Война

- Кто ты? – сказал он, пристально глядя ей в глаза. – Кто?
- Женщина! – взгляд ее горел,  и красивое лицо исказилось яростью.
- Вот и поставила себе диагноз! – он тоже кипел, и слова вылетали, как пули, быстрые, точные и смертельные.
- Диагноз? А каков твой диагноз? Диктатор? Сталин-Гитлер? Расстреляй меня тогда! Чемоданы собирать, или на расстрел вещи не берут?!
- Дуура! - кричал он. – Глупая маленькая женщина! Вспомнила про чемоданы? Так сейчас ты увидишь чемоданы!
   Он бросился по коридору  к спальне, рывком распахнул дверцу шкафа, впечатав ее в стену.
 - Не смей ломать шкаф! – кричала она из кухни. – Он не твой!
 - А тут ничего моего нет! – это была его любимая тема. Мое - твое. Наше – не наше. К чертям собачьим эти разделы имущества!
  «Вещи-чемоданы! – думал он. - Я тебе покажу вещи-чемоданы!». Выхватил с нижней полки спортивную сумку и стал запихивать в нее свою одежду. Сумка оказалась маленькой, много в нее не поместилось, но ему это было неважно, важен был сам процесс и важен был эффект от него.
 - Вот! Вот это – мое! А остальное, - он пнул шкаф, - остальное, твою мать,  ваше!
Застегнул молнию на сумке, схватил и напялил свитер, сунул в карман джинсов телефон, поискал взглядом зарядку и не нашел.
 - Да чтоб тебе! – он был на пределе, нервы кипели, и злость жгла изнутри, адреналин стучал в висках набатом, и ему было плевать, что будет дальше и как.  – Где эта долбаная зарядка?! Куда ты ее снова запихнула?!
  И он бросился переворачивать комнату вверх дном. Полетели книги со стола, плед взвился к потолку, подушки метнулись в угол, захлопали выдвижные полки несчастного шкафа.
 - Не ломай шкаф! – кричала она.
 -  Да пошла ты, - тихо, сквозь зубы рычал он. – Пошло оно все… зае..ло все, гребаная жизнь, гребаная семья, долбаные вещи и эта долбаная зарядка!
 Он встал на колени перед кроватью, сунул голову в пыль и паутину.
  -  Сука, бл.. – тихо, почти про себя, и дальше вслух, громко, чтоб слышно было, - кто ее под  кровать засунул!
 -   Ты! Вчера, когда спать ложились, чтоб не мешала на тумбочке!
 -   Да не трогал я ее! С какого перепою мне ее под кроватью прятать!
 - А кто ж тебя разберет.  Меньше нужно бухать пиво с дружками твоими.
 Голос ее выровнялся, истерические нотки пропали,  она говорила почти спокойно, но его уже было не остановить. 
- Я не бухаю! Мы просто обсуждали работу! У меня что, уже нет права провести вечер с друзьями?!
- Да проводи с ними хоть всю жизнь! Можешь с ними хоть спать, мне все равно! Вам на работе не хватает обсуждений работы?
  - Нет, не хватает! Они мне друзья, понятно? Я имею право проводить с ними время! Я не в тюрьме, понимаешь? Не в каталажке! В браке должна быть  доля свободы, кусок моего личного пространства!
Он вскочил с колен, стоять на паркете в позе молящегося было уже больно.  Запихнул зарядку в боковой карман, дернул молнию, отчего она закрылась, но разошлась позади замочка.
 -  Ааа, китайское дерьмо! – теперь его бесило абсолютно все.
  Сил оставаться в квартире уже не было, он почти бегом выскочил в коридор, схватил ботинки и с усилием воткнул в них ноги. «К чертям шнурки! Все к чертям!» - мысли бились в голове его не находя выхода. Он вскочил на ноги, поднял сумку и забросил рывком на плечо.  Она вышла из кухни и остановилась у порога. Взгляд ее был пустым, она разглядывала узоры на ковре в прихожей. Он не видел самих глаз, но мельком заметил мокрые щеки и расплывающуюся косметику. Губы ее дрожали, она словно хотела что-то сказать,  но не могла. В первый раз он видел  ее такой, слезы бесили, да и она сама бесила, но беззащитность маленькой обиженной девочки уколола прямо в сердце. Он вздохнул и спросил почти спокойным голосом:
-  Ничего не хочешь мне сказать?
Она подняла на него взгляд.  «Так и есть, ревела»- подумал он. Глаза их встретились, молчание все длилось и длилось, пауза бесконечно и мучительно затягивалась, и кто-то должен был что-то сказать, но ему не позволяла гордость, а ей – комок слез в горле. Тишина звенела, как после артобстрела, и тишина была хуже войны, потому что неизвестность всегда пугает. А потом она расслабилась и улыбнулась.
- Ну куда ты пойдешь? – хриплый голос ее дрожал.  - Там же холодно.
- К друзьям пойду. К Сашке например.
 - У Сашки твоего жена, ребенок и однокомнатная квартира. Нужен ты ему, как елка на балконе, которую он второй год выкинуть не может.
- Значит к Олегу. У Олега трехкомнатная, поместимся.
- И все три комнаты завалены шлюхами. Ну иди, хоть потрахаешься.
- Я тебе не изменяю! – он снова взорвался. – И никогда не изменял!
- Зато эсэмэски пишешь девочкам. И в соцсетях во всех, какие только есть.
 - Это мое личное пространство! Понимаешь? Мое, то, куда ты залезть не можешь! Я не лезу к тебе в телефон, я не читаю твою переписку, мне все равно, что ты там пишешь! Вот и ты не лезь! Мое это!
- Тише – тише, двенадцать ночи, разбудишь соседей. Вот они порадуются за нас! – в голосе ее появился сарказм.
- А мне плевать на соседей! И вообще на все плевать!
- И на меня? – он не замечал надежды в ее вопросе, не видел ниточек, которые она протягивала в надежде остановить и вернуть.
- И на тебя! Вообще на все плевать и на тебя в том числе! Катись оно все!..
  Она сделала быстрый шаг вперед и замахнулась для пощечины. Он перехватил руку, глаза его сверкали, там бушевали ураганы, смерчи сносили логические и эмоциональные преграды, и бешенство выплескивалось наружу.
- Не смей, – выдавил он сквозь зубы. – Я за себя не отвечаю. Просто уйди.
  Она с вызовом смотрела ему в глаза. Губы снова дрожали, по щеке медленно сползала слеза. Запястье затекло, он не чувствовал своей силы.
- А то что? Что ты сделаешь? Ты ударишь? Слабую женщину?
- Ты меня на слабо не бери. И вообще, - он отбросил ее руку, потом, как ему показалось, слегка оттолкнул ее, развернулся, щелкнул замком, распахнул дверь, и уже переступая порог, бросил через плечо: - Пошла ты.
  Сбежал вниз по лестнице, выскочил на улицу, в мороз, ветер и снег. Все тело обдало холодом, он запахнул куртку, завернул вокруг шеи  шарф и нахлобучил шапку. Повернулся и, изредка бросая взгляд вверх, на знакомые окна, быстрым шагом пошел в сторону остановки.

  Транспорта не было долго, он стоял, пил из пластикового стаканчика отвратительный кофе, купленный тут же в круглосуточном ларьке для алкашей,  и курил. Первая сигарета ушла за мгновенье, он даже не почувствовал вкуса. Отхлебнул глоток кофе, обжег язык, выругался, одернул руку и облил обжигающей черной жидкостью пальцы. Снова выругался, поставил стаканчик на скамейку, прямо в снег, плевать, что остынет. Замерзающими (блин, надо было взять перчатки) пальцами выудил из кармана джинсов измятую  пачку, выковырял сигарету, схватил зубами. Вспыхнула зажигалка,  дым теплой обманчивой струйкой потек в легкие. Потянулся за стаканчиком, но пальцы не слушались, и тот свалился вниз, на покрытый шелухой от семечек и окурками лед.
- Блин, да что ж такое-то, - ругнулся он и побрел к ларьку за новой порцией.
  Там, при свете одинокой лампочки пересчитал наличность. Было мало, совсем. Разве что на один проезд на такси и еще на пачку сигарет. Ну и если с сигаретами не шиковать, то еще на чашку кофе. «Она была права, - думал он. – Куда мне нахрен переться сейчас? Санька, Олег… еще Васька есть, только спит давно и трубку не возьмет. Ехать к родителям? И там слушать нравоучения, как нужно жить и почему нужно поступать так, как говорят они? Неее, это невыносимо. В другой раз послушаю нотации, к чертям нравоучения в час ночи. В гостиницу? Точно. Как раз на номер до утра хватит. А утром позвоню ребятам – подвезут еще денег, и как-нибудь прорвемся». Он повеселел от этих мыслей, потом пересчитал еще раз наличность и помрачнел. Получалось либо ехать на такси, либо платить за номер. На то и другое никак не хватало, а переться пешком посреди ночи в центр города не хотелось. «Черт, как все запущено, - подумал он. – Чего ж придумать-то?».
  Телефон в кармане дернулся два раза. Эсэмэска. «Твою мать, пальцы же замерзли, как на этой хрени сенсорной ответ набирать в такую погоду» - думал он, но телефон достал.
«Вернись».
И это все? Нифига. Мы гордые. Еле попадая пальцами по мизерным кнопочкам на скользком и холодном экране – в ответ: «Зачем? Не вижу смысла». Сигарету в зубы. Вот теперь пусть подумает и помучается. Две затяжки, три, полсигареты – ответ.
«Ты мне нужен». 
Окей, дорогая. На тебе, получи:
«Я всем нужен. И шлюхам, с которыми сплю».
Затяжка. Вторая. Огонек обжигает ему пальцы, и он выбрасывает окурок в ночь. Ветер продувает одежду насквозь, неимоверно холодно, но в нем еще кипят гнев и гордость. И, наконец, ответ:
«Я знаю, что ты мне не изменяешь. Хватит дурить. Иди домой, я погрею поесть».
Чееерт, как же холодно-то! Притопывая ногами и пританцовывая, набирает:
«Если ты все знаешь, какого устраиваешь скандалы».
Вопросительный знак все никак не набирается, и он отправляет без него.  Достает последнюю сигарету и понимает, что уже не хочется никуда ехать. Не хочется к Саньке, не хочется к Олегу с Васькой, и не хочется в тошнотворную гостиницу. Хочется домой и теплого чаю, и хочется под одеяло и прижаться к теплому телу, и обнять, и сопеть в ее волосы всю ночь.
«Потому что люблю и боюсь потерять. Приходи, я не могу без тебя.»
«О май факинг гад! – он уже не злится, он удивлен. - Мир рухнет если хоть однажды хоть один мужчина поймет эту ненормальную женскую логику» . И эсэмэску в ответ, пока пальцы еще слушаются:
«Так в чем же проблема?»
Бегом к ларьку, дома сигарет нет, и если этот ужас снова начнется – будет туго.
 - Пачку «Честера», - бросает он удивленной и заспанной тетке за стеклом,  - и кофе.
 Ей тепло, у нее там камин, но она все равно укутала необъятный зад огромным серым пуховым платком. Он хватает пачку, зубами срывает полоску из целлофана, дует на руки и, открыв ее, выуживает сигарету. Телефон шевельнулся в кармане, но нужно сначала обмануть организм – он чиркает пару раз зажигалкой, потом прикуривает и только после этого достает мобильник.
«Я боюсь, что ты не сможешь любить меня так же всю жизнь, как любишь сейчас. А без этого мне незачем жить».
  И сразу резко защемило где-то слева,  и скрипнули зубы, и свело челюсти. Захотелось гладить ее волосы и целовать сухими замерзшими губами слезы на ее щеках. И под утро, уже согревшись и почти проснувшись,  куснуть за ушко, ткнуться короткостриженой макушкой в шею и шептать что-то неимоверное глупое.
«Чееерт!!!– думает он. - Я не смогу? Плохо ты меня знаешь. Я все могу, абсолютно, и я докажу это. Не смогу говоришь? Ну что ж,  вызов принят. Иду на ты».
Он отправляет с телефона «Скоро буду» и, подняв сумку, быстрым шагом скрывается в ночи.