Камень. Ножницы. Бумага. Часть 1. Глава 12

Глава 12
Утро следующего дня выдалось ясным и солнечным. Сергей Иванович с удивлением посмотрел на появившегося с опозданием Никиту  -  вид у того был довольно помятый  -  но ничего не сказал, только молча покачал головой.
Автотрасса на Цеглед была отличной: ровный, как стекло асфальт, ни одной выбоины. Вдоль трассы мелькали небольшие ухоженные домики под черепичными крышами. За заборами из сетки - аккуратные дворики с цветочными клумбами, мощеные дорожки, у дверей - подвесные корзины с роскошными цветами, в общем, мечта одуревшего от мегаполиса горожанина! Кое-где еще доцветали фруктовые деревья, а ровные линии виноградников радовали глаз нежной зеленью. Я с удовольствием присматривалась к новым местам, вдыхая полной грудью напоенный ароматами весны воздух.
Местность, где расположен Цеглед, находится  в самом центре плодородного сельскохозяйственного района.  Его жители издавна занимались садоводством и виноградарством. Здесь даже был выведен  новый сорт винограда с претенциозным названием «Красавица Цегледа». Городок небольшой, всего-то 40 тысяч жителей, но с давней и богатой историей. Первое упоминание о нем было еще в далеком тринадцатом веке. Примерно тогда же он был разрушен вездесущими татаро - монголами, а потом заново отстроен. В  восемнадцатом веке здесь  была построена кальвинистская церковь, и город стал центром протестантизма. В начале того же века цегледцы поддержали борьбу за освобождение от правления Габсбургской династии под руководством Ференца Ракоци, поэтому главная улица города названа его именем. Во время революции 1848-1849-го годов рядом с Цегледом проходило одно из сражений, в котором  революционная армия победила армию австрийскую. А летом 1849-го город на одну неделю стал местом расположения венгерского революционного правительства с Лайошом Кошутом во главе. В городе есть музей Кошута, а в сквере рядом с главной площадью установлена его скульптура. Золотым веком Цегледа стал конец 19-го – начало 20-го века, когда город стал быстро строиться.   В наши дни в Цегледе проводится известный за пределами страны джазовый музыкальный фестиваль,  здесь  также есть Музей барабанов. А еще прямо в центре города на месте термального источника находится бассейновый комплекс и аквапарк.
Подъехав к центральной  городской площади, мы вышли из машины, договорившись с Сергеем Ивановичем, что он будет ждать нас у вокзала. Первым, что привлекло наше внимание, была высокая  католическая  церковь Святого Креста, а перед ней великолепная скульптура Святой Троицы. Напротив нее через дорогу было строгое серое здание муниципалитета, вход в которое обрамляли тумбы с высаженными в них красными геранями. Рядом  -  кафе с выставленными прямо на тротуар столиками, где уже сидели посетители. Никто не обращал на нас внимания, мадьяры, по-моему, вообще не любопытны. Справа за зеленью высоких деревьев сквера сиял под лучами солнца голубой купол собора. Мы поняли, что это и есть знаменитая кальвинистская церковь, и направились туда. Церковь была очень большой, громадный купол возвышался над невысокими городскими зданиями. Внутрь мы не попали, но, в принципе, убранство кальвинистских храмов не отличается роскошью, единственным их украшением является орган. Обойдя собор, мы вошли в сквер, где и увидели памятник Кошуту, которого так чтут цегледцы. Наверху -  высокая фигура революционного лидера,  рука поднята вверх -  прямо как у нашего известного вождя. Внизу – фигуры революционеров рангом пониже.  От сквера шла главная городская улица, которая вела к железнодорожному вокзалу. Здесь-то и находился дом, где давным-давно жили Гуськовы и  мои родственники.  Мы пошли по ней, разглядывая дома по обеим сторонам улицы.
 Практически напротив сквера было симпатичное одноэтажное здание, где раньше – по записям мамы располагалось кафе с танц- залом, теперь же там был магазин подарков, и довольно дорогих, как отметила я, когда мы вошли туда. В магазине был великолепный выбор швейцарских часов: наручные, настенные, настольные, большие и поменьше – глаза разбегались от этой дорогостоящей красоты. Маленький пухлый старичок, по-видимому, владелец магазина, резво подскочил к нам и повел Никиту к витринам, размахивая руками и тараторя на ходу. Никита выбрал в подарок старику Гуськову старинные настенные часы с боем. А меня очаровали небольшие настольные часы с фарфоровой фигуркой  балерины. Когда я разглядывала  забавный механизм, ко мне подошла  миниатюрная старушка в кружевной шляпке и, застенчиво улыбаясь,  стала что-то быстро говорить. Я развела руками и покачала головой, давая понять, что не понимаю ни слова. Старушка весело рассмеялась, вставила в часы маленький ключик, покрутила его, и часы мелодично зазвенели, а балерина стала крутить фуэте. У меня загорелись глаза. Пройти мимо такой вещицы я не могла,  но часы были дорогими, и я засомневалась. Старушка направилась к мужу, что-то сердито ему выговаривая. Тот отмахивался от нее, но потом обреченно взмахнул рукой, и что-то сказал Никите, кивая головой в мою сторону.
 – Ну, ты даешь, - опешил Никита, - чем ты ее взяла? Ты знаешь, какую скидку тебе сделали? Тридцать процентов!
 Я благодарно улыбнулась старушке, а она подмигнула мне, помахав рукой на прощание.
 Нас, конечно, интересовал Музей барабанов, но когда мы подошли к нему – оказалось, что он по выходным не работает. Вот это облом! Но долго унывать нам не пришлось – у входа в музей устанавливала аппаратуру небольшая группа рокеров. Бравые ребята с хаерами, одетые в драные джинсы, не заставили себя долго ждать, они опробовали аппаратуру, и…грянули «Ohne dieh» Раммштайн! Ну и ну! Я даже и подозревать не могла, что в тихом провинциальном венгерском городке услышу полузабытую у нас, но такую, оказывается, популярную среди венгров песню. Солист группы – высокий парень, с покрытыми татуировкой руками - обладал поистине уникальным  голосом. Когда нежная лирическая мелодия перешла в бравурный припев, его громовой голос заставил Никиту забыть обо всем. Он громко хлопал в ладоши, выкрикивая: - Вау! Супер! Не хуже Линдемана! Собравшаяся публика выражала такой же бурный восторг. Не хватало только файеров! Я потянула Никиту за рукав, он нехотя повиновался, и мы отправились дальше.
 Улица, по которой мы шли, никак не  походила на главную городскую улицу -  узкая, мощеная булыжником  -  она была обсажена высокими старыми деревьями, ветви которых смыкались наверху шатром. Транспорта почти не было, зато по мостовой весело скакали скворцы, выдавая свои трели. Навстречу нам медленно шла пожилая женщина в темном строгом костюме, аккуратная, волосок к волоску прическа, а в руках – пирамида из четырех судков для обеда. И как будто не было пятидесяти лет! В тетради мамы я буквально накануне прочитала, что многие цегледские хозяйки в выходные обед не готовили, а приносили его в таких вот судках из мадьярского Дома Офицеров, где были очень искусные повара.
 На перекрестке  мы заметили красивое двухэтажное здание, стоящее углом. Наверху – башенка, а над арочными окнами верхнего этажа -  замысловатые медальоны. Выкрашенное  в два цвета,  нижний этаж - в светло- желтый, а верхний – в терракотовый, здание производило очень приятное впечатление. Это и был музей Кошута.  Но в музей мы, к нашему глубокому сожалению, не попали – он так же, как и  Музей Барабанов – по выходным не работал. Странные, однако, иностранцы люди. У них и большинство магазинов в выходные не работает. А может быть так и нужно жить, заботясь, прежде всего о своих собственных интересах.
 - Ладно, не расстраивайся, - успокаивал меня Никита, -  пойдем искать наш дом.
 И мы его нашли! Дом стоял совсем рядом с музеем, на противоположной стороне улицы.
 Это было небольшое старинное трехэтажное  здание, два верхних этажа украшены эркерами, наверху -  мансарда, правда, штукатурка с украшенного лепниной фасада местами осыпалась. Да… дом давно требовал ремонта.  И все-таки он был прекрасен! Внизу, там, где много лет назад, по словам бабушки, была цукразда (кондитерская), сейчас находилось кафе, прямо на мостовой в переулке стояли столы под фирменными зонтиками Coca-Cola, за которыми веселилась молодежь. Вход в дом был со двора, со стороны переулка. Тяжелая дубовая дверь,  ведущая во двор, была открыта. Во дворе я увидела стену, увитую виноградом,  на скамейках курили жильцы, весело переговариваясь друг с другом. Один из них – молодой мужчина в белой майке и домашних брюках -  улыбнулся мне и поднял руку в знак приветствия, когда увидел, что я фотографирую двор. Видно, горожане уже привыкли к туристам в их городе.
 –  Пойдем отсюда, - сказал Никита, –  все, что надо мы увидели.
Следующей нашей целью был городской парк, когда-то носивший имя В. И. Ленина. По словам моих родственников, в парке был бассейновый комплекс, состоящий из бассейна для взрослых и нескольких бассейнов для детей, начиная с мелкого – «лягушатника» для самых маленьких и заканчивая почти взрослым для подростков. Сейчас бассейны вместе с аквапарком находились за высоким забором, там раздавались крики детей и веселый смех. В парке же, по словам мамы, раньше росли прекрасные кусты роз. А еще был крошечный искусственный прудик, в котором плавали золотые рыбки, привлекая внимание детей. Но к нашему разочарованию,  парка как такового не было, как, увы, не было и роз. Росли деревья, но территория не ухожена. От пруда же осталась лишь  зацементированная мелкая емкость четырехугольной формы, в центре которой находился  неработающий фонтан. Его старинная  бронзовая стойка была украшена изображениями морских гадов и животных. Две чаши для стекающей воды – одна другой больше – были сделаны из ярко- желтого стекла с витой бронзовой окантовкой. Мы присели на парапет отдохнуть. Я прикрыла глаза, подставив лицо солнцу, и мысленно перенеслась на полвека назад…
…В центре роскошного парка стояла бронзовая фигура «вождя пролетариата», с вытянутой вперед рукой, указывающей путь к светлому будущему.  По посыпанным гравием дорожкам, медленно прогуливались пожилые пары, ведя неспешный разговор. Вдоль дорожек были расставлены скамьи, а за ними за невысокой каменной кладкой  - благоухающее море роз всех цветов и оттенков! На одной из скамеек сидел мой дед в коричневом старомодном костюме, широкополая шляпа сдвинута на затылок. Рядом я увидела нарядную молодую бабушку, что-то шепчущую ему  на ухо. У  чугунной ограды маленького, заросшего лилиями пруда сгрудилась ватага ребятишек, разглядывая золотых рыбок и оглашая парк восторженными криками…
- А неплохо было бы сейчас окунуться в бассейн с термальной водой, - услышала я мечтательный голос Никиты.
- И не думай, забыл, что нас ждет Сергей Иванович? – вернулась я на грешную землю. – Пойдем лучше выпьем кофе, вон видишь – кофейня.
Скромная маленькая кондитерская, всего-то на три столика,  с молодым парнем за стойкой превзошла все мои ожидания. Кофе, который нам принес, улыбающийся продавец, был выше всяких похвал. Крошечные чашечки с крепким ароматным напитком, поданные со стаканом  холодной воды, убедили меня, что венгры все же  не забыли о долгом турецком владычестве. А французские пирожные на один укус – очень вкусные и свежие – вызывали недоумение. Где же известный на весь мир венгерский торт «Добош» и пирожные «Эстерхази»?
- Где, где, - пробурчал Никита, -  в… «Жербо», конечно.

У Цегледского вокзала нам нужны были только две достопримечательности  –  деревья  магнолии, о которых с восторгом говорили мне мама и бабушка, и которые не помнили Гуськовы; и старый платан – о нем помнили оба Гуськовы, но, ни словом не обмолвились мои родичи. Магнолии я увидела сразу – два дерева с разных сторон от входа в вокзал были довольно высокими.  А вот платан, повергший меня в шок, первым нашел Никита.  Его огромный ствол с серой отслаивающейся корой,  невозможно было обхватить и втроем, а листья были размером с мою голову! Дурачась, и бегая друг за другом вокруг дерева, мы забыли обо всем на свете, пока голос Сергея Ивановича не вернул нас к действительности.
- Ну, молодежь, ну прямо, как малые дети, - приговаривал он, пока мы шли к машине.
Усевшись в машину, взмыленный Никита, скомандовал Сергею Ивановичу:
  - Давай, шеф, теперь двинем к военному городку.

Бывший военный городок находился на окраине города. С правой стороны, не доезжая до него, была заболоченная местность, заросшая камышом. Там то и дело вспархивали какие-то большие птицы, и слышался птичий переполох.
- Неужели это фазаны? – пробормотал Никита, - не может быть! Он попросил водителя остановиться, не доезжая до ворот. Мы, молча, оглядывали местность. Вдали за деревьями виднелись трехэтажные дома, видно, бывшие казармы, в которых, похоже, жили люди. У дороги справа от ворот стоял маленький обшарпанный домик.
 – Это бывший контрольно-пропускной пункт, - со знанием дела сказал Никита.
 Рядом с ним было  двухэтажное полуразвалившееся здание с выбитыми окнами.
 – А это, похоже, и есть общежитие, где жили семьи офицеров, когда их перевели из города в городок, - произнесла я. – По крайней мере, так мне описывала его бабушка.
- Ну что ж мы все увидели, поехали отсюда пока нас не заметили. Где ты говоришь, живут твои знакомые? – обернулся ко мне Никита.
По дороге в Цеглед я попросила заехать к знакомым бабушки, хотя была почти уверена, что никого не найду.
– Это совсем рядом, с другой стороны  от болота, - быстро проговорила я.
Маленькая односторонняя улочка в несколько домов проходила напротив длинного пруда, вдоль нее вилась узкая дорога.
 - Второй дом от дороги,  - сказала я Сергею Ивановичу.
За забором из сетки в глубине участка виднелись два дома. Один – двухэтажный, увитый зацветающей глицинией, стоял торцом к дороге. Второй – приземистый, одноэтажный – находился за большим  цветником. В цветнике я увидела, так поразившие воображение маленькой девочки полвека  назад, и такие привычные в наше время, стеклянные шары и выглядывающих из цветов глиняных гномов. Я позвонила в медный звонок у калитки, меня почему-то охватило волнение. На звонок к нам вышла молодая женщина в красивом модном платье.
– Как зовут твою знакомую? – быстро спросил Никита.
 – Эржика, Эржебет Фаркаш.
 Никита начал что-то объяснять  женщине, она удивленно посмотрела на меня, потом кивнула головой и пригласила нас в дом.
 – Жива твоя Эржебет, - удовлетворенно произнес Никита.
В большом старом доме было прохладно и сумеречно. Нас провели полутемным широким коридором в большую гостиную и попросили подождать. Я с любопытством рассматривала комнату:  слева от двери – два окна. В простенке между ними -  огромный старинный буфет;  посреди комнаты – большой овальный стол с тяжелыми деревянными стульями с резными спинками. Видно, комната служила еще и столовой. С правой стороны – несколько современных диванов, обитых полосатым шелком;  перед ними – низкий журнальный стол с кипой газет и журналов. И никакого телевизора! В открытой двери соседней комнаты, служившей спальней, виднелась широкая двуспальная кровать, на стене над ней – большой  католический крест коричневого, видимо, палисандрового дерева. Скрипнула дверь и в комнату вошла  молодая женщина, что открывала нам калитку.  Перед собой она катила инвалидное кресло, в котором сидела  маленькая старушка, одетая в темное цветастое платье с белым воротничком. Седые волосы  были собраны в пучок, а на коленях лежал клетчатый плед. Приветливо улыбнувшись, она посмотрела на меня, а потом обратилась к Никите.
- Как зовут твою бабушку? – спросил меня Никита.
- Катишка, - услышала я взволнованный голос старушки. Никита переводил: - Я очень хорошо помню ее, она была очень доброй. Я так рада, что она жива.  – Она повернулась к молодой женщине: - А это моя внучка Анна - Мария, мы зовем ее Анна. -  Никита представил меня, и назвал свое имя. Вдруг дверь распахнулась, и в гостиную вбежали двое детей: мальчик лет восьми и маленькая девочка четырех - пяти лет. Дети, видимо, не ожидали увидеть в доме чужих, они остановились, застыв от удивления.
 – Это мои правнуки, Петер и Агнешка, - с гордостью сказала Эржебет, - у нас сегодня праздник – конфирмация у Петера.
 - Это обряд первого причастия, - пояснил Никита.
 Она что-то сказала детям, мальчик,  одетый в черный костюм с бабочкой, поклонился мне, а девочка в прелестном белом платьице и с большим бантом в волосах, сделала книксен.
 – Что же вы стоите, садитесь, прошу вас,  -  продолжала  Эржика.
 Она подозвала Анну, что-то сказала ей,  и та стала накрывать на стол. Петер наклонился к Эржебет,  и что-то горячо зашептал ей на ухо. Она засмеялась и обратилась к Никите, лукаво поглядывая на меня. Тот тоже засмеялся.
 – Сейчас произойдет нечто неожиданное для тебя, главное - не бойся, – прошептал он мне.
Петер несмело подошел ко мне, достал из кармана какой-то флакон и …обдал меня струей  дешевого парфюма!  А сам спрятался за бабушку. Все засмеялись. Никита объяснил мне, что совсем недавно была католическая пасха, а в венгерской провинции еще сохранился старинный обычай: на второй день пасхи молодые мужчины окатывали девушек водой. Согласно  древнему поверью, этот обычай способствовал женской плодовитости. В наше время молодые люди обливают девушек не водой, а духами, а девушки в ответ одаривают их шоколадом или деньгами. Я достала две шоколадки и дала детям, которые тут же исчезли.
Пришла пора вручать подарки, которые я купила по совету бабушки, ну и, конечно, руководствуясь здравым смыслом и собственным вкусом. Альбом с видами Москвы, в который я вложила фотографии нашей семьи,  до слез растрогал Эржику. Большой подарочный набор горького шоколада фабрики, которой еще можно было доверять, вызвал восторг у Анны, так же как и классический русский подарок  -  матрешки. А  буханка бородинского хлеба и бутылка водки  произвели фурор!
 – Как же давно я не пробовала русский хлеб! – воскликнула Эржебет, - нюхая  бородинский.
Нас пригласили за стол. На, накрытом белоснежной скатертью, столе царствовал фарфоровый сервиз, расписанный синими цветами и украшенный решеткой. Плетенка с вином, домашние колбасы, большие ломти белого хлеба на широком блюде и, конечно, венгерский шпик, густо обсыпанный красным перцем – живописно расположились на столе.  В центре стола стояло красивое большое блюдо с кусками курицы в каком-то соусе.
 – Это знаменитый куриный паприкаш, - шепнул мне Никита. – Давно я не ел его! - сказал он, предвкушая удовольствие.
 А на краю стола стояло плоское блюдо с кусками макового и орехового рулетов.
 - Неужели это знаменитые роскошные рулеты? - удивился Никита, - их сейчас редко где встретишь, слишком трудоемкие.
 – Это наше фирменное блюдо, - улыбнувшись, сказала Эржебет.
Мне нужно было перевести разговор на воспоминания, поэтому я продолжила тему:
 – Знаете, ведь в нашей семье тоже есть фирменное блюдо – торт по вашему рецепту. Мы так и называем его – венгерский торт. И я рассказала рецепт.
 – Да, это наш семейный рецепт, - растрогалась Эржика. Он похож на «Добош», только более простой и дешевый, что немаловажно в трудные времена.
 – И еще он очень вкусный, - добавила я, - что тоже важно.
 Все засмеялись.
- Да, времена в пятидесятые годы были трудные, - грустно произнесла Эржебет. Я тогда  работала в парикмахерской, ну и подрабатывала, делая прически на дому женам мадьярских офицеров. А потом одна из них познакомила меня с Катишкой, и я стала обслуживать и жен русских офицеров. А когда семьи офицеров переехали в военный городок, мы оказались по соседству, и стали друзьями с Катишкой. Не только я, но и моя старшая сестра. Я ведь тогда была очень молодой, а моя сестра намного старше меня. Мать у нас умерла рано, вот она и заменила мне мать. Ее дети живут рядом с нами, вон в том доме, - она показала в окно на двухэтажный дом. - У нее сын учился в гимназии, нужно было платить за обучение. Они с мужем разводили свиней на продажу, русским тоже продавали. У нас ведь не было к ним вражды. Мы были простые люди, а революцию делали богатые. Да и разве виноваты молодые офицеры, а их жены и дети, тем более,  что их послали в чужую страну. Политику делали не они, поэтому мы помогали друг другу, как могли.
 Она замолчала. А я лихорадочно соображала, как же мне спросить, не дарила ли ей бабушка ножницы. Сама бабушка ничего об этом не помнила.
 – У бабушки сохранился ваш подарок  -  вышитая вами салфетка, - наконец-то сообразила я.
 – Да? – обрадовалась она. - А у меня тоже есть память о ней – маленькая хрустальная вазочка. Катишка подарила мне ее на ваш женский праздник.
 «Значит, ножниц нет и здесь», - разочарованно подумала я.
Пора было прощаться  -  Никита уже выразительно поглядывал на меня. Нас одарили двумя плетенками с вином, а мне вручили семейные фотографии и набор открыток с видами Цегледа. А еще, что было уже совершенно неожиданно  – большой рулет с орехами.  Эржебет грустно смотрела нам вслед, когда я закрывала калитку. Видно, воспоминания растрогали старую даму. Дети стояли рядом и весело махали нам ручками.

Выехав из города, Сергей Иванович прибавил скорость.
 – Через час будем в Будапеште, - сказал он.
Погруженная в размышления, я не обращала внимания на болтовню Никиты, вспоминающего свое детство в Венгрии. Сергей Иванович тоже молчал, сосредоточенно глядя на дорогу. Вдруг он повернулся, взглянул в заднее окно, и быстро произнес:
 - Алина, пристегнитесь.
 Я оглянулась. Дорога была пустынной, и только один старый  Мерседес серого цвета то вплотную приближался к нам, то пытался прижать нас слева.
– Что происходит,  Сергей Иванович? – очнулся, наконец, Никита.
 -  Хотел бы и я знать, что тут происходит, - проворчал тот.
Мерс опять вырвался вперед, поравнявшись с нами, он стал теснить нас к ограждению.
 – Ну, врешь – не возьмешь, - пробормотал водитель.
 Он увеличил скорость, пытаясь уйти от преследования, но  Мерс не сдавался. Старая колымага опять поравнялась с нами. За рулем я разглядела  разъяренное лицо парня, ожесточенно машущего нам кулаком.  Лицо Никиты окаменело.
 - Делай, что хочешь, - сказал он водителю, - но мы не должны попасть в аварию, на машине не должно быть ни одной царапины.
 – Не учи ученого, - процедил тот в ответ.
 Он резко вывернул руль, и машина пошла прямо на атакующий нас автомобиль.  Сердце у меня забилось часто- часто и ухнуло вниз. «Господи, взмолилась я, спаси и сохрани! Я так хочу жить! Я ведь еще должна найти  эти чертовы ножницы, и стать счастливой!» Я бросила взгляд на перстень – камень сиял всеми оттенками красного!
 Психическая атака удалась! Нервы у подонка не выдержали.  Мерс вильнул влево и вылетел за ограждение.
 - Хорошо хоть не перевернулся, - выдохнул Никита.
 – Не справился с управлением, - спокойно произнес Сергей Иванович, а Никиту и меня охватил приступ истерического хохота.

По приказу Никиты я просидела до утра в гостинице, а утром Сергей Иванович отвез нас в аэропорт уже на другой машине с посольскими номерами. Когда мы расставались, Никита ни словом не обмолвился о происшедшем, лишь поблагодарил меня и попросил никому не рассказывать о том, что произошло с нами.

При моем появлении  в редакции, Глеб сделал вид, что не заметил меня; он что-то оживленно обсуждал с одним из редакторов. Мне тоже пока  не хотелось с ним общаться. Накануне мы долго разговаривали с братом, но так и не пришли к единому мнению, что же стояло за покушением. Брат утверждал, что охотились на меня, я же сомневалась, но не могла ничего понять. В Германию мне пока ехать совсем не хотелось, надо было взять тайм- аут, разобраться в происшедшем. Саша настаивал на том, что все поездки за границу надо прекратить, как будто нас не могли убить здесь, ведь и за ним слежка продолжалась.  «Крейга» я не замечала, да и мне было не до него. Большую статью-отчет о поездке в Венгрию я отправила Главному еще по приезде, так как написала ее, еще сидя «под арестом» в отеле Будапешта. И меня охватила апатия. Гори оно все синим пламенем вместе с их проклятиями, историческими заморочками и прочей ерундой, думала я, валяясь на диване и тупо уставившись в телевизор, где показывали очередную мыльную оперу. Но однажды вечером раздался телефонный звонок.
 - Где ты пропадаешь? – услышала я до боли  знакомый голос. – Почему отключаешь телефон?
- У меня законный отпуск, имею право, - пробормотала я.
 – Засунь свое право, знаешь куда! - закричал Глеб так, что трубка завибрировала.
 – Не смей на меня орать, -  вяло отреагировала я.
 - Завтра утром в редакцию приезжает Гуськов, он хочет тебя видеть. Так что в девять часов, чтобы была на месте.
 И он бросил трубку.

 « Идите вы все… лесом», - думала я, одеваясь утром перед зеркалом. Однако  тщательно причесалась и одела одно из своих лучших платьев, а не привычные и такие удобные джинсы.
 В десять утра к зданию редакции подъехал черный Lexus с тонированными стеклами. Из него выскочил водитель и услужливо распахнул передо мной заднюю дверь.
 – Присаживайтесь, -  услышала я низкий голос пожилого, интересного еще мужчины, с аккуратной седой бородкой и в темных очках. – А ты, Влад, иди пока погуляй, - сказал он водителю, который тут же исчез.
- Ну что ж, очень рад знакомству с вами, Алина, – устало произнес Гуськов. – Я вам крайне признателен, ваше эссе очень понравилось моему отцу. Знаете, старые люди, как дети, - он улыбнулся, - им подавай то, что захочется, и немедленно. И ведь не откажешь. А что касается происшествия по дороге из Цегледа…  Наверное, я должен все объяснить, только дайте мне слово, что все останется между нами.
 У меня есть основания вам доверять, - сказал он, услышав мое обещание молчать.  -  Семнадцать лет назад моя жена и восемнадцатилетний сын поехали по путевке в Венгрию. Сыну очень хотелось повидать места, о которых ему так много рассказывал дед. Я был против этой поездки. Сам я поехать с ними не мог – был занят по работе, а время было сложное, венгры упивались своей независимостью и были агрессивно настроены к русским. Правда, жена владела английским, но что-то подсказывало мне, что эта поездка может плохо закончиться.  Так и вышло.
 Он смотрел в окно. Его лицо было непроницаемым, а голос  глухим и тусклым.
- В Будапеште они взяли в аренду автомобиль и поехали в Цеглед. Жена была опытным водителем, но по дороге в Цеглед пошел сильный дождь, дорога была скользкой. Не доезжая до города, в них врезался, идущий навстречу  автомобиль. На спуске  его вынесло по скользкой дороге на встречку. Жена не смогла увернуться. В том автомобиле ехала семья: муж, жена и мальчик восьми лет. Мальчик не пострадал, а супруги погибли. Так же, как и мои. – Он надолго замолчал, а потом,  очнувшись, продолжал: - Венгерская полиция тщательно расследовала катастрофу, было доказано, что в аварии виноват венгерский водитель, он сильно превысил скорость.  Я все равно выплатил родственникам пострадавшего мальчика большую сумму, чтобы они смогли его воспитывать, но, видимо, ему изложили эту историю по-другому. Виктории же я запретил  когда-либо появляться в Венгрии  и размещать свои фотографии в социальных сетях, но, наверное, я слишком ее избаловал, и… - он развел руками, -  вышло то, что вышло.
 Я молчала. Жалости к этому холеному политическому деятелю я не испытывала. Предчувствовал, а, вернее, был уверен, учитывая международную обстановку, что поездка будет опасной, и не поехал вместе с семьей. И даже не отговорил их от несвоевременного путешествия. Гуськов продолжал:
 – Вот только вы чуть не пострадали из-за этой истории.
 Он повернулся ко мне.
 – Я так понимаю, что деньги вы не возьмете?
 Я  покачала головой.
 – Так я и думал, - вздохнул он.
 Он полез в карман и вынул из него маленький красный футляр.
  –Тогда я очень прошу вас принять от меня вот это. Вы не можете мне отказать, Алина.
 Он открыл футляр и положил мне в руку … перстень.
 – Это перстень моей матери, ей подарили его в Венгрии.
Я рассматривала перстень. Желтое золото,  форма сердца,  в середине в углублении –  изумительной красоты сапфир, а вокруг него выложены  алмазы. На внутренней стороне перстня были выгравированы латинские буквы S и А.  Видно было, что перстень не новодел,  он был прост и прекрасен, и сразу мне понравился.
  -  Существует предание, - сказал Гуськов, - что этот перстень был подарен тринадцатилетней принцессой Сисси ее первой симпатии – сыну мелкопоместного дворянина - соседа.
«Что-то везет мне в последнее время на залоги любви», - мелькнуло в моей голове.
 - А как же Виктория? - спохватилась я,  - ведь это перстень ее бабушки.
 – У Виктории хватает побрякушек, - недовольно произнес он, - да он ей никогда и не нравился.
«Ну конечно, - подумала  я, улыбнувшись,  -  видимо,  Виктория в курсе, что императрица Австро-Венгрии Елизавета  -  Эржебет, как называли свою любимицу мадьяры  -  не была поборницей плотской любви, хотя и имела четверых детей. Сомнительный подарок. Но он мне так нравится! Да ладно, Сисси уже была в зрелом возрасте, когда отказалась (да и кто знает, отказалась ли?) от сексуальных утех».
 Вечером того же дня я решила ехать в Германию.