Камень. Ножницы. Бумага. Часть 2. Глава 11

Глава 11

Потянулись тоскливые, полные ожидания дни. Я не написала статью о событиях в Египте, и не стала ничего объяснять Глебу. Он наскакивал на меня с расспросами, грозился принять против меня меры, но я молчала, и он, в конце концов, отстал от меня, и только иногда я замечала на себе его недоумевающий взгляд. Мои родственники тоже не могли  понять, что же со мной происходит. Мама попыталась вызвать меня на откровенный разговор, но у нее ничего не вышло. Да и ей было не до меня. Саша назначил день свадьбы, она должна была состояться в Москве, хлопот и забот хватало всем. И обо мне на время забыли. И только бабушка смотрела на меня все понимающими глазами, но вопросов не задавала, за что я была ей благодарна.
Прошла неделя, за ней вторая, третья. Мы отгуляли на Сашиной свадьбе. Его жена, ее звали Наталья, мне очень понравилась. Живая, непосредственная, и в то же время серьезная и деловая, она, похоже, была по уши влюблена в моего брата. Я была рада за них, хоть кто-то из моих близких будет счастлив.
Но вот прошел еще месяц. Пришла весна. Ее уверенная поступь радовала отвыкших за долгую зиму от тепла москвичей, на их лицах наконец-то стали появляться улыбки. Улицы и бульвары украсили клумбы с разноцветными тюльпанами, газоны зеленели свежей травой, а я все ждала, когда же объявится мой любимый. Эта любовь стала для меня наваждением. Я засыпала и просыпалась с мыслями о нем, на улицах я видела его в толпе, бросалась за ним, а потом извинялась перед прохожими, объясняя, что обозналась. Так прошумела весна, и мы дождались лета.
И вот однажды я шла по улице к метро, это был центр города, и обратила  внимание на небольшой храм. Я часто бывала в этом месте, но почему-то думала, что эта старая маленькая церковь, прячущаяся за высокими деревьями,  недействующая, возможно, там был какой-нибудь музей. А сейчас я вдруг увидела священника, который входил в храм, и решительным шагом направилась к нему. Мое отношение к Богу и вере было, наверное, как и у многих моих ровесников, неоднозначным. По правде  говоря, я не считала себя верующим человеком. Нет, я надеялась, что Христос есть, что Он жил на Земле. Как-то теплее становилось на душе от мысли, что Он, будучи  Богом, был еще и человеком, жил среди людей и испытывал те же чувства, что и мы. А познав людские страдания, Он мог лучше понять нас и в трудную минуту прийти на помощь. От этого Его образ становился ближе и понятнее. Однако в храмах я бывала редко, а, находясь там не испытывала тех светлых чувств, о которых говорили другие. На меня угнетающе действовала обстановка, царившая там: обилие темных ликов святых, строго взирающих с высоты своей святости на нас, грешных, полутемные помещения, и даже уходящий ввысь купол не вызывал чувства облегчения. А может, это мои грехи придавливали меня?
 Я вошла в храм и оказалась в маленьком круглом пространстве, полном света и, как ни странно, воздуха. Старенькая прислужница возилась за стойкой, перебирая книги, в дальнем углу молодой священник болтал по мобильнику, а больше в храме никого не было. Я купила свечу и подошла к самой большой иконе с изображением Святителя. Зажгла свечку, поставила ее, и задумалась. Молитв я не знала, поэтому я начала так: «Господи Иисусе Христе, прости мне мои грехи тяжкие! Я, заблудшая раба Твоя, обращаюсь к Тебе только в самые трудные минуты моей жизни. Прости, и помоги, потому что кроме Тебя мне никто не может помочь! – Чем дальше я молилась, тем горячее становилась моя молитва. - Прошу Тебя, Господи, помоги мне хоть раз увидеть моего любимого! Если мне не суждено быть с ним, я смирюсь и постараюсь пережить это. Но я должна увидеться с ним! Эта любовь измучила меня, и если я не увижу его, я сгорю в этом костре полыхающих чувств! Прошу, не оставь без внимания мою просьбу!». Я перекрестилась, и  с чувством облегчения и с надеждой в сердце покинула храм.
Однако время шло, а в моей жизни ничего не менялось, и мои надежды на встречу с любимым стали угасать. «Ну что ж, - думала я, - видно, я, и правда, не заслужила Божью милость, и у Него, несомненно, много других более важных дел, чем моя ничтожная просьба».

Как-то утром, когда я еще спала, просидев полночи в Сети, раздался телефонный звонок. Это был Глеб:
- Хватай свой «тревожный» чемоданчик и бегом в редакцию, - без всяких предисловий скомандовал он.
- Да что случилось? Ты можешь толком объяснить?
- Придешь – узнаешь. Я сказал бегом! – прокричал он в трубку.
«Да вот так прямо и побежала! – разозлилась я. Я вам что, раба на галерах?!» Я приняла  душ, выпила кофе и, схватив свою дорожную сумку, отправилась в издательство.
- Света, - спросила я секретаршу Глеба, - ты знаешь, кто у него?
- Ой, не знаю, Алина, но, походу, важная птица, он прямо рвет и мечет. Я уже два раза кофе приносила.
Глеб, видно, услышав мой голос, выскочил из кабинета, как ошпаренный, что было совсем на него не похоже, и, подскочив ко мне, зашипел:
- Ну, где ты ходишь? Сколько можно тебя ждать?
«Интересно, что же все-таки за «шишка» у него в кабинете, что он так бесится», - улыбнувшись, подумала я.
Я вошла в кабинет вслед за Глебом. У окна спиной ко мне стоял высокий атлетически сложенный мужчина. Сердце тревожно забилось.
- Знакомься! – сказал Глеб, - это наш коллега из лондонского бюро CNN, Виктор Пронский.
Он повернулся, и я увидела его лицо. Он улыбался так светло и радостно, что мое сердце наполнилось надеждой, а глаза…  в его глазах… была любовь! Неужели я дождалась его, и он меня любит? Меня охватили такие сильные чувства, что я, словно окаменев, не могла сдвинуться с места! Он подошел ко мне, осторожно положил мне на плечи руки, и, заглянув в глаза, тихо произнес:
- Здравствуй, Алина!
Глеб, удивленно смотревший на нас, проговорил: - Так вы знакомы? – Он собрал со стола бумаги и ринулся из кабинета, бормоча на ходу: - Я сейчас… Мне нужно…
Я не могла  вымолвить ни слова. Слезы, хлынувшие из моих глаз, перешли в рыдания. Я судорожно всхлипывала, размазывая их по щекам и не сводя с него взгляда.
- What’s  the matter, baby? (В чем дело, детка?) - Перешел он на английский, доставая из кармана платок и вытирая им мое лицо. Злость охватила меня.
- Какая я тебе бейби, чертов иностранец! - Я заколотила кулачками по его широкой груди. – Где ты пропадал так долго?
Я прижалась к нему, обхватив его за шею, и заревела белугой. Он облегченно рассмеялся:
- Слава Богу! Я так боялся, что ты забыла меня!
Дверь приоткрылась, и, выглянуло растерянное лицо Глеба.
- Да входи уже, хватит скрываться, - засмеялась я, вытирая слезы.
- Ну, вот и хорошо, - довольно сказал он, подходя к нам.
- Не поняла, что хорошо, - подозревая подвох, спросила я.
- Машина готова, стоит у подъезда, водитель уже ждет вас, так что можете отправляться.
Я перевела взгляд на Виктора.
- Благодарю, вас, Глеб, - сказал он, пожав ему руку.  Он повернулся ко мне, - Я все объясню тебе, пойдем, - он подхватил мою сумку, и, взяв меня под руку, повел из кабинета.

- И куда же мы едем? – первым делом спросила я Виктора, когда он усадил меня в машину.
Он кивнул на водителя, и сказал по-английски:
- Я не хочу, чтобы нас слышали чужие уши, так что перейдем на мой язык.
Я бросила взгляд на водителя. Его звали Роман, я немного знала этого смазливого парня, ловеласа и неисправимого сплетника, все свободное время болтающего с нашими девицами. Досужих пересудов мне все равно не избежать, да я их никогда и не боялась, но и поставлять новую информацию любителям почесать языки я не собиралась. Поэтому я спросила по-английски:
- Ты можешь мне все объяснить? Я ничего не понимаю.
- Для этого я должен тебе немного рассказать о себе.
«Да уж давно пора, - подумала я. - Вот только к чему мне готовиться, к хорошему или плохому? Но мне, собственно, все равно, я готова услышать все что угодно». Я припала к нему, не обращая внимания на любопытный взгляд Романа, и приготовилась слушать.
- Я тебе говорил, что мои предки родом из России. Моя прабабушка - княжеского рода, впрочем, как и мой дед. Родители прабабушки жили в Петербурге, а еще у них было большое имение недалеко от столицы. Во время революции они эмигрировали, сначала в Париж, потом переехали в Лондон, потому что там у них были родственники. – Он вздохнул, - моя прабабушка была замечательной женщиной. Она очень любила Россию, и очень тосковала о ней, когда ее увезли, ей было семнадцать лет. Это она привила любовь к вашей, - он поправился, - нашей стране не только своей дочери, но и мне. Да-да, не удивляйся, она прожила долгую жизнь и умерла в девяносто два года. У нас в роду все долгожители, надеюсь, и я проживу не меньше. – Он засмеялся.
«Как интересно! - подумала я. - Мои предки по маминой линии тоже долго живут, прабабушка Мария, несмотря на свою трудную судьбу, умерла в девяносто четыре года. Да и бабушке уже перевалило за восемьдесят пять».
- А сколько тебе лет? - беззаботно спросила я.
- Тридцать пять, - быстро ответил он, а потом рассмеялся, - ах ты, хитрюга!
- Ну, ты же не девушка, чтобы скрывать свой возраст, - резонно заметила я, а потом спохватилась, - так куда же мы все-таки едем?
- В Бакшу!
- Куда???  - Я в ужасе отпрянула от него. - Так ты… - слова застряли у меня в горле, - ты приехал не ко мне? И почему в Бакшу?
- Так я и знал, - вздохнул он. – Успокойся, пожалуйста, - он ласково обнял меня и притянул к себе. – Не хотел тебе рассказывать раньше времени, но видно придется. – Понимаешь, моя бабушка … она вырастила меня. – Он помолчал, опустив голову. – Моя мать – англичанка, знатная дама, все свое время она посвящает светской жизни. Допускаю, что она любит меня, я ведь ее единственный ребенок, но… в детстве я очень редко видел ее, моим воспитанием занимались отец и бабушка. Отец умер, когда мне было двенадцать лет, через год мать вышла замуж за очень богатого человека, пэра Англии, и ей совсем стало не до меня. Я переехал жить к бабушке, - он помедлил, - ей я обязан всем хорошим, что есть во мне. Но еще больше я обязан прабабушке.  Она научила меня русскому языку, привила любовь к России и ее культуре. – Он вздохнул, - теперь ты понимаешь, что они значат для меня. Так вот, три года назад мы с бабушкой были в России, в Петербурге. - Он оживился. – Мне очень понравился этот город, знаешь, я много ездил по миру, но, если бы меня спросили, где я хотел бы жить, я бы остановил свой выбор именно на этом городе. – Он весело рассмеялся, - а может, это просто зов крови?
- Ты говорил о бабушке, - напомнила я.
- Да, она была в восторге от поездки, но ее мать все время вспоминала большое русское село, где она часто гостила у родственников, и бабушка очень хотела побывать там, но в тот раз у нас не получилось.
« И очень хорошо!», - подумала я, а вслух спросила: - Почему же ты сейчас не взял ее с собой?
- Она сильно ослабла в последнее время, боюсь это серьезно. Поэтому, как ты понимаешь, я должен выполнить ее просьбу и побывать в этом селе. Не знаю, чем уж оно им приглянулось, - улыбаясь, добавил он.  – Но поверь, главное для меня – это ты! Я нашел тебя, а когда попросил Глеба, чтобы ты  сопровождала меня в поездке, с удивлением узнал, что твои предки родом из этого села. Алина, прошу тебя, не отводи взгляд. Мне так нравятся твои глаза! Когда я впервые увидел тебя, эти волшебные глаза, которые  соперничали по блеску с изумрудами в твоих ушах и на шее, и были такими непокорными, очаровали меня, навсегда! Я грезил ими все долгие месяцы, пока, наконец, снова не увидел тебя…, чтобы в очередной раз потерять.
Он задумался, на лицо набежала тень, а складка на лбу стала еще глубже.
«Как странно он говорит! – думала я. - Какой непривычный, несовременный язык! Да, но ведь русскому его учила прабабушка, а она была воспитана на  русской классике и поэтах Серебряного века. Но как мне нравятся эти чарующие, ласкающие слух слова. Может, о любви именно так и нужно говорить? Вот и я заговорила на том же языке», - усмехнулась я. Но тут другая мысль омрачила меня:
- Как долго ты пробудешь здесь? – с замирающим от недоброго предчувствия сердцем, спросила я.
Он нахмурился: «Я улетаю завтра в полдень, но поверь мне, - он развернулся ко мне всем корпусом, и горячо продолжал: - Я скоро вернусь, верь мне, любимая!
Я взяла его большую сильную руку и прижалась к ней щекой.
- Как долго я ждала тебя! -  вздохнула я. – Что ж, подожду еще.

Мы проговорили всю дорогу, и я очнулась только, когда машина свернула с трассы и запрыгала по ухабам проселочной дороги. Я подумала, что мне нужно подготовить моего любимого к тому, что он сейчас увидит.
- Витя, - начала я, - боюсь, что тебя разочарует это село. Понимаешь…
- Алина, можешь не продолжать, я слежу за вашей периодикой и дискуссиями в Интернете. Поэтому я в курсе ваших проблем в сельском хозяйстве.
«Да, но ты не видел этого воочию, - с горечью подумала я. - Ну, что ж предоставим тебе такую возможность. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».
Я попросила Романа остановить машину у здания администрации. Мы прошли мимо него к зарослям густого терновника и каких-то молодых деревьев, обошли их стороной, и вышли на открытое пространство.
- Вот здесь был большой барский, как его до сих пор называют, парк, за ним - сад, - сказала я. - Некоторые усадебные постройки дожили до наших дней, и в них размещаются разные учреждения. От парка осталась только аллея голубых елей слева от нас.
С правой стороны в соснах, сверкающих на солнце медовой корой, виднелось старое двухэтажное здание. Недалеко от него сиял купол нового храма. Вдали перед нами местность шла под уклон, там как говорил мне Денис, раньше были каскады прудов. А дальше она поднималась, и виднелась кромка могучего, простирающегося на весь горизонт леса. Этот среднерусский пейзаж был прост и незатейлив, как и голубое, словно выцветшее небо с белыми перистыми облачками, проплывающими над нашей головой, но в этом и была его прелесть. Я представила, как красиво было здесь раньше, и поняла, почему прабабушка Виктора всю жизнь вспоминала это место.
Виктор задумчиво оглядывал окрестности, а потом вдруг тихо произнес:
И вьются облака нависшей вереницей
Над белой церковью и белою больницей.
Я вздрогнула.
- Откуда ты знаешь эти стихи?
- Их написал мой родственник, поэт, который жил здесь в детстве у своего деда в начале прошлого века. – Он повернулся ко мне и неожиданно спросил: - Где-то здесь недалеко было еще одно имение, где хранились архивы Бориса Мансурова. Он был управляющим делами Палестинского комитета. Этот комитет занимался подбором участков в Иерусалиме, для приобретения их в вечную российскую собственность. Он работал под эгидой великого князя Константина. Ты что-нибудь знаешь об этом?
- Я слышала о Мансурове и его архивах. У него еще была большая коллекция. Но от этой усадьбы не осталось и следа, как и от усадебной деревни. А архивы и коллекция, которые относятся к его поездкам в Палестину и Ближний Восток, хранятся в районном музее, но я там не была. Говорят, что там есть несколько портретов из Бакшинской усадьбы, и на одном из них, предположительно, изображен сам Мансуров.
- А далеко до этого города? – спросил Витя, а потом разочарованно добавил, - Все равно мы туда сегодня не успеем. Ладно, отложим до следующего раза. Мне обязательно надо увидеть эти документы. А где твое родовое гнездо, оно не сохранилось? – заинтересованно спросил он.
Я улыбнулась. - Ну что ж, поехали.
Что-то неуловимо изменилось в облике знакомой мне улицы, по которой мы ехали, сначала я не поняла, что именно. Но, приглядевшись, увидела, что заборы в некоторых усадьбах отремонтированы, кое-где дома сверкали новой кровлей. Даже старый колодец с «журавлем» напротив нашего дома украшал новый сруб. Неужели что-то стало меняться к лучшему?
Баба Аня возилась на огороде. Я пошла к ней, пока Витя с интересом оглядывал округу, надо было предупредить ее о появлении в моей жизни Виктора.
- Алинка,- заулыбалась она. - Как я рада, что ты приехала! А кто это там во дворе? – она взглянула на меня и, кажется, все сразу поняла.  -  Значит, забыла Дениса, - грустно произнесла она. - И-их, а он-то как любил тебя! – она укоризненно покачала головой, потом вздохнула. – Ну да ладно, что ж теперь поделаешь. Ты уж прости меня, старую дуру, Денис был мне как сын. Его нет, а ты молодая, тебе нужно дальше жить. Пойдем уж, познакомишь меня со своим женихом.
Она направилась к дому, подошла к Вите и, строго взглянув на него исподлобья, протянула ему узкую ладошку. 
- Анна Петровна, - поджав губы, сказала она.
Виктор ласково посмотрел на нее, бережно взял ее сухую натруженную ладонь в свои руки и поцеловал. Баба Аня смутилась, но виду не подала.
- Меня зовут Виктор, - сказал он. – А вы родственница Алины?
- Никакая я ей не родня, - пробормотала она, - но люблю ее как родную, так что не думай ее обижать, чужестранец.
Как она догадалась, что перед ней иностранец, я не поняла до сих пор.
- Пойдемте в избу, что на дворе-то торчать, - пробурчала баба Аня, и мы пошли за ней в дом.
В комнате было светло и чисто, на недавно вымытых полах лежали солнечные блики, на столе стоял букет полевых ромашек, а в открытое окно заглядывала ветка клена, сквозь которую пробивались лучи  солнца. Пока Виктор с интересом  рассматривал русскую печь, обходя ее со всех сторон, я достала гостинцы для бабы Ани. 
- А мне вас и угостить нечем, - смущенно проговорила она, - не варила я сегодня ничего, но я сейчас… - засуетилась она.
- Ничего не нужно, не беспокойтесь, - успокоила я старушку, - мы ненадолго, только посмотреть дом.
- Сколько же лет этому дому? – удивленно спросил Виктор.
- Да уж скоро сто будет. А когда свадьбу-то играть будете? – простодушно выдала она.
- А вот это мы сейчас и узнаем, - улыбнулся Виктор. – Как раз подходящее время и место тоже.
Он встал передо мной на одно колено, достал из кармана кольцо и, не сводя с меня глаз, произнес:
- Алина, я люблю тебя! Ты согласна стать моей женой? Обещаю, что буду предан тебе до конца своей жизни! - Он протянул мне кольцо.
Я молчала, задумавшись. Вот сейчас, наконец, исполнилось мое заветное желание, любимый человек, которого я так долго искала и ждала, сделал мне предложение. Готова ли я принять его? Ведь он знатного рода, он из чужой страны! А я? Смогу ли я полноправно войти в его семью? Понять и принять их образ жизни с моим непокорным характером будет совсем нелегко. И как он отнесется к моим родным? Что если наступит миг, когда он напомнит мне о разнице в нашем происхождении, или… хуже того, не скажет ни слова, но я прочту в его глазах немой укор или даже…презрение? «Вот и тебя, дитя двадцать первого века, накрыл пресловутый мезальянс, – мысленно усмехнулась я. Хорошо хоть, что благодаря дяде у тебя есть состояние, и ты не будешь зависеть от мужа». Вовремя я вспомнила дядю, все сразу стало на свои места. Я посмотрела на любимого и увидела в его глазах тревогу и боль.
- Я, кажется, знаю, о чем ты думаешь, - сказал он.-  Мое происхождение и знатность моего рода не принесли мне ни любви, ни счастья. Неужели ты думаешь, что я променяю тепло любви и преданность на пустоту титулов и званий? Да и время сейчас другое.
Я взяла его за руку, и, улыбнувшись, громко сказала: - Да! Я согласна!
Он надел на мой палец кольцо, подхватил меня на руки, и закружил по комнате. Эмоции захлестывали нас обоих, и мы не могли выговорить ни одного связного слова. Баба Аня подошла к иконам, сняла одну из них и изрекла:
- Алина, я хоть и не твоя мать, но это дом твоих предков, поэтому я хочу тебя благословить. Она перекрестила нас с Виктором иконой и  торжественно произнесла: - Любите и берегите друг друга и… побольше вам деток!
 Моя милая старушка вытерла слезы краем платка и вышла из комнаты. Когда она вернулась, я, увлеченная разговором со своим любимым, не сразу заметила у нее в руках какой-то предмет, завернутый в ткань. Она положила его на стол, развернула и позвала меня.
- Алина, ты искала какие-то ножницы?
Я оторвалась от Виктора и подошла к ней. На столе, на куске плотной ткани лежали небольшие, почерневшие от времени ножницы. Я взяла их в руки и щелкнула лезвиями. Старинная вещь оказалась в рабочем состоянии. У основания лезвий я заметила какие-то выдавленные знаки. Я стала их рассматривать. Виктор заглянул мне через плечо, а потом вдруг хрипло произнес:
- Можно мне посмотреть?
Он поднес ножницы к глазам, лицо его побледнело.
- Откуда они у тебя? 
- Эти ножницы принадлежат нашему роду, их передавали у нас из поколения в поколение, не знаю, как память или реликвию. Но во время войны они пропали, и я их разыскивала. Баба Аня, а где вы их нашли?
- Да не нашла я их, - откликнулась старушка. – Мне их недавно принесла одна бабенка с нашей улицы. Про эти ножницы уже все село знает. Она сказала, что украла их у Лизы, когда помогала им собирать вещи перед переездом в райцентр. Все болтают, что эти ножницы заколдованные, и приносят любовь. Вот бабы и помешались на них. Но только не помогли они никому, вот она и решила их вернуть, - она опустила голову, - когда с Денисом беда приключилась.
Я молчала. Неужели все это мне не снится, и этот последний артефакт, который я так долго искала, нашелся именно сейчас!
Виктор, продолжая внимательно разглядывать ножницы, тихо сказал:
- Они принадлежат нашему роду. Видишь эти знаки? Это наше родовое клеймо, у нас сохранилось несколько вещей с ним. – Он замолчал, пораженный какой-то мыслью. – Так, значит, она это имела в виду? – пробормотал он.
Я ничего не понимала. Он взял меня за плечи, и, глядя мне прямо в глаза, произнес:
- Когда я уезжал сюда, бабушка сказала мне, что в России я найду девушку, которая станет моей женой, и она будет нашего рода. Я еще подумал тогда, что, видно, у старушки совсем плохо со здоровьем, ну, ты понимаешь, что я имею в виду. А, оказывается, она была права. – Он опять задумался.
До меня стал доходить смысл его слов.
- Так ты… - пробормотала я.
- Я прапра…внук того князя, который влюбился в твою прапра…бабку. Эту историю у нас передавали из поколения в поколение, правда, шепотом. И однажды я, маленький мальчик, подслушал, как прабабушка рассказывала ее своей дочери. Тот бедный князь, которого звали Кирилл, так и не разлюбил свою крестьянку. Он нарисовал ее портрет, и, когда он умер, портрет нашли у него под подушкой. Говорили, что та синеглазая девушка была очень красива.
«Вот так история!  - думала я. - Кому расскажешь – не поверит, поэтому лучше уж ничего не говорить. Правда, от родных это все равно не скроешь. Ну и бабушки у нас!»
Мы попрощались с бабой Аней и отправились дальше. Мне нужно было повидаться со Степаном Ильичом, да и хотелось показать Вите, что не все в этом селе так плохо, есть и перемены к лучшему.