Камень. Ножницы. Бумага. Часть 2. Глава 5

Глава 5

Я вбежала в подъезд своего дома, у меня было только одно желание – поскорее принять горячую ванну и оказаться в постели! Но меня окликнула консьержка Вера Ивановна – могучая женщина семидесяти лет с руками боксера и зычным голосом. В советские годы она работала контролером на проходной какого-то оборонного завода, поэтому в нашем подъезде мимо нее не мог не то что пройти, а даже проползти ни один чужак. Она знала не только фамилии и имена всех жильцов, но была в курсе всех их семейных событий.
- Алина, - услышала я, вздрогнув от неожиданности, ее громовой голос. – К тебе тут твой приходил, я ему сказала, что ты уехала, а он молча прошел к почтовым ящикам и опустил туда письмо. Сурьезный такой.
Я подбежала к ящику, открыла его дрожащими руками и, вытащив письмо, бросилась к лифту.
- К тебе мама пришла, - крикнула мне вдогонку Вера Ивановна.
Забежав в квартиру, я швырнула на пол сумку и, сев в прихожей на пуфик долго смотрела на  конверт, не решаясь открыть. Потом одним движением разорвала его. В нем я нашла всего один листок. Вот что там было:
Алина!
Прости, что пишу тебе вместо того, чтобы встретиться и поговорить лично. Обстоятельства складываются так, что я должен срочно уехать из страны, навсегда.  Не ищи меня и не проклинай. Просто прими, что мы не можем быть вместе. И в этом нет ни моей, ни твоей вины. Я старый вояка с израненной душой. Что я могу тебе дать? Помнишь, я рассказывал тебе о моей первой и единственной любви? Так вот, я понял, что ни одна женщина не сможет мне заменить ее. Прости меня и забудь. Ты еще будешь счастлива!
Прощай,
Алексей.

Из кухни, вытирая фартуком руки, вышла мама.
- Приехала? – ласково произнесла она. – А я и не слышала.
Не отвечая, на ватных ногах, я прошла в комнату и рухнула на постель. Письмо плавно спланировало из моих рук на пол. Мама подобрала его, и, пробежав глазами текст, пошла на кухню. Через минуту она появилась со стаканом в руках.
- Выпей, это поможет, - тихо сказала она, поднося к моим губам какую-то пахучую дрянь.
- Мама, я прошу, уйди, оставь меня, оставьте меня все в покое,  - закричала я. – Могу я остаться одна?
Мама тихонько вздохнула и вышла, через пару минут я услышала звук закрывающейся двери, и дала, наконец, волю слезам.
Утром следующего дня, я еле встала после бессонной ночи, в голове было пусто. Подойдя к зеркалу, даже не среагировала, увидев в нем свое опухшее лицо и красные, как у кролика глаза. Ну и пусть, все равно я никому не нужна, злорадно подумала сама о себе, и предательские слезы тут же опять подступили к глазам. Я долго стояла под прохладными струями душа, пока, наконец, не почувствовала облегчение. Ну что же, жизнь продолжается, хотя бы и без любви. Видно, мне не суждено быть любимой. И тут меня осенило! Ножницы! Как же я могла забыть о них! Как утопающий хватается за соломинку, так и я ухватилась за спасительные ножницы, вернее, за факт их отсутствия. Где же мне их все-таки искать?
Вечером мы опять собрались у бабушки. Саша, только что приехавший из Германии, был хмур и задумчив. Дядя был совсем плох. Пока решались вопросы о наследстве, он еще держался. Он сам предложил брату оформить дарственные на имение и адвокатскую контору, соответственно на меня и брата.  – Так у вас будет меньше хлопот, - решил барон. Опустив голову и барабаня пальцами по столу, Саша произнес, тяжело вздохнув: - Он очень похож на деда, очень. - Бабушка молчала. Тогда я решила разрядить обстановку.
- Бабуля, ты все-таки постарайся вспомнить, было ли у вас что-то интересное, связанное с ножницами?
- Ну ладно, я пойду, - поднимаясь, недовольно буркнул брат, - мне некогда сказки слушать.
Бабушка задумалась.
- Знаешь, я сегодня ночью не спала, все перебирала свою жизнь, - она протяжно вздохнула, - и вдруг вспомнила, что у нас были одни очень интересные ножницы. Небольшие, черные, и очень старые. На них были выдавлены какие-то непонятные знаки. Мать нам, детям, эти ножницы не давала, но однажды, когда я работала в швейной мастерской, мои ножницы сломались. Шла война, мы шили солдатские шинели, и матери пришлось мне их дать, пока мне не выписали новые.
- Ну и где же они? – заволновалась я.
Бабушка развела руками.
- Не знаю, они куда-то пропали, может быть, их украли. Помню, мать очень ругала меня.
Я только тяжело вздохнула.
 Выйдя из дома, я побрела к метро. Летний вечер опустился на город, нагретый  за день асфальт, отдавал свое тепло. К привычному запаху бензина и выхлопных газов примешивался запах пыльной листвы деревьев и кустарников. Я старалась не замечать влюбленные парочки, тут и там встречающиеся на моем пути. Нужно заняться делом, нельзя раскисать, как заклинание повторяла я про себя. Придя домой, я села писать статью о Димке. Вот у кого нужно учиться мужеству и любви к жизни!

Пока статья готовилась в печать, я решила не терять зря времени. У меня был один старый знакомый – довольно известный в среде московского бомонда  скульптор Аристарх Разгуляев. Подозреваю, что это замечательное имечко он придумал себе сам. Я позвонила ему в надежде, что он в Москве, а не где-нибудь на Бали или Мальдивах.
- На проводе, - услышала  примечательный фальцет.
- Арик, это Алина, ну помнишь…
- Конечно, помню, душа моя, - промурлыкал он. -  Вот как раз думал пригласить тебя на мою выставку, ты в курсе, что я скоро выставляюсь?
- Да вся Москва только и говорит о твоей выставке, - горячо заверила я его, и, представив, как он, раздуваясь от гордости, выпячивает свою цыплячью грудку, чуть не прыснула в трубку. – У меня к тебе просьба – есть один замечательный пацан, совсем еще мальчик, но очень способный…
- Хочешь, чтобы я ему покровительствовал, - напыщенно произнес он. Что ж, я  люблю способных мальчиков.
- Этот мальчик – инвалид, - выкрикнула я в трубку, - и если ты ему поможешь, то я в долгу не останусь, ты меня знаешь. Я привезу тебе его работы.
- Окей, так бы сразу и сказала, - недовольно пробурчал он. – Подгребай прямо сейчас, а то я потом буду занят. И запомни – с тебя статья о моих гениальных работах.
- Будет тебе статья, - устало произнесла я, и пошла, собирать Димкины игрушки.
В небольшой студии Аристарха, заставленной бюстами, заготовками и заваленной всяким хламом было полутемно. Темные плотные шторы были опущены. Аристарх, одетый в цветастый шелковый туркменский халат и турецкую полосатую феску, встретил меня с распростертыми объятиями. Маленькое личико с нафабренными усиками-щеточкой сияло улыбкой.
- Дай-ка клюну тебя в щечку, - проворковал он,- ах, как сладко ты пахнешь, душа моя. Диор, Живанши? – тут же сменив тон на деловой, произнес он.
-Диор, Диор, - засмеялась я. 
Он схватил своей цепкой лапкой мою руку в локте, и повел меня к окну. Раздвинув шторы, стал внимательно разглядывать работы Димки, потом задумчиво произнес:
- Что ж у мальчика и, правда, талант, яркий, самобытный. У тебя чутье на таланты, - польстил он мне.– И что же ты от меня хочешь?
- Понимаешь, его нужно вытащить из той дыры, где он живет. Кроме таланта у него еще бойцовский характер, но живут они вдвоем со старым дедом, у мальчишки даже инвалидного кресла нет.
Аристарх вопросительно посмотрел на меня.
- И-и? – протянул он, приподняв бровь. – Ты хочешь, чтобы я купил ему кресло?
- Кресло мы ему раздобудем сами. – Я заколебалась. – Ты можешь взять его работы на выставку? - Арик, всего один маленький стенд, - я умоляюще посмотрела на него. - Понимаешь, к нему нужно привлечь внимание нужных людей Мне самой пока что не под силу перетащить его сюда. Я уже написала о нем статью, но этого, как ты понимаешь, мало.
- Ты знаешь, сколько мне стоит арендовать один зал? – тихо спросил он меня.
- Я заплачу, я все уплачу, - принялась я уверять его. – И потом, ты можешь назвать его своим учеником.
Он задумался.
- Ну ладно, что с тобой сделаешь. Только  наш уговор остается в силе – ты пишешь хвалебную статью о моих работах.
Он опять подхватил меня под локоток, и повел смотреть свои работы.

С Аристархом все было улажено. Выставка должна была открыться через месяц. Я развила бурную деятельность. Прежде всего, я открыла расчётный счет на Никанора Федосеевича, указав его номер и дату выставки в своей статье. Номер журнала уже должен был вот-вот выйти. Юрий Сергеевич обещал достать  инвалидное кресло в ближайшее время, он же вызвался доставить Димку с дедом в Москву. Загвоздка была в одном: нужна была квартира для них. Но тут подключились Арсений Петрович и мама. Арсений Петрович был готов предоставить на время свою квартиру для благого дела, Мама пригласила его пожить у себя. Я ликовала. Все складывалось самым замечательным образом. Может, это подтолкнет их к совместной жизни, и таким образом удастся убить сразу двух зайцев?
Зря я так радовалась, вечером раздался звонок из Германии, звонила Луиза. Прерывающимся от волнения голосом она сообщила мне, что дядя скончался, похороны  через три дня.

Похороны  барона были назначены на двенадцать часов. К этому времени в маленькой капелле на городском кладбище собралось много народа. Мы с Сашей не ожидали такого наплыва. Люди все шли и шли, многие приехали из Дрездена. Дядя, оказывается, был очень известным человеком. К нам подходили совершенно незнакомые люди, пожимая руки, выражали  свои соболезнования. Пастор прочитал молитву, потом долго и нудно рассказывал биографию барона. Сидящая рядом со мной в широкополой шляпе и вуали Луиза, не сдержалась. Я видела, как она тихонько всхлипнула, украдкой вытирая слезы. Плакать на похоронах у немцев не принято, покойный должен отойти в иной мир спокойно. Когда гроб опускали в могилу, я не выдержала и разрыдалась, вспомнив, как добр был ко мне дядя. В нашей маленькой семье не хватало мужчин. Отец жил далеко, виделись мы с ним крайне редко, а брат был постоянно занят. Саша подошел ко мне и обнял, лицо его побледнело. Нам поднесли ведерко с песком и совочком, я бросила горсть песка и розу из стоящего рядом ведра с цветами.
- Прощай, дядя, пусть земля тебе будет пухом, - тихо произнесла я, - а я тебя буду помнить.
 К нам стали снова подходить, говорить ободряющие слова, Луиза приглашала всех помянуть покойного. Потом все вдруг повернулись и пошли к выходу. Я недоуменно взглянула на Луизу, могила осталась не засыпанной. Луиза  взяла меня под руку:
- Здесь все сделают без нас, - спокойно сказала она. – Мы придем сюда позже и все посмотрим.
После поминок, совершенно не похожих на наши, где не было никакого спиртного, только кофе и выпечка, я поднялась к себе в комнату, и, упав на постель, уснула, и проспала до самого утра. Слишком много было волнений для одного дня.
Ветер шумел в кронах деревьев, свинцовые облака неслись по низкому небу, когда мы с Луизой сиротливо стояли у могилы дяди. Сзади переминался с ноги на ногу Ганс. Могила была тщательно оформлена и обложена венками и цветами. Все было сделано с немецкой аккуратностью. Саша утром улетел, а я должна была задержаться, во второй половине дня должен был приехать Томас Шнитке, вести переговоры о продаже имения.
Поздно вечером я сидела в кабинете барона и разбирала его архив. Шнитке так и не соизволил прибыть. Луиза сказала, что за день до смерти дядя получил какое-то письмо, которое его очень расстроило. Письмо принес ему Ганс, так что ей было неизвестно от кого оно. Ганса в доме не было, он ушел в город, думаю в бар, смерть барона выбила из колеи его старого слугу. Я выдвигала ящики  стола, вороша бумаги, ничего особенного там не было. Осмотрела стол - пусто, мой взгляд упал на чернильный прибор. Я схватила его и, открыв крышку чернильницы, заглянула туда. На дне ее лежал маленький золотистый ключик. Я повертела его в руках. Что он должен открыть и почему дядя ничего мне не сказал о нем. Погоди, погоди, ведь за этими печальными событиями  я совсем забыла просмотреть свою электронную почту. Я схватилась за телефон, так и есть – письмо от дяди! Но оно было  совсем коротким: «Алина! Опасайся…» И все. Похоже, дяде стало плохо и он не смог дописать письмо. Кого я должна опасаться? Ах, дядя, дядя, кто же ускорил твою смерть? Я заглянула под стол – ничего, вдруг я заметила, что прямо под крышкой стола есть небольшой узкий ящичек с маленьким отверстием посредине. Я схватила ключик, вставила его в отверстие и повернула. В ящике лежал конверт! Дрожащими руками я вытащила письмо, развернула, и начала лихорадочно читать:
Любимый мой, единственный!
Когда ты будешь читать это письмо, меня уже не будет в живых, я попросила своего поверенного отправить это письмо сразу после моей смерти. Знай, что всю жизнь я любила только тебя одного. В тот день, когда нас с тобой разлучили, я была сама не своя от горя, и сгоряча дала согласие на брак с человеком, который уже давно добивался меня. Тогда мне было все равно, что будет со мной. Вот только я совершенно не знала своего мужа. Более жестокого и неуравновешенного человека я не встречала. Кроме того, он пил, и, когда напивался, превращался в дикого зверя. Он узнал о нас с тобой и ужасно ревновал меня. В один из дней, когда он в очередной раз напился и стал донимать меня подозрениями, я в запальчивости выкрикнула ему в лицо, что любила и люблю только тебя одного. Он жестоко избил меня. Уйти мне было некуда.  К родителям, ты знаешь, я вернуться не могла. А вскоре я забеременела от этого животного, и решила, что теперь мне есть ради кого жить. Но он продолжал избивать меня, когда напивался, и ребенок у меня родился недоношенным. Мой сын стал единственной отрадой в моей жизни, на мужа я теперь не обращала внимания, я только молила Бога, чтобы он избавил меня от него. И вскоре Бог услышал мои молитвы и прибрал его. Мой муж, несмотря на его характер, оказывается, был удачливым дельцом. Он знал, кому из местного начальства и как угодить, так что  они уже не могли обходиться без него. Не знаю, какие махинации они проворачивали, но муж стал богатым человеком, и когда он умер, я с  удивлением узнала, что мы наследники огромного состояния. Все было бы хорошо, вот только я все чаще замечала, что мой сын - моя надежда и опора – начинает все больше походить на своего отца. Он получил хорошее образование, у него были деньги и свой бизнес, и все-таки он все чаще пил, а напившись, становился  неуправляемым, как отец. Больше того, он каким-то образом узнал о тебе и решил, что ты его настоящий отец. Я пыталась вразумить его, но он ничего не хотел слышать. Он решил мстить тебе за то, что ты, якобы, от нас отказался. Ульрих, дорогой, я боюсь за него и за тебя тоже. И я умоляю тебя: ради нашей любви (а я знаю, что ты любил меня) не оставляй его! Помоги моему сыну! Ему нужно лечиться. Он сменил свое имя, чтобы ты не узнал его. Его зовут... 
Я хотела перевернуть страничку, чтобы узнать имя этого урода, но вдруг услышала шум и крики в гостиной. Дверь кабинета была приоткрыта, так что мне было все хорошо слышно.
- Не прикасайтесь ко мне. Что вам нужно? - кричала Луиза?
В ответ раздался хохот, и грубый мужской голос прокричал:
- Избавиться от тебя, старая курица, иди, посиди в холоде, приди в себя.
Я вскочила с места и распахнула дверь. Гостиная была  ярко освещена. У входа в подвал я увидела высокого мужчину, который заталкивал туда сопротивляющуюся Луизу.
- Кто вы такой? Что вы творите? Я сейчас вызову полицию, - в ужасе закричала я. Он повернулся - всклокоченные волосы упали на лицо, пиджак расстегнут, рубашка выбилась из брюк, а галстук съехал на бок. Мужчина встряхнул головой, и я увидела его искаженное злобой лицо. Это был…Томас Шнитке.
- А-а, вот и она! Ты-то мне и нужна, русская дрянь! - завопил он.
В руках у него блеснул нож! Воспользовавшись моментом, Луиза попыталась проскользнуть в дверь, но Шнитке толкнул ее вниз и закрыл подвал на ключ. Сейчас он ринется за мной! Я захлопнула дверь, надо поскорее запереть ее, но ключа в замке не было! На подкашивающихся ногах я рванулась к двери, которая вела в спальню дяди. Слава Богу, в ней торчал ключ! Трясущимися руками я заперла дверь с обратной стороны, проскользнула в библиотеку, и стала лихорадочно вспоминать, планку какого шкафа нужно нажать, чтобы попасть в подвал. Шнитке уже ломился в дверь, сейчас он ее выбьет!  Да была, не была! Я  стала нажимать на средние планки всех шкафов подряд, и, наконец-то один из них поехал в сторону. Я понеслась вниз по ступенькам, чуть не сломав ноги. Вот и дверь, ведущая наверх. Она была распахнута, значит, Луиза уже в саду.
 Выбравшись из люка в сад, я огляделась. Темно. Нет, эта часть сада мне совершенно незнакома. Но тут я вдруг заметила, что  справа светятся невысокие фонари, и побежала в ту сторону. Что это? Какая-то беседка в форме пагоды, около нее небольшой прудик, а вокруг него горят китайские фонарики. Я чуть не упала, споткнувшись о валун. Да ведь это японский садик! Сзади раздался крик, больше похожий на рычание, значит, Шнитке уже в саду. У беседки я заметила небольшой арочный мостик, раздумывать было некогда, и я побежала к нему. На верхних ступенях мостика я поскользнулась и поехала вниз, гремя каблуками. Уф! У подножия мостика стоял какой-то огромный белый камень, за который я успела судорожно ухватиться, обняв его.  Я подняла голову. Это был не камень! На меня смотрело улыбающееся лицо японки, волосы забраны в высокий пучок, широкая складчатая одежда. Ее раскосые мудрые глаза, казалось, говорили: «Ну и влипла же ты, девочка!» Привлеченный шумом, Шнитке рванулся в мою сторону и  заорал на весь сад:
- А, вот ты где! Ну, теперь ты у меня в руках!
- Помоги мне, японская мама! – в отчаянии прошептала я.
И тут мои руки нащупали какую-то впадину на задней поверхности камня. Я заглянула за статую и - о боже! – она оказалась полой! Внутри статуи была довольно большая ниша, в которой, я с трудом, но поместилась. Шнитке уже стоял на мостике.
- Где же ты, русская свинья? - процедил он сквозь зубы, добавив пару ругательств.
Я сидела, сжавшись в комок, сердце стучало так, что, казалось, сейчас он услышит и поймет, где я. Но тут темноту прорезал свет фар и сад огласился гудками полицейских машин. Шнитке, ругнувшись, побежал куда-то в сторону, но его уже заметили. Я выбралась из своего укрытия и погладила японку по щеке: - Спасибо тебе, японская богиня, и … тебе, дядя. - Вдохнув полной грудью свежий ночной воздух, я медленно пошла к Луизе, которая уже звала меня.
Луиза бросилась ко мне.
- Вы живы, фройлен Алина! Слава Иисусу, вы живы! Я так боялась за вас! – Она взяла мои руки в свои, и стала ласково поглаживать их, заглядывая мне в глаза.
- Все хорошо, Луиза,  все хорошо - успокаивала я ее, а больше себя.
 Из Германии я уехала только через десять дней. Сначала вызовы в суд, потом одна супружеская пара из Дрездена вызвалась посмотреть усадьбу, но их что-то задержало, и приехали они только через неделю после описываемых событий. Они оба мне сразу понравились. Низенькая полная, но подвижная как ртуть немка, лет шестидесяти, и высокий поджарый супруг были полной противоположностью друг друга. У фрау рот, казалось, не закрывался никогда. Держа меня за руку и заглядывая в глаза, что было, в общем-то, не свойственно сдержанным немцам, она готова была изложить мне весь курс ботаники за один раз. И что  удивительно, это совершенно не раздражало ее молчаливого мужа! Оставалось только позавидовать их семейному союзу  и мудрости отношений. Но самое главное – они оба любили цветы! Любили, не совсем верное слово, оба были фанатами цветоводства. Когда они увидели сады и цветники барона, оба пришли в неописуемый восторг, и тут же объявили о готовности купить поместье. Через три дня сделка была  совершена и я с легкой душой покинула  Германию. Слово, данное дяде, я сдержала,  возвращаться сюда мне больше не хотелось. Жалко было только расставаться с Луизой, за эти дни мы привязались друг к другу. Но я была спокойна за нее, барон купил ей хорошую квартиру в Лейпциге, и у нее была цель в жизни – дождаться возвращения сына. Хотелось бы, чтобы он оправдал надежды матери.
Возвращалась я из Германии другим человеком. За какие- то полгода я объездила так много мест, встретила людей, ставших мне по-настоящему дорогими: барон, Леша, баба Аня,  Денис, Луиза. Я по-новому взглянула на своих родственников, узнала много интересного о своих предках, нашла и потеряла двух близких мужчин. И трижды чуть не рассталась с жизнью!  Я вздохнула, взглянув на гранат в своем перстне, и вспомнив старую цыганку и ее слова. Видимо, этот мир гораздо древнее и сложнее, чем мы привыкли думать. И не только каждый человек,  но и все, что нас окружает, имеет свою  судьбу и свое предназначение. А мы, возомнившие себя богами в век компьютерных технологий, погрузившись в мир виртуальный, перестали замечать то, что действительно имеет ценность. Стоит ведь только поднять голову, взглянуть на мир  и увидеть, как он прекрасен! Он ждет нашего внимания и нашего понимания! Где и на каких скрижалях записаны наши судьбы?!