Жертвы педагогики

Большая перемена. По бесконечному, как вокзальный перрон, коридору второго этажа быстро шел молодой учитель музыки Сергей Евсеевич. Свернул за угол, резко затормозил и остановился в позе сеттера, учуявшего перепела.
Перед ним было фойе с множеством растений в кадках, у окна – аквариум. У аквариума – первоклассник Сережка. Закатав рукава рубахи и сунув обе руки в воду чуть не по плечи, он вдумчиво шарил среди аквариумных водорослей.
Сергей Евсеевич постоял на носках с минуту. Наконец, потеряв надежду, что хулиган его заметит и испугается, произнес возмущенно:
- Ты что это делаешь?!
- А вы че ли не видите? Хочу рыбку погладить! – преспокойно отозвался преступник.
Сказано это было таким тоном, будто сам вопрос – крайне нетактичный и глупый: ну кто же не знает, что самое любимое занятие всех детей – гладить рыбок в аквариуме?!
Учитель оторопел. Он не мог понять, притворяется этот бандит или и в самом деле не понимает, что рыбок гладить нельзя. А вдруг он действительно такой… наивный? Маленький же еще.
Что же с ним делать?
- Иди-ка сюда. Поможешь мне! – нашелся учитель.
Сережка с готовностью вынырнул из аквариума, отряхнулся, как кот, и с любопытством уставился на загадочную белую дверь, которую никогда еще не видел открытой.
- Ой, а что это у вас тут, Сергей Евсеич? Можно посмотреть?
- Да, конечно, смотри, мне не жалко. Вот видишь – это труба. А это флейта. А вот металлофон. Гитара…
- Ой, а можно я в трубу дуну?
- Ну, давай, попробуй.
Сережка схватил трубу, прижал мундштук к губам и стал отчаянно дуть. Физиономия у него покраснела, щеки надулись, будто их накачали насосом, глаза выпучились. Но труба упорно молчала.
Наконец, раздался неожиданно громкий звук: такой иногда можно услышать из туалета, когда там кто-нибудь запрется надолго.
- Ух ты! Клево!!
Вдруг сзади раздалось:
- А можно мне тоже дунуть?
Учитель круто обернулся: перед ним была круглая в рыжих веснушках рожица, рот до ушей. Откуда он взялся?
Сергей Евсеевич поморщился: этого он не предусмотрел. Мало ли у кого какая инфекция, а они тут будут слюнявить один мундштук? Да и перемена не бесконечна. Одному дай, другому дай. Нет, так дело не пойдет!
- Нет, ребята, больше никому нельзя. Так и трубу можно сломать! Я только Сережке разрешил, потому что он… еще маленький!
Тут из-за спины учителя снова раздалось:
- А можно мы тоже посмотрим, чего у вас в чулане?
Стоят двое, черненькие, татарчата что ли. А эти откуда? Из воздуха материализовались?
- Ну, смотрите, смотрите, только побыстрее, а то мне некогда.
Мальчишки, отпихивая друг друга, полезли в чуланчик. Проходившие мимо девочки тут же присоединились к ним. Сергей Евсеевич изумленно раскрыл глаза, а потом и рот. Сосчитал детей. Еще раз пересчитал. В первый раз получилось пять. Во второй – семь. Больше он считать не стал.
Почему-то вдруг охрипшим голосом сказал строго:
- Ребята!.. И девочки! Выходите! Мне уходить пора!
Никакой реакции. Ноль внимания, фунт презрения.
- Если вы сейчас же не вылезете, то я вас здесь запру. Понимаете? Мне нужно уходить! Я запру дверь и вы здесь останетесь НАВСЕГДА!!!
Учитель скорчил страшную рожу, набычился. Хотел уже прикрикнуть на этих оболтусов, но тут из чулана донеслось:
- Ой, а вы правда можете в чулане запереть? По-честному? Заприте меня, пожалуйста!
Ну, так и есть: опять Серега! Ну, тезка, блин! Ну, типчик!
- Сережка, да ты что? Подумай, что ты говоришь? Тут же темно и страшно, и дышать нечем. Ну, давай, выходи. Давай, давай! Мне некогда. Понимаешь? Это я просто пошутил.
- Ну, Серге-ей Евсе-еич! Ну, пожа-алуйста! Ну, только на минууточку! Что вам стоит?..
Все прочие детки, человек десять (размножаются они, что ли? – пронеслось в голове Сергея Евсеевича), стояли вокруг и с огромной заинтересованностью ждали, что будет.
Учитель задумался. Разрешить ему – на одну минуточку? А вдруг кто мимо пройдет? Завуч или даже директор? Подумает, что я совсем с ума сбрендил: детей в чуланы запираю. Нет, так не годится!
- Нет, Серега, я же сказал: нельзя! Нельзя – значит, нельзя!
- Ну, пожа-алуйста, ну, Серге-ей Евсееееевич! Ну, хотя бы на полминуточки…
Сережкина смазливая рожица вся перекосилась от страдания, на глазах показались слезы.
Учитель посмотрел на него – и его педагогическая душа дрогнула.
                .   .   .
Минута тянулась бесконечно. Учитель нервно сверлил глазами запертую дверь, поглядывал на часы. Так, пора отпирать. Слава те, Господи!
Дверь открылась. Сережка сидел на опрокинутом ведре, по его лицу плавала таинственная улыбка, глаза блестели.
- Ну как? – почему-то шепотом спросил кто-то из болельщиков.
- Во! Кайфец! – с крайним восхищением выдохнул Сережка, широко раскрыв глаза и выставив вперед большой палец.
- Так! Всё! Ребята!! Расходимся!! Все меня поняли? Быстренько! Ну! Я тороплюсь! Всем понятно? Закрываем! Расходитесь!
Учитель снова повернулся к двери… О, ужас! В чулане, на том самом ведре, уже сидел СЛЕДУЮЩИЙ! По его роже было видно, что он скорее умрет, но из чулана просто так не выйдет.
Сергей Евсеевич хотел на него заорать, но неожиданно для себя спросил тихо и очень вежливо:
- Тебя как зовут?
- Меня-то? Олега… Закрывайте, я уже готов!

Через час по бесконечному, как перрон, коридору второго этажа змеилась чудовищная, никогда нигде и никем не виданная очередь. Хвост ее спускался на лестницу и уходил на первый этаж, оттуда в вестибюль, а из вестибюля – на улицу. В очереди стояли и десятиклассники, и десятиклассницы. Одна парочка даже пыталась, чтобы скоротать ожидание, целоваться, но было тесно и неудобно.
Стояли тихо и смирно. Ждали. Очередь двигалась не так быстро: по одному человеку в минуту.

Уроки давно кончились. В школе почти везде уже потушили свет. Ушли не только ученики и учителя, но и уборщицы. Только окно кабинета директора ярко сияло: Галина Альбертовна работала.
В шесть вечера, устав, она вышла размять кости, а заодно проверить, все ли в порядке в школе, нет ли где задержавшихся детей.
Галина Альбертовна прошла по коридору второго этажа, свернула в маленький закуток… Это еще что такое? Незакрытая дверь подсобки. Странно!
Она подошла, открыла дверь настежь. Но тут же отскочила и даже взвизгнула. В подсобке, на старом перевернутом ведре, сидел человек. Большой, полный, с бородкой. Глаза человека были закрыты, а по лицу блуждала странная блаженная улыбка.
Придя в себя, Галина Альбертовна вопросила:
- Сергей Евсеевич! Вы что тут делаете?
Человек в чуланчике медленно раскрыл глаза. Взгляд у него был такой, будто он только что проснулся и не понимает, куда попал.
Он довольно долго смотрел на директриссу. Наконец, его глаза приобрели осмысленное выражение, он ласково улыбнулся, предупредительно поднялся с ведра и очень вежливо сказал:
- Ах, Галина Альбертовна! Вы тоже хотите?.. Это, я вам скажу, просто кайфец!.. Проходите, пожалуйста!
Он посторонился и приглашающе указал рукой на ведро.
Галина Альбертовна похлопала глазами, подумала и, видимо, решив, что другого выхода нет, хлопнулась в обморок.
                .     .     .
На следующей неделе в местной газете «Красный листок» появилась заметка следующего содержания:
                Жертвы педагогики.
В пятницу, 27 ноября, около 19-00, в больницу скорой медицинской помощи № 1 нашего города были доставлены директор школы № 33 Умнова Галина Альбертовна и учитель той же школы Тюхтин Сергей Евсеевич. Дежурный врач больницы Бармалеев В.В. моментально поставил диагноз – острый психоз. Больные громко бредили, в частности, директор школы, заслуженный учитель и уважаемый в городе педагог почтенных лет, утверждала, что быть запертой в чулане – это кайфово, и так считают абсолютно все. В настоящее время больные проходят курс интенсивной терапии.
Данный пример показывает, насколько вредной является работа наших педагогических работников. Куда же смотрит местная власть? И кто же теперь захочет у нас работать в школах, когда педагогические кадры сплошь и рядом психуют и даже окончательно сходят с ума?
Очевидно, что нам необходима реформа школы. В противном случае все образовательные учреждения придется преобразовать в сумасшедшие дома, а сумасшедшие дома, наоборот, - в педагогические учреждения.
А станет ли от этого лучше – это еще большой вопрос!