Огородная топ-модель

  Очень вовремя моя любимая тетушка Зина привезла в студенческое общежитие  два баула с деревенской снедью и пожаловалась на прохудившуюся крышу. Перед защитой диплома мне витамины будут  кстати.

   Пока я метал продукты в оголодавший холодильник, тетка расписывала деревенские красоты.

- Вячеслав, слухай ко мне. Гвоздей прямленых у меня еще ведро осталось от дядьки твово, вовремя усопшего, чтоб ему там икнулось и пухом было. Деревня наша хоть и зовется Грязновка, но огородами аккурат утыкается в речку. Шиферу восьмиволнового прикупила на всю свою грустную пенсию. Вот приедешь, Славик,  утречком выйдешь на крылечко и бултых, прямо с деревянной кладки в водичку. А она летом, Слав, да  с ночи – чистое парное молочко!   
- А что с крышей, теть Зин?
- Течет проклятая. Приедешь, сам посмотришь.

   Я съездил. Посмотрел. В награду от поездки остался  сон,  через два дня на третий, где Лизуха в одной шляпе модельным шагом дефилирует между грядок с капустой. Но не будем лезть поперед женщин в пекло. Всегда мне нравилась высокая культура арабских усачей, которые в трудное, а  особенно в минно-опасное время,  вежливо пропускали своих любимых вперед.  Да, как говорит русско-народная супружеская мудрость: «Мужа можно подвинуть, а жена, она, как стена». Итак, все по порядку.

  Уже в первых числах июля с красным дипломом и синей мордой я радостно вышагивал по мягкой  сельской дороге, распугивая купающихся в пыли воробьев и сторонясь картаво шипящих от ревности краснобородых индюков. Очень мне нужны их сопливые жирные цесарки!

   Уставшее за день солнце устраивалось на покой за зеленой полоской леса на горизонте.

  Впереди меня высоченная молодка полунесла за шиворот пьяного плюгавенького юношу неизвестного происхождения. Хорошо отметивший окончание рабочего дня худенький паренек  орал на всю улицу известный деревенский щлягер «Летят утки» на мотив «летки-енки» и выделывал ногами немыслимые кренделя  типа «раз с прихлопом, два с притопом». Наблюдать за ними было приятно только из-за гитарного покроя  фигуристой девицы,  с грацией топ-модели легко несущей пьяный багаж.

  Время от времени молодуха, видимо с целью отрезвления, окунала  выкобенивающегося пьянчугу в позавчерашние лужи. Песня перемежалась неприятным бульканьем, распугивая обладающих более тонким слухом гусей, с возмущенным гоготом разлетающихся из грязевых ванночек, согретых опухшими  от безделья белопенными телами.

  Обгоняя милую парочку во время очередного купания, я вежливо, на чистом городском диалекте,  поинтересовался адресом бабы Зины.

- Нехлябина ее фамилия, - для верности уточнил я.
- Тут, мужчина, полдеревни Нехлябины. Лет ей сколь будет?
- Думаю, за семьдесят.
- Тогда это Зинка-самогонщица, мужчина. Вон ее хата, мужчина. Вон, где плетень похилился и горшки дырявые висят.  Вот прям по запаху и иди, мужчина.

  Обидевшись за родную тетушку, я пробормотал нечто среднее между «бладарю» и  «пасиба».

   Звонка на калитке, как и ее самой, не было, потому затопал к избе по-татарски, без предварительного уведомления и доклада о прибытии.

  Пока выслушивал грохот падающих кастрюль за дверью и  теткины проклятия типа: «Кого там черт на ночь глядя припер» и ему подобные, успел разглядеть, что девица  зашла в соседнюю калитку. Она  всунула мужика в саманный хлев, откуда немедленно донесся возмущенный свинячий визг, выражающий крайнее недовольство подселением грязно-пахучего квартиранта.

  На следующее утро я чистил зубы у рукомойника, сделанного из половины автомобильной  камеры.  Вид за качающимся плетнем поднимал не только настроение.  Соседка в трех метрах от ограды, низко кланяясь невидимым сорнякам,  усердно пропалывала ровные и чистые свекольные грядки.

   Как она натянула на себя школьный ситцевый сарафанчик, оставалось только гадать. Но загадочным был только процесс одевания, цели  детского наряда становились видны при первом же взгляде на активно нагибающуюся молодку.

  Я очень  четко разглядел  не только цели, но и все, что скрывалось под коротеньким, задирающимся сзади до пояса, подолом. Отсутствие нижнего белья было не ошибкой памяти, а скорее задумкой женского ума.

- Славик, ты часом не подавился щеткой?  Смотрю и не пойму, то ли ты зубы чистишь, то ли глаза полируешь? Смотри, не вывехни случаем. Пошли уже завтракать, чем бог послал, - тетка решительно отобрала у меня  щетку и повернула на путь истинный в сторону порога неказистой хатенки, обитой черным рубероидом. Листы шифера на крыше позеленели и местами зияли черными дырами. Это и была благая цель моего визита, очень скоро поменявшая не только содержание, но и внешнее приличие.

  Если бы не суровое осуждение на теткином лице, я бы с большим удовольствием шел с повернутой назад головой.

  До самого вечера, сидя на крыше и меняя старый шифер на новые листы, я следил за соседним огородом, до синевы отбив молотком пальцы на левой руке.  Никого, кроме шелудивого черного козла, бесконечно бекающего  и посыпающего орешками зеленую полянку у плетня, на огороде соседки в этот день больше  не было.

  Ночью мне первый раз тогда и приснился дивный сон с огородной топ-моделью в главной роли. 

    С самого следующего  утра я  с зубной щеткой наизготовку прогуливался вдоль плетня. И моя маршировка была вознаграждена. Выкидывая за калитку сильно помятого в свином хлеве мужичонку, девица громко сделала мне, как я понял, тонкий намек.

- Иди, козлина безрогая, и попробуй мне опять похмелиться. Не со свиньями, а с Федором спать будешь.  Попробуй мне только перед кином наклюкаться!

  Из короткого нежного напутствия   я извлек очень ценную информацию. Первое – это имя любимого козла-трезвенника.  Второе, что соседка вечером ведет мужа в кино, где есть шанс узнать и ее имя от нее самой.

  Тетка, конечно, давно уже меня просветила насчет Лизаветы, непутевой ее соседки. Похвалила, правда, только  ее мужа Мыколу.

- Цены нет ее мужику, кода не пьет. Да и пьет то не на свои, а Лизка все равно пилит и пилит мущину, как пила беззубая. Дребезгу много, а толку нет.

  В первую же ночь тетка переставила топчан от стены под дверь, а  веревку от крючка зажала в кулачке.  Очень, видимо, ее заботила моя молодая неокрепшая нравственность и дырявая совесть с косыми глазами.

  Пацаны на улице посветили, что по субботам приезжает кинопередвижка и крутит за околицей на летней киноплощадке фильмы. Из-за удаленности от района не то что две несчастные телепрограммы не долетали до Грязновки, но и сотовые телефоны были бесполезными предметами роскоши. 

  Сын одного из местных фермеров выкупил в областном центре кинопередвижку и крутил  в десяти отрезанных от культуры деревнях старые фильмы.  Число их с каждым годом сокращалось, так как хитрый кинщик вклеивал вместо порванных и сгоревших кусков  вырезки из других лент.  Так что иногда понять, какой нынче крутят шедевр киноискусства,  можно было только из названия на афише.  На эту субботу там ржавым мелом было накорябано «Волга-Волга» с припиской: « кино про любовь на воде» для привлечения несознательной молодежи.

   Гнилые доски, прибитые к трухлявым пенькам, заменяли в летнем кинотеатре кресла. Я пришел за полчаса до захода солнца, которое и определяло начало сеанса. Лизавета со своим ненаглядным нарисовалась минут за пять до фильма.  Она зорким взглядом вычислила меня на предпоследней скамейке. Сначала мимо проскользнул облитый одеколоном «Русский дух»  с головы до ног муженек, а потом ситцевой юбкой мазнула  мне по лицу Лизавета.

  На плечах у нее был  ажурный темный платок, одним углом которого она накрыла колени,  усаживаясь справа впритирку ко мне. Второй край платка соседка  небрежно накинула на мое плечо, прикрыв нахально отставленное  бедро в потертой джинсе  и  еще более бесстыжую руку.

  От мягкого касания теплого и невероятно мягкого бока  меня тут же охватила щемящая дрожь.  Минут через десять после начала фильма я не выдержал и под краем платка положил ладонь на бедро соседки. Она тут же накрыла ее своей узкой горячей ладошкой.

  Минут пять мы наслаждались достигнутым пониманием, доступностью и открывающимися перспективами.  Лиза, немного погодя,  нежно сжала мою ладонь и сунула в боковую прорезь юбки.  Рука ощутила трепетное тепло бархатистой  кожи.

  Ладошка девушки деловито сдвинула замок молнии на моих брюках вниз и скользнула внутрь.
Моя ладонь опустилась между ее бедрами, которые тут же разошлись. Я нащупал большим пальцем трепещущий бугорок, а остальные погрузил во влажную горячую плоть.

  Плохо помню не только фильм, но и сколько раз сотрясала наши тела щемящая дрожь разрядки.
Зато очень хорошо запомнил горячий шепот  желанных губ на прощанье: «Завтра в это же время возле рощи». Исчезнувшая из штанов рука воспринималась, как неожиданная потеря украденного счастья. Домой я шел, подпрыгивая от счастья, как после упавшего с неба золотого дождя, облегченный, одаренный и одухотворенный с надеждой на короткие дни и длинные ночи.

  Сколько раз после этих деревенских каникул я бывал на показах мод и разглядывал снимки фотомоделей. Как же далеки их фигуры от истинной деревенской красоты  простых сельских девчат, которые даже не подозревают о своей исключительности.  Разные интересы и разное понимание предназначения и ценности своего тела.