Развлечение

Тогда я все время старался уходить как можно позже, не потому, что делать было нечего, а просто мне нравилось находиться одному в этом помещении. На стенах висели различные изображения знаменитых людей. Их было тринадцать. Знаете, такие, старые и потертые, как будто по ним ходили. Раньше в школах такие висели в кабинетах химии, литературы, математики, физики. Скорее всего, это было из той же серии, но непонятно для чего именно и из каких коллекций составлено. Однако эти были нарисованы маслом. Циолковский, Менделеев, Толстой, Пушкин, Тургенев, Сталин, Ленин – люди прошедших времен, давно мертвые. Висели они здесь, как говорила уборщица, уже очень давно. Все были в массивных рамках и немного наклонены от стены, чтобы пыль не садилась на них. Когда все уходили, свет можно было тушить и оставлять лишь только одну настольную лампу. Она была маленькая и зеленая. Очень похожая на ту, что обычно стояла на картинах с Лениным, где он чего-то писал или делал вид. На лакированной поверхности портретов отражались маленькие блики от лампы, и можно было сидя в кресле ловить на себе их взгляды. Под каким углом не смотришь на них, они все время, все тринадцать, уставились на тебя. Есть даже в искусстве такая вещь – когда рисуешь глаза определенным образом, потом создается впечатление смотрящего на тебя взгляда. Все эти работы были нарисованы одним художником в пятидесятые годы. Почему была именно такая подборка - не знала даже уборщица, которая тут с того момента как их повесили. Но стилистика чувствовалась одна. Особенно ярко выраженные глаза.

Я тушил свет, брал в руки что-то полистать и ждал. Через некоторое время я уже не мог спокойно сидеть. На меня действительно все смотрели. Когда света было много, этого не замечалось. Но чем дальше, тем все невыносимее становилось желание встать и уйти, и когда ты уже был готов, ты понимал что не можешь подняться. Тишина стояла мертвая, дом был очень старый, потолки под четыре метра, стены толстенные, а общая площадь комнаты, метров пятьдесят.

Для меня это была игра. Чем дольше я тут находился, тем больше меня начинал пробирать страх. Лица казались действительно живыми и настоящими. Мурашки начинали пробегать по всему телу. Мне было страшно. Очень страшно. Если задуматься, то в моей жизни ничего страшного и не происходит. Живу себе и живу, зачем – это уже другой вопрос. А тут просто - бэмс - и я не мог пошевелиться. Я сидел в кресле и переводил взгляды с портрета на портрет. Мне было интересно и заманчиво испытывать это чувство. Я не мог встать и уйти, меня просто приковывало к креслу, пока что-то из вне не выводило меня из транса, в который меня вводили портреты. Молодые люди всегда ищут себе какие-то развлечения, кто гоняет на чем-то, кто идет по скользкой дорожке, у меня было это – получить страх.

Обычно это занятие прерывала уборщица, которая приходила убирать, или телефонный звонок одного моего знакомого. Он обычно подъезжал ко мне с работы и звонил с улицы. Потом это заканчивалось распитием пива с иногда просто потрясающими событиями. Но в тот раз он не позвонил и уборщица не пришла.

Все было как обычно, я никуда не торопился, взял новый журнальчик, и, удобно усевшись в кресле, принялся его разглядывать под тусклым светом, периодически бросая взгляды на портреты. Через некоторое время тишина уже не становится тишиной, она начинает давить в голову. Начинаешь слышать, как бьется сердце, слышишь каждое свое дыхание, как будто поскрипывает грудная клетка. Сидишь в центре такой огромной комнаты, с этими лицами и нарастающим страхом. Мне становилось страшно просто пошевелиться, издать какой бы то ни было звук. Казалось, он просто все это разорвет на куски. Все глубже меня вдавливала в кресло непонятная сила и их глаза. Я ведь многое знал об этих людях, что-то читал, что-то слышал. И теперь мозг уже не видел ничего, кроме компании мертвых людей, которые с жадностью изучали меня своими высохшими глазами.

Ужасно холодно. Я не мог отвести глаза, не мог встать, не мог пошевелиться. Животный страх, дикий и древний. Холодный пот, о котором люди уже забывают в нашем мире. А когда сталкиваются, просто теряют над собой контроль. Как хищник смотрит на жертву и она не может пошевелиться. Невозможно даже сдвинуться. Я долго сидел. Волосы шевелились на затылке, пальцы все сильнее сжимали ручки кресла. Во рту я стал ощущать привкус страха.

Я очнулся на следующее утро. Это было суббота. Никто не пришел на работу и я собрал вещи побрел домой полностью разбитым. Придя в понедельник поначалу я не заметил ничего странного и только потом понял, что больше на меня портреты не смотрели. Как бы я не становился – ничего. Их взгляд, каждого из них не смотрел на меня. В какой-то момент мне стало не по себе и только теперь ужас накатил на меня с огромной силой. Отпросившись с работы и сославшись на болезнь я провел дома около недели. Вернуться я не мог. Увольнительная по собственному была оформлена удаленно через курьера и больше я никогда не посещал ни этот дом, ни эту комнату, ни этот город.