Второй день

   - Семён, вставай, свой любимый второй день проспишь - услышал дед Семён даже не сквозь сон, а сквозь какую-то ватную стену. Глаза открывать категорически не хотелось, а мысль пока была только одна – что такое, где я? Второй мыслью было – всё же надо открыть глаза и хотя бы определиться в пространстве. Сразу сделать этого не удалось.
Подождав ещё немного, он определил на слух - по шарканьям своей жены, бабы Нюры, - что находится он всё же дома. Уже веселее. Он всё же приоткрыл глаза...
- Хм...– подумал, - почему я на диване в зимней кухне, а не в дому? И почему голова, как колокол?
Дед Семён включил весь свой дедуктивный талант и начал разгонять мысль.
Это похмелье – тут всё понятно. Но, видать, хорошо гульнули, раз в кухне спал. Но где и с кем? Так-так-так... А! Дак внучку свояка же замуж выдаём.
- Тьфу ты – ругнулся, – как такое можно забыть?
Поводил глазами – вроде ничего, бывало и хуже. Так-то был он не шибко пьющий, сын высланных на Север кулаков, был крепким ещё, хозяйственным, большим и добрым, как и положено обычно всем большим людям. Вся жизнь – работа, но в праздник, если уж таковой подворачивался,  гулял, как положено. Оглядев кухню, дед Семён отметил по мирно тикающим ходикам, что поздновато уже, пора и выдвигаться потихоньку, а то всё пропустить можно. В углу потихоньку балабонило радио, „раскручивая“ какую-то „Перестройку“, на что он матюгнулся про себя: “Опять какую-то кампанию замутили, язви их! Сколько их уже было в жизни???“ Дед Семён сел, уперев свои мощные ещё ноги в пол, и сказал: „Бабка! Долго тебя ещё ждать? Опоздаем же!“
- Ой, – отозвалась на дедову шутку баба Нюра. – Он меня ждёт, куда там... Может рюмочку?
- Чего своё добро переводить? Там и похмелимся...
- Ну тогда рассольчику.
- Вот за это благодарствую, хозяйка - дед Семён выпил рассолу из банки, крякнул...
- Одёжу в доме приготовила, переоденься, а то мятый весь, а я пока со скотиной разберусь да пойдём.
   Бабка Нюра умчалась в катух, а дед Семён сидел и щурился на солнце, ласковое и долгожданное, - на свете бушевала весна. Сразу вспомнилась их собственная свадьба. Ох, и давно это было, почитай сорок лет уже, сразу после войны, на которой успел и он отвоевать два последних года. Вспомнился страх, какого и на фронте не знал, когда сидишь во главе стола под прицелом многих, ещё трезвых, а потому любопытных, глаз и не знаешь, куда деться. А уж про бабку, вернее тогда ещё девушку, первую красавицу Анну, и говорить не приходится. Сидела, сгорая от стеснения, и всё жалась к нему, ища защиту, пытаясь спрятаться за мужа и тем самым как бы подчёркивая значение слова „замуж“. Он придвинул тогда большой букет цветов и поставил его прямо перед ними, чтоб хоть как-то укрыться, но где там! То „горько“ кричат – вставай всё время (а как же? – традиция), - то на танец, то на игры вызывают... В общем „отмучались“ первый день, а на второй было уже и для молодых настоящее веселье. Пришли в более свободной одежде – вроде как и главные ещё, а вроде как уже и гости. Стол их уже занят ряжеными женихом и невестой и главное действо разворачивалось вокруг них. Вот тогда и вздохнули облегчённо, вот тогда и сами погуляли от души, без зажимов.
   

   Вот тогда и полюбил дед Семён второй день даже больше, чем первый. Первый - он с дежурными речами и некоторой зажатостью, пока не перезнакомишься с новыми родственниками и не разгонишься до нужного настроения. А уж на второй-то день все равны, все раскрепощены и довольны тем, что вроде всё получилось, как надо.. Теперь можно просто отдыхать. В общем, легче как-то на  второй день – свадьба та же, а атмосфера легче. А уж катание сватов на тачке по посёлку, которое заканчивается обязательным погружением в пруд – дак это вообще нечто. Весело.
А по дороге до пруда и обратно заглянуть во все дворы и поднести рюмочку всем, кто не смог придти, чтобы все имели возможность поздравить молодых и тоже приобщиться к этой конкретной свадьбе. В одном же посёлке живём, никого нельзя забыть – традиция.
    Так сидел дед Семён в светлых воспоминаниях, пока не пришла его Нюся, как ласково он её называл.
- Ну чего сидишь-то? Опоздаем - меня не вини! - бурчала она ласково. Ругаться-то не умела никогда. Повезло, надо сказать, Семёну с женой. Скромная, работящая (тоже из раскулаченных), прожили в любви, детей подняли – двоих парней и двух девчат. Внуков уже несчесть. Позже любовь помножилась на огромное уважение - за всю жизнь, что была рядом, за детей здоровых, за заботу.
- Если и опоздаем, то ненамного. Если что, есть на  кого свалить – продолжал по-доброму подтрунивать дед Семён, - на скотину твою..
- Батюшки. Мою?!
- Ладно-ладно, – сказал миролюбиво дед и добавил нарочито-командным голосом, стукнув себя по коленям - Десять минут на сборы, через одиннадцать выдвигаемся!
- Иди уже переодевайся, старый воин – улыбнулась бабка Нюра.

  Пошли не спеша. Дед Семён не любил торопиться в такие минуты. Впереди ждал праздник и желательно истомиться душой перед приятными минутами, не нужно лететь, сломя голову. Да и Нюсю свою не хотел выставлять на посмешище – на один-то его шаг, она два должна была делать и получалось, что она смешно семенит  рядом.
   Шёл и радовался снова солнцу, его лучам. Откуда в нём это было, он не знал, но просила душа чего-то такого... Бога в стране запретили, вроде нет его. А солнышко есть! И греет, и пути-дорожки освещает. И никто ему не скажет и не докажет, что его нет. Вот же оно! Ну здравствуй, родное! Спасибо, что ещё светишь нам...
   
  Дошли до поселковой столовой, в которой, по традиции, гуляла свадьба. Зашли. Всё таки получилось, что припозднились, а за такое (опять же по традиции) полагалась штрафная рюмка и весёлое наказание – ложками пониже спины отшлёпать. В „штрафную рюмку“ насыпали соли и перцу, но сказали уважительно – Семён Макарыч, можно небольшой глоточек, чтобы плохо не было. Но куда там. Когда это дед Семён спуску себе позволял? Здоровье ещё есть и в доказательство он жахнул гранённый стаканчик этой мути одним махом. Закусил предложенным огурчиком. Отпускать стало как-то сразу, и в голове снова приятно зашумело.   
    Дальше следовало ложиться на лавку и получать по заду.
Дед Семён тут же вступился за бабку и заявил: - „Значит так, виноват я, поэтому бабку мою не трогать! А чтобы было по справедливости, я готов получить и бабкину порцию ложкотерапии“.
   Все посмеялись и на том и порешили. Дед улёгся на лавку и, притворно постанывая от „ударов“, начал балагурить.   
   
    В столовую залетел полоумный - когда выпьет - Колька Нестеренко и начал наводить справедливость:
   – А чего это баба Нюра стоит? Опоздала – наказание положено! Баб Нюр, а ну-ка подь сюда.
- Колька, угомонись! Ей сегодня отменяется! - сказал дед Семён.
- Чего это? Традиция же – хорохорился Колька, пытаясь поймать за руки бабу Нюру.
- Я за неё получу, начал нервничать дед со своей лавки, зная безбашенность Кольки в такие моменты.
- Каждый за себя будет получать, – брякнул Колька тоном весёлым, думая, что всем от этого должно быть смешно. И, подхватив бабу Нюру, уложил её на лавку, задрал юбку и оголил её рейтузы... Никто его не успел ни остановить, ни предупредить об уговоре.
Вот тут и случилось непредвиденное – дед Семён рывком встал с лавки, сгрёб ту самую лавку и огрел Кольку. Да так нешутейно, что Колька заорал – Ты чего?! Традиция же!
- Я тебе покажу традицию, засранец! – разошёлся дед Семён. – Я тебе покажу, как мою Нюру позорить при честном народе! Мера-то должна быть?!
  Деда Семёна пытались усмирить, но досталось и тем, кто залез в радиус действия лавки.
Потом он бросил „орудие“, плюнул в сердцах и пошёл на выход.
Свадьба была испорчена. Традиция соблюдена...