Предупреждение Конроя 8

8.


Наутро Грядущему стало заметно лучше, и Майр опять «полил» его тёплым сладким чаем. Повязка на плече Грядущего снова насквозь промокла, и Маки принялась перевязывать рану по-новому. Впрочем, она не была так уж уверена, что это – рана. Отёк и покраснение исчезли, боль, судя по всему, тоже, и нормальная кожа очень даже естественно  переходила в то, что росло из плеча Грядущего и было похоже на бутон. У «бутона» наметился зелёный гибкий стебелёк, пока обвитый вокруг «лепестков». Сам дремлющий «бутон» вырос сравнительно небольшим – свободно мог бы уместиться в кулаке, если бы Маки отважилась специально прикоснуться к нему. Сосудики, ещё вчера так ясно выступавшие на «цветке», теперь были мало заметны.

Майр как-то неудачно прошёлся насчёт цветочков сейчас, а потом и ягодок, и Маки его стукнула. Майр обиделся и в отместку съел все конфеты, которые имелись в запасе у Грядущего, хотя неизвестно, кого он таким образом наказал.

У порога ползали злобные маски и скреблись в дверь. Маки их боялась, и потому все сидели дома. Майр нашёл у Грядущего алмазный резак и царапал что-то на оконном стекле. Взбешённая Маки отобрала у него резак и повторно стукнула. Майр тоже повторно обиделся и стал рисовать усы, рога и бороды к портретам великих людей в найденной энциклопедии. Он мог бы схлопотать и в третий раз, но предусмотрительно спрятался в шкафу Маки, где она ни за что не догадалась его искать, хотя и обшарила всю квартиру.

Под вечер выяснилось, что страшный до омерзения отросток на плече Грядущего всё-таки имеет какое-то отношение к цветам: «бутон» раскрылся в виде пятилучевой звёздочки с алыми лучами в чёрной бархатистой бахромке. Маки и Майр глазели на это чудо, и Майр попытался потрогать дивный цветок пальцем, на что тот отреагировал весьма бурно и неоднозначно, тяпнув Майров палец длинными тонкими острыми, похожими на иглы белыми зубами, вмиг выдвинувшимися оттуда, где глубокий цельный венчик разделялся на лепестки. И сразу же зубы исчезли. Майр тихо сказал: «Ой!», внимательно оглядел палец с двумя рядами точечных дырочек с медленно выступающими крошечными капельками крови и засунул палец в рот, опасливо косясь на цветочек, решивший постоять за себя. На дне чашечки открылся круглый блестящий голубой глаз, который немедленно как-то зловеще уставился на Майра. Майр на всякий случай отошёл подальше, не вынимая палец изо рта.

Грядущий же пребывал в полном сознании и хотел есть. К тому, что на нём выросло, он отнёсся удивительно спокойно, как к чему-то неизбежному. Маки сделала ему бульон и подала далеко вытянутой рукой, чтобы находиться на максимальном расстоянии от Грядущего.

Позже Грядущий опять слёг в горячке и что-то бредил насчёт мутантов, укусов и заразной слюны. С ним снова остался Майр.

Мир потихоньку катился в преисподнюю. Где-то что-то рушилось; визжали в ужасе существа, которые раньше были людьми, шуршали голодные издыхающие маски. Город лежал во тьме и в руинах. Улицы как таковые больше не существовали. Не горел ни один факел, и только вдалеке багрово пламенело зарево очередного неяркого пожара. Водопровод больше не функционировал, но Маки предусмотрительно запаслась значительным количеством воды, потому что Грядущий, не приходя в себя, выкрикнул какую-то белиберду про пустыню, поглощающую влагу без следа. Майр блуждал по комнате в потёмках, держась за голову, потому что Грядущий спать всё равно не давал своими нелепыми замечаниями по поводу завтрашнего дня, и Майр начал уже серьёзно подумывать о том, не положить ли тихонечко на Грядущего подушку и не сесть ли сверху, чтобы потом хоть немного выспаться. Но он боялся, что его сильно стукнет за это Маки, а уж рука у неё была не из лёгких.

А Маки… Маки плакала, закрывшись в своей комнате и уткнувшись лицом в подушку. Слишком много, оказывается, слёз накопилось у неё за долгие годы, но всё понемножку, тогда, когда вроде бы причины были не настолько важными, чтобы изливать тоску. Но когда-нибудь чаша переполняется. У Маки именно так и случилось. И теперь она тихо всхлипывала под одеялом, без желания, да и не в силах остановиться. Она припомнила все маленькие обиды и несправедливости, сохранившиеся ещё с детства, и жалела себя за свою жизнь сейчас, потому что, как всегда, именно на неё свалились всякие неприятности, включая мировую катастрофу, не желающую оставить никого в стороне. Потом её безграничная жалость распространилась на Майра, и даже на продавца масок с глазом-солнышком. Но особенно жалко было Грядущего по причине того, что Маки уже знала, что в соседней комнате лежит и бредит её двоюродный брат со странным цветком на плече, её любимый Лажа, который для себя самого вовсе не Лажа, а предсказатель и почти ясновидящий Грядущий, и неизвестно, вспомнит ли он когда-нибудь прежнюю безмятежную жизнь. Кстати, по этому поводу Маки тоже всплакнула. Она как-то неожиданно вспомнила всё, и возвращение памяти не было чем-то из ряда вон выходящим. Но уже ближе к рассвету, который знаменовался восходом хмурого светила на чёрное звёздное небо, Маки заснула и смеялась во сне, когда ей приснилась та самая прежняя безмятежная жизнь.

Грядущий тоже притих, и тогда Майр завалился спать. Дежурить ночью было совершенно невозможно – ведь для развлечения даже ничего не почитаешь: свечи сгорали катастрофически быстро, и хотя Маки уже научилась отливать новые из расплавленного парафина, оставшегося от сгоревших, но тут, опять же, возникала проблема с зажигалками и спичками, так что Маки решила всё экономить и пользоваться предметами подобного рода только в случае крайней необходимости. Как раз данный случай таковым не являлся, и Майр поэтому уступил своим физиологическим потребностям и сразу заснул. Ему снилось, что его кто-то звал каким-то странным именем, начинающимся на гласную, но всё было будто в тумане, и Майр никак не мог разглядеть лицо зовущего, а это-то как раз и было самым важным. Бродили тени в тумане, и это очень волновало Майра.

А что снилось Грядущему, неизвестно.

…Насчёт цветочков и ягодок Майр всё-таки оказался прав. «Цветочек» Грядущего сморщился, усох и потемнел, потом лепестки отвалились, и дозрела «ягодка». Она росла очень быстро, не по дням, а по часам, и вскоре её рост остановился, достигнув размера мужского кулака. Теперь это был шар на зелёном в красных прожилках стебле – чёрный мохнатый предмет из двух полусфер, крепившихся друг к другу как на шарнире в одном месте, где присоединялся и стебелёк; таким образом существо напоминало круглую открывающуюся шкатулку из тусклого чёрного меха. Край каждой из полусфер был усыпан мелкими белыми треугольными острыми зубами. Глаз у твари не обнаружилось – по крайней мере таких, какие можно было бы заметить. А искать их среди чёрной шерсти что-то никому не хотелось. Шут его знает, что это получилось за создание, состоящее из волосатой зубастой пасти и тонкого стебелька, растущего из плеча Грядущего. Вроде бы больше в нём и не было ничего, однако его поведение позволяло предположить наличие у него зачатков какой-то нервной деятельности. Когда при нём беседовали люди, существо шевелило мохнатым шаром, который все довольно быстро привыкли называть головой, так, словно следило за разговором, переводя невидимый взгляд с одного человека на другого – в зависимости от того, кто в данный момент говорил. Грядущему стало совсем хорошо; он свободно перемещался по дому. Майр предлагал отрезать «цветочек», но Грядущий воспротивился, ничем не мотивируя свой отказ. Маки сначала плакала, жалея Грядущего, но ничего страшного больше не случалось, и она успокоилась. Сам же Грядущий относился к происходящему с философским спокойствием и даже как-то привык к странному созданию, питающемуся соками его тела. Создание вертело головой в надежде кого-нибудь больно цапнуть, но Майр и Маки держали ухо востро и близко не подходили, а Грядущего тварь не трогала, потому что не принадлежала к племени самопожирателей. Лишь иногда она с нежным утробным урчанием небольно жевала Грядущему ухо, по-видимому, выражая тёплые чувства. Одно обстоятельство служило утешением Маки и Майру: тварь не могла самостоятельно передвигаться. Она ненавидела всё и всех, и это чувствовалось несмотря на то, что внешне косматый шар был почти неизменен.

 Грядущему приходилось всё время ходить в майке, чтоб существо чувствовало себя более-менее хорошо. А оно, похожее на оригинальную брошь, висело, уцепившись зубками за майку и иногда щёлкая челюстями на взвизгивающую Маки. Грядущий, явно издеваясь над близкими, назвал своего «напарника» Мурзиком. Близкие стерпели, близкие ничего против не сказали. Мурзик, кроме рычания, никаких звуков не издавал, делал вид, что игнорирует Маки, хотя сам пытался её куснуть, а Майра молча ненавидел. И почему-то не обижался на Грядущего, когда тот во сне придавливал его.

Если смотреть с балкона вниз, можно было заметить, что из голубой небесной бездны всё выше и всё быстрее поднимается белая пустыня. Маки чувствовала, что мир обречён, и ко всему относилась почти наплевательски. Майр расписывал стены читаемыми, но непроизносимыми словами, смысл которых был известен лишь ему одному. И его никто за это не ругал – какой резон, если вот-вот всё исчезнет? Никто из квартиры не выходил уже несколько дней и не знал, что там творится, сохранилось ли во всём городе хоть одно неразрушенное здание, или же все треснули, как яичная скорлупа. По всей видимости, настоящих людей в городе не осталось – им не позволили выжить чудовища, превращённые масками-паразитами из людей.

Но если всё не закончится через пару дней, обитателям квартиры Грядущего придётся туго: запасы воды подходили к концу, и пополнить их стало неоткуда. Однако выяснилось, что беспокойство по этому поводу было совершенно напрасным.