Как в старые времена

   
    Старость подкралась незаметно, и он принял ее забывчивость и печальную глухоту со смирением верующего человека. Просыпаясь в своем обветшалом доме, он уже не радовался наступившему дню, а только удивлялся тоненькой полосочке света, проникающей сквозь плотные кружевные шторы. Ему совершенно был непонятен новый день даже весной, когда вокруг дома зеленый цвет травы и белый цвет распустившихся почек наполняли  воздух  ароматной  нежностью.
    Внук подарил забавный телефон с резкой назойливой мелодией, который можно было таскать с собой повсюду, и общение с родными приобрело для него несколько необычную форму. Сын звонил из Испании:
     - Отец, я в Коста Даурада. Здесь бирюзовое море, золотистый пляж. Чудесные места, совсем другая жизнь. Понимаешь, Европа!
Он смущался. Действительно, откуда же ему было знать о Коста Даурада?
     Младшая дочь с семьей жила в Бейруте и говорила примерно тоже:
     - Здесь совсем другая жизнь. Понимаешь, Восток!
     Двоюродная сестра звонила из Канады, друг из Глендейля. Все пели  одну и ту же песню - "как вас жаль, вы даже не представляете, как живут нормальные люди."
      Он снова смущался. Ведь он так любил Армению.
     Старшая дочь по какому- то недоразумению никуда не уехала. По средам, со строгим выражением лица приходящей прислуги, приезжала с провизией, готовила еду, убирала дом.  Она была чистюлей и очень этим гордилась.
     - Лампочки опять перегорели.  Везде окурки. Мог бы быть и поаккуратнее.Была бы жива мать!
    Она ни о чем не расспрашивала, только раздраженно отвечала на вопросы: "Как живут? Да как можно жить в нищей, блокадной стране? А не дай бог опять война, так куда же бежать? Разве упрямые карабахцы отдадут хотя бы клочок своей земли? И сколько же можно так жить?"
     Он пытался успокоить дочь переводя разговор на внуков: "Как дела у Гора? Осваивает восточные единоборства? У Ани занятия английского? По-прежнему мечтает уехать в Америку? Что муж? Звонит из России?" Дочь в ответ  кивала головой: "Да, звонит; у детей все нормально." И все же она была всем недовольна: "Все плохо, отец. Да в этой стране по-другому быть и не может," – говорило ее молчание.
     Он уходил в сад, садился на маленькую скамейку под тень инжирового дерева и смотрел в сторону Арарата. Грустью прошедших дней оттуда возвращалось  что-то очень далекое...
     Послевоенный сорок шестой  год выдался урожайным.  Мать и соседка Сона только и занимались соленьями, вареньями.
     - Сона, кто эти люди?
     - Репатрианты.
     - Почему они плачут?
     - От счастья. Им дали землю, армянскую землю.
     - Из каких стран приехали?
     - Из далеких.
     - Зачем?
     - Говорят, на чужбине плохо.
     Слово «чужбина» звучало с оттенком горечи – проживает чужую долю, не свою. Клочок родной земли, поросший сорняком, казался счастливым талисманом и
 обрабатывался с особой  нежностью. Отсюда был виден Арарат  -  за колючей проволокой, по другую сторону реки Аракс. Армению называли завораживающей, околдовывающей  те, кто видел ее древние монастыри  и храмы, дивные абрикосовые сады, виноград, причудливо растущий на скалах.
     Что же с ней произошло? Храмы ли порушены, сады ли высохли? Он ничего не понимал, и в своем одиночестве, в этой растерянности  тщетно искал чьей-нибудь поддержки. Калитка во двор не запиралась, но старый дом обходили  даже нищие. Разве что память врывалась к нему порой стремительно неожиданно.
      - Сынок, соседи видят тебя возле дома приезжих из Румынии, поговаривают об их дочери.  Приглянулась она тебе что-ли? Как зовут?
      - Татевик.
      - Имя красивое, только рано тебе еще жениться. Не ходи туда больше. Родным может  не понравиться то, что ты стоишь возле их дома, а сватов засылать для тебя еще не время.
      Мать притворялась. Она знала о семье приезжих из Румынии много больше, чем казалось...
      - Сона, что за шум возле дома соседей? Умер кто?
      - Хозяина забрали. Считай, что умер. Оттуда не возвращаются.
      - Тише, ты. Несчастные! Помнишь, как радовались, когда только приехали?
      - Как же не помнить? Землю целовали. Ведь им пообещали рай.
      - Выходит, обманули?
      - Да кто ж теперь знает?
      - Как же теперь им одним?
      - Госпожа из Румынии не очень то и общительна. Трудно будет ей с таким характером.  Говорят, брат ее умнее оказался, эмигрировал в Америку. Даст бог, поможет.
      Дядя Татевик эмигрировал в Америку? И он выбрал для первого свидания американское кино, трогательную  историю  любви бродяжки  Чарли  и слепой цветочницы.  Но  Татевик  только смеялась над бедняжкой Чарли. Вот умора!
      Дни закружились веселой, разноцветной каруселью, и не было страха упасть. Немного кружилась голова, но он продолжал  упрямо не замечать наставлений матери.
       - Ты неразумен, так себя не ведут. У тебя ничего не получится. Сона говорит, что они уедут, они обязательно уедут из Армении навсегда. Ты ведь знаешь, у них дядя в Америке. Он поможет им выбраться отсюда.
       - Откуда? Они что, сидят в зловонной яме?
       - Не дерзи матери! Да пойми ты, наконец, не простят они того, что случилось с их отцом.
       После ссоры, мать хмурилась.  Парон  из Америки казался огненной лавиной, накрывающей  безупречное  чувство к Татевик. Как же он понимал бродяжку Чарли!  И все же мать оказалась права.  Разноцветная карусель неожиданно остановилась. Веселый аттракцион  закончился в жаркий августовский день.
      - Я уезжаю в Румынию. Не знаю, приеду ли когда-нибудь?
 Солнце кололось острыми иголочками. Очень хотелось пить. И все же он различил в ее словах нотки превосходства. Она счастлива и горда тем, что уезжает? Уезжает в хорошую страну? Он принял это как предательство. Однако мысль, что это предательство только к нему, скоро сменилась другой – это предательство было и к древним монастырям, и к винограду, растущему на скалах. Так он был обманут в своих лучших ожиданиях.
     Когда наступила осень, он опять увлекся, но на этот раз историей Армении. Днями просиживал в библиотеке или дома с книжкой в руках. Мать перестала хмуриться.
     - Что читаешь, сынок?
     - Книги.
     - Вижу, что книги. Хоренаци? Бюзанд?
     - Да, мама. Еще Геродот, Ксенофонт, Страбон... Древние мыслители в своих трудах рассказывают об Армении.
     - Да, сынок, конечно.
     Мать поддакивала, была рада тому, что сын, наконец, образумился. Лучше книжки читать, чем попусту терять время на глупости.
     Новое  увлечение переросло в тревожное чувство. Он уже не мог не думать о прошлом Армении. Ему снились разгромленные, бегущие парфяне и римляне. Воины великих империй сдавались под натиском прославленного Тиграна II, уступая всю Месопотамию, а заодно и почетный титул « царь царей». Армянские земли простирались от Палестины до Каспия.
      - Сынок, не заболел ли?
      Мать, обеспокоенная, уговорила его съездить к родственникам на Севан. Отдохнешь, позагораешь. Она в очередной раз спасала сына, не зная, что в окрестностях озера давно уже велись археологические раскопки и найдены тысячи наскальных изображений.  Мастера-камнеписцы древности оставляли  свои автографы - тонкие орнаменты рисунков: будь то охота на птиц и зверей или веселое застолье с музыкантами.
      - Сынок, что это ты привез?
      - Черепки. Я подружился с археологами.
      - Лучше бы рыбу привез, сынок, лучше бы рыбу.
     Он объездил всю Армению, собирал старину, когда же встречал  туристов, то непременно вызывался в проводники. Вы этого не знали и не слышали? Я покажу, я расскажу. Все остальное, что происходило вне этой страсти его не занимало – какие-то детали, штрихи, не связанные между собой. Он старался приобщить детей к тому, чем был увлечен сам, но встречал непонимание и смех.
      - Ма, отец притащил чей-то череп. Навернoe, какого-нибудь пастуха.
      - Не трогайте, дети. Мало ли какая зараза на нем.
Он не обижался, только почему-то смущался, краснел, торопливо разбирая рюкзак. Ведь он так любил Армению!
      Мать постарела, плохо соображала, но по-прежнему поддакивала и жалела его. Как и прежде вместе с соседкой Соной готовили соленья, варенья.
      - Сона, кто наши новые соседи?
      - Из Сирии.
      - А те прежние, что в Канаду уехали вернутся ли?
      - Конечно, нет. Если и приедут, то только посмотреть на Арарат.
      - Что за мода такая смотреть на Арарат.  Помнишь Мукуча, что дом этот строил?
      - Как же, конечно, помню. Чудом спасся от турецкой резни. Помню, как абрикосовые саженцы рассаживал, говорил, что деревья  переживут его и останутся внукам.
      - Его дети, кажется, во Францию  перебрались? И что людям на одном месте не сидится?
      - Да кто теперь поймет! Мир будто перевернулся.
      Мир действительно перевернулся, и старый  дом опустел. Здесь больше не готовят соленья, варенья. Родные голоса переплелись с луговыми цветами, а те, что слышны звучат на иных диалектах. Только странно  вдруг телефон зазвонит, распугает птиц на абрикосовых  деревьях. За поворотом  возле соседнего дома тишина. Дом опять продан, и в ожидании новых хозяев, воробушек  резво чирикает на металлической ограде.  Как в старые времена.
      


      







   
 
   
      -