Моя Шри-Ланка

Пятая неделя на острове. 

 Вокруг грохочет Боб Марли.
 Я с немкой Габби за столиком в баре на пляже.

 Неразборчиво, глухо, как капает в пустой бак вода, она что-то говорит мне сквозь музыку своим тягучим голосом, а я мечтаю только сбежать в ближайший бар, где сидит компания Билла, немолодого англичанина, умевшего собирать тусовку из самых странных персонажей, посещавших наш городок.

 Там пили джин и играли в бильярд.
 Сидеть около старухи, напялившей на себя позорные леопардовые леггинсы, становилось все невыносимее. Её муж постоянно звонит. Она отставляет трубку далеко от уха, пока он говорит, и беззвучно хихикает. При каждом движении обвисшая кожа на щеках мелко трясётся.

"Да, я у себя в отеле! Она со мной, да. Присматривает за мной!" - Это она обо мне.
 Её мужу было 42, ей 60, она изменила ему вчера с молодым местным мальчиком. Мальчик уже всем сказал, что едет в Германию. Его родственники уже составляют списки обязательных к покупке в Германии сувениров. У него были длинные, вьющиеся волосы, кубики смуглого пресса и много-много родственников. По словам Габби он был нежен в постели, как котенок.

 Эта женщина разбила моё представление о мире, где после 50 следует сидеть на лавочке, мирно поедая семечки. Она покалечила его дважды: когда её муж (мой непосредственный коллега и отличный парень) после долгого ожидания "любимой жены" привёз из аэропорта её, одетую в короткое блестящее платье с розами. И минуту назад, когда она рассказала мне о своём вчерашнем приключении с мальчиком.

Обломки здравого смысла погребли меня под собой. Я заказала виски.

Билли прислал очередное сообщение с миллионом пьяных ошибок: вечеринка в разгаре и не хватает только меня.

Невзирая на мои попытки сбежать, Габби строит грандиозные планы на этот вечер. Когда я в очередной раз прошу счет она говорит:
-Не печалься! Мы и тебе найдем отличного мальчика сегодня!- и начинает ласково трясти моё плечо.

Меня тошнит, и это не от виски. Понимаю, что нужно срочно сваливать, но по-прежнему продолжаю сидеть и слушать её рассказы о вчерашнем свидании. Кролик и удав.

- Он целовал мою грудь, облизывал пальцы и плакал от нежности. Он светился, понимаешь? Он светился счастьем. - Она достаёт очередную сигарету и медленно кладёт в рот. Мне видны ее пластмассово-белые зубы, тошнота достигает пика.

- Ты бледная. Устала сегодня?
Да, я устала, я чертовски устала...

- Мне нужно в туалет. - Срываюсь и бреду между лежаков по тёмному пляжу в кольцо света около бара, знакомый бармен что то кричит и показывает стакан. В туалет на самом деле не хочется, подсаживаюсь к бармену, наблюдаю, как он наливает мне виски:
- Подарок от заведения, детка. - Очень красивый парень. Его грива кучерявых волос и сережка почему то напоминает рекламу Биллабонг. Кажется, сейчас он выхватит доску для сёрфа из-под стойки и умчится кататься.

- Ты сегодня особенно красивая.
- Это я пока не слишком пьяна. Как твоя жена? - Этот вопрос обычно заставляет ланкийцев смотреть в столешницу.

- Поставь мне Шакиру.
- Будешь танцевать? - с надеждой отрывает глаза от столешницы.
- Нет, пойду поблюю.
 Над баром висит чудесная картина: парусник взлетает на очередную волну. Волны пустячные, небо бирюзовое, общее настроение - светлое. Кажется, парусник подмигивает зрителям, сидя под пальмой и зажав в зубах косячок. "Don't worry, be happy".

- К твоей знакомой пришел друг. Это её сын? - Бармен смотрит за моё плечо. Издевается, гаденыш, он же наверняка знает этого юного герантофила...
- Внук. Угости их пивом от меня. Скажи, что я не решилась нарушить их уединение и уехала домой.
- Как хочешь, детка. Вечер только начинается. Всегда приятно тебя здесь видеть.

 Да этот сученок откровенно потешается надо мной! Надо уходить, пока я не разошлась - это одно из трех заведений, где у меня открытый счет, ссорится нельзя.

Бреду к выходу, загребая песок босыми ногами. У самых ворот оглядываюсь на Габби. Хорошо видны два силуэта на фоне белого серферского прибоя. Мальчик с развевающимися волосами положил голову даме на плечо. Им принесли моё пиво, Габби вскидывает руки и начинает сердито оглядываться в поисках меня. Голова мальчика подпрыгивает от толчка, но он тут же кладет её обратно. Тошнота становится сильнее.

 Торопливо прыгаю в ближайший тук-тук и показываю водителю "Едь прямо". Водители и бармены - самые приятные собеседники. Им не нужно ничего объяснять. У входа в английский паб машу "Стой!", вытряхиваю себя на дорогу и ползу внутрь. Прямо со входа ору:
-Билли! Мне нужно твое плечо! Я хочу рыдать.

 Поёт Лесли Гор и Элла Фицджеральд, на большом экране показывают крикет, за столами сплошь блондины и рыжие. И везде этот чертов лондонский акцент!
 Билли тоже из Лондона. Он прожил 10 лет в Индии, организовал там свою общину, выучил хинди, стал очень популярным парнем - но ни хрена не избавился от дурацкого акцента, одного из немногих, которые я никак не могу выучится понимать. Поэтому что именно говорит мне Билли и чем утешает - я не знаю. Бодрит только бутылка арака, которую он заказывает и звук голоса.

 Билли отличный парень, из счастливчиков, которые, заработав миллионы фунтов вдруг понимают, что жизнь, сука, сложная. Он развелся с женой, продал бизнес в Лондоне и в возрасте 33 лет улетел в Индию.

 Сейчас ему около 50 и он открывает ресторан на побережье Хиккадувы. Его любимая постоянно путешествует по миру с полосатой матерчатой сумкой через плечо. Каждый месяц она прилетает в Хикку, навестить Билла. Она не пьёт, поэтому её визиты становятся единственной возможностью увидеть трезвого Билла. Что, впрочем, удалось мне только раз и не особо запечатлилось в памяти.

 Я почти ничего не понимаю из того, что он рассказывает. Кто то из его приятелей пошутил, что говорит он на языке Шекспира. Мы же с ним общаемся на языке, доступном только очень пьющим людям: мы обмениваемся эмоциями. Когда мне плохо (голодно, тоскливо, одиноко) и я бреду мимо его ресторанчика к себе домой, он просто выскакивает, как черт из табакерки на дорогу и тащит меня внутрь, на кухню. Там мне положено съесть тарелку супа и выкурить его английских сигарет.
 Мы почти не разговариваем при этом, я могу час просто смотреть в стену. Потом его тук-тукер отвезет меня домой и не возьмет денег. Билли никогда не берет денег с постоянных клиентов. А это, на минуточку, с десяток человек. Билли - последний сумасшедший в этом мире.

 Сейчас, допив первый коктейль, я тихонько ною на своем птичьем английском, раскачиваясь на стуле. Билли утешает меня. Он говорит, как говорят только люди с переизбытком воспитания - совершенно не умея повышать голос и укорачивать предложения. Такая речь действует как гипноз: уже на втором стакане я начинаю улыбаться. 
 Когда он показывает мне пантомиму под "Блу мун" и смешно закатывает глаза, трагедия уже не кажется трагедией. Мой невнятный рассказ теряется в веселых криках девчонок с бусами на голове и мальчиков с рисованными цветами на руках. Кажется, они выскочили прямиком из 60-х, чтобы рассеять мою печаль.

 Ночь проходит в коллективных уроках бильярда и игре на не-пойми-откуда-взявшейся волынке. Через час я уже стану ходить по канату на пляже у бара, будет продемонстрировано одно из моих знаменитых танцевальных выступлений на столе, о которых позже сложат легенду Хиккадувы.

Похмельное утро будет омрачено звонками из Германии от рыдающего мужа Габби, который станет обвинять меня в покрывательстве неверной жены. В это же время неверная жена будет слать мне сообщения о том, как она "отлично провела вечер". Я буду мрачно поедать на балконе папайю, которая, говорят, полезна для печени, и невообразимо страдать душой.

Мальчики на работе, куда я приползу к обеду, будут молча носить мне сигареты и воду.