Камень. Ножницы. Бумага. Часть 1. Глава 9

Глава 9

Ранним утром следующего дня мы с Олегом выехали в Хатынь. Я выписалась из гостиницы - Олег предложил подвезти меня до Минска, у него были там какие-то дела. Мела небольшая поземка, но дорога была чистой. В Беларуси, вообще, отличные дороги. Олег сказал, что через пару часов мы будем на месте. Мы весело болтали, с  Олегом было легко говорить на разные темы. Чувство юмора у него отличное, так что я и не заметила, как пролетело время.
- Подъезжаем, - сказал Олег.
 Машина свернула с трассы. Мы ехали по густому лесу, высокие старые деревья подступали к дороге с двух сторон. Мемориальный комплекс был расположен прямо в лесу на месте сгоревшей деревни -  круглая чаша в окружении древнего леса. Мы вышли из машины, и пошли к высокому памятнику.
 – Этот памятник называется «Непокоренный человек», - сказал Олег.
 Перед нами была высокая фигура изможденного старика, несущего на руках подростка. Олег начал печальный рассказ:
- 21-го марта 1943-го года партизаны заночевали в деревне Хатынь, а утром ушли. При выходе на шоссе они напоролись на 118-ый полицейский батальон. Он был сформирован из жителей Западной Украины и бывших военнослужащих Красной Армии, которые попав в плен, перешли на сторону немцев. В основном, это были выходцы из Украины. Немецким шефом батальона был штурмбанфюрер СС Эрих Кёрнер. 
 Завязалась перестрелка, в которой были убиты несколько полицейских и один немецкий офицер. Им оказался бывший чемпион Олимпийских игр 1936-го года Ганс Вёльке. Его лично знал фюрер. Когда было доложено о нападении партизан, был получен приказ уничтожить Хатынь. Немцы знали, что жители деревни помогали партизанам, – он вздохнул. – Каратели,  все тот же 118-ый батальон, появились в деревне во второй половине дня. Всех жителей согнали в большой сарай, обложили его соломой и подожгли.
Я машинально крутила перстень на пальце…
…Деревня горела. Утробное мычанье перепуганных коров, призывный клич голосистых петухов, захлебывающийся собачий лай – все это смешалось с детским  плачем и криками людей, которых пьяные полицаи сгоняли к большому сараю посреди деревни. У плетня полыхающего дома стояла молоденькая женщина, прижимая к груди младенца. Испуганные глаза молили о пощаде! Перед ней, качался на нетвердых ногах  приземистый плешивый полицейский. Рядом на обочине дороги сидел молодой парень в расстегнутой форме. Его выворачивало наизнанку.
- Степан, бачишь яка файна баба! - проговорил плешивый заплетающимся языком. Он приложился к большой бутыли с мутным самогоном, не сводя с жертвы похотливого взгляда. – Iди сюди, молодиця, пограемось. А цього байстрюка викинь! ( Степан, видишь какая красивая баба!  Иди сюда, молодка, позабавимся. А этого ублюдка выкинь!)
Он выхватил у матери ребенка и бросил в огонь. Женщина рухнула на землю. Полицаи схватили ее за руки и поволокли к сараю.
Вокруг большого сарая были установлены пулеметы. Упирающихся, смертельно перепуганных людей каратели загоняли внутрь, подталкивая прикладами автоматов. Маленький щуплый дедок толкнул в спину своего внука - подростка и тот бросился бежать. Полоснула автоматная очередь и парень упал. Полицаи заложили двери сарая  и подожгли его…
Голос Олега вернул меня к действительности:
- Когда под напором обезумевших людей, двери сарая рухнули, объятых пламенем жителей каратели встретили пулеметным огнем. Всего в дерене погибло 149 человек, из них 75 детей. В живых осталось только пять человек. Две девочки убежали в соседнюю деревню, когда увидели приближающихся карателей. Позже они погибли, когда и эта деревня была сожжена. Два мальчика - подростка оказались живы, потому что одного из них мать закрыла своим телом. Второй был без сознания, и фашисты приняли его за мертвого. Пятый, оставшийся в живых – это старый кузнец Иосиф Каминский. Он ушел из деревни утром в лес за хворостом. Когда он вернулся, то нашел своего двенадцатилетнего сына в куче тел еще живым. Сын умер у него на руках, когда он выносил его. Ты видишь его фигуру с мертвым сыном на руках, - продолжал Олег. - У Каминского в огне погибла вся семья. Посмотри, вон рядом с памятником – сомкнутые плиты, символ сгоревшей крыши сарая.
 Мы пошли дальше.
 - Всего в деревне было двадцать шесть домов, - продолжал свой рассказ Олег. - Авторы мемориального комплекса решили увековечить сгоревшую деревню, они сделали контуры домов, нижние венцы, из бетона, их пепельный цвет символизирует пожарище. В центре – печная труба от сгоревшей печки. На каждой трубе – смотри! – колокол.
 В этот момент колокола зазвонили. Их печальный звон поплыл над лесом.  Я подошла ближе. На  печной трубе была медная табличка с именами погибших. Я насчитала семь имен.
 – Семьи-то были многодетные, - услышала тихий голос Олега за плечом.- Пойдем дальше, вон туда. Здесь – «Кладбище деревень». Оно символизирует сожженные вместе с людьми, 185 деревень, которые не были восстановлены.
 Это и, правда, было похоже на кладбище – маленькие плиты цвета пепла с символическим языком пламени в центре, и урной с землей, привезенной из каждой деревни. На плите выбито название деревни и района.
 – А  что там за  сооружения похожие на деревья? -  спросила я.
 - Это и есть деревья, - ответил  Олег, - только символические.
 Мы пошли туда.
 – Эти деревья – символ жизни. Посмотри! У них вместо ветвей таблички с названиями сожженных деревень, которые были после войны заново отстроены. Всего их 433!
 К нам приближалась группа туристов с гидом во главе.  Французы,  решила я, прислушавшись. Гид что-то взволнованно говорила, размахивая руками. – О-ля-ля! - услышала я возглас одного импозантного пожилого француза. Интересно, а немецкие туристы здесь бывают? Туристы, под предводительством неугомонного гида, пошли дальше, остался только один седовласый старик. Он стоял с низко опущенной головой перед одним из деревьев. Вдруг он упал на колени и зарыдал, закрыв лицо руками. Мы с Олегом, молча, подошли к нему. Олег помог ему подняться.
 – Спасибо,  -  с акцентом произнес старик. Справившись с волнением, он продолжал. – Понимаете, мой отец перед смертью просил меня приехать сюда и попросить прощения. Вот только у кого? У мертвых?  Оказывается, он был одним из карателей. Молодой парень струсил, нет, я не оправдываю его, - поспешно сказал он. Потом добавил: - А нам с мамой говорил, что был в Сопротивлении. Хорошо, хоть мать этого не узнала, умерла раньше. -  Он махнул рукой, попрощался с нами и, согнувшись, пошел догонять свою группу.  А мы с Олегом стали молча разглядывать таблички.
- Смотри, - сказал  Олег, -  вон  деревня, где жила семья Кержач!
 На одной из верхних веток я увидела название знакомой деревеньки.

На обратном пути я спросила Олега, что он думает о завязавшейся в Интернете дискуссии по поводу состава 118-го батальона.
- Ты имеешь в виду, что  там было много бандеровцев.? Так это же факт.
- Да, но ведь там были и офицеры Красной Армии, перешедшие на сторону фашистов, тот же Василий Мелешко, командир взвода, который отличался особой жестокостью.
- Знаешь, люди во все времена одинаковы. Среди них есть герои, а есть и предатели, мародеры, насильники и просто трусы. Такая жестокая война, как катализатор проявляет в людях, как  самое хорошее, так и самое плохое. А все эти вопли по поводу национальности… Я считаю это -  несерьезно. А русский генерал Власов? Да сколько угодно можно привести примеров. По моему, национализм – страшная вещь, он разъедает душу народа. Наши тоже пытаются поднять голову, только все это напрасно. Мы все настолько интегрированы, что сам черт не разберет, кто где.
 Олег засмеялся. Я была с ним полностью согласна.
- Олег, а ты женат? – поинтересовалась  я.
- Что это ты вдруг, - опешил Олег. – Ну и переходы у тебя.
- Да, просто так, - рассмеялась я.  - Ты такой интересный собеседник, эрудированный, с чувством юмора.
-Только вам, бабам, другое надо. Прости за грубое слово, - он нахмурился. -  Была у меня жена, да  зарплата ей моя не нравилась. Нашла себе бизнесмена. А ты, конечно, замужем?
- Нет.
- И что нам, мужикам, надо? – засмеялся он.
Я отвернулась к окну, вспомнив Андрея…
…Мы познакомились два года назад на приеме, который устроила, не помню уж какая компания, по поводу своего десятилетнего пребывания на российском рынке. У меня не было никакого желания задерживаться на «мероприятии», но Глеб попросил меня остаться на фуршет, вдруг увижу что-то интересное. Я стояла в стороне у колонны, присматриваясь к публике, большую часть которой составляли бизнесмены средней руки. Вдруг  за моей спиной раздался радостный возглас:
- Алинка, как ты сюда попала? Ах, да… Ты ведь у нас теперь крутая журналистка!
Я обернулась и увидела знакомую физиономию. Покачиваясь, по своей давней привычке с носка на пятку, передо мной стоял мой бывший одноклассник и партнер по бальным танцам Колька Звягинцев. Располневший, солидный,  но на круглом лице сияют все такие же веселые серые глаза. Рядом с ним молча стоял высокий, спортивный мужчина, лет сорока. Короткий ежик темных волос и очки в модной роговой оправе, возможно, добавляли ему пару лет.
- Знакомься, подруга, это мой двоюродный брат и по совместительству компаньон, - радостно заржал Колька. - Между прочим, он читает ваш журнал и в восторге от твоих статей.
 Андрей как-то несмело, по-детски улыбнулся, заглянув мне в глаза, и я поняла, что наше знакомство продолжится.
 Через месяц мы уже были любовниками, хотя Андрей сразу сказал мне, что женат и у него есть дочь. Уводить его из семьи я не собиралась, не такая уж я пиранья. Но время шло, и я все глубже погружалась в болото наших отношений, пока не завязла совсем. Он откровенно, как ребенок, описывал в подробностях сложности своей семейной жизни, не понимая, какую боль это доставляет мне. И все просил меня еще немного подождать – вот дочь окончит школу и он сможет развестись.  Время шло, дочь уже – студентка, а он все откладывал решение своих семейных проблем. А я…, что я? Я, как в той старой песне, что в моем детстве напевала бабушка, сидя за швейной машинкой: «Все ждала и верила сердцу вопреки…» Пока однажды прямо в редакции не раздался телефонный звонок, и Андрей скороговоркой не выпалил, что наши отношения закончились, он остается с женой, а я не должна ему больше звонить! Что говорить, меня, конечно, очень больно ранили его слова, хотя – не буду лукавить – к чему-то подобному я уже была готова. Но вот то, как это произошло! Не встретившись, не объяснив все, глядя друг другу в глаза! Неужели я бы не поняла его? Мужественный поступок, нечего сказать! Я выскочила из редакции, схватив в охапку шубу…
Что было дальше – вы уже знаете. Но, кажется, мне уже не так больно вспоминать все это.  Может, пройдет время и я, правда, все забуду?
 Я взглянула на Олега – он продолжал сосредоточенно смотреть на дорогу. И мои мысли опять вернулись в прошлое…
…Солнечный луч, разбудивший меня, переметнулся к щеке Андрея, продолжавшего крепко спать. Я вглядывалась в его лицо, без тяжелых очков оно было таким беззащитным! Раскинутые на постели сильные руки, и широкая мощная грудь возбудили во мне желание. Я скользнула под одеяло… - Ах ты плутовка! – воскликнул любимый, переворачивая меня на спину. Андрей не был слишком изобретательным любовником, и все же он научил меня некоторым вещам, о которых я,  в свои  - не будем уточнять какие - годы, думая, что знаю о сексе все, даже и не подозревала. Но беда всех бизнесменов – отсутствие свободного времени – коснулась и нас. Не могу сказать, что он не удовлетворял меня. И все же… Интересно, почему во всей истории человечества есть только одно яркое воспоминание о мужчине, целью жизни которого было не только удовлетворение своей собственной похоти, а и желание доставить удовольствие как можно большему количеству женщин, лишенных такой малости, как любовь и внимание своих мужчин. Неужели кроме Казановы не было других подобных «сподвижников»? Я улыбнулась, представив землянок разных рас и национальностей, выстроившихся вдоль и поперек экватора. Стоя на коленях, они в мольбах вздымали руки к Пупу Земли…
- Обрати-ка внимание вон на ту синюю «Хонду», - услышала я спокойный голос Олега. – Я ее заприметил еще на выезде из нашего города.
  Я обернулась, и почти не удивилась – за лобовым стеклом мелькнуло знакомое лицо.

«Да…, вот так повезло мне!» – думал «Крейг» - Алексей, сидя в машине. «Хотел бы я знать, что этой девчонке надо? Мотается по всей Европе в такую погоду. С другой стороны  -  было бы хуже, если бы она осталась в Москве. А она ничего! Боится, конечно, но виду не подает. В Бакше я, однако, лажанулся,  хорошо  хоть шеф об этом не знает. А парень, который  возил ее туда, не так прост, как кажется -  только прикидывается простачком. Ну вот, подъезжаем к Минску, надо быть настороже».

Олег подъехал к вокзалу, грустно посмотрел на меня и произнес:
- Слушай, я быстро схожусь с людьми. Да что говорить, сама знаешь, это свойственно нашей профессии, а вот расставаться иногда труднее. С тобой мне было легко и просто.
 Он замолчал. Я тронула его за плечо.
 - Не переживай, мне, почему-то, кажется, что мы еще встретимся, моя интуиция меня редко подводит. Не люблю долгих прощаний, - весело добавила я. – Счастливо! – и выскочила из машины, а у самой на душе скребли кошки. Олег из тех редких людей с кем хотелось бы общаться всю жизнь. Ладно, долой грустные мысли, приказала я себе.
Быстрым шагом я направилась к залу с билетными кассами и у входа натолкнулась на живописную группу цыганок, которые приставали к прохожим. Мои мысли перескочили на «Крейга». Интересно, он уже взял билет? И как долго он будет меня преследовать? Пробираясь через разноцветную толпу кричащих цыганок, я вдруг услышала за спиной тихий, но отчетливый голос:
 - Не переживай, он не навредит тебе.
 Я быстро оглянулась. У стены стояла старая согнутая цыганка и пристально смотрела на меня. Я подошла к ней.
- Дай руку, - властно произнесла она. – Не бойся, я не собираюсь гадать тебе. Покажи мне твой перстень.
- Перстень я не отдам, - выпалила я. 
- Он мне и не нужен. Покажи его.
Я, молча, протянула ей руку. Она погладила камень, покачала головой и сказала:
- Непростая вещь, старинная и привезли издалека. – Потом  посмотрела мне прямо в глаза и медленно произнесла:
- А то, что ты ищешь – найдешь, но не скоро, красавица. Много мест тебе придется объездить, и много людей повидать. Среди них будет и твой суженый. Вот только не упусти его, разгляди вовремя. А теперь иди, иди. Тебе спешить надо.
 И повернувшись, она пошла от меня. Я долго смотрела ей вслед, не обращая внимания на пристающих цыганок.

В большом зале ожидания было людно. Озабоченные пассажиры с большими челночными сумками сновали взад и вперед. Кричали дети. Я взяла билет и протиснулась к свободному креслу. До поезда оставался час. Немного посижу и пойду на платформу. И тут я увидела «Крейга», который пробирался в людском потоке, вертя головой во все стороны. «Так ему и надо», -  злорадно подумала я, опустив пониже голову.

Через полчаса я сидела в купе и смотрела в окно на провожающих. В голове крутились слова старой цыганки. Сколько же мне еще искать эти ножницы, и что на самом деле означают ее слова? Напротив меня соседка по купе – молодая симпатичная женщина – поправляла макияж, любуясь собой в маленькое зеркальце. Она что-то спросила у меня, прервав мои мысли. Я повернулась к ней, и в этот момент дверь купе открылась, и появился… «Крейг». «Вот это номер!» - растерянно подумала я, и услышала  приятный баритон:
 - Добрый вечер, милые дамы.
 Я презрительно фыркнула, и отвернулась к окну. Еще не хватало, чтобы он увидел, как я растерялась.

« Да, ситуация пиковая, - озабоченно думал Алексей, забрасывая сумку на верхнюю полку. И если бы не форс- мажор, ни за что бы, ни согласился предстать перед ней. А она с норовом, вон как фыркнула. Но ничего, потерпим, был бы прок».
Соседка по купе, призывно улыбаясь, заговорила с «Крейгом», а я отправилась в туалет, решив предоставить им возможность пообщаться наедине. Каково же было мое удивление, когда я увидела его, открыв дверь туалета! Он, что же, будет сопровождать меня и сюда? Я улеглась на полку, демонстративно отвернувшись к стене, и благополучно проспала всю ночь.


Утром хмурые невыспавшиеся пассажиры, не глядя друг на друга, собирались на выход. «Крейг» вышел первым, пожелав нам счастливого пути. Моя соседка, разочарованно вздохнув, тоже направилась к выходу. «А четвертый пассажир так и не появился!» – почему-то пришло мне в голову.
Взяв такси, я поехала к маме. Уже привычно оглянувшись, увидела «Крейга» в следовавшей за нами машине.

Вечером мы отправились к бабушке. Мама, причесываясь перед зеркалом, нервничала.
 – Никак не могу привыкнуть к этой новой щетке. И как ты могла забыть мою любимую щетку в том кафе? – сердито обратилась она к тете Миле.
- Я уже не раз тебе говорила, что я ее не забывала, - спокойно возразила ей тетя Мила. – Ее просто украли.
- Вот интересно только, кому могла понадобиться старая щетка для волос! – продолжала ворчать мама.
- Хватит вам препираться, - властно сказала бабушка. – Алина, я жду твой рассказ.
Когда я закончила рассказывать о Егоре Ивановиче Кузьмине, бабушка долго молчала, а потом тихо произнесла:
- Я думала, что Егор погиб. Когда Володя уехал в Венгрию, мы поехали в Бакшу и жили там почти год. Одна моя подруга написала мне, что на Егора пришла «похоронка». А он вон сколько живет! Дай ему Бог доброго здоровья! Ну, а его рассказ о деде-пулеметчике меня поразил. Мы приехали в Венгрию в 1957-ом году и враждебности к русским не чувствовали. Я вам  одним разрешала везде ходить, да и не только я, - обратилась она к тете Миле и маме. – И в школу вы одни ходили.
- Мама, а помнишь однажды осенью, что-то произошло, - сказала моя мама. – Ты послала меня за хлебом, я шла по улице и не узнавала наш город. Улицы будто вымерли, нигде ни души. А на стене одного дома я увидела надпись углем: «Русские вон!».
- Как же, помню. Это было в октябре 1957-го года, в первую годовщину путча. Командование запретило нам выходить из дома, несколько дней мы просидели взаперти. Но на этом тогда все и закончилось. В путче, в основном, участвовали богачи, а простой народ был в стороне от этого. Цеглед маленький город, а что было в Будапеште, я не знаю. Ну, а про Марию ты что-нибудь узнала? – обратилась она ко мне.
Я передала ей рассказ Лидии Петровны. Бабушка вздохнула. -  Жаль Марию. – Она повернулась к маме: - Ты помнишь, как отец возил нас к Марии в гости?
- Очень хорошо помню, - улыбнулась мама. - Когда я утром вышла из избы, глаза у меня разбежались – дом со всех сторон окружал лес, прямо  у крыльца росли белые грибы, земляника. А еще я помню, как Мария водила нас на кладбище, показывала могилки своих детей – маленькие обелиски с красными звездами и рассказывала, как немцы сожгли деревню.
- А я ничего этого не помню, - грустно добавила тетя Мила.
- Как же ты можешь помнить, если тебе было всего четыре года, - заключила бабушка.
- Бабушка, а что ты думаешь о советском режиме? – спросила я. – Люди твоего поколения ностальгируют по тем временам, говорят, что тогда жилось легче.
- Жизнь, она во все времена трудная, - вздохнула бабушка. - В чем-то было лучше, главное – была уверенность в обеспеченной старости, пенсии были хорошие, а цены стабильные. Ну и потом, вот вы, например, - она повернулась к маме и тете, - не  получили бы бесплатное высшее образование при другом строе. А с другой стороны, было и такое… - она задумалась. – Вот где-то году  в 43-ем, я  работала в швейной мастерской, закройщицей -  а работала я в семье одна, остальные маленькие были. Так вот, я получала  хлебный паек – 300 граммов  хлеба на одного работающего, а значит, на всю семью, а зарплаты никакой не было – война ведь.  Хлеб тот был сырой, тяжелый, как кирпич. А на детей, только на дошкольников, давали 150 граммов на всех, а потом и вовсе перестали давать. Дети постоянно были голодные, у них лица мхом поросли от голода, - она заплакала, - до сих пор не могу это вспоминать.  Весной пришли к нам из сельсовета за налогами, а в доме – шаром покати! Тогда сельсоветчик  позвал двух мужиков с лопатами, и они пошли откапывать яму с картошкой, единственное, что у нас осталось. Мать, как увидела – бросилась на ту яму, руки раскинула и кричит: «Не дам, ироды проклятые, или меня туда закопайте!» Дети яму обступили, ревут, а меня сестра держит, чтобы я молчала, иначе ведь посадят. Ну, мужики посмотрели на все это, плюнули и ушли. Так мы и выжили тогда. Вот что это было? – вопросительно посмотрела она на нас. – Перегибы на местах, как тогда говорили, или указание сверху? Как сейчас это узнаешь? А сельсоветчика того я до сих пор помню: жирный такой, в кожанку затянутый. Вот вам и советская власть!