Хор. Сон

М. однажды поздно ночью решил прогуляться по кладбищу, которое находилось через дорогу от его дома. Промелькнув мимо соседки, он быстрым шагом вышел из квартиры и тихо закрыл за собо й дверь.
Луна мягко очерчивала сугробы, наваленные у ворот старинного кладбища. Могилы скрывались за искусно сплетенными решетками, поблескивали в свете луны и звали к себе – этим приглушенным лунным блеском. Подле решетки, чуть в стороне восседали два побитых временем каменных льва с равнодушными мордами. Когда-то ворота были там же, где и львы – а теперь львы остались, а ворота переехали, ведь население кладбища возрасло. М. остановился передо львами и погладил правого по щербатой каменной морде. Левый лев одиноко и грустно взирал в темноту, словно ревнуя, но не подавая вида.
М. ступил на аллею, выложенную брусчаткой и пошел – аллея была прямой и никуда не сворачивала. Он хотел просто пройтись по кладбищу туда-сюда, освежить голову, не более. Он уже шел, как вдруг взгляд его невольно остановился на одном из надгробий, располагавшемся близко к аллее. То была могила молодой женщины. Проделав в уме несложные вычисления, М. подсчитал, что прожила она всего 26 лет. У памятника стояла фотография, в темноте казавшаяся черно-белой. С фото смотрела миловидная особа с нежной улыбкой и грустными глазами. «Как жаль, - подумал М., - знакомиться с ней вот так, на кладбище, зимней ночью, когда я – на аллее среди сугробов, а она – под землей, в гробу.» Он не жалел, что женщина умерла – он жалел, что не может познакомиться с нею.
Он шел и шел, иногда он смотрел на луну в небе, иногда – на заснеженные ветви деревьев... И внезапно снова обратил внимание на надгробие, располагавшееся справа от аллеи. И на этот раз захоронена была молодая женщина – всего 24 года прожила она. Фото под памятником, освещавшееся скромной ночной свечею, изображало полноватую улыбающуюся девушку...
...и так он шел дальше, теперь уже целенаправленно читая надписи на могилах и высчитывая возраст в уме. То были все женщины и самой старшей было 40, а самой младшей – 7. В самом конце, под витой оградой кладбища, была яма. М. подумал, что надо спуститься в нее. Он не раздумывая, сгруппировался и прыгнул в мерзлую черную дыру. Но летел недолго. То был подкоп, который вел за ограду. Он даже немного разочаровался в его глубине, но очень быстро забыл об этом. М. вылез с другой стороны и рассеянно уставился на повернутые к нему обратной стороной памятники. Теперь ему не видны были ни имена, ни лица, ни отрезки прожитых лет – только гранитные прямоугольники, словно солдаты, выстроившиеся по обе стороны аллеи, освещенной луной... М. стоял, смотрел, а потом обернулся, чтобы уже идти восвояси и заметил позади себя еще одну яму. По форме и размеру он понял, что это могила. Не отдавая себе отчета зачем, как если бы это происходило во сне, он легко спрыгнул на самое дно, постелил пальто и улегся. Яма была как раз ему по росту. И сверху было видно лишь небо – черное звездное небо. И луну. И так лежал он в свежей могиле за оградой кладбища, лежал и смотрел в небо.
Вероятно, он уснул, если только можно было уснуть морозной лунной ночью в могиле без пальто. М. открыл глаза и сначала не понял, что произошло. Он все так же лежал и смотрел перед собой. И вдруг он понял: хор. Нестройный хор высоких голосов, слегка приглушенный, доносился откуда-то сверху. М. понял, что он должен делать. Словно дирижер, лежа на спине, он стал выполнять движения руками. Будто руководил этим невидимым ему хором. Он дирижировал и странные мысли с каждым движением рук приходили в его голову. Сначала: «Я их убил?» Затем поползли странные мысли, словно обрывки воспоминаний. В одном воспоминании он душил молодую женщину. В другом – бил ногами. В третьем – стрелял в женщину из ружья в упор... Мысли-воспоминания все накатывали и накатывали и невозможным казалось остановить их. Мыслей вскоре сделалось так много, словно весь он состоял из мыслей и не было ни одного места на теле, которое бы не прошила насквозь мысль. Мысль-воспоминание... Тяжелое бремя...
Длилось это всего несколько минут. Но за эти несколько минут М. пережил столько, сколько иные не переживают и за год. И внезапно поток кончился...
Светало... Опустошенный, он, однако, знал, что делать. Шатаясь, он вылез из могилы и пошел в сторону кладбищенского входа. Там, чуть поодаль львов, стоял домик сторожа. М. постучал в дверь. Открыла баба – тучная и мужеподобная. Окинула его взглядом, словно пытаясь узнать. Узнала. Он кивнул ей и, ничего не говоря, поманил за собой. Баба взяла лопату и пошла за ним следом. Так шли они в серых предрассвеных сумерках – он, высокий и худой, с абсолютно прямой спиной – и она, круглая, старая, горбатая... М. подумал, что гораздо лучше смотрелась бы сторожиха на памятнике лет на 30 раньше, но было не до шуток.
Она сама знала, куда они идут. М., не оборачиваясь, легко спрыгнул в разрытую могилу. Теперь уже пальто не стелил – лег так. Баба подошла к краю могилы и посмотрела вниз.
-Давай, Мария, верши правосудие! Вот он я! Это я убил всех твоих дочерей. Я пришел сюда, потому что я виноват перед тобой. Я виноват! Я сам – вина! Мария, прости меня...
Мария поплевала на руки. Более не смотря на него, плюнула в могилу и вдруг с невероятной легкостью, какую не ожидаешь от могильщика зимой, заработала лопатой. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы засыпать яму, в которой лежал М., землей. Засыпав, она еще какое-то время стояла и взирала на плоды своих трудов. Чувство выполненного долга переполняло ее. Но еще сильнее рвала ее сердце скорбь по убитым дочерям... Тихие слезы покатились из глаз Марии и она сама не ожидала их.
Проснулась Мария в слезах. Чувство тревоги пришло к ней из сна. Сердце было не на месте. На часах, мерно тикавших на стене, было около четырех часов утра. Дрожа от рассветной свежести и кутаясь в халат, Мария прокралась в спальню девочек. Малышки спали и ровное их дыхание было чуть слышно в тишине сонной квартиры. Осторожно поцеловав дочек, она пошла на кухню. И еще долго сидела там, одной рукой обхватив лоб, а из другой не выпуская сигарету...

23.01.13