о своем прошлом и достоинстве, наконец?! Ведь вы, участники многих сражений, проявившие мужество и стойкость, забывая о своем предназначении, становитесь «козлами»! Любая лошадь из конюшни двора Их Величеств Разноцветных Королей лучше сотен «козлов» даже в офицерском чине.
Какие манеры?! Кричите! Стучите! Нам стыдно за вас. Какой пример пешкам! И что вы видите на этой козлиной тропе? Где великолепие атак? Где ваша былая слава? Где бурные «блицы», когда секунды решают всё – победу или смерть? «Дубль-пусто», господа!.. «Дубль-пусто!»...
Что может быть великолепней построения перед боем? Все фигуры замерли в безупречном строю. Первый ход – и пешка, сделав два шага вперед, дерзко обнажает меч. Вызов принят! Какое счастье, сделав удачный ход, мчаться навстречу врагу, наслаждаясь своей силой, умением, ловкостью и отвагой, размахивать шпагой и призывать к мужеству!.. Ура! Виват! Да здравствует Король!
Да, ваше служение шахматам – удивительному сплаву интеллекта и спорта, искусства и науки – завершилось. Но – домино!?.. Мы все же ждем вас на шахматных полях.
Офицеры Его Величества Белого Короля.
Офицеры Его Величества Черного Короля.


Любите ли вы ремонт?

Любите ли вы ремонт? Когда пахнет краской, в помещениях груды мусора и всё: столы, кульманы, полы и стены – покрыты слоем пыли. Запах краски, если он густой, удушающий – раздражает, но если он легкий, не правда ли напоминает школу в сентябре, в первые дни занятий, когда парты, случалось, были еще чуть липкими, и к ним приставали наши новые тетрадки? И дни были тогда так не похожи друг на друга!
Теперь же годы похожи, как близнецы. Но подул ветер перемен. Ремонт, как тайфун, расшвырял всех в разные стороны. Смешал всё. Каждый день новая неразбериха терпеливо ждет вас, и нет этому конца. Чертежи, оказывается, лежат в коридоре, чертежная бумага заперта в директорском шкафу, а вешалка находится в архиве.
 Так было вчера, так будет сегодня. Но завтра… Завтра вы снова возьметесь за пыльные шкафы, столы и сейфы и, как пособники тайфуна, с упоением будете двигать их до тех пор, пока не смешаете всё вновь.
Наконец, вы слышите: «Паркетчик закончит через два дня». И два дня длятся неделю. Потом: «Промыловарить – это на день работы»…
Хорошо, когда ремонт делается не летом, когда люди уходят в отпуск, когда всё быстро сохнет, а осенью. Еще лучше – зимой. Представьте: в коридоре холодный воздух напоминает зимние каникулы, когда катались на санках. А коньки, а снежные бабы и детские страхи в сумеречных старых дворах! Ей-богу, молодеешь от воспоминаний.
Так любите ли вы ремонт?


Две девочки   

Рыдала девочка безудержно, горько, как плачут все маленькие дети, когда вдруг потерялась мама. В овальном распахнутом рте, похожем на лежащую букву «О», за дугой из маленьких зубочков непрерывно дрожал язычок, и громкое отчаянье выливалось в виде нескончаемого «А-а-а-а!..», которое будоражило случайных прохожих. Глаза девочки сузились и сквозь припухшие веки текли слезы. Она их размазывала, и мокрые следы становились грязными. Всклоченные волосы, ее безвольно опущенные плечики, неуместно нарядное платьице и постоянное, как маска, выражение горя на лице делали девочку уродливой: несчастье никогда не выглядит красивым.
Над девочкой склонилась пожилая женщина.
-  Боже мой, Боже мой, Боже мой! – запричитала она. –  Какая хорошая девочка! Катенька, дорогая моя, почему ты плачешь? Что случилось, моя красавица? Кто обидел нашу девочку?
-  Я не Катенька, - перестав плакать, сказала девочка. – Я –  Сонечка.
-  А!.. Так ты Сонечка. А я думала Катенька. Ты с кем была – с мамой, папой?
-  С  ма-а-мо-ой! – и девочка опять зарыдала.
-  Перестань плакать. Тебя мама давно уже ищет и, конечно же, скоро найдет.
Так и случилось. Вскоре на улице появилась молодая женщина с безумными глазами. Она бежала, как собака, взявшая след. Схватив девочку, прижала к себе и стала порывисто целовать. Они плакали и смеялись...
Пожилая женщина подняла тяжелую сумку с продуктами и, улыбаясь, ушла.
А я вдруг подумал: какой ужас охватил такую же еврейскую девочку, когда убивали маму, бабушку, дедушку, брата. И всех вокруг убивали. Как рыдала она, эта девочка, пока пуля не успокоила ее, и она вместе со всеми не упала в Яр!..


Памяти Люды Чернявской  и  Лёвы Сосиса

Услышал мою фамилию и имя. Аплодисменты. Люда держала в руках яблоко – яблоко из стекла с золотистыми листиками.
-  Это вам, - сказала она, когда я подошел.
Я взял согретое теплом ее рук яблоко и пробормотал слова благодарности. Люда, улыбаясь, смотрела на меня, и я понял – она довольна тем, что может сказать добрые слова и подарить мне это удивительное прозрачное яблоко.
Когда-то она водрузила на меня лавровый венок. То, что это лавровый венок, знали только я и она. Для всех остальных он был пакетиком с лавровым листом на голубой ленточке для того, чтобы можно было вешать его на шею. Но она сказала, что это венок. И я ей поверил, потому что в самом деле это был лавровый венок, и лучшего я никогда в своей жизни не видел.
И вдруг ее не стало... А в моем доме лежит на столе яблоко и висит на стене лавровый венок. Теперь я иногда снимаю венок и водружаю его на себя, как однажды это сделала она, беру яблоко и согреваю его теплом своих рук, как однажды это сделала она. В память о ней...
Радость встреч с этим бородатым мудрецом, добрым и веселым человеком – особая радость. Вокруг него создавалось пространство, которое заполнялось его голосом, фантазиями, мыслями, идеями, шутками, смехом. Около Лёвы и вместе с ним хорошо думалось. Ушел наш Тевье, дорогой нам человек. «Голда, сердце мое», – часто говаривал Тевье-молочник Шолом-Алейхема. И когда не стало ее, нашей Люды, перестало биться сердце его, нашего Лёвы. И пошел он за ней, шаг в шаг, как делают те, кто в одной связке. И теперь они вместе, а мы осиротели...
Нам же осталось только одно – держаться друг за друга и делать все так, чтобы Люда и Лёва были довольны нами.


 Лакомство

Старость – удивительная пора: с одной стороны вяло текущая жизнь, с другой – время взбодрилось и стремительно ускорило свой бег. Как замедлить его – ума не приложу, а, между тем, проблема серьезная, и надо ее как-то решать. Есть люди, которые в отличие от многих, умеют кушать: делают это медленно, небольшими глотками, наслаждаясь процессом, вкусом, внешним видом блюд, запахами. Они очень ценят послевкусье и, как великие актеры, умело держат паузу и приводят организм в неописуемый восторг. Может быть, используя их опыт, каждый день нужно рассматривать, как лакомство, и старость станет счастливой? Ведь старость, если позволяет здоровье, - это время смакования жизни.


Созвучие   

Меня всегда удивляло и удивляет до сих пор то, что за несколько мгновений между незнакомыми людьми возникает чувство приязни или неприязни, или безразличия. Как мне кажется, каждый из нас, хочет он этого или нет, творит «действо», которое невозможно описать, как нельзя рассказать музыку. Голос, взгляд, жесты, манеры, интонация, облик, походка, поведение – этот коктейль впечатлений мгновенно создает своеобразную визитную карточку в виде неслышной музыкальной фразы. Она созвучна нам или нет.


Успех

Успех – это такая редкость. Вы спешите поделиться им, каждый раз забывая, что в душах многих людей плавает маленькая, увертливая, живучая рыбка, и зовут ее – Зависть. И эти люди по-разному воспринимают ваш успех: одни – вроде бы радуются, другие – похваливают, третьи – намеренно не придают этому значения. Но посмотрите в их глаза! Они тускнеют…
Тускнеют ли мои?

            
 Война соблазнов

Однажды я увидел, что впереди идущая женщина уронила рубль. Я поднял его и, догнав, отдал.
Она поблагодарила, и я подумал: «А если бы это был не рубль, а тысяча, сто тысяч, пятьсот тысяч, миллион?». Пятьсот тысяч вызвали у меня легкое замешательство. Миллион – нечто огромное, которое выходило за пределы моего воображения. Но я заставил себя решительно сказать: «Отдал бы!». А сам тут же нашел лазейку, подумав, что если человек может незаметно для себя потерять столько денег, то они для него, может быть, как для меня – рубль. Я был полон колебаний. И если бы эта фантазия сбылась? Хотелось бы о себе думать как о честном человеке. Но не знаю, не знаю…
Все зависит от степени соблазна. Многие считают себя честными только лишь потому, что жизнь их не испытывала по-настоящему большими соблазнами, которые сопоставимы с соблазном оставаться честным человеком.


Скромность?

В зале шел концерт. Одна из песен особенно понравилась зрителям. Это был успех. Ведущий несколько раз называл имя присутствовавшего  начинающего автора, и каждый раз зал взрывался аплодисментами. Автора видел только я: сидевшая в последнем ряду молодая женщина вставала и благодарно кланялась спинам людей.
Как мне было обидно за нее! И жалко…
 

Лечение болезнью

Когда-то у меня появилась мысль – лечить болезни при помощи болезней. Алкоголиков, например, аллергией на запах водки и вина. Не имея даже минимальных познаний в области  медицины, я не стал ее развивать, потому что боялся быть смешным, а не боятся быть смешными только клоуны, сумасшедшие и гении. И вот на старости лет довелось убедиться в своей правоте. Тоску по дорогим мне людям лечу раздвоением личности – болезнью, которая проявляется в том, что я, с одной стороны, прекрасно знаю, что они в США, Израиле и Германии, а с другой – мне кажется, что они по-прежнему в Киеве, и мы по разным причинам давно не встречались.
У меня с детства очень плохая память, но память сердца у меня хорошая – и я до сих пор могу зайти в прошлое и побыть вместе с родными и близкими мне людьми. Это спасает меня от осознания того, что Киев стал пустыней, в которой я изредка встречаю путников, и путники эти из других прожитых мной жизней, и ветер забвения заметает наши следы.


 Очевидное

Есть понятия, которые настолько очевидны, что не вызывают никакого сомнения.
Люди, жившие всего лишь три столетия тому назад, знали, что земля плоская, а солнце вращается вокруг земли. Но Янкель – этот рыжий, худой, высокий, с подслеповатыми глазами Янкель, большой умник и хохмач – вдруг начал утверждать, что Луна – шар. Это было смешно необыкновенно, и все местечко потешалось  над ним. А когда он сказал, что и Земля – шар, люди огорчились: сумасшествие – страшная болезнь. А началась она с того, что ему кто-то подарил деревянный шарик. Янкель привязал к нему нитку и повесил – он стал единственным украшением в его доме. Когда вечером зажег свечу, в его комнате появилась маленькая луна. Он рассматривал освещенную полусферу шарика с разных сторон и наблюдал все фазы луны.
Спустя столетия, в этом уже не местечке, а городе гастролировал цирк. И клоун, его звали Яша, был рыжим, худым, высоким. В глазах его за толстыми стеклами очков светился ум, а ироническая улыбка придавала его облику что-то детское. И в самом деле – он выходил на манеж и хвастливо заявлял, как делают это дети: “А я что-то знаю!” И говорил, что Земля плоская, а Солнце вращается вокруг земли. Это было очень смешно: каждый знал, что Земля – это шар, и она вращается вокруг Солнца.
Есть понятия, которые на столько очевидны, что не вызывают никакого сомнения.

  Я – хуже убийцы

Вы видели, как в рыбном магазине из огромного аквариума сачком вылавливают карпов. Продавец, взвешивая, спрашивает у покупателей:
-  Убить?
Я не решаюсь согласиться.
Убийца – молодой парень – делает это профессионально: одной рукой прижимает рыбу к столу, другой – наносит молотком сильнейший удар по голове. Затем еще один – контрольный! Снимает чешую, вскрывает и удаляет внутренности. А вы можете так? Я – нет. И купленная мной рыба обречена, и в мучениях умирает от удушья в холодильнике или на балконе.
Что это? Жалость к себе? К ней? Трусость? Не знаю. Но получается так, что я – хуже убийцы.

    Судьбы похожи         

Однажды, когда мыл посуду, упустил чашку. От удара появилась трещина и щербинка по краю, и я перестал ею пользоваться. Иногда натыкался на нее, и при этом испытывал угрызения совести. Но со временем мне стало казаться, что среди многих целых и красивых она отличается своей неповторимостью и притягательной силой. И судьбы наши похожи. 
Как бы то ни было, но каждое утро и каждый вечер я пью из нее чай, и он, мне кажется, вкусней, чем из любой другой чашки.

 
   Болезнь Принтера

Последние три недели мой струйный принтер стал работать на столько плохо, что я стал подумывать о том, что его нужно отдать в ремонт или купить новый. Внутри него что-то стонало, стучало, и он весь дрожал от чрезмерных усилий. Я, желая ему помочь, открывал крышку, проверял крепление картриджей. И, как неопытный врач, пытался что-то сделать наугад, но состояние его с каждым днем ухудшалось. Наконец, он стал делать пропуски. Когда об этом рассказал жене, она посмотрела на него и сказала:
-  Ему же холодно!
Дело в том, что принтер стоял на широком подоконнике. Была суровая зима. И последние три недели были особенно морозными... «Боже мой, - подумал я, - какой же я у тебя идиот! Смазка механизма не рассчитана на такую низкую температуру – придурок ты, а не инженер!» Переставил принтер на теплое место, он отогрелся и стал  работать нормально.
«А если бы я был врачом? - подумал и ужаснулся. – И старый, больной Принтер умер по моей вине. Совесть моя корчилась бы по ночам и не давала мне уснуть. И я бы стал несчастным человеком».

 
    «Серые» начинают и выигрывают

   Я вижу только хорошее в том, что по той или иной причине человек занимается научной работой. Цель – сделать карьеру? Замечательно! «Утереть нос» своим конкурентам? Прекрасно! Обратить на себя внимание? Тоже хорошо! Наконец, интерес к науке, потребность искать новые решения и находить? Это вообще великолепно! Какая бы ни была мотивация, важно то, что претендент на ученое звание соответствует необходимому уровню эрудиции, способностей и творческого потенциала и то (это самое главное), что он сумел или еще сумеет сделать. По крайней мере, ему предоставляется такая возможность.
А если не соответствует?! А если не умеет?! И здесь начинается то, что происходит во многих коллективах: научных, производственных, в политических партиях, парламенте и т. д. – проникновение серости через все щели. В дело идет все: взятки, шантаж, интриги, плагиат – всего не перечислить. Они помогают друг другу и начинают составлять большинство. «Серые» начинают и выигрывают.
Этот текст побудил одного из читателей откликнуться следующим образом:
«Если тебя съела акула – ты мясо. Если тебя обошли на повороте – ты тормоз. Если тебя раздавила серость – ты никчемность. Я из "СЕРЫХ". И если надо будет дать взятку, интриговать или "плагиантничать", чтобы сделать карьеру, утереть нос конкурентам или обратить на себя внимание. Прекрасно! Я все это сделаю! Нет пощады слабакам!».
По его словам знающий и умеющий – «слабак», «никчемный», а тот, кто не знает и не умеет, - человек сильный, потому что неспособность творить и умение делать подменяет работой «локтями» и любыми средствами делает карьеру. И призывает давить! Беспощадно давить всякую «никчемность» из тех, кто умён, много знает и умеет созидать, не унижает себя дачей взяток, воровством идей (плагиатом). И всё это для того, чтобы, паразитируя, делать карьеру. Из-за них деградирует страна. Они, как сорные и агрессивные растения. Все знают, как тяжело бороться с сорняками, но люди делают всё, чтобы оградить культурные растения от сорняков. А как  оградить от сорняков общество?!

    Тарелки с вишнями
 
Однажды, когда ел вишни, и выбирал, как всегда, ягоды похуже, чтобы хорошие оставить напоследок, понял, что все время ем только самые плохие. Когда мне дали еще одну тарелку с вишнями, стал выбирать крупные и спелые – и с удовольствием ел только самые вкусные. Хоть ягоды в обеих тарелках были совершенно одинако¬выми, во второй они были вкуснее.
«Какая ерунда!» - отмахнулся я от своих «новаций». Но с тех пор, как ни странно, жизнь моя стала вкуснее в прямом и переносном смысле. Больше – в переносном...


    Парад лицемерия

Носителя Должности подвергают унижению на каждом юбилее. Он, счастливый и доверчивый, всерьёз принимает парад лицемерия – цветы, подарки, тосты, благозвучие льстивых слов. Бывают случаи, когда это не так: его любят и уважают. Но тогда – он не только Носитель Должности…


    Вспоминать о предках
 
Во мне – непреходящее восхищение: с удивительным упорством, на пределе своих возможностей он цепляется за все, чтобы суметь подняться выше, а потом – еще выше. Он скромен и талантлив – такое редкое сочетание! Но только осенью, в предзимье, обращает на себя внимание красными, пурпурными и бордовыми листьями и никогда не стесняется того, что у него такие мелкие, кисловатые и невкусные ягоды. Куда ему до ягод культурных сортов – благоухающих, крупных, аппетитных! Вкушая их или поднимая бокал пьянящего вина, надо не забывать и о диком винограде – родоначальнике всех видов вкуснейших и обожаемых нами ягод.
Я хочу отдать должное ему:
Люблю я дикий виноград.
Он – буйный, цепкий светокрад.
Хоть Богом ползать был рожден,
он все же к небу устремлен. 
И нам нелишне чаще  вспоминать о предках...


    Обида

Хоронили Славу Раковича – хорошего, светлого, изначально талантливого человека. Как он танцевал! Меня не покидает мысль, что он был великим танцором. А блистал не на сцене, а среди друзей на наших вечеринках, праздниках, именинах.
И вот он умер. Он лежал в гробу, измученный страшной болезнью, а работница ритуальной службы равнодушно скороговоркой читала по бумажке о его жизни, которую мы хорошо знали, а она – нет. Словно издеваясь, она захлебывалась от спешки. Обидно, что нельзя вырвать из рук этот листик бумаги и вытолкнуть ее прочь! 
Наконец, она замолчала, и мы молча прощались с ним. Что может быть красноречивей молчания?!
Слава мог выпить. И мог иногда перебрать. И мы в таких случаях были недовольны им. «Господи, Слава, - подумал я, - хоть бы напился ты сейчас. Какое это было бы для  всех нас счастье!»


    «Жизнь – игра»
         
Каждый из нас получает от рождения те или иные способности. Они, как карты, которые раздают из колоды – кому какая попадется. Конечно, хорошо, если попались кое-какие козыри. А если нет? И мы интуитивно начинаем игру с учетом своих возможностей, не всегда понимая до конца непреложную истину, что «жизнь – игра».

 
    Как я познакомился с Шолом-Алейхемом 

Познакомился я с Шолом-Алейхемом в далеком 1943 году. Это была необычная встреча. Во время войны мы жили на окраине города Горького, вблизи Автомобильного завода имени Молотова. Бомбили нас нещадно и ночью и днем. Однажды, в начале третьего урока, возвещая о воздушной тревоге, завыла сирена, громко, протяжно и, как всегда, страшно. Вера Ивановна, наша учительница, построила весь класс, и мы друг за дружкой парами вышли из школы вслед за опередившими нас старшими классами. Спустились в подвал соседнего дома – в огромное бомбоубежище. Гулкое помещение, тусклый свет зарешеченных лампочек под серым бетонным потолком, запах сырости, глухие удары взрывов над головой… Бомбежки бывали длительными, поэтому Вера Ивановна всегда брала с собой интересные книжки и читала их нам. На этот раз она читала «Мальчик-Мотл» Шолом-Алейхема. Удивительно то, что мои одноклассники, относившиеся ко мне так, как их родители ко всем евреям, очень внимательно слушали, не отвлекаясь ни на какие шалости. И по всему было видно, что мальчик Мотл им понравился. Талант автора покорил их. И я, маленький человечек, которому отроду было всего девять лет, которому настойчиво не давали забывать свою национальную принадлежность, был удивлен, и это удивление пронес через всю свою жизнь.
Тревога кончилась, и мы по узкой железной лестнице поднялись наверх. Школа не пострадала. Окружающие дома – тоже. Нас отпустили по домам. Такой была моя первая встреча с ним. Встречи продолжались, и он стал моим любимым писателем. А потом появилась писательница Белл Кауфман – его внучка, занявшая достойное место в литературе. Ее книга «Вверх по лестнице, ведущей вниз» произвела огромное впечатление.
В киевском музее Шолом-Алейхема решили отметить ее 100-летний юбилей. В музее я никогда не был, но знаю, что он находится в том месте, где когда-то стоял старый дом, в котором жил писатель. В начале пятидесятых годов прошлого века я часто проходил мимо него, потому что учился в техникуме, находившемся поблизости, и каждый раз, посматривая на мемориальную доску, прикрепленную к стене, наслаждался словами «єврейський письменник» (на украинском языке). А ведь слово «еврейский» в те годы находилось под негласным запретом. Волна расизма прокатилась по всей стране. Вплоть до того, что расстрелянных в Бабьем Яру избегали называть евреями (их именовали не иначе, как «советскими гражданами»), а место захоронения было не обозначено. Вот оно – первое не признание Холокоста! Создавалось впечатление, что в гибели 100 тысяч евреев виноваты не только фашисты, но и советская власть. И в какой-то степени так это и было. А однажды заметил, что вместо старой мемориальной доски появилась новая с «обновлённым» текстом: вместо слова «єврейський» написали «видатний» (выдающийся). И этим ко многим моим обидам добавили ещё одну.

И вот я в музее, поднимаюсь по лестнице, ведущей вверх, и оказываюсь среди людей знакомых и незнакомых. Всматриваюсь в их лица, и возникает ощущение душевного комфорта. А когда зазвучали голоса этих людей, с такой теплотой говорящих о Белл Кауфман, мне показалось, что собралась большая семья, и что звучит музыка – хорошая музыка с интонацией и едва уловимым акцентом, которые возникают в каждом еврее, когда ему хорошо. Я слушаю эту музыку, и на ее фоне слова из писем Шолом-Алейхема к своей любимой внучке завораживают меня. И вижу Белл Кауфман и ее великого деда, которые незримо присутствуют на нашей встрече.
И странно очень – только теперь, мне кажется, начинаю понимать смысл слов «вверх по лестнице, ведущей вниз». Меня поражало и раньше это сочетание слов – необыкновенное, гениальное, парадоксальное. Но только здесь, в этом зале, стал воспринимать их как преодоление. То самое преодоление, которое постоянно выпадало на долю моих предков. Им всегда приходилось подниматься вверх по лестнице, ведущей вниз. Я вижу эту лестницу – она очень похожа на лестницу эскалатора, движущуюся вниз, и мы по ней медленно, но упорно поднимаемся. Такова наша судьба – преодолевать.


    Быть глупым и смешным – искусство

Когда был маленьким, мне казалось, что когда закрываю глаза и не вижу никого, то и меня никто не видит. Я боялся приоткрыть их хоть на мгновение, потому что меня могли сразу же обнаружить. И был крайне удивлен, когда обращались ко мне как будто я вовсе «не прятался». Как-то увидел мальчика, который тоже «прятался» – он плотно закрыл глаза и стоял, прислонившись к стенке, боясь пошевелиться. Со стороны это казалось глупым и смешным. И я стал бояться казаться таковым. И это мне мешало быть самим собой.
Через много лет узнал, что быть глупым и смешным – искусство, но при одном условии – автор глупости должен быть мудрым. Вы не догадались, о ком я говорю? О клоунах, господа. О клоунах...


    Улыбка Джоконды

«Теперь и у вас будет улыбка, как у Джоконды, - сказал врач, удалив моему приятелю передний зуб. – Но через две недели мы устраним этот недостаток». Так и произошло. "А вот Джоконде не устранили", - поведал мне приятель, широко улыбаясь, потому что теперь ему не надо было скрывать брешь в зубах.
И я вспомнил, что, в последнее время у него, в самом деле, была странная, ускользающая и таинственная улыбка. Вот такая банальная версия происхождения феноменальной улыбки на картине «Джоконда (Мона Лиза)», написанной Леонардо да Винчи. 
Я изучил множество версий, исследований, предположений и веских доказательств по поводу «самой странной улыбки в мире». Но отбросить версию, которую мне сообщил мой приятель так и не сумел.