Два немца

    - Йоханнес, ну зачем ты полез-то до него? – Бабушка Наташа причитала, прикладывая бинты пропитанные запрещённым в Германии йодом к разодранному колену внука. Тринадцатилетний внук молчал и кривился от боли.
- Бабка, тебе сколько раз говорить? Ванька он! – встрял дед Иван, оторвавшись от газеты, - Ойха-аннесы какие-то!
- Ну дак а как же? – робко возразила бабка, - родители тут так записали...
- Это тут. А там при рождении регистрировали Иваном. Вот пусть Иваном и живёт! – деду было обидно, что внука на Родине назвали в честь него, а после переезда на  историческую родину дети переиначили имя на немецкий лад. «Что за мода такая, не пойму! Как имена вообще можно переделывать?» - продолжал бурчать дед.
Бабка покосилась на деда, но старую дискуссию разводить не захотела, переключилась снова на внука: «Ну дак как же ты так, внучек?»
- Не будет обзываться – только и сказал Ванька
- Обзываться? Ну и потерпел бы поди, чего уж в драку лезть?
- Ага, а мамку зачем обзывать? – осторожно возразил Ванька
- Правильно, Ванька – похвалил дед, - спуску за такое не давай. Ишь,будут они ещё нам тут...
- Да чего они нам тут? – возмутилась баба Наташа, - Чего тут-то? Герой нашёлся. Они тут дома, а мы кто? Без году неделя, как приехали. В школу вон вызывают теперь, а ну как засудют ещё?..
- Цыц, бабка! – оборвал дед, - Чего причитаешь раньше времени? Несовершеннолетний он, засу-удят – передразнил, - я их сам засужу! Будут тут ...
- Да сиди ты уже, засудит он. Много ты там напонимаешь-то в суде?
- Что надо поймём – уже не так бодро сказал дед, - а оскорблять себя давать нельзя, мы такие же немцы...
- Такие да не такие – вздохнула баба Наташа, наливая борща внуку.
- Ну и помалкивать будем, такими и останемся.
- Чего делать-то будем, лучше скажи? Отец Ванькин в рейсе, мать день-ночь на работе тоже.
- Сам пойду – ударил себя по коленям дед, – не дрейфь, Ванька, выкрутимся.
Баба Наташа недоверчиво посмотрела на деда Ивана.
- Чего, бабка, косишься? – усмехнулся дед – Сомневаешься?
- Да как бы ты дров не наломал, а то знаю я тебя. Вон – кивнула на жующего внука - такой же растёт, чуть что, сразу в драку.
- А то – улыбнулся дед довольно, – наших не обижать.
- Деда, ты правда что ли в школу пойдёшь? – Ванька ещё не знал, радоваться этому или нет. С одной стороны дед в нём души не чаял и лучше уж он, чем мать. Та долго думать не будет – дома, ещё до школы, всыпит и после школы уж точно. Но чудно как-то – дедушка и в школу. А ну и правда своей горячностью дров наломает?
- Сказал пойду, значит пойду! Мать твою..
- Иван! Ну не при ребёнке же...
- Цыть. Мать его, говорю, дёргать не будем, пусть отдыхает между ночными, а мы с тобой – дед заговорщицки подмигнул внуку, - устроим им сорок пятый, а?
- Я тебе устрою! – баба Наташа не любила такие шутки – Иван, не дай Бог! Не Германия пришла к тебе, а ты приехал в Германию, веди себя нормально. И внука не настрополяй мне.
- А я что? – рассмеялся дед – Я ничего. Автомат дома оставлю, не переживай.
- Не-е, деда, пару гранат-то надо взять – подыграл внук.
- О, наша порода. – ещё громче засмеялся дед.
- Иван! – снова попыталась пристрожить бабка – ну зачем ты так? Ему же тут жить, а ты.
- Вот именно, бабка, вот именно. Ему тут жить...

                * * * * *
   
   Семья российских немцев переехала на постоянное место жительства из-под Омска. Вернее, этническим немцем был только дед Иван. Почему его родители, немцы, которые жили в немецком посёлке, решили назвать сына Иваном, остаётся для истории загадкой, но был он от рождения Иван. По прибытии в Германию, на вопрос чиновника – «Как записать имя?», ответил твёрдо: «Батя Иваном назвал, Иваном и помру!» И видимо это и сыграло в судьбе деда Ивана свою роль - жену взял из русско-украинской семьи, из соседней деревни. По тем временам неслыханное дело. Но взял! Упрям и настойчив был. Да и теперь не изменился.
    В свои семьдесят четыре года был он ещё крепок, лёгок на подъём и обычно весел. Если не донимать. За спиной осталась трудная жизнь. Во время войны – как раз восемнадцать исполнилось в сорок первом – прошёл все тяготы труд-армии. Но терпел, понимал, что такая уж доля выпала. «Ладно хоть не расстреляли всех немцев из-за фашистов этих проклятых. Дали возможность работать, а значит будем жить.» – думал тогда Иван. Так строил челябинский металлургический комбинат до сорок шестого года, пока не разрешили вернуться домой. После возвращения посватался к красавице Наталье, за что дрался смертным боем с русскими парнями из её деревни. Но своё отвоевал, женился. Потом была трудная жизнь в колхозе, рожали детей, выстроили приличный немецкий дом...
    А потом пришла перестройка и всё рухнуло. Российские немцы потянулись в Германию за лучшей долей. Дед Иван долго страдал и не хотел уезжать, всё ещё надеясь, по старой привычке, что раз президент сказал, что «Всё будет», значит страна с таким потенциалом скоро всё получит. Не может не получить и наладить! Но время шло. Дети уже перебрались на постоянное место жительства за границу и ему ничего не оставалось, как тоже махнуть рукой и согласится на переезд. Из посёлка уезжал одним из последних. Посёлка, который, собственно, при нём и вырос, и стал таким цветущим. Теперь уже можно сказать, что был. Посёлок захерел за каких-то шесть-семь лет. В общем, этнический немец, дед Иван на старости лет подался вслед за другими в даль дальнюю.

                * * * * *

    Разговор в школе складывался тяжело. Мать немецкого паренька, с которым подрался Ванька, плакала и давила на жалость, что она из-за стресса целый день пролежала с давлением. Дед Иван не растерялся и тут же возразил на это, что мать Ваньки до сих пор с постели не встаёт, поэтому пришлось ему придти. Но директриса упорно клонила к тому, что Ванька виноват, что так нельзя себя вести в Германии, что Иван должен извиниться, а то они будут подавать в полицию. Деду Ивану это всё надоело и он пошёл ва-банк.
- Да? А может в вашей школе просто иностранцев не любят? – спросил он в лоб директрису, женщину лет сорока-сорока пяти, а значит годившуюся ему, деду Ивану, в дочки, как он сам для себя определил.
  Директриса захлопала от неожиданности ресницами и у неё даже навернулись слёзы от такого обвинения. «Что вы имеете в виду?» - спряталась она за дежурный вопрос, чтобы сообразить, что же ответить этому наглому русскому.
- А то и имею, что внук приходил домой и неоднократно говорил, что его оскорбляют в школе, а вы, учителя, проходите мимо этого безобразия! – дед Иван понял, что попал в больное место и развивал успех.
- Да как вы смеете так говорить? – директриса начала приходить в себя.
- Да так и смею. Сколько может человек терпеть унижения?
- Извините, но кулаками махать тоже не выход.
- Не выход – согласился дед, чтобы не перегнуть палку, - но и следить надо за этим.
- Да вы знаете, как я за этим слежу? Для нас в школе это очень важно и если я слышу что-то подобное, я это тут же пресекаю! – начала свой привычный блеф директриса.
- Не знаю, как вы следите, но ребёнок приходил домой и несколько раз говорил, что его обзывают, извините, «сраным иностранцем»!
  Директриса поморщилась от неудобной фразы, но дед Иван этого не увидел, он развивал свою мысль: «Вот Вы мне скажите, фрау Пиллен, мы же все должны одно дело делать, верно?
- Что вы имеете в виду? – снова спряталась за фразу.
- Да то, что мы должны на одной стороне стола сидеть, а не друг против друга. Вы, как педагог, должны хотеть, чтобы из вашей школы выходили честные, образованные люди. Не ворьё и не убийцы, верно?
Фрау Пиллен в очередной раз за этот вечер была шокирована новым поворотом в разговоре. Ей очень тяжело было собрать мысли вместе, чтобы хоть как-то сосредоточится и не попасть впросак. Совершенно непонятно, куда дальше завернёт этот русский.
- Верно? – настойчиво переспросил дед Иван
- Да – обречённо сказала.
- И я хочу – довольно сказал дед Иван, - дак чего же мы с вами ругаемся? Мы в обществе должны помогать друг дружке воспитывать подрастающее поколение. Но! – он поднял вверх указательный палец – для этого в школе должна быть дисциплина и элементарная справедливость. Иначе тут все передерутся со временем. Если я дома буду детей делить, то ничего хорошего из этого не выйдет...
- Послушайте, дома вы можете делать, как угодно...
- А какая разница – искренне удивился дед Иван, – школа или дом? Принцип-то один и тот же. Мы в России учились все вместе и даже после войны русские немцев так не унижали, как это вы пытаетесь делать теперь. Хотя мы и не русские, мы такие же немцы, как и вы, просто отъезжали чужие земли обрабатывать...
- Послушайте, мне надоели эти разговоры! – оборвала его фрау Пиллен – Мы в Германии, а что было у вас в России – это было у вас в России!
- Вот именно – прищурившись сказал дед Иван, - я так и думал. Ничего вы не хотите понимать и слушать. Рабочий день заканчивается и дальше трава не расти. Тогда зачем вы нас всех пригласили, если вам всё равно, почему всё это происходит?
- Деда – тихонько и по-русски, позвал его внук, - тормози уже! Закусится сейчас, мне вообще тут не жить.
- Значит пойдём в другую школу – дед повернулся к Ваньке, сказал тоже тихо, но хорохориться не стал – шут их, правда, знает...

                * * * * *
    Сразу после школы, дед с внуком пошли на футбол. Ванька играл за местную команду. Играл рьяно, по-русски, и дед обожал ходить на игры, болеть за внука.
Там он неожиданно оказался рядом с дедом того самого пацана, с которым подрался его внук. Оказалось, что они играли в одной команде. По ходу матча и совместного боления дед Иван всё метился вступить в разговор с немецким дедом. После школы осталась какая-то недосказанность в душе. Всё таки познакомились и беседа потекла. Старика звали Вилли и уже к перерыву между таймами он успел рассказать, что воевал на «восточном фронте».
   За разговорами начался второй тайм.
- Странные вы всё таки, русские – спокойно сказал Вилли.
- Чем это мы странные? – дед Иван хоть и считал себя немцем, но почему-то всегда заступался за Россию в таких разговорах.
- Да не-е, Иван, я по-доброму. Гут, говорю – Вилли поднял большой палец вверх. – Мы вот на вас напали, а вы с нами возились после войны.
- В смысле? – не понял дед Иван
- В прямом. Я вот после войны в плен попал и жили мы в бараках под Ленинградом. Дак первое время были уверены, что варвары.. – Вилли осёкся поначалу, потом пояснил, - ты извини, это мы тогда всех русских так звали... Пропаганда!
Дед Иван спокойно слушал, наблюдая за мячом.
- Так вот – продолжил Вилли, - мы думали, что русские нас просто поубивают. Живут рядом, настрадались от нас. Думал, голодом заморят и всё. Поработаем на восстановлении объектов, пока силы будут и всё... Прощайся с жизнью. Но потом к нам стали детишек подсылать - кто с молоком, кто с хлебом. Мы отрабатывали, как могли. После работ чинили людям домашнюю утварь и технику, какая была – радио, патефоны, велосипеды. Странно, но у большинства - а были там в основном женщины - какой-то ненависти к нам не видели. Наоборот, сострадание. И вот это я до сих пор понять не могу. Столько горя от нас натерпелись, а помогали выжить. Я бы их понял, если бы они нас обрекли на голодную смерть – они имели на это полное право, - но они не обрекли. Это потом уже Аденауэр нас вызволил из плена, смог как-то договориться с Советами. Нда-а... Слушай – Вилли почему-то оживился в этой части своего повествования, - а один раз, я всё таки думал, что меня убьют. Пошёл одной женщине буфет поправить, а меня на улице мужики остановили. Один - фронтовик без руки, а другой - молодой ещё парнишка, лет пятнадцати, наверно. Повалили меня на землю и давай пинать сапогами. А я и не сопротивлялся. Главное, и пацана мог бы отшвырнуть, как щенка, и фронтовик однорукий не соперник, а вот упал, свернулся, руки поджал, чтоб не отбили ничего жизненно важного, и терпел... Что-то они кричали мне по-русски, я не понимал. Но смысл ярости был понятен...
- Слушай - ответил на это дед Иван, - попался бы ты мне тогда, тоже задушил бы своими руками. Чего вот полезли? Ты знаешь, сколько нам унижений пришлось пережить тогда, в труд-армии? Вместо того, чтоб по девкам бегать, пахали, как рабы натуральные..
- Да уж, плохо с вами советская власть обошлась.
- При чём тут власть? Ты знаешь, я вот думаю, что правильно власть тогда сделала. Представь, загнали бы нас всех на фронт, а это получается, что кинули бы брата на брата. Мы бы потом сами ещё больше бухтели, что немцев заставляли в немцев стрелять. Не-е, Вилли, по большому счёту всё правильно Сталин сделал.
- Надо же. Ты даже Сталина оправдываешь! – удивился Вилли.
- А не надо делать такие глаза, Вилли, были и у Сталина мудрые мысли и великие дела. Не надо всё в кучу валить.
- Согласен. Мы ведь фюрера добровольно выбрали и ты знаешь, поначалу было очень хорошо. Избавившись от англо-французской кабалы, автобаны начали строить, промышленность задышала и наши родители получили надёжную работу... Мы снова почувствовали себя великой нацией. А потом случилось, что случилось...
- Ты вот мне скажи, а ты чего на фронт-то попёрся, чего вот дома не сиделось?
- Приказ, Иван. Да и что мы понимали-то? Восемнадцать лет исполнилось, марш под ружьё. Мозги запудрили. Это мне потом уже отец рассказывал, что умные-то немцы, кто постарше, после войны во Франции тревогу высказывали. А уж когда в Россию полезли, то совсем за головы взялись – какая Россия!? Да ещё за лето! Но большинство всё же пребывало в эйфории и под прессом пропаганды. А мы, молодые, так вообще ничего в жизни не соображали. Но вот только когда под пулями оказались, быстро повзрослели. Мне втолковывали, что я должен народы  от комиссаров освобождать. А зачем мне за это помирать? Я и не хотел воевать. Но было, как и у вас – за отказ к стенке.
- Плохо вы географию в школе изучали, если за лето хотели по России прокатиться.
- Выходит, плохо – улыбнулся Вилли, - даже если без сопротивления Красной Армии и то сомневаюсь я, что прокатились бы...
Закурили. На минут десять увлеклись игрой мальчишек.

- Иван, а почему у тебя жена не немка? – вдруг спросил Вилли - Я слышал, что в России немцы старались жениться только на своих.
- Так и было. Жили в своих поселениях и старались свои корни сохранять. И рождество немецкое отмечали, и газеты на немецком выпускали, и даже театры были с постановками на немецком языке. Это при Сталине уже потом закрывать стали всё. Но от Екатерины до Сталина-то сколько годков прошло? А-а, то-то и оно. А немцы оставались немцами. А вы нам теперь говорите, что мы какие-то не такие немцы и даже, что мы иностранцы.
- Я не говорю.
- Ты не говоришь, а большинство говорят. А нет бы поинтересоваться, как это так немцы, будучи оторванными от родины, смогли не через одно-два поколения, а через века, свой язык и культуру сохранить? Мой внук вон уже миш-маш разговаривает, а через пару поколений умрёт русский язык. А среди немцев в России не умер. Такого ведь, наверно, и не было в истории народов, а? Тут целую диссертацию писать. Или роман большой. Эпохальный...
- Дак почему ты-то не на немке женился? – Вилли вернул деда Ивана к своему вопросу.
- Не знаю, до войны дружил с одной немкой, но пока труд-армия, то да сё... Вышла она замуж. Да и правильно сделала. От меня никаких вестей, неизвестно вообще – жив ли там, нет ли? А потом встретил свою Наташу и всё, пропал! Ох, и скандал был с родителями – дед Иван усмехнулся, вспоминая те события, – думал, фатер меня убьёт. А я жить без неё не мог. Ну и настоял на своём. Батя только и сказал ей тогда: «Попала к волкам, по волчьи и выть будешь!» А со временем привыкли они к ней, полюбили тоже. Знатная она у меня хозяйка. Н-да... Помирали когда - родители-то, - она всегда рядом была. Чуть что, только её и звали всегда. Вот такие дела...
- Слушай – пустился тоже в свои воспоминания Вилли, - а я же сначала на Украину попал. Это меня потом уже, после ранения, под Ленинград перекинули. Дак вот случился как-то бой, один из первых, мы необстрелянные ещё. Тут вижу, поле кукурузное рядом. Я туда, чтоб командир не видел. Кукуруза высо-окая. Ну и я как-будто спрятался. Иду вперёд, вроде как тоже наступаю. И тут мне навстречу из кукурузы выходит такой же молодой красноармеец, а то может и моложе меня. В глазах тоже, что и у меня - испуг. Стоим с винтовками наперевес, в паре метров друг от друга. Он мне не верит, я - ему. Кто первый выстрелит? Сколько так стояли, не знаю, кровь в висках стучала, что в глазах темнело. Может секунду, а может и минуту. Успел я уже с жизнью попрощаться и тут он поднял руку, приложил палец к губам – мол, тихо, не кричи! – и показывает мне пальцем: ты туда, к своим, а я, мол,  назад, к своим. В смысле, расходимся. Я только и кивнул. Он попятился назад в кукурузу и исчез. Я выдохнул и тут только заметил, что сбоку в кукурузе кто-то есть. Рванул туда винтовку, смотрю, а там фройляйн сидит. Видать кукурузой поживиться приходила да в бой и угодила. Смотрит на меня такими глазами. Такими! Я бы за одни глаза на ней женился. Ох, и красивая же украиночка была. Я такой женской красоты больше и не видел, пожалуй... Полюбовался на неё, хотел уже рукой махнуть, чтоб уходила потихоньку, да тут как бабахнет рядом, что мы в разные стороны разбежались. Но какие были глаза!
Вилли замолчал, погрузившись в какое-то своё самое дорогое и трепетное воспоминание. Потом добавил: «Это я к тому, что я тебя понимаю, почему ты славяночку в жёны взял» – Вилли улыбнулся, щурясь на солнце.
- Слушай, Вилли, а для чего мы жили?
- Не знаю. Жили и жили, а что?
- Ну я вот верил партии нашей, даже потом уже, зная, что они батю расстреляли, всё равно верил. Что за вера такая была? – дед Иван даже остановился на секунду, задумавшись над своим же вопросом. - Ну да ладно, верил в общем. Всю жизнь коммунизм строил... И не построил. Ты воевать ходил и ничего не выиграл. Сидим теперь, два немца, всю жизнь чего-то делавшие и ничего не достигшие. Так для чего жили-то?
- Kinder – подумав, сказал Вилли
- Kinder – повторил дед Иван - Это да... Это да.

                * * * * *