2-ой Розыгрыш Кубка МФ ВСМ - Лонг лист

2-ой розыгрыш Кубка МФ ВСМ 2014г.

Лонг-лист

АВТОРЫ:

Автор 1 Карин Гур
Автор 2 Ирина Ману
Автор 3 Алекс Беляев
Автор 4 Теплова Елена
Автор 5 Елена Кириченко
Автор 6 Нина Гаврикова
Автор 7 Любовь Казазьянц
Автор 8 Анджела Буняк
Автор 9 Валерий Гега
Автор 10 Александр Асмолов
Автор 11 Татьяна Шардоне
Автор 12 Любовь Кирсанова
Автор 13 Наталья Смирнова
Автор 14 Надежда Лайне
Автор 15 Лена Калугина
Автор 16 Янита Владович
Автор 17 Нана Белл
Автор 18 Галина Прокопец
Автор 19 Семён Баранов
Автор 20 Александр Бойцов
Автор 21 Лидия Гусева
Автор 22 Борис Шапиро 72
Автор 23 Наталья Якорева
Автор 24 Михаил Жарков
Автор 25 Ольга Борина
Автор 26 Кира Ньеру
Автор 27 Надежда Стецюк
Автор 28 Юлия Штурмина
Автор 29 Татьяна Богдан
Автор 30 Солнцем одарённый
Автор 31 Ирина Гирфанова


ПРОИЗВЕДЕНИЯ:

1/8 финала:
1. Тараканиха
Карин Гур
   Март - коварный месяц. Вечером прошёл дождь, ночью ударил мороз, а утром прошёл снежок и город превратился в огромный ледяной каток, прикрытый белым обманчивым одеяльцем.
    Я дежурила сегодня в приёмном покое и работы было невпроворот. Машины «Скорой помощи» везли и везли больных с переломами рук или ног или обеих конечностей одновременно.  Людей было столько, словно у нас проходил кастинг на участие в телепрограмме «Минута славы».  После обеда выглянуло солнышко, коварный лёд растаял, улицы и тротуары покрывала грязная мокрая смесь. Появился просвет, и мы в ординаторской выпили по чашке кофе, обменялись последними новостями. Через три часа смена закончилась, и я отправилась домой. Вспомнив, что в холодильнике пусто, зашла по пути в супер. Поднимаясь по лестнице, я слышала, как в соседней квартире, заглушая звук громко работающего телевизора, кричали дети.
   Открыв дверь, окунувшись в звенящую тишину своей квартиры я даже не стала снимать сапоги, а сразу отправилась на кухню. Включив свет, устало опустилась на табуретку. В центре стола, на жёлтенькой в красных маках клеёнке сидел большой коричневый таракан. Увидев меня, он не тронулся с места, привычно шевеля усищами. Выглядел таракан разочарованным. Он уже облазил все тумбочки, шкафчики и потаённые уголки в поисках съестного, но не нашёл, бедняга, ни крошки хлеба, ни колбасной шкурки. Я ему очень сочувствовала. Пусто было у меня не потому, что я такая хозяйка аккуратная, а просто напросто я дома практически не питалась, запасов не держала, а на выходные уезжала к маме в деревню.
    - Что, дружище, пора и перекусить?
     Таракан опасливо поднял голову. Очевидно он решил, что я собираюсь им поужинать. Он зря волновался: я тараканов не ела и не уничтожала. Видимо в своей прошлой жизни я была тараканихой и кто-то, наступив сверху огромным тапком, отправил меня в тараканий рай. С тех пор в моей генной памяти выписалось огромными буквами: ТАРАКАНА НЕ УБИЙ!
     - Ты чего один гуляешь? Холостяк? – Таракан протестующе покачал усами.
     - А... Разведённый... И я разведёнка. Слушай, ты не грусти, я вот купила яйца, зелёный лук и помидоры, сейчас приготовлю нам шикарный холостяцкий ужин. Подожди, пойду помою руки и переоденусь.
      Таракан весело засучил ножками. Я ушла в ванную, он остался терпеливо ждать.
      Вернувшись через десять минут, я обнаружила его там же, где оставила, в компании с кудрявенькой юной тараканихой.  Похоже, личная жизнь у него налаживалась. Неожиданно он застыл, насторожился, сосредоточенно покрутил носом и толкнул в бок свою подружку. Из соседней квартиры умопомрачительно запахло тушёным мясом с картошкой и сдобными пирогами. Тараканы спрыгнули со стола и отправились туда, где так вкусно готовят, работает телевизор и оглушительно кричат дети...
      
 18.06.2013

2. Сказка о милосердии
Ирина Ману
Случилось это по меркам вселенной совсем недавно – век или два назад. В те времена волшебство было обычным делом. Сплошь и рядом  обитали феи, которые были так добры и отзывчивы, что исполняли людские желания, а может чью-то заветную мечту. Конечно, не все подряд, что в голову придет. Иначе люди совсем бы обленились и перестали вообще желать, мечтать, двигаться вперед к совершенству, все бы само собой исполнялось по мановению волшебных палочек фей. Пресыщение – не самое лучшее в жизни, что может произойти с каждым из нас.
Но вернемся к сказке. Под Новый год, когда все люди на планете получают подарки, которые им заранее подготовили родные, близкие, друзья и подруги, феи в это благодатное время отдыхают. Люди всем довольны, в предвкушении праздника, радостные, поют и танцуют. Феи тоже собирались все вместе, чтобы провести праздник, танцуя с подружками и друзьями.
Одна молоденькая фея, с которой произошли эти события, летела домой. Она стряхивала снежинки с крыльев, бережно кутая в шаль спящего младенца. Откуда ребеночек? Вы не раз видели, что с небес падают звездочки, и вот на месте их падения оказываются дети, которым нужна семья, нужны мама и папа. Наша фея, как раз и несла «найденыша», чтобы потом  подыскать ему маму.
И вдруг! Фея услышала мольбы. Три просьбы, исходившие от разных людей, живших в одном городе.
- Был бы ребенок, он унаследовал бы мое состояние, мои деньги!
- Был бы ребенок, я бы оставил ему в наследство дом и мельницу, прибыльное дело!
- Был бы ребенок, я подарил бы ему свою любовь, а он бы утешил меня в старости!

Маленькая фея решила откликнуться на мольбы, ведь младенцу пора было кушать, да и зимняя вьюга разыгралась ни на шутку, сбивая с пути нашу отважную путешественницу.
Она стояла у огромного дома, больше похожего на дворец. Он был украшен разноцветными гирляндами, но в окошках не горел свет,  не виднелась, как у многих людей в домах, ель с золочеными игрушками, на макушке которой восседал ангелочек. Не звучала музыка. Создавалось впечатление, что в доме никого нет.  Градоначальник, а это был его дом, несколько  скуповат. Он решил не устраивать по обыкновению благотворительного бала, сославшись на придуманную им самим эпидемию болезни.
- Чтобы не заразиться, за лучшее сидеть дома, и по гостям не ходить.
Что ж, градоначальник добился одного, все граждане собрались у Ратуши, празднуя  у большой наряженной ели, а про него совершенно забыли. Даже слуги улизнули, чтобы поздравить близких. А градоначальник с супругой сидели у нетопленного камина и мерзли.
- Дорогой, кто-то стучится в дверь. Пойди, открой, - произнесла жена, закутанная в пуховый платок.
- Нет! Пусть думают, что мы спим и не слышим стука, - сурово ответил супруг.
- Дорогой, я слышу детский плач. Может – это замерзает ребенок, а мы с тобой так хотели наследника.
- Глупости! Это завывание ветра в трубах, - возразил градоначальник, укрытый двумя пледами, покачиваясь в кресле-качалке.
Фея не дождалась ответа от первого, кто молил о ребенке, он даже  не соизволил открыть дверь своего богатого дома.

Успокаивая проснувшегося голодного младенца, волшебница перенеслась к воротам другого дома, чуть победнее, но все же ладный, с каменной кладкой, двухэтажный, с огромным подвалом, где хранилось много мешков муки, которые подвозили хозяину с его личной мельницы. За железными воротами бегали дворовые, цепные псы. Они мигом учуяли женщину с младенцем. Да-да, вы не ошиблись – женщину. Отказ градоначальника от ребенка так подействовал на фею, что та от огорчения состарилась.
- Кто там? Марфа, поди, глянь, кто у ворот мается? – раздраженно приказал служанке хозяин дома и мельницы.
- Сейчас, - Марфа неторопливо поднялась с лавки, на которой дремала.
Вернувшись, доложила:
- Нищенка с ребенком на руках. Умоляла впустить, отдать вам это сокровище.
- Надеюсь, не пустила? – грозно спросил он.
- Нет, конечно. Мало ли ходят в праздник, вымаливают подачки, а сами работать не хотят, - поджала губы служанка, пряча в передник два пирога, которые тайно унесла с хозяйского стола, чтобы потом съесть одной втихомолку.
- Правильно. Чужое сокровище не надо, свое не дадим. Моя покойница-жена была расточительна в этом отношении. Обязательно пригласила бы в дом попрошайку, хлеба дала, монет. А сколько стоит этот хлеб и эти монеты, не спрашивала. Был бы сын, - задумчиво произнес хозяин, - запретил бы потакать нахлебникам.
Бродяжке кинули заплесневелую горбушку хлеба, на том и успокоились. Что взять с купца? Вслух божится, а про себя отрекается.

Фея кое-как добралась до последнего крова, откуда слышала мольбу. Метель заметала следы волшебницы, холодный, колючий ветер засыпал бедняжку снегом, они с ребенком окончательно продрогли. Древняя старуха прислонилась к большому сугробу у двери дома, прижимая заплаканного младенца. Постучаться бы. Но отказы так больно ранили, отбирая по крупицам силы и волшебство.
Внезапно распахнулась входная дверь, кто-то вышел.
- Ой, звездочет, тут бабушка с ребеночком, - детский голосок звучал звонко-звонко.
На крик выбежал мужчина. Он передал младенца девчушке, а сам осторожно внес старушку в дом.
- Грей воду! Погорячей! И бегом к соседке, выпроси молока. Возьми, вот! – мужчина совал девочке монеты.
- Но, если вы отдадите деньги, то не купите марки, не отошлете письмо, то никто не узнает, что именно вы открыли новую звезду! – воскликнула она.
- Маша, не до звезд. Надо людей спасать, - ответил он, растирая ножки ребенку.
Пока Маша бегала за молоком, звездочет подкинул дровишек в печурку, снял рубашку и перепеленал младенца, а на старушку накинул теплое, хотя и в заплатах пальтецо. Сам в клетчатом пиджаке заваривал чай, ухаживал за нежданными гостями. От тепла горемыки очнулись. Фея – старуха увидела мужчину заботливо кормящего притихшего ребенка. Тот, наконец, накушался и заснул спокойным сном.
- Вы?
- Я – астроном, хотя моя племянница – Маша называет меня звездочет. Она – молодец, здорово помогает по хозяйству, и звезды считать научилась, - мужчина улыбнулся, - и, кажется, нам сильно с ней повезло. Две появились на нашем небосклоне.
Звездочет, продолжая улыбаться, кивнул на сладко спящего младенца.
- Вы просили…
- Я просил небеса послать мне ребенка.
- Бабушка, я согрела похлебку. Покушайте, - Маша подала мисочку, а потом уселась перед ребенком, с интересом наблюдая, как-то во сне смешно морщит носик.
Звездочет коснулся лба старухи губами, чтобы проверить температуру. И произошло чудо! Старуха исчезла. Вместо нее появилась молоденькая фея, которая рассмеялась, увидев сильное изумление людей.
И, знаете, она не полетела домой, к другим феям, потому что теперь ее дом стал здесь, на Земле, у астронома. Они поженились, и у них появились еще детки. Они были счастливы. Но это совсем другая история.
Мы часто о чем-то мечтаем, о чем-то молим, просим. А ведь главное в нашей жизни – семья, дети. В них отражение наших надежд и чаяний. Важно проявлять заботу не только о тех, кто нам мил, близок, по сердцу. Мы в вечном беге по жизни забываем проявлять милосердие к родным, близким, к людям, к больным, старым, беспомощным, но особенно в нашем милосердии нуждаются дети. Сегодняшнее милосердие к ребенку, это завтрашняя забота о родителях, чтобы те не прозябали старость в одиночестве.

24.09.12

3. Богатый улов
Алекс Беляев
    Забросил Василий сеть в море, и пришла сеть пустая. Забросил второй раз, и туфлю поймал. Ну, а в третий раз забросил—так и вовсе мужика вытащил…

Двумя часами позже. Деревня, в хате.

-Ну, Глаша, мечи харчи на стол—будем гостя дорогого потчевать!
-Ты кого мне приволок, голова твоя пустая?! Выдано ли дело—собутыльников твоих откармливать?! Улов где, дубина?!
-Так я и есть улов мужа вашего. Считай, от смерти меня Василий спас. С яхты упал так неудачно, знаете. Глеб Иванович я. Мне чаю бы, сударыня.
-Слышь ты, хмырь залётный, топай отсюда! В другом месте будешь сказки сказывать!
-Но, Глаша…
-Я уже шестьдесят два года как Глаша! Забирай своего дружка и топай отсюда, голова пустая! Я ж пьянчугу какого за километр распознаю, хоть и в пиджаке!
-Не по-людски это, Глаша. Человек в беду попал, а ты…
-Где взял, туда и положи бомжа этого, дубина! Нет у меня для него ни чая, ни харчей—самим жрать нечего!
-О, сигналят. Это за мной машина приехала. Разрешите откланяться, сударыня. А ты, Василий, в контору заходи—отблагодарю по-царски, любое желание исполню. Спас-таки меня, окаянного! Вот, держи визитную карточку. Как решишь, что нужно—заходи, не стесняйся. Глеб Рыбка слово своё держит! Ну, здоровья вам. До встречи.
Утро следующего дня,. Райцентр, в конторе.
-А Василий! Заходи, друг сердечный, заходи! Что будешь—чай, кофе, водочки?! Ты не стесняйся, будь как дома, спаситель мой!
-Здравствуйте, Глеб Иванович. Вы уж простите мою дуру старую—она ж в вас человека не рассмотрела. Пиджачок мокрый, вот и приняла вас за пьяницу. А так баба она хорошая, только глупая малость.
-Ничего. Ты ж, Василий, мне жизнь спас, какие обиды?! Ты не стесняйся, не стой истуканом. Вот, в кресло присаживайся. Так-то лучше. Ну, что за награду для себя выбрал?!
-Да мне-то ничего не нужно. Это Глаша всё… Совестно сказать  даже…
-Говори, не стесняйся. Слово Глеба Рыбки прочно! Что ни попросишь, всё исполню.
-Да вот баба моя спятила на старости лет. Говорит, пусть Рыбка твой шубу из соболя да сапожки мне купит. Мол, за доброе дело не грех и плату взять… Что это  за добро, если деньги за него требовать?
-Эка мелочь,  Василий. Для себя-то точно ничего не желаешь? Телевизор там новый или антенну спутниковую?
-Так недосуг мне ящик этот смотреть. То в море, то на рынке рыбу продаю. Пойду я, пожалуй.
-Да постой же ты, Василий. Вот, держи. Этого и на шубу, и на сапоги хватит. Водитель тебя до магазина подбросит—сумма немалая.
-Ой, я таких денег в жизни в руках не держал. Не чересчур ли?
-Бери, бери, Василий! Слово моё прочно! Если что для себя попросить надумаешь—приходи, не стесняйся.
-Низкий поклон вам, Глеб Иванович, и здоровья крепкого! Пойду я.
-До свидания, Василий.
Четыре часа спустя, деревенская хата.
-Вот тебе, Глаша, сапожки, а вот и шубка новая. Ну-ка, примерь, красавица!
-Что ты мне, дубина, сапогами в рожу тычешь?! Человек деньги лопатой гребёт, а ты с него только на шубу с сапогами взял!
-Глаша, но ты же сама попросила…
-А своя голова на что, дубина?! Видишь у мужика денег—куры не клюют. Попросил бы что повесомее шубы с сапогами!
-Помилуй, Глафира—не должно за доброе дело награду требовать! Велико ли дельце—человека в море спасти? Вчера Глеб Иванович с яхты упал—я спас, завтра моя лодчонка ко дну пойдёт—меня спасут. Мы ж люди, не звери какие. Что, Глеб Иванович каждую прихоть твою исполнять должен?
-Конечно же, должен! Ты этому Рыбке жизнь спас, а он всего-то шубкой с сапожками за три копейки откупиться хочет! Не хочу подачки такой, а хочу серьги с бриллиантами!
-Помилуй, Глаша. Нельзя же так человека третировать.
-Отчего же?! Да с братом-буржуем только так и надо, чтоб цену подвигу знал! Топай обратно, дубина, и без серёжек не возвращайся!
-Остановись, Глафира, не по-людски это.
-Тебя вокруг пальца обвести хотят, дурак старый, а ты—не по-людски! Да сколько твой Рыбка рабочего люда обманул, чтоб деньжищи такие иметь, а ты благородством своим кичишься!
-О том не нам судить.
-И слышать ничего не хочу—ступай.  И без серёжек с бриллиантами можешь домой не возвращаться!
-Не могу, Глафира. Совестно мне человеку в глаза смотреть.
-Сейчас как возьму скалку, да как выбью ту совесть из твоей пустой головушки! Сыскался тут до богатеев жалостливый. Ну, пошёл!
-Дай хоть кашки отведаю.
-Пока серьги не принесёшь, никакой кашки тебе! Ступай-ступай, покуда твою душонку никчёмную скалкой не вышибла!
Три часа спустя. Райцентр, контора.
-А, Василий!  Здравствуй-здравствуй, очень рад! Быстро же ты себе подарок выбрал. Ты садись, не стесняйся—мне ж только в радость хорошему человеку приятное сделать! Ну, проси—всё исполню.
-Так я не для себя, Глеб Иванович. Баба моя совсем обезумела. Не хочу, говорит, шубу с сапогами, а хочу серьги с бриллиантами. Уж мне и в глаза вам смотреть совестно. Пойду я.
-Стой, Василий. Слово моё гранит—купим мы твоей Глафире бриллианты.
-Так это ж целое состояние, Глеб Иванович. Зачем ей бриллианты в деревне-то?
-Не переживай, Василий, куплю. Глеб Рыбка отступать не привык! Тебе ж давай подарю лодку новую?
-Не надо, Глеб Иванович, мне на старой лодчонке сподручнее как-то, свыкся я с ней. А за серёжки низкий поклон вам!
-Не стоит благодарности, Василий. Спас-таки меня, горемычного. Ты ступай-ка вниз, вместе в ювелирный поедем. Человек ты неопытный, живо стекляшки вместо бриллиантов всучат.
-Спасибо, Глеб Иванович! Иначе баба совсем бы со свету сжила.
-Ступай, друг сердечный, я сейчас.
Минуту спустя, контора.
-Алло, Михалыч. Сейчас мимо тебя мужичок в пальтишке старом проковыряет. Василием кличут. Так вот, явятся завтра—за дверь выстави. Скажешь, мол, занят шибко. Да поаккуратней с ним, не переусердствуй.
Четыре часа спустя, деревенская хата.
-Танцуй, Глаша! Нынче первой красавица всей области будешь! Вот, примерь-ка.
-Что ты мне серёжками в лицо тычешь, пень трухлявый?! В хате шаром покати, а он серьги вшивые приволок, да сияет, яко самовар начищенный!
-Но ты же сама хотела…
-Изба покосилась, а ты мне серёжки какие-то притащил, старый осёл! Видишь, что человек в лепёшку ради тебя расшибиться готов. Так и попросил бы что весомее!
-Помилуй, куда уж весомее? Я ж пока просил, чуть со стыда не сгорел.
-Ой, держите меня четверо—стыдно ему! Вот проходил бы твой Рыбка на своей яхте мимо твоей лодчонки, а ты б тонуть взялся. Так он бы и остановиться не удосужился—что старик ему?
-Не гневи Бога, женщина! В море все ровны. А Глеб Иванович человек честный и милосердный.
-Фу-ты, ну-ты, честного барина отыскал на Руси-матушки! Да Рыбка твой с заводских рабочих семь шкур спускает, а платит с гулькин нос. На том и разбогател.
-Не знаешь, так и не говори.
-Так о том весь район судачит. Но от нас просто так Рыбке не откупиться, не продешевим! Не хочу серьги. Хочу виллу на берегу моря Средиземного да миллион долларов!
-Совсем ты сдурела, старая. Больше и копейки не спрошу у Глеба Ивановича! Ой, больно!
-На, получай, голова дубовая! Вот ведь послал Бог бестолочь мне в наказание! Ему Птица Счастья в руки далась, а он пёрышки рассматривает, да выгоду получить не торопится! На, получай! Глядишь, и поумнеешь от тумаков-то!
-Как захочешь, так и сделаю. Только не бей!
-То-то же. Завтра с утреца в город поедешь, виллу да миллион попросишь. Вот тебе водицы да хлеба корка, а то преставишься с голодухи-то.  Эх, чтобы ты без меня делал, горе моё луковое!
 Утро следующего дня. Райцентр, у входа в контору.
  -Дедушка, что с вами? Что ж вы прямо на дороге сидите-то? Плохо, помочь чем?
-Рыбка, пускать не велит. А она скалкой. Море, рыбка.
-Звать-то вас как, дедушка? Откуда будете?
-Рыбка, пускать не велено, а  она скалкой.
-Значит, не помните. Ну-ка, поднимайтесь-ка, дедушка. Вот так, хорошо. Ой, а синяк под глазом у вас откуда?
-Рыбка, просить. А он—пускать не велено. А она—скалкой.
-Ясно. С головой вы не дружны. Пойдёмте, я вас в больницу отведу.
-Вилла, море, миллион, пускать не велено.
-Будет вам и рыбка,  и чай с печеньем. Идёмте, дедушка. Вот так, хорошо.
Три часа спустя. Райцентр, психиатрическая больница.
-Ой, беда-то какая, доктор! Что ж я с таким муженьком делать буду?! Он же теперь как дитё малое—ни дров наколоть, ни в море выйти!
-Не стоит сгущать краски, Глафира Николаевна. Случай, так сказать, классический—расстройство психики. Вылечим мы вашего муженька.
-Ой, спасибо, доктор? И когда же Вася поправится?
-Это, так сказать, науке неизвестно. Может, через неделю, может, через месяц, а может и год потребуется. Каждый организм индивидуален.
-Как же через месяц, доктор?! Да за это время сколько ж рыбы поймать и продать можно?! Это ж целое состояние!
-Эх, Глафира Николаевна, мы тут, так сказать, о здоровье человека говорим, а вы о выгоде думаете. Ваш Василий и так о какой-то рыбке талдычит. Кстати, откуда у него синяк под глазом да на лбу ссадина?
-Не знаю. Упал, наверное. Он же неловкий у меня. 
-Да? А кажется, будто избил кто.
-Избил? Нет, доктор, никто его и пальцем не трогал. Скажите, хворь-то его откуда взялась?
-Это ж, так сказать, классика—от нервного перенапряжения. Замкнуло Василия. Не волнуйтесь, Глафира Николаевна, вылечим. Я тут список лекарств приготовил, да график, что, когда и сколько принимать. Вы уж проследите.
-Это что же, доктор, вы больного человека на улицу выгоняете?! А лекарств пять штук целых—где ж мне такие деньжищи взять?!
-Я как лучше хочу, Глафира Николаевна. Лекарства последнего поколения, точно помогут. Только нет их в больнице—бюджет скудный, так сказать. А без тех препаратов не помочь Василию.
-Ты мне лапшу-то на уши не вешай, докторишка! Раз больница, так и лечите! Мне дитё неразумное в хате не нужно!
-Я бы с удовольствием, Глафира Николаевна, но нет у нас препаратов эффективных. Нет, понимаете?
-Это уж не моя забота, доктор. Пойду я. Как Вася поправится—сообщите, заберу горе своё луковое. 
-Так вы и навещать его не станете, Глафира Николаевна?
-Что же мне болтовню его бессвязную слушать? На то доктора есть. Ишь, удумал в самый сезон заболеть! Это ж сколько мы потеряем-то?! Прощайте, доктор.
Спустя  час. Райцентр, в конторе.
-Здравствуйте, сударыня. Что у вас за дело ко мне?
-Ишь, глаза твои бесстыжие! Человека до больничной койки довёл, а самому хоть бы хны!
-Кого это я довёл? Выражайтесь яснее.
-Да Василия, мужа моего. Он тебе, хмырю, жизнь спас, а ты его с лестницы спустил! А ещё любое желание исполнить обещал!
-И пальцем не трогал я Василия, да и слово своё сдержал—аж два желания исполнил. Только ни Василия просьбы были—ваши, сударыня. Однако ж, в Золотые Рыбки не нанимался вам, от того и пускать не велел более.
-Да что ж это за люди пошли?! Кормильца моего в калеку превратил—и в кусты, значит?! Василий мой как дитя малое нынче—ни дров наколоть, ни в море выйти. Вот, значит, какова благодарность твоя?!
-Не моя в том вина. Ступайте отсюда, сударыня.
-Э, меня ты вокруг пальца не обведёшь, индюк напыщенный! Ну-ка, давай мне миллион долларов да виллу на берегу моря Средиземного!
-Жадным не подаю. Позвольте мне вас проводить, сударыня.
-Не трогай меня, душегуб! Помогите, убивают!
-Вот так-то лучше. А Василия я сам найду. Коль лекарства какие нужны, так куплю. Прощайте, сударыня.
-Открой дверь, хмырь! Вот и спасай людишек этаких—ни стыда у них, ни совести!               

4. Желанное дитя
Теплова Елена
 - Дедушка, а правда, что это ты мне имя придумал? –  ясные глаза мальчишки сияли безграничным доверием и любовью.
-Ну, было дело, - улыбка деда затерялась в его седой бороде,- а что, не нравится что ли?
-Дед, ну какой ты! Нравится, конечно! Просто, интересно – почему меня так назвали, -  мальчик обхватил деда за шею, прижался к его заросшей щеке. – Деду-у-лечка мой!
-Ох и лис ты у меня, - шептал  счастливый дед.
-Дед, ну правда, почему Ратмир? -  растягивая слова,  малыш продолжал обнимать деда.
 Дед отодвинул в сторону толстенную старую книгу, снял очки и внимательно посмотрел на посерьезневшего внука.
-Так, стало быть, для тебя это  действительно очень важно, причем, это почему-то вдруг стало важным  именно сегодня. Я прав? Ну, выкладывай, что там у тебя произошло.
Мальчик взобрался на колени к деду и выдохнул:
- Сережка с Колькой сказали, что у русских таких имен не бывает, и  фамилия у нас нерусская,  и еще что ты «гастрабайтер», и папа, и значит я тоже. А я не знаю, хорошо это или плохо. А ты знаешь, дедуль?!
Дед грустно  усмехнулся услышанному – гастарбайтером  его еще  никто не называл. Доктор филологии, специалист по древнерусскому языку, автор бесчисленных статей и монографий, почетный член Международной академии славяноведения, в недавнем прошлом ректор одного из крупнейших в Средней Азии  университетов Ярослав Андреевич Баженов призадумался на мгновение, собираясь с мыслями.
Второклассник Ратмир терпеливо ждал ответа.
-Кстати, вот у твоих друзей, Сережки и Кольки, как ты их называешь, как раз и есть нерусские имена.  Сергей, Николай, Андрей, Александр и остальные распространенные имена ,в основном, греческие и латинские – они пришли в русские земли   только в конце 10 века.Твое же имя -   исконно русское, точнее славянское. Ведь Ратмир означает «ратовать за мир», то есть  защищать мир. Так что ты, дорогой мой, никто иной как  защитник мира,  уж будь любезен соответствовать своему имени. Да, славянских имен совсем мало сохранилось в употреблении – Светлана, Людмила, Владимир, Ярослав…
Дед помолчал, вздыхая о том, что в последнее время тревожило его как ученого и как простого человека – утрата исконных традиций, утрата национального языка, утрата национальной культуры… -А знаешь что, Ратмирчик, расскажу-ка я тебе  для начала одну историю.
       Давным-давно это было, больше тысячи лет назад. Жила в русских землях семья. Обычная семья – муж Любомир, жена Ладушка да детки их, большие да малые.  Дружно жили – вместе трудились, вместе праздновали. Землю обрабатывали, с того и кормились. А еще бортничали понемногу – ну то есть пчелок держали и мед от них получали. Выросли детки: дочери, как полагается, за мужьями пошли, покинули дом отеческий, а два сына  с родителями остались. Старший, Первуша, в родительский дом невесту привел,  а второй, Добрыня, рядом дом  поставил. Большие избы, просторные, с подклетом – это такое помещение под домом, нижний этаж, там кладовая.  Так и жили – ладно да справно. Стариков почитали, деток народившихся пестовали да лелеяли. Богов не забывали – капище свое на холме имели. Это такое священное место – там кумиры стояли, ну фигурки богов славянских. Чтили, как полагалось, богов своих, но более всего поклонялись Роду. Род – это Бог-творец. Все сущее, весь мир, видимый и невидимый, он создал. Все от Рода, все при Роде – так считали в те времена. Отсюда и слова наши главные – Родина, родители,  родня,  родник, природа…   
А времена неспокойные были, ой тяжелые времена. Князья  великие  власть свою преумножить стремились. Мало того, что данью обложили все города и веси. Теперь вот еще одна беда -  задумал Великий князь Владимир веру старую разрушить и новую построить. Не спешили славяне веру  новую, заморскую, принять, не желали от корней своих отрекаться. Пришлось князю с дружиной силой принуждать людей  к новой вере, христианской - огнем и мечем крестил он Русь. Ох, сколько народу погибло, отстаивая веру своих предков.
          Когда посланники князя подступили к селению, где наши землепашцы  жили, собрался народ на вече. Стали решать, гадать – как им жить-быть?
- Дружина у князя большая, нам с ней не совладать.
-Головы свои положим, а правды не найдем.
-Детей и жен своих погубим.
-Незачем нам, безоружным, против дружины княжеской идти.
Так и порешили – подчиниться князю. Только старый Любомир не мог решения этого принять. Собрал детей своих и сказал им:
-Не по мне слово старейшин наших. Дочери мои, вы за себя знать не можете, мужья ваши пусть решают. А вам, сыны, говорю – негоже нам от веры отеческой отступать, негоже Рода оставлять, негоже прародителей предавать. Предадим Рода - погубим  род свой, погубим Родину. Останемся верны ему – род свой сохраним, Родину сбережем в душе своей. Оставим, сыны, дома наши, уйдем в леса, схоронимся там. Переждем время лютое, а там видно будет.
Собрали скарб свой, жен и детей, скот, да и ушли в глушь лесную. Все заново пришлось им делать. Вырубили деревья, на расчищенном месте  два дома новых поставили, еще справней, чем были. Пашню засеяли, борти с пчелами поставили. Капище новое обустроили – одного Рода  только поставили: он един в своей силе, от него все, все ему подвластно. Живут, трудятся с утра до ночи.  Семьи растут, детей прибавляется. Вот уж по дюжине деток у каждого брата. Да вот только у Первуши все парни родятся, а у Добрыни – одни девчонки. Сокрушается Добрыня – помощников нет. Да и Первуше грустно – вон у брата дочки какие ласковые да нежные, а от мальчишек разве дождешься ласкового слова да заботы ?! И каждый из братьев втайне от всех ходил к Роду и просил его послать еще дитя – один дочку просил, другой - сына.
      И случилось так, что враз жены братьев должны были родить детушек. А время страдное было, братья с детьми в поле были на жатве. Три дня и три ночи домой не показывались – в поле ели, в поле спали. Дома  только  беременные женщины остались да старый Любомир: немощен он стал, работа непосильной  теперь для него была. Первой родила жена Добрыни, Благица. А Милава, жена Первуши, принимала дитя: как полагается пуповину перегрызла, завязала,  обмыла ребенка, вздохнула грустно – снова Род подружке ее дочку послал. А роженица  слез сдержать не смогла  - последышек, да и то девка. А через денек Милаве пришла пора родить,  и снова мальчик появился на свет. Кому из женщин пришла в голову мысль обменяться детьми – не известно. А только сговорились они ничего мужьям своим не рассказывать, сохранить в тайне от всех задуманное. « Ведь не чужие мы, одна все же кровь».   Как решили, так и сделали. Старику-отцу детей показали – вот, дождались, наконец. А уж когда братья-отцы домой вернулись, тут-то радости было! Братья, не сговариваясь, решили детей назвать Бажен и Бажена – желанное дитя, вот что имя это обозначало. Да уж, действительно, долгожданными, желанными были мальчик в семье Добрыни и девочка в семье Первуши. Уж так лелеяли малышей этих, так холили  их все домашние. Дед Любомир жалел только, что Ладушка его до счастья этого не дожила.  Уж она бы порадовалась за сыновей любимых, уж она бы пестовала маленьких внучат! Бажен и Бажена росли здоровенькими да пригожими детьми. Ласковые оба, а уж смышленые-то какие. Одно слово – радость в семье несказанная поселилась. Только матери детей нет-нет да и всплакнут в уголке – сердце-то материнское болит. А рассказать о своей печали, покаяться – некому. Только друг другу и могут Милава с Благицей поплакаться, да и то редко – дел по дому столько, что не до того. Одно успокоение, что могут видеть деток своих ненаглядных, единокровных. Выйдет Благица с сыночком  на руках во двор,   а   в соседнем дворе Милава уж с Баженой ждет. Подадут матери друг другу детишек, прижмут их к себе изо всех сил и плачут – вот оно, свое дитя, родимое. Побольше дети стали – сами начали бегать к дядьке с теткой.  «Тетя, у тебя такой  голос хороший!
Моя мама не умеет так ласково сказывать» -  говорил Бажен.
«Тетя, а почему у тебя такие руки мягкие? У моей мамы совсем  не такие руки» - говорила Бажена.  А матери слезами умывались от этих слов. Только поделать ничего не могли. Когда сил уж терпеть не стало, решились женщины старику-свекру повиниться. Рассказали ему о том, что сотворили. Выслушал их мудрый Любомир, вздохнул тяжко, помолчал, потом сказал, будто выдохнул:
-Против Рода вы пошли. Нет нам прощения, все мы в этом повинны. Моя вина тоже есть. Может и не случилось бы этого, коли среди людей жили. Детям ничего не сказывайте.  Вот вам мое слово: берите детей, зовите мужей своих и уходите отсюда. Я   здесь останусь, не дойти мне. А вы ступайте. Родная земля ждет вас. Все наладится у вас. Среди людей жить станете,  дети вырастут, род наш продолжат,  и Род простит нас всех, за все простит. Закончил говорить, махнул рукой, мол, ступайте, прилег на лавку и затих.
Ярослав Андреевич замолчал.
-Дед, а дальше что? – любознательному малышу не терпелось узнать продолжение истории,- Дальше-то что было?
- Да что дальше – даже не знаю…,- думая уже о чем-то своем ответил дед.
-А я знаю, знаю!,-радостно восклицал мальчик, - дальше наш род начался! Да, дедушка, да?! Мы ведь Баженовы!
-Да, ты прав,  конечно, мы – Баженовы. Главное, всегда помнить об этом! О своих корнях забывать нельзя.
Мальчик радостно обхватил деда за шею, чмокнул его куда-то в бороду и, счастливый, помчался прочь. Дед закрыл книгу, придвинул к себе ноутбук и написал заголовок «Желанное дитя».
 

5. На грани
Елена Кириченко
  Промозглый мрачный день. Зима одаривает не искристым белым снегом и легким морозцем, а колючим ледяным ветром, мелким градом вперемежку с дождем и чавкающей под ногами грязью. Какая-то сечка (то ли дождь, то ли снег) бьет по стеклу, и из теплой уютной комнаты никуда выходить не хочется. Но срочное дело выталкивает взашей на улицу. Мало того, что надо идти, а еще и быть в лучшем виде, в бодром и приподнятом настроении. Дело важное и надо не подкачать. Привела себя в порядок, принарядилась, собрала всю бодрость и энергию, аккуратно сложила в папку бумаги и глянула на часы. Все в порядке, да к тому же и заблаговременно.
Хоть на улице было слишком уж неуютно, и обжигающая сырость пробирала до костей – шла уверенно и быстро. Забрызганные грязью машины мчались с двух сторон непрерывным движением, у некоторых уже зажглись фары, мол, с нами не шути. Но я шла вдоль трассы, закрывая лицо поднятым воротником, и мне совершенно до них не было никакого дела. Только все чаще автомобили начинали сигналить, визжали тормоза, и из открытых окон вылетали режущие осколки водительского мата.
И хотя я очень спешила, но все же пришлось остановиться. Неспроста ведь все это? Да, неспроста… Посреди дороги стояла собака, овчарка. Она была тощая, больная и явно старая. Черно-серый окрас покрылся сединой, шерсть свалялась, стала мокрой и грязной. Собака стояла неподвижно, не опуская головы, и своими отчаянными, умоляющими глазами смотрела навстречу несущемуся транспорту. «Самоубийца!» – мелькнуло у меня в голове. И не ошиблась. Глаза собаки ждали, просили, умоляли быстрой смерти.
Я испугалась, что потеряю рассудок от такого зрелища. Но меня, как магнитом, приковало к этой трассе. К своему несчастью, стала свидетелем страшного таинства.  Жизнь и смерть стоят на одной грани и властно смотрят в глаза друг другу: «Ну, а кто же сегодня сильней?» Мне было уже плевать на срочное и важное дело. Я поняла, что перед лицом жизни и смерти, когда они сливаются воедино, все остальное -  суета сует.
Зверь всегда погибает стоя. И собака по-прежнему стояла не шевелясь. Движение машин продолжалось. Водители, как могли, объезжали ее. Наконец один автомобиль  затормозил, шофер дал знак следующему за ним, и движение пошло на спад. Тот, который остановился первым, пытался вытолкнуть овчарку на тротуар. Она упиралась. Тогда подрядился на помощь еще один. И только силком им удалось вытащить  собаку с проезжей части. Я кинулась к ней, стала заговаривать, пыталась погладить. Собака гордо от меня отвернулась.
Движение машин опять усилилось. За рулем автомобилей были уже другие  водители, которые и не подозревали о совсем недавнем происшествии на этой дороге. Как хорошо, что беда миновала! Нужно теперь разобраться с лихорадочно мельтешащимися мыслями, а потом уже и с делами. Но новая неожиданность не позволила этого сделать. Собака, для себя уже все решившая, собрала старческие силы и опять резко бросилась навстречу движущемуся транспорту. Только миг она встречала смерть стоя. Заскрежетали опять тормоза, и овчарка, как подкошенная, упала на асфальт.
Помню побелевшее лицо водителя, растерянные глаза и … тишину. Мужчина оказался интеллигентом, даже в сердцах не смог выругаться. Не смог и уехать от лежащей собаки, вышел из машины, наклонился над ней. Сдерживая свои необузданные чувства и слезы, я тоже кинулась к сбитой овчарке. Подхватив ее под передние лапы и прижав к себе, потащила тяжелую ношу на тротуар. Водитель, сбивший собаку, неуклюже мне помогал. Мы уложили ее на остановке под лавкой. Осмотрели, она была жива и, к нашей радости, почти цела. Сочилась только кровь с одной лапы, но кость была не повреждена. Упала она от удара машины, но недаром ведь так визжали тормоза, шофер сделал все, чтобы сохранить ей жизнь.
Мы остались с собакой вдвоем, она  под скамейкой, я – на скамейке. Пальто все было в грязи, крови, воде, липли мокрые снежинки и тут же таяли. Лицо мое было ужасно: косметика, слезы, мокрый снег смешались в однородную массу. Рядом лежала грязная, со сбившимися клочьями собака, около ее передней лапы  краснела маленькая лужица.
Теперь я была похожа скорее на безумную, чем на деловую даму. А люди всегда стараются побыстрее проскочить мимо безумных. Так меньше проблем. Поэтому, хоть на нас и поглядывали, но не затрагивали. И вновь ожившие мысли могли беспрепятственно набирать силу.
Я все старалась понять: « Что, что толкало собаку на самоубийство? Старость? Болезнь? Бездомность? Что?» Вновь проснувшейся и такой знакомой болью сознание взорвалось: «Предательство!» Да, предательство! Оно, и только оно, лишает живое существо веры, надежды, любви и самой способности жить. Каким образом предал друга  хозяин – уехал в другой город, а ее оставил или выгнал старую за ненадобностью – это уже неважно. Главное – предал, предал ту, которая сама предавать не умеет. Не дал собакам Творец этой способности, оставив самым верным  существом на Земле!
- Милая, - заговорила я к собаке. –  Зачем же ты так? Зачем самовольно лишаешь себя жизни? Ты думаешь, одну тебя только предали? Мне ведь тоже предательство хорошо знакомо. А я вот выдержала, живу еще, по важным делам спешила. Если бы ты не стояла, как вкопанная посреди несущихся машин, а на тротуаре на меня посмотрела, то не  увидела бы никаких признаков страдания и боли. А теперь, конечно, я такая же грязная и жалкая, как и ты. И теперь уж явно не образец для подражания.
Собака недоверчиво покосилась, а потом пристально посмотрела в мои глаза. Я потупилась, и мне пришлось сознаться:
- Не веришь мне, отчасти ты права. Я тоже после предательства долго была на грани. Да, это у вас, у собак, не принято предавать. У нас же, у людей, такое случается сплошь и рядом. А хозяин твой ведь человек. А у человека оно, предательство, видно, в крови. Вот посмотри на этих двуногих, что мимо нас тут снуют. Каждого из них кто-то предал, и почти каждый тоже предал кого-то. Так что, голубушка, не одни мы с тобой тут такие. А жить как-то надо.
И заговорив о жизни, я наконец-то вспомнила о своем срочном и важном деле. Наверно, до сих пор  меня ждут! Знают, что раньше никогда не подводила. Надо бежать! Перевязала носовым платком собаке рану. В сумке оказались салфетки, которые помогли и мне принять более-менее нормальный вид. Ведь нужно все-таки попасть на запланированную встречу.
Погладив собаку по голове, рядом положила несколько штук печенья. Это все, что было в моей сумке.
- Ты, если хочешь, подожди меня. Я быстро сбегаю по делам, а потом столкуемся с тобой. Может, у меня захочешь доживать свой век…
  Важное дело мое разлетелось в пух и прах, но я не очень-то переживала. Перед искренностью и обнаженностью чувств, чему была свидетелем, все казалось мелким и ничтожным. Захотелось быстрее вернуться к собаке, и я помчалась к прежней остановке. Ее не было… От этого места прошла три остановки в одну сторону и три – в другую.  Всматривалась в дорогу и в обочину. Но того, чего больше всего боялась увидеть – не увидела. От сердца отлегло.
Опять вернулась к остановке и тут только заметила, что не было не только собаки, но и печенья.
Может, будет все-таки жить?
Мы-то живем…

6. Санкт-петербурженка
Нина Гаврикова
– Перед отчётным концертом просто необходимо
дополнительно заниматься, – мама Лизы была очень строга, –
я договорилась с Рафаэлем Гургеновичем. Он ждёт тебя к пяти.
Не смей опаздывать.
Дочка взглянула на ходики – четверть пятого. Она не
привыкла перечить. Учитель жил на другом берегу Невы. Ей
следовало бы поторопиться, чтобы успеть вовремя.
Повинуясь чужой воле, девушка машинально накинула
кожаную куртку, ноги втиснула в узкие туфли-лодочки. Взяла
скрипку, аккуратно уложенную в футляр. Вышла, придержав
дверь парадной. Но направилась в противоположную сторону.
Холодный, колючий ветер, налетевший с Финского залива,
теребил волосы, ледяной ладонью притрагиваясь к щеке. Юная
дама вдруг осознала, что шагает без шапки. Она подняла
воротник и развернулась на месте. Ей казалось, что кто-то не
очень приличный топчется на её совести, пачкая своим
невежеством не только сердце, но кристально честную душу.
«Что же делать? Завтра концерт, – поток мыслей, связанных
между собой в последовательную цепочку, как детский паровозик
с вагончиками, попал в закольцованный круг, – как я устала от
изнуряющих репетиций, а тут ещё дополнительные уроки. Что
делать?»
За размышлениями ученица не заметила, как очутилась в
парадной дома, где жил педагог. Ноги сами принесли её сюда.
Лиза посмотрела на часы, урок должен был начаться десять
минут назад. Поднялась на третий этаж. Молодой человек
нетерпеливо распахнул дверь:
– Ну, вот и хорошо! А я уж тут подумал, что ты струсила.
Проходи в зал.
Он зачем-то сходил в другую комнату, потом грациозно
уселся за рояль. Тронул тонкими пальчиками клавиши.
Музыкальный инструмент, тихо вздохнув, запел взволнованным
голосом. Скрипка не захотела подхватить волнение товарища.
– Что случилось? Соберись, завтра выпускной. Всё зависит
от тебя, распахнутся перед тобой двери консерватории или
останешься так – с начальным музыкальным образованием,–
музыкант вновь тронул клавиши.
Елизавета вдруг на рояле увидела мамины розы, которые вче-
ра ей подарил папа по случаю бирюзовой свадьбы. Цветы девушка
узнала потому, что на одном из стеблей два нижних шипа –
срезаны, а верхний – остался. Он сейчас её больно уколол. От
обиды стало трудно дышать. Она наперекор маме, пытавшейся
задобрить изгоя, и учителю изумительно исполнила свою партию.
– Тронут. Не зря говорили, что ты талантлива! Выучить
такое сложное произведение за столь короткий срок?! Ты
превзошла все мои ожидания! На сегодня достаточно. Лучше
отдохни перед взлётом на Олимп успеха,– довольный собой,
он проводил ученицу до дверей.
Лиза нехотя брела домой. Стараясь избавиться от горечи
неизбежного, она встала на поребрик и начала переставлять ноги,
словно бы двигалась по канату, при этом серьёзно размышляя:
«Вот город недавно вновь переименовали в Санкт-Петербург. А
что изменилось? Те же улицы, те же дома, те же люди. Нева,
как и раньше, ершится волнами на ветру. Крейсер «Аврора» на
Петроградской набережной так же грустно вздыхает, кивая
прохожим грот-мачтой. И солнышко к вечеру всё так же
прячется за высокими домами, чтобы утром выскочить под
купол неба с другой стороны города».
Санкт-петербурженка задержалась около телефона-автомата.
Нашарила в кармане двухкопеечную монету, набрала номер:
– Алло. Скажите, пожалуйста, когда выпишут из больницы
Элеонору Михайловну?
На другом конце провода мужской голос прорычал:
– Как поправится – так и выпишут,– и бросил трубку.
Елизавета зашла к себе в комнату, слёзы бисером блес-
тели на щеках. Она бросилась на диван и уткнулась лицом в
подушки. Девушка страшилась завтрашнего дня. Горькие
размышления прервал телефон:
– Лизонька, привет. Как твои дела? Что готовишь на кон-
курс? – ученица ждала этого звонка целый месяц, с того самого
дня, как увезли в больницу её любимую преподавательницу.
Обрадовавшись, отвечала:
– Здравствуйте! Мы с Рафаэлем Гургеновичем разучили
другое произведение. Его я завтра буду исполнять на выпускном.
Ведь Максима всё равно нет. В две скрипки не получится
сыграть.
– Знаешь, милая, я вот что подумала. У тебя вечер сегодня
свободный?
– Да, только что вернулась с занятий.
– Тогда повтори свои партии, порадуй меня. Вы с
Максимом большие виртуозы!
– Но Максим в деревне у бабушки. Вы же знаете, что у
него умерла мама.
– Всё знаю,– скорбно отозвалась пожилая женщина,– но
это не повод расслабляться. Жизнь тропинкой узкою спешит
вперёд. Ты помнишь, что с другом играла, или уже всё забыто?
– Да помню. Сейчас повторю.
– Ну, вот и ладненько!
Елизавета была в недоумении. Она тайком, когда никого не
было дома, включала магнитофон с записью фортепьяно,
повторяла свои партии. Сейчас же с великой радостью взяла
скрипку, смычок заскользил по струнам. Перед глазами мелькали
промежуточные станции прошедших дней – вот они с Максимом
ученики музыкальной школы. С самых первых уроков
закрутились шестерёнки их дружбы. Он часто провожал её до
дома. Написание музыкального диктанта она считала самым
трудным заданием в школе. Потому – что в нём определялся
уровень знаний и навыков музыкально-слухового развития. Но
творческий подход друга к трудностям сольфеджио оказался
очень увлекательным. Они вместе курсировали по волнам
вокальных упражнений.
Два месяца назад у Максима скоропостижно скончалась
мама. Решение, где будет жить мальчик, далось трудно. Отец
осенью заключил контракт на работу в Нигерии, разорвать
который не представлялось возможным. Директор школы
уговаривала бабушку оставить Максима жить у неё до окончания
учебного года, но старушка не могла доверить единственного
внука чужому человеку. И в Санкт-Петербурге она жить не
могла, потому что дома осталось целое хозяйство: корова, овцы,
куры. У Элеоноры Михайловны от переживаний случился
гипертонический криз. Её прямо с урока увезли в реанимацию.
Молодой, подающий большие надежды, учитель музыки
сразу ухватился за уздечку удачи. Видимо, он подумал, что
неплохо было бы занять место директора музыкальной школы.
Возраст Элеоноры Михайловны уже давно предполагал
заслуженный отдых. Никто из учеников Рафаэля Гургеновича
не воспринял серьёзно. Все ждали возвращения любимой
преподавательницы.
Концертный день наступил неожиданно быстро. Взвол-
нованные родители и юные музыканты заняли места в зале.
Лиза облюбовала место в последнем ряду. Вдруг к ней подошла
сама Элеонора Михайловна:
– Давай отойдём на минуточку.
Они вместе поднялись в кабинет директора. Там за
директорским столом при всём параде сидел Максим. От
неожиданности и радости девушка остановилась. Сердце
пропеллером вертолёта закрутилось в груди. Она не понимала,
что происходит.
– Ну, что как незнакомка остановилась у дверей. Давай
проходи. Нам нужно срочно решить одну важную задачу.
Елизавета прошла к столу, присела на стул. Не мигая, она
смотрела на Максима. Он заметно возмужал, плечи налились
свинцом. Треугольный подбородок округлился. Щёки где-то
успели захватить весенний загар. Пухлые губы вытянулись, над
ними предательски чернели юношеские нежные «побеги»,
свидетельствующие о переходном возрасте. Прямой греческий
нос. Железная стружка волос непокорно спадала на высокий
лоб. На фоне тёмных завитков глаза выглядели крупными
голубыми бусинами. Девушка не могла оторвать взгляд от
друга. Она так соскучилась. Но перед ней сидел чужой
Максим. Что-то в нём было не так. Слова директора ученица
слышала отчётливо.
– Так вот моё решение. Вы сдаёте экзамен вместе. Ис-
полнять будем то, что было запланировано в начале года.
Аккомпанировать буду сама. Согласны?
– Но Максим столько времени не занимался. Смычок
начнёт «сопротивляться»,– протестовала одноклассница.
– Максим всё это время работал в деревне. У вас обоих
есть магнитофонная запись партии фортепиано. Он и твои и свои
партии проигрывал. Я разыскала своего однокурсника. Он сейчас
на пенсии. Живёт в соседней деревне от бабушки Максима. Так
вот Фёдор Антонович любезно согласился помощь. Максим
каждый день ходил к нему заниматься, хотя шлёпать по
бездорожью приходилось шесть километров в одну сторону.
– Тогда получается, что я выйду на сцену не подготовленная.
Я же целых два месяца учила другое произведение.
– Не беда, – ласково, как мама, проговорила директор
школы, – ты же вчера вспомнила? Или не успела повторить?
– Нет, я всё честно отработала и легла спать.
– Вот и хорошо. Пора в зал. Вы будете выступать первыми,
поэтому времени на раскачку просто нет. Все пошли, нас ждут.
Отчётный концерт продолжался больше трёх часов.
Первыми вышли на сцену директор школы и два её лучших
ученика. Две скрипки то соединялись в едином порыве и
уводили слушателей в густой лес, то вдруг поодиночке
носились весёлыми ласточками над берегом реки, то
неожиданно быстро поднимались высоко над землёй. А потом
вообще унеслись к далёким звёздам в бескрайнюю галактику.
Звук двух смычков переливался родниковым ручейком. А рояль
на их фоне казался большим бурлящим водопадом.
После выступления друзья спрятались в раздевалке. Им
столько нужно было рассказать друг другу. Лиза наконец-то
записала адрес бабушки. И, конечно, она поинтересовалась,
почему Максим сам не написал за всё это время ни одной
строчки, ведь он её адрес знал. Парень, немного смутившись,
ответил:
– Мне Михайловна не разрешила. Ей доложили, что на её
место метит проворный Рафаэль. Поэтому, чтобы его не
спугнуть, я втайне от всех занимался. Прости, что тебе не
пришлось как следует подготовиться.
– Да ладно. Я тоже тайком от всех проигрывала свои
партии. Что сегодня случилось, не понимаю – в жизни так не
играла! Я очень волновалась и боялась забыть хоть одну ноту.
Сцена под ногами тряслась, как в сильнейшее землетрясение.
И ещё создалось такое впечатление, что я шла, изнывая от зноя,
по горячей пустыне. Вдруг вижу оазис. Подбежала к воде –
черпаю, черпаю пригоршней, всё никак не могу напиться…
Результаты конкурса всех удивили. Так как в жюри
присутствовали представители из Москвы, то Максима и Лизу
пригласили летом открыть Международный музыкальный
фестиваль. А когда подрастут, то без экзаменов будут приняты
в консерваторию.
Успех учеников и директора школы показал, что добросо-
вестное отношение к любому делу помогает справиться со
всеми трудностями.

7. Игра в прятки
Любовь Казазьянц
"Детское время кончилось" - значит, пора спать.
 Так каждый вечер. Эта фраза. И каждый вечер "пора спать". Так вечера монотонно повторялись долгие годы.
Мама осталась молодой в наших воспоминаниях. Просто она рано умерла, а мы были маленькими. Себя помню смутно, а эти вечера запомнились на всю жизнь.
...Мне было тринадцать. День прошёл как обычно. Я вернулся со школы. После обеда сделал уроки и отправился с друзьями играть в футбол. Набегался. Устал. Малявка играла в куклы. Я включил телевизор.
Пришли родители. У папы был "трудный день". Он работал на авиазаводе. Мама работала в школе учительницей английского языка, после работы пришла поздно и села за тетрадки. Кончался учебный год, подкрадывались экзамены.
Ровно в десять: "Детское время кончилось. Пора в кровать. Катюшка – в ванную".
Сестрёнка как всегда капризничала. Требовала сказку. Наконец она успокоилась. И тут на удивление громко застрекотал кузнечик. Я пожаловался родителям, что в нашей комнате кузнечик мешает спать. Они не обратили внимания на мою жалобу. Кузнечик надоедал мне всю ночь. За несколько дней он меня извёл. Отчаявшись, я мысленно заговорил с ним, и тогда он умолк, с тем, чтобы через мгновенье снова застрекотать.
Через неделю меня разбудил безумный писк. Я долго ворочался, но не смог уснуть. А назойливый писк висел надо мной. И тут мне в голову пришла мысль, что пищит в моей комнате вовсе не кузнечик, потому что он не умеет издавать таких громких звуков. Всем известно, что кузнечик стрекочет благодаря своим крылышкам. Мы проходили это по ботанике. И я ни от кого не слыхал, чтобы кузнечик умел пищать.
Писк доносился из-под моей кровати. Вначале звук монотонно тянулся. Потом верещал острым веретеном. Я опять не спал.
Странно, думал я, почему оно пищит только ночью. Этот стрекозёл, что, играет со мной по ночам в прятки?
Под утро я вырубился. Вижу во сне: сижу я на кровати, кровать моя – на спине большущего слона. И эта "серая гора" со всей дури трубит в свой длинющий хобот, да так сильно, что в комнате всё закружилось вихрем...
На этом я проснулся. Кружилась голова. Дома я был один. В гостиной работало радио. Я посмотрел на часы. Через пятнадцать минут – начало второго урока. Проспал!
Я схватил портфель и побежал в школу.
Весь день не вспоминал о кузнечике. Наступил вечер. Умываясь, я вдруг вспомнил о нём, о прошлой ночи. Стоило мне лечь в кровать, как я вновь услышал потрескивание. Теперь я точно решил положить конец своим мучениям и избавиться от тупой бессонницы.
Я резко встал, сердито рванул кровать на себя и почувствовал, что меня кто-то осторожно лизнул в ногу. Подумал, что это соседская кошка, которая изредка наведывалась к нам в гости, и попросил Катю принести молока. Я продолжал тащить кровать. Там, в темноте, мелькнул розовый шланг. Я отскочил в сторону.
Вернулась сонная Катюшка с блюдцем молока и поставила его на пол.
-Маленькая киска, иди сюда, я тебя покормлю! Кис-кис-кис, - приговаривала она.
И... из-под кровати выполз... розовый шланг и выпил всё молоко, да так быстро, что я и Катюшка даже не успели испугаться. От неожиданности малявка расплакалась. В комнату прибежали родители.
-Что случилось? – взволнованно спросила мама, укладывая Катю в постель.
Я рассказал отцу про розовый шланг. Отец подошёл к кровати с твёрдым намерением посмотреть, что под ней.
-Сейчас посмотрим, что там за "хоботы" пьют хозяйское молоко!
Он уверенно перевернул кровать, и все увидели крупную птицу... с женским лицом голубого цвета. Её чёрное оперение с серебристым пухом под огромными крыльями выглядело нарядно-завораживающе. Мы замерли. Птица испуганно прижалась к стене, пряча голову под широкое крыло.
-А где шланг? – заорал я.
-Какой шланг? – удивился папа.
-Который выпил кискино молоко, - добавив, заныла сестрёнка.
-Неси молоко! – скомандовал папа.
Я принёс и поставил еду перед испуганной птицей. Она осторожно опустила розовый хоботок в блюдце и стала пить молоко.
-Бедная, она хотела есть и плакала, - догадался я. – И вовсе это был не кузнечик!
Отец распахнул окно. Сказочная птица допила молоко, жемчужными глазами оглядела комнату и, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, как утка, двинулась к окну. Все разглядели её большие лапы с чёрными перепонками и длинными розовыми когтями. Птица взмахнула мощными крыльями и грузно прыгнула на подоконник. Она с благодарностью оглянулась, будто прощалась с нами, взлетела, шумно захлопав крыльями. Скоро её чёрный силуэт утонул в ночном небе.
Родители тихо вышли из комнаты, а сонная Катюшка пробормотала: "Интересно, из какой она сказки?"
Я стоял посреди комнаты и не решался лечь в постель. А пустота между стеной и кроватью представлялась призрачным гнездом сказочной птицы Феникс.

7.05.1998г.

8. День рыбака..
Анджела Буняк
   «Человек с незапамятных времен обращал свой взор к морю, реке, озеру в надежде найти в водных просторах богатый и долговременный кладезь пропитания. Так постепенно сложилась особая группа людей — рыбаков, которые сначала по-любительски, а со временем и профессионально, стали снабжать себя и своё окружение, вкусной рыбой. И неудивительно, что в разгар лета, во второе воскресенье июля в некоторых странах отмечается профессиональный праздник — День рыбака.    Наряду с другими странами, Россия также отмечает этот профессиональный праздник. День рыбака в России официально отмечается с 1980 года, будучи одним из любимых летних праздников как самих рыбаков — особого братства, которое объединяет людей разных возрастов и занятий, — так и людей, никогда не державших удочку. В этот день можно поздравить всех, кто соединил жизнь с этой романтической и сложной профессией, а также всех, для кого рыбалка — спорт, хобби, особенное состояние души, способ слияния с природой.   
Примерно с такими речами, только менее пафосно, сопровождалось вечернее мероприятие, под названием сборы на рыбалку. Причём, не на обычную, а на праздничную. Инвентарь готовили серьёзно, подгоняли, прикручивали, подтягивали, подтачивали. Отметить праздник с удочкой в руке, это одно, а победить в соревновании по этому поводу, совершенно иное. Дядя, два деда, один из которых был лишь сочувствующий, папа, папины друзья и ваш покорный слуга. Всего семь человек, плюс несколько соседей и просто примкнувших, по ходу пьесы.   
Накануне днём, договорились встретиться всем отрядом около мостика, провести небольшую летучку и приступить к соревнованию посвящённому Дню рыбака. Всё серьёзно, да и как могут стать шутейными такие дела, когда на карту поставлена честь. Помимо морального удовлетворения, победитель должен был получить в подарок литр «старорусской» и право сказать тост. А это уже серьёзно. В те годы такими вещами не разбрасывались. Начало восьмидесятых. Удилища из бамбука даже, считались редкостью, пользовались в основном оструганными и просушенными ветвями ивы, тальника или черёмухи. Рыболовные снасти передавались, чуть ли, не по наследству, от отца к сыну, как умение заговаривать ячмени и лечить от рожистых заболеваний. А уж достать приличную лесу, было сродни подвига. В чём не было особой нужды, так это в наживке – дождевых червях. И, конечно, в тяге победить, в стремлении не ударить в грязь лицом, оставить всех остальных с носом.    Вышеупомянутый литр, служил, не средством доведения себя до свинского состояния, а символом. Неким знаменем, на приобретение которого скинулись все участники мероприятия. Понятное дело, после подведения итогов, объявления победителя, пригубят все и, неоднократно. За ужином решили не взвешивать улов, а считать головы рыбьи, не зависимо от длины, ширины и долготы. У кого больше штук, тот в шоколаде. Червей копали все отдельно друг от друга, это уже таинство, не хухры – мухры. Кое-кто, предварительно, приготовил кашу для прикорма. Способы лова и количество удилищ регламентировать не стали. Жёны посмеивались, подтрунивали, но особо не мешали, боясь попасть под горячую руку. Не каждый день мужчины заняты столь серьёзным и ответственным делом. Легли спать чуть раньше обычного, приняли на грудь за ужином, чуть меньше обычного. Сушняк в горле по утру мог помешать важнейшему в рыбацком деле – плевку на червя перед забросом.   
Поднялись часиков в шесть, присели на дорожку. Разговаривали тихо, словно боясь спугнуть удачу и рыбу, до которой ещё шагать с километр. Закусили, по традиции, малинкой. Поплевали через левое плечо и двинулись. Из каждого переулка на главную аллею выходили такие же, как мы, соискатели своих первых премий. Река большая, всем места на берегу хватит. Отметим праздник с достоинством. Молча, единый поток дачников вышел на мостик, преодолел водную преграду и растёкся разноцветьем плавок, панам, рубах по всему берегу.   
Солнышко поднималось из-за верхушек деревьев, на небе ни облачка, день обещал быть жарким. Садки под рыбу в воду, крючки с наживкой в заводку. Первый заброс сделан, курящие с жадностью прикурили и стали вдыхать сизый дым. Сотни глаз упёрлись в поплавки, которых сегодня было на порядок больше чем в обычное утро. Все ждали первой поклёвки. Практически, не дышали. Один выдернул, второй и, пошло, поехало. Клёв был отменный. Вероятно, речной бог решил побаловать рыболовов в столь значимый день. Предварительно обговорив окончание, теперь торопились выловить как можно больше количество штук до одиннадцати часов. У каждой компании, которая отмечала праздник сегодня, естественно были свои правила и свой регламент, общее было одно – победа!! Кстати, участие тоже поощрялось, а тем паче, сочувствие.    Уже упоминал, что два моих деда выступали единым коллективом, потому как один, терпеть не мог рыбалку, но уважал своего свата. Теперь шёпотом подсказывал, напутствовал, подшучивал над соперниками. Всё!! Удилища смотаны, рыба собрана, подсчёты решили перенести на потом. Разделись, окунулись в тёплую воду, поплескались, словно дети и, под «Маяк» включенного только что радиоприёмника, направились домой. По дороге обменивались впечатлениями, самым счастливым, конечно был я. Самый молодой из принимающих участие в семейном торжестве. Нужно признать, в традиционном, проводимым ежегодно, на протяжении многих лет. Что ещё может сплотить семью в единое целое, как не семейная традиция. Вторая традиция НАШЕЙ семьи ожидалась вечером, да и третья тоже. Баня и «шуба с клином», но это уже другая история….

9. Кабы знать, как звать
Валерий Гега
       В те времена у крупных заводов, фабрик, стадионов и других предприятий не было собственных имён. Старались жить с чужими именами, из хорошо известных – брали на прокат. Автозавод выпускал не какую-нибудь «Марусю» или «Мерседес», а «ЗИС». Потому что это был завод не своего имени, а имени Сталина. На автомобиле «ЗИМ», сработанном на Заводе имени Молотова, приезжал в пионерский лагерь завода имени ОГПУ предзавкома. Я был в этом самом лагере, уже в который раз пионером.
       Случалось удивляться – что же не выбрали на заводе знаменитые имена Горького, Кирова, или, скажем, Сакко и Ванцетти. Чем хуже Ломоносов – завод-то оптический! Нет. Заводчане, получается, так глубоко чтили именно Общесоюзное Главное Политическое Управление, и так оно им нравилось, что, и прежнее название завода не сохранили, и попривычнее чего не выбрали. Причём, им было не важно, что уважаемому Главному Управлению собственное название наоборот, вовсе не нравилось, а в тот момент так его и  поменяли на другое - «МВД».
       На въезде в лагерь были ворота, где было написано, что мы имени ОГПУ. Серёга мне объяснил, что слева направо слово ОГПУ расшифровывается так: «О господи, помоги убежать», а справа налево – иначе: «Убежишь – поймаем, голову оторвём». Позже  узнал, что автор этих расшифровок совсем не Серёга, а смысл они имеют вполне реальный и зловещий.
       Ворота у лагеря были, а забора не было. Всё равно, бежать мы не собирались, а жили себе привычно в отряде. Отряд – это человек сорок мальчишек, пионервожатая и воспитатель. Пионервожатая была молоденькой весёлой студенткой. Постоянно хотелось её потрогать. Воспитателем был школьный учитель военного дела по прозвищу Комбат. Он действительно во время войны командовал батальоном. Рассказывал об этом много и с охотой. Истории обычно похабные, а вовсе не такие, как в кино. Отряд жил в домике, который находился несколько в стороне от остальных зданий. Это было здорово. Тем более, что у нас была общая тайна и секретная миссия.
       Километрах в пяти от упомянутых ворот была «Гора Смерти». Место боёв в финскую войну. Так называемая «Линия Маннергейма». Окопы, воронки, полусгнившие блиндажи, масса мин, патронов, снарядов. Только копай. Дирекция лагеря, как могла, пресекала наши попытки там побродить. Комбат поставил этот интерес под контроль. Нашёл не слишком ржавый большой тяжёлый пулемёт и вдохновил перспективой восстановить.
       В течение трёх ночей, меняясь, выставляя посты, наш отряд под командой Комбата тайно приволок пулемёт в лагерь и припрятал позади домика. Началась работа по удалению ржавчины, покраске, поиску недостающих деталей, слежке друг за другом, чтобы не проболтались, и маскировке. Сверхзадача была такая, чтобы в последний вечер смены, когда по традиции будет прощальный костёр, пальнуть из пулемёта к всеобщему изумлению трассирующими патронами.
       Работа кипела. Мы не успевали. Комбат был чересчур требователен. Совершенные и блестящие, по нашему мнению, детали он заставлял тереть снова и снова из-за незначительных раковинок. Ещё надоедал с секретностью. На штанах не должно было быть следов повседневного труда. Руки должны быть такими чистыми, как будто не касались никогда металла, наждачки, машинного масла. Внешне распорядок дня соблюдался безукоризненно. Дирекция лагеря мурлыкала в восторге от дисциплины. Ходили строем, печатая шаг, с песнями. Ни по лагерю, ни по окрестностям без дела не болтался никто! Были, конечно, отщепенцы, изгои – не хотели вдохновиться грядущей стрельбой. Комбат их выявлял и с пораженцами  боролись. Физиономии таким, как минимум, раскрашивали.
       Появилась, наконец, уверенность - всё-таки пальнём! Стали говорить, как это будет.
       Например. Одиночными или сразу очередью? С одной стороны, лучше бы могучей очередью, но вдруг заклинит. В нескольких местах у ленты не заводская, а самодельная клёпка. Может, действительно, лучше одиночными, а остаток очередью?
       Главное, кому, собственно, стрелять? Пулемёт знаем, как пальцы. Стрелять готов каждый, и все хотят!
       Тогда кто, вообще, тут вкалывал? Серёга, что ли? Кто тёр и драил а кто отлынивал?! Это ещё ладно, кто нашёл самую ценную вещицу, без которой это и не пулемёт, а куча лома?! Договориться невозможно.
       В довершении к этому Комбат стал напиваться по вечерам. Такое и раньше случалось. К концу срока чаще. После отбоя, пьяный, собирал актив. Рассказывал, что делали с польками и немками, когда наступали на Берлин. Потом бродил по окрестностям, пел, а мы, как могли, уговаривали лечь и не попадаться на глаза начальству.
       Серёга говорил: - «Врёт он всё. Не могло всего этого быть. Не хочу в такое верить!». А я думал, может он и врёт, но почему же так переживает? Плакал вчера.
       Комбат после пьяных вечеров наутро бывал зол. Вот в такое утро Серёга и сказал нарочно, что наш пулемёт сделан на заводе имени Дегтярёва.      
Комбат ужасно рассердился и объявил, что завода имени Дегтярёва никогда не было и нет. Наш пулемёт марки ДС 39, был в войсках в финскую войну, а в отечественную его сняли с вооружения, вместо него был пулемёт «Максим». Очень он разошёлся. Серёга помолчал, а потом опять, громко: - «Есть завод имени Дегтярёва!»
       Комбат побелел, ногой даже топнул: - «Нет такого завода!». Я думал, он ударит его сейчас. Не терпел он сомнений и не желал по ним объясняться.      
Серёга извлёк мятую газетную вырезку. На ней под заголовком «Стрелковое оружие Красной армии» был рисунок нашего пулемёта и написано: «Станковый пулемёт Дегтярёва». Комбат посмотрел и сразу ушёл. Больше он с нами практически не с кем не разговаривал, а за день до закрытия лагеря вовсе бесследно исчез. Пионервожатая и пулемёт исчезли вместе с ним. Появились две воспитательницы из других отрядов и стали про всё расспрашивать и в тетрадку записывать.      
По пути из лагеря, уже в поезде, были догадки, кто же нас, всё-таки, «заложил». Получалось, что, скорее всего, это пионервожатая. Были и другие версии. Только Серёга сказал, что Комбат сам всех и продал. Я подумал: - «Не могло этого быть. Не хочу в такое верить!». А ещё Серега, глядя в окно, сказал вроде про себя и злорадно: - "Кабы знать, как звать!".

10. Старое объявление
Александр Асмолов
      Когда возраст позволяет бродить в осеннем лесу не только по выходным, неторопливые мысли часто обращаются к юности. Хранимые в памяти образы друзей давно отличаются от их нынешних ликов. Наверное, поэтому люблю общаться с ними по телефону. Не часто. Когда кольнет вдруг без предисловий в шутку спросить – идешь в школу или на море. Такая игра принимается с полуслова, и можно поболтать ни о чем, будто и не пролетело с тех пор полвека.      
Вот и сегодня шорох опавших листьев в уже дремлющем подмосковном лесу навеял воспоминания о том, как я впервые увидел своего деда. У него было странное для русского слуха имя. Харлампий.  Он был чистокровным греком. По материнской линии бабку и деда я не застал в живых. Они сгинули в лихолетье двадцатых. Мать отца,  Варвара, нянчила только моего старшего брата, так что появление Харлампия было событием.    
Он был моряком и встретился с Варварой в Новороссийске еще до революции. Эта необычная романтическая история закончилась большой греческой свадьбой. К семнадцатому году в семье из богатства было только двое детишек. Гражданская война разметала их по разным странам. Харлампий появился в Новороссийске только в шестидесятых. Дед приехал умирать. Ему удалось убедить все власти, что старик хочет быть похороненным рядом с той, которую любил всю жизнь.
     Харлампий почти забыл русский, говорил медленно и с ошибками, но зато очень интересно. Долгая жизнь моряка для слушателя в моем лице представлялась одним бесконечным приключением. Отчего-то из его внешности мне запомнились только клетчатая рубашка и длинные холодные пальцы с запахом табака. Он часто держал сигарету, которая, оставшись без внимания в разговоре, тлела в одиночестве.  Пепел падал ему на брюки, а Харлампий продолжал говорить, неподвижно глядя куда-то в прошлое.
      Днем, когда все взрослые были на работе, а школьник пытался делать уроки, дед частенько спрашивал, какая нынче погода. Этим он намекал на прогулку. Мы жили неподалеку от того дома, где когда-то Варвара и Харлампий растили своих сыновей.  С тех пор улицу расширили и разбили скверик. Тополь у калитки их изгороди пережил все катаклизмы и казался мне могучим исполином. Харлампий любил сидеть на скамейке у этого тополя и вспоминать. Иногда рассказывал что-то мне. Часто это были забавные истории о красавице Варваре, за которой ухаживал греческий моряк. Почему он доверял это пацану, не знаю. Возможно, я был благодарным слушателем, который никогда не посмеется над тем, что так дорого старику.
      Не прошло и года, как Харлампий умер. Помню, перед этим он болел, молча глядя на окружающих увлажненными глазами. В них была мольба о прощении и столько любви, что запомнилось мне на всю жизнь. В те дни мой отец пытался его спасти, собирал деньги на какие-то лекарства или операцию. Теперь я понимаю, как ему было трудно терять своего отца, так ненадолго обретя его после долгих лет, прожитых порознь и в неизвестности.
     Мне вспомнилось это из-за одного случая, произошедшего несколько лет назад. Мы с женой гостили у старшего брата в Новороссийске. Он как раз закончил ремонт, и освободил нам комнату на отпуск. После ужина мы сидели на балконе и о чем-то говорили. Спохватившись, брат достал из старенькой тумбочки книгу и, улыбаясь, протянул мне. Узнать в ней свой детский подарок было несложно. Наш отец любил и собирал книги, и я всегда на день рожденья дарил ему их.
    Брат загадочно молчал, чего-то ожидая. Я открыл книгу, прочитал свою дарственную надпись, неумело сделанную перьевой ручкой, и полистал. Вскоре наткнулся на пожелтевший листок в линейку. Там была одна строчка, всколыхнувшая целый рой воспоминаний. Как давно это было. Я даже не представлял, что этот листок отец хранил всю жизнь. Когда его не стало, книжный шкаф так и стоял на том же месте, и только теперь брат, убрал его, затеяв ремонт. Перебирая книги, он наткнулся на мою записку.
     Вернее это было уличное объявление. Взволнованная рука школяра нацарапала фразу на вырванном из тетради листке. Вспомнилось, как я вместе со всеми хотел тогда спасти умирающего Харлампия. Мы жили небогато, и мама часто занимали деньги за неделю до получки, а уж собрать что-то на редкое лекарство или операцию было нереально. Вот я и написал объявление о продаже, чтобы получить эти злосчастные деньги. Продать, конечно, было нечего, но я видел в каком-то кино, что это кто-то покупает. Вот и решился. Оказалось, что отец, возвращаясь домой, узнал на объявлении мой почерк, и снял записку со столба около дома. У нас состоялась беседа, я покаялся, и все забылось. Оказалось, что отец сохранил мое нелепое объявление. Очевидно, его тронуло это искреннее желание спасти Харлампия даже таким способом.

«Продам душу за деньги. Саша.»

11. Иtальянский гипс
Татьяна Шардоне
       Катаясь на горных лыжах в Италии, Виктор Игоревич упал и повредил ногу. Это было очень обидно: место пологое, можно сказать, совсем ровное. Но так бывает. На итальянской «скорой помощи» его везли по невероятно красивой горной дороге в маленький городок, в котором была большая больница.
     Вежливые итальянские медицинские работники засуетились вокруг российского пациента. Виктор Игоревич не знал итальянского языка, за исключением слов «бон джорно» и «грацьё», он не знал также и английского языка, но, несмотря на это, они как-то понимали друг друга. Ему даже казалось, что между ним и итальянскими медиками установилась телепатическая связь.
     Не теряя времени, итальянцы взялись за дело. Они  заботливо укутали ногу российского пациента в пластиковый гипс, предварительно сделав всевозможные снимки и исследования повреждённой конечности. Получился такой симпатичный "итальянский сапожок". Затем  сёстры милосердия  вызвали такси, удобно усадили пострадавшего, вежливо пожелали выздоровления, сказали «Арривидерче!»  и помахали руками вослед.  С новым, аккуратным  еврогипсом  Виктор Игоревич ехал по узким извилистым дорогам,  грустно глядя на неправдоподобно - красивые  заснеженные горы и осознавая, что с лыжами временно придётся расстаться.
     Рассказ не о том, как наш герой добрался до отеля, и даже не о том, как он возвращался на костылях на родину. Хотя эти события тоже достойны того, чтоб о них написали хоть маленький рассказик. Наш рассказ о том, как на родине этот гипс снимали.
     Травматолог  районной поликлиники был мужчина высокий и грузный. Он страдал одышкой и, когда выходил в коридор, наполненный сидящими и стоящими  травмированными пациентами,  смотрел на них по-отечески.  Доктор  уже и не помнил с каких пор он начал работать травматологом. Годы стёрли с его головы почти все волосы, а оставшиеся волосы   поседели. Его живот туго натянул докторскую робу  линяло-зелёного цвета, а такого же цвета штаны сползали с  крутого живота и болтались внизу, как это бывает  у  рокеров,  бордеров  и геймеров. Он ходил, отставив правую ногу далеко в сторону (последствие застарелой травмы), и, когда шёл по узкому коридору поликлиники, задевал этой ногой сидящих пациентов.
     Виктор Игоревич  дождался-таки своей очереди  и вошёл в кабинет. Выслушав рассказ, травматолог пообещал через неделю снять иностранный гипс, назвав его «водосточной трубой» и поведав, что «наш» старый добрый гипс всё-таки лучше. При этом он проинструктировал пациента,  как попасть в заветный кабинет, минуя очередь. Об этом мы вам подробно рассказывать не будем, чтоб не "накаркать". Авось, не пригодится.
     Всю неделю наш больной думал, каким же образом доктор снимет ему этот, будь он неладен, пластмассовый гипс. Он представлял себе разные пилы, буравчики и сверхточные инструменты, способные с лёгкостью расправиться с "водосточной трубой" и освободить его многострадальную ногу.  Бедняга даже мысленно проектировал и конструировал такие инструменты.  Недаром  же он получил проектно-конструкторское образование в авиационном институте.
     Через неделю измученный гипсом Виктор Игоревич, мечтая о свободной ноге, в назначенное время прибыл к дверям заветного кабинета. На нём, по случаю, был лучший костюм, но галстук он всё же решил не надевать.  Выполнив все инструкции,  после недолгого, по меркам районной поликлиники, ожидания  пациент попал в руки доктора.  Очередь издала сдавленный недовольный ропот.  Жена пациента проникла в кабинет вслед за мужем и села на краешек кушетки у входа с готовностью сенбернара, обученного спасать людей, попавших в лавину.
     Доктор надел на руки резиновые перчатки. Затем он достал инструмент, похожий на садовый секатор, и пощипал им краешек итальянского гипса. Гипс  пластмассово  поскрежетал в ответ. Травматолог попросил жену Виктора Игоревича сходить в соседний кабинет за большими щипцами. Женщина ринулась по коридору в указанный кабинет и принесла инструмент, смахивающий на кусторез или на щипцы для перекусывания колючей проволоки, напугав при этом коллектив сидящих в коридоре больных. Все притихли.
    Тем временем травматолог, поливая потом Виктора Игоревича, трудился над разрушением прочного итальянского изделия, ковыряя его секатором и причиняя боль пациенту. Виктор Игоревич  постанывал и периодически вырывал инструмент у доктора, собственноручно  вонзая его в пластик и отщепляя кусочек за кусочком. Доктор со словами «позвольте, теперь я попробую», отнимал «секатор» у пациента и с остервенением набрасывался на ногу. С появлением «кустореза» работа пошла в четыре руки.
      Доктор менял резиновые перчатки, как перчатки, и посылал жену пациента за новыми. Она выбегала из кабинета, тайно радуясь, что эти манипуляции  производятся не с её ногой.  Доктор и её муж напоминали ей двух беглых каторжников, пытающихся разрушить кандалы при помощи найденных на дороге булыжников. Казалось,  травматолог настолько увлёкся, что в попытке освободить ногу готов был нанести пациенту дополнительную травму.
     В короткую минуту отдыха пациент предложил доктору идти принимать других больных, а к нему прислать кого-то из персонала. «Кто же будет это делать?» - обречённо ответил  травмотолог, переводя дыхание, - «Все остальные – женщины!». И, смахнув струи пота со лба, вновь набросился на бедную ногу.  По ходу работы его светло-зелёные хлопчатобумажные брюки сползали, обнажая семейное бельё с рисунком, который в народе называется «в огурец». В критический момент доктор судорожно подтягивал брюки  освободившейся рукой.
     Всё когда-то кончается! Не прошло и часа, как были сделаны последние надрезы и пластиковый гипс пал под натиском победителей. Оба одинаково измученные - пациент и доктор, глубоко дыша, закончили работу и освободили  ногу.  Виктор Игоревич смотрел на свою посиневшую ногу с удивлением, как будто она только что родилась на свет. Он надел носок, ботинок, пиджак, одёрнул брюки и нетвёрдой походкой моряка,  вернувшегося из долгого плавания, элегантно  опираясь на костыль,  вышел из кабинета.
Очередь с состраданием смотрела на него.    
Его жена  убрала ворох осколков и клочков, положила в карман травматологу ожидаемый им конверт с купюрами, захватила оставшийся костыль и последовала за мужем. Доктор, усталый, но довольный,  с чувством выполненного долга  пошёл в ординаторскую, чтобы   переодеть  взмокшую  спецодежду на сухую. И  продолжил  лечение больных.    
Дома Виктор Игоревич никак не мог успокоиться. Он жалел, что не снял гипс самостоятельно, используя «болгарку» или хотя бы старый лобзик сына, валяющийся в кладовке. Ему не верилось, что человечество не придумало способов избавления от такого  красивого гипса. В поисках истины он перелопатил весь Интернет, и решил обратиться с вопросом к травматологу - ортопеду из Питера, который всегда терпеливо отвечал на вопросы многочисленных пользователей, и, из сострадания, позволял всем поплакаться в свою виртуальную жилетку на одном из форумов. Ответ не заставил себя долго ждать. Вот он дословно:    
«Да, действительно, пила такая существует, осциллирующая; такой гипс снимается  за
5 -7 минут. Правда, от звука и вида пилы некоторые пациенты падают в обморок, ибо, когда видят травматолога с этой  пилой, издающей  звук несущегося сверхзвукового истребителя и вращающийся  со скоростью 10 000 оборотов в минуту диск, не каждому под силу выдержать.
Зато потом столько счастья!».
       Так что, дорогие друзья, лучше не травмироваться!

12. Остаётся любовь...
Любовь Кирсанова
Любовь - одно из самых прекрасных чувств на свете. Для настоящей любви нет преград. Войны, революции, города, страны...  Меняется всё, а любовь остаётся.
1914 год, Санкт-Петербург, Россия
Смольный институт благородных девиц или, как он тогда назывался, Императорское воспитательное общество, был создан по указу царицы Екатерины II в 1764 году.
В 1914 году исполнялось сто пятьдесят лет со дня его создания.
Наденька Васильева - симпатичная девушка со светлыми, волнистыми волосами и большими синими глазами, готовилась к выпускному балу. Годы, проведённые в институте, не прошли даром, из маленькой девочки она превратилась в образованную девушку, у неё появилось много хороших, верных подруг, лучшей из которых была Вера Антонова. Последний год все институтки, в том числе Наденька и Вера, мечтали о выпускном бале, который откроет им дорогу во взрослую, прекрасную, интересную и счастливую жизнь.
Бал состоялся 20 марта 1914 года и проходил в особо торжественной обстановке - его посетили члены императорской фамилии.
Зазвучала музыка, закружились в вальсе пары. Надя и Вера стояли у стены, их ещё никто не успел пригласить.
- Вера, я так мечтала о первом вальсе. Почему нас никто не приглашает? - обратилась Надя к подруге.
- Не волнуйся, пригласят, бал только начинается, - спокойно ответила Вера - высокая, стройная красавица с длинными русыми волосами и большими серыми глазами.
Через минуту Надя сказала:
- Вера, посмотри, какой симпатичный военный смотрит на нас.
- Если он захочет, то подойдёт, - успокоила Надю подруга и даже не повернула голову, чтобы посмотреть, о ком идёт речь.
Молодой военный будто услышал Веру, потому что сразу же направился в их сторону, представился, как штабс-капитан Сергей Иванов и пригласил на танец именно её.
Надя осталась одна, но ненадолго. Через минуту и она, довольная и счастливая, кружилась в вихре вальса.
Юбилейный выпускной бал и любовь с первого взгляда соединили Веру Антонову и Сергея Иванова навсегда.
В июне, когда в Санкт-Петербурге были белые ночи, они гуляли по Невскому проспекту.
- Вера, я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой, - сказал Сергей, глядя на девушку влюблёнными глазами.
- И я люблю тебя, Серёжа. Сегодня самый счастливый день в моей жизни, - тихо ответила Вера.
Через несколько дней они обвенчались. А 28-го июля 1914 года началась Первая мировая война.
1915 - 1920 годы, Россия
Сергей Иванов пропал без вести на фронте. Он так и не узнал, что у него родился сын, которого назвали Николаем. Крестной матерью Коли была лучшая подруга Веры - Надя Васильева.
Летом 1915-го года у русской армии были большие потери и много раненых.
В октябре 1915 года открылся госпиталь, который находился в Петрограде, в Зимнем дворце. Под госпитальные палаты отводились Аванзал, Восточная галерея, Фельдмаршальский, Гербовый, Пикетный, Александровский и Николаевский залы. Петровский зал стал послеоперационной палатой. Вера и Надя работали в этом госпитале сёстрами милосердия.

Госпиталь в Зимнем дворце проработал до Октябрьской революции. 27 октября 1917 года раненых начали отправлять в другие лазареты, госпиталь был расформирован.
Вера умерла от голода в 1918 году. Перед смертью она попросила подругу:
- Надя, когда я умру, уезжайте из Петрограда, здесь вы тоже погибнeте.
Вера заплакала и добавила:
- Если когда-нибудь увидешь Серёжу, скажи, что я всегда любила его и буду любить даже тогда, когда умру. И ещё. Отдай ему то, что найдёшь в моей театральной сумочке.
Через два дня Вера умерла. Надя похоронила подругу и уехала со своим крестником Колей из голодающего Петрограда.
1920 - 1945 годы, Константинополь, Прага, Берлин, Париж
Долго скитались Надя и Коля по дорогам России. В ноябре 1920 года последние части Белой Армии оставили Крым. Вместе с ними покидали Россию и гражданские беженцы, в том числе Надя с маленьким Колей на руках.
Много горя и лишений пришлось им пережить. Надя бралась за любую чёрную работу. Все её мысли были только о насущном хлебе и о ночлеге для маленького Коли и для себя. Из Константинополя они перебрались в Прагу, затем в Берлин. Но прожили там недолго, так как к власти пришли фашисты.
Надя и Коля уехали в Париж. Война заставила их сделать выбор - oни принимали участие в Движении Сопротивления. После освобождения Парижа Коля присоединился к Армии генерала де Голля. В 1945 году война закончилась и Николай Иванов вернулся в Париж. 
Переживания и тяжёлый труд состарили Надю раньше времени. Теперь уже Коля взял на себя заботу о ней.
Перед смертью Надя сказала:
-  Коля, твоя мама просила меня взять из её театральной сумочки и отдать твоему отцу то, что там лежало. Все эти годы я берегла вот эту вещь, - и Надя отдала Коле маленькую коробочку. Он бережно взял её в руки и поцеловал.
Через несколько дней Надя умерла.
1957 год, Москва, Ленинград, Петродворец, СССР
28-го июля 1957 года в Москве открылся VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. 
Было время хрущёвской оттепели. Приехавшие иностранцы общались с москвичами, это не преследовалось.
В эти дни Николай Иванов приехал в Москву, как турист из Франции. Одиноко живя все эти годы в Париже, в маленькой, холостяцкой квартире, он мечтал увидеть Россию, которую покинул пятилетним мальчиком. Теперь он с огромным интересом изучал достопримечательности Москвы, гулял по её улицам, всматривался в лица людей. 
На улицах было празднично. Пели песни «Если бы парни всей Земли…», «Зори московские…»... Но чаще всего звучали «Подмосковные вечера» - песня, которая нравилась всем, в том числе Николаю.
Через два дня он поехал в Ленинград. Во время экскурсии по городу, они остановились у  Смольного. Николай вспомнил:
- В Смольном институте благородных девиц учились мои мамы - Вера и Надя. Здесь мама познакомилась с отцом.
Потом он шёл по Невскому проспекту, восхищался красотой родного города и думал:
- Много лет назад здесь гуляли мои родители и отец сделал маме предложение.
Он ещё долго ходил по Ленинграду и любовался его красотой.
На следующий день он поехал в Петродворец. Экскурсия была познавательной и очень интересной. Петродворец понравился всем. Николай обратил внимание на одну из молодых женщин, она задавала много вопросов экскурсоводу. Когда экскурсия закончилась, он решил прогуляться по парку. Там он ещё раз встретил молодую, красивую, стройную женщину с мягким овалом лица, светлыми волосами и большими серыми глазами, которая была вместе с ним на экскурсии. 
Маша, так звали женщину, приехала из Москвы.
- Я в Ленинграде впервые. A вы здесь раньше бывали?
- Я родился в этом городе, но, когда мне было пять лет, уехал, - в голосе Николая звучала печаль.
- А где вы сейчас живёте? - поинтересовалась Маша.
- В Париже, - ответил Николай.
Маша удивлённо посмотрела на него:
- Вы дипломат?
- Нет, я белоэмигрант. Так нас здесь называют, - ответил он.
Они шли по дорожкам прекрасного парка и Николай рассказывал Маше о себе.
- Печальная история, - вздохнула Маша.
Николай достал из кармана маленькую коробочку, в которой был золотой медальон. Открывая его, он сказал:
- Это мои родители - Вера и Сергей Ивановы.
Маша с интересом взглянула на старые, пожелтевшие фотографии и побледнела:
- Это дядя Серёжа и его жена Вера.
Николай смотрел на неё с удивлением.
- Я знала дядю Серёжу, - тихо сказала Маша...
Маша жила с родителями в Москве, в большой, красивой квартире. В 1937 году её отца арестовали, объявили врагом народа и отправили в лагерь. Через месяц арестовали маму. Маше было десять лет, её забрала к себе бабушка. Мама умерла в лагере в 1939 году. А отца в 1956 году реабилитировали. Он приехал в Москву с Сергеем Ивановым, с которым познакомился и подружился в лагере.
- Папе было шестьдесят два года, его другу - шестьдесят пять лет, а выглядели они дряхлыми стариками. Дядя Серёжа вскоре умер, а папу я похоронила два месяца назад, - закончила  свой печальный рассказ Маша.
Потом она расстегнула верхнюю пуговицу своей голубой блузки и сняла с себя медальон на золотой цепочке. Медальон был точно такой же, как у Николая в руках.
- Дядя Серёжа каждый день открывал этот медальон и целовал фотографию своей жены. Он рассказывал, как с ней познакомился в Смольном институте благородных девиц, как сделал ей предложение, когда в одну из белых ночей они гуляли по Невскому проспекту. Вера ответила согласием. Oни зашли в ювелирную лавку и купили два одинаковых медальона.
В 1915 году Сергей был тяжело ранен и в бессознательном состоянии попал в плен. В 1919 году он с трудом добрался до Петрограда, искал свою жену Веру и её подругу Надю, но не нашёл. А через несколько дней его арестовали.
Дядя Серёжа с риском для жизни сохранил этот медальон - единственное, кроме памяти, что осталось от прошлой жизни.
Жаль, он не знал, что у него есть такой замечательный сын, - добавила Маша.
1994 год, Санкт-Петербург, Россия
Однажды в тёплый, весенний день к зданию Историко-мемориального музея "Смольный" подошли двое немолодых людей. Это были Николай и его жена Маша. 
- Ровно восемьдесят лет назад, весной 1914 года, в этом здании состоялся  выпускной бал, на котором познакомились мои родители - Вера и Сергей Ивановы, - сказал Николай. Маша прижалась к нему, взяла под руку и они пошли дальше, вдыхая свежий весенний воздух.
Любовь - одно из самых прекрасных чувств на свете. Для настоящей любви нет преград. Войны, революции, города, страны...  Меняется всё, а любовь остаётся.

13. Букет из звезд...
Наталья Смирнова 5
Первое октября , канун моего дня рождения. Каждому из нас , наверное , знакомо  то двойственное чувство , которое мы испытываем  именно накануне дня рождения. С одной стороны , это досада , что завтра ты станешь на год старше.А с другой – радость. Ведь это ТВОЙ день! Все будут поздравлять , говорить добрые слова и непременно  желать счастья.А сколько сюрпризов случается порой в этот день! 
В далеком детстве , например , я просыпалась и видела на подушке новую , красивую куклу ,  подготовленную мамой еще с вечера. Кукла улыбалась мне , и мама тоже. А потом мы вместе выбирали   моей новоиспеченной «дочурке» имя. 
До сих пор у меня в кресле сидит  кукла  ,  подаренная мамой на шестилетие. Люба. Интересно – почему я ее так назвала ? Вероятно, потому что очень любила маму , а мама – меня. И в маленькой детской головке имя Люба ассоциировалось со словом «любить».
Когда я повзрослела , то появилось новое модное веяние – поздравлять с днем рождения ровно в ноль часов . И всегда первой неизменно оказывалась мама. Воочию или по телефону , но она всегда умудрялась , хотя бы на долю секунды , опередить всех  остальных !
И вот я впервые встречаю свой день рождения без мамы. Грустно. Очень грустно , и уж совсем не хочется никакого праздника. И все же…Все же интересно , кто  на этот раз меня поздравит первым ?Лучшая подруга ?Любимый мужчина? Или  кто-то из многочисленных родственников?
А на улице плакал осенний дождь , и стоящая во дворе черемуха совсем сникла , опустив книзу свои немногочисленные , еще не успевшие облететь листочки. Она стояла как раз под нашими окнами и даже касалась веточками балконных перил. Кто ее посадил , когда ? Не знаю. Вероятно , в начале 70-х , когда шло массовое озеленение новых районов Ленинграда. Я просто обожала эту черемуху в любое время года. И каждую осень гадала – облетит ли она до моего дня рождения полностью , или хоть что-то останется.
Конечно , год на год не приходился. Иногда она оставалась наполовину нетронутой , а иногда - всего лишь два листочка одиноко качались где-то на вершине.
Подойдя к портрету мамы , я долго любовалась. Какая же она красивая! Хотя на этой фотографии ей уже под восемьдесят. Да чего там «под» ! Даже перешагнув «за» восемьдесят , моя мама так и не удосужилась постареть. И вдруг , сквозь пелену размышлений , я отчетливо услышала мамин голос :« Наташенька , выйди на балкон.» Часы показывали полночь. Выскочив на балкон , я застыла от изумления…Дождя и след простыл , а все небо было усыпано звездами , такими крупными и яркими , какие бывают только во времена августовского звездопада! Создавалось впечатление , что они буквально нанизаны на полуоголенные ветви нашей черемухи , перемешиваясь на фоне черного неба с остатками желтых листьев. Букет из звезд. Я  долго стояла завороженная…Это был подарок от мамы…

14. Нежность
Надежда Лайне
Сижу в электричке, прислонившись лбом к стеклу.  Боль, собравшись в тугой комок, пульсирует в районе правой щеки, заставляя периодически морщиться. Капля пота стекает по виску. Вдыхаю душный воздух… И мне кажется, что нечто  липкое, студенистое просачивается в легкие, удушая. Кашляю. Товарищ с сочувствием смотрит на меня, но, поймав мой взгляд, отворачивается.
Вибрирует телефон. Морщусь, думая, что там упрек от матери: мол, давно надо было сходить в больницу, а не изображать из себя героя – поэтому продолжаю смотреть в окно, ожидая, когда же электричка прибудет в город.
Рядом пронесся, громыхая, состав, нагруженный углем и лесом. Появился перед моими глазами, загородил вид пригородных, чуть золотящихся полей, издал гудок. И исчез… А мне стало как-то... Легче.
Товарищ смотрит, не отрываясь, на девчонку, сидящую недалеко от нас. Светлые кудряшки чуть подпрыгивают в такт громыханию колес. У нее в руках толстый том, но она не перелистывает страницы.
- Как думаешь, у нее что-то случилось?
Я пожимаю плечами.
- Почему ты на нее не смотришь?
- Отстань.
Мгновенная легкость пропала. Закрываю глаза и вижу состав, нагруженный углем и лесом. Вспоминаю темный вагон. .. Но мой покой снова прерывает вопрос. Не выдерживаю.
- Иди спроси, - рычу.
От ответа плечи товарища опускаются. А в моей голове зазвучал звонкий голосок: «У тебя совсем нет терпения. Ты как порох… Зачем его обидел?». Хочется взвыть от разочарования. Трясу головой, отгоняя ассоциации и воспоминания. Почему ты всегда со мной? Почему я всегда знаю, что бы ты сказала и как посмотрела?
Товарищ встает.
- Не трусь, - говорю ему в спину. Его плечи расправляются. Он не обернулся, но я знаю, что на его лице мелькнула улыбка.
« Ты такой молодец…»
Закрываю глаза, прислоняюсь лбом к стеклу. Солнце мое, солнце мое, я так хочу тебя увидеть… Та девчонка, с книгой, напоминает тебя. У нее тоже веснушки, у нее такие же солнечные волосы. И, наверно, зеленые глаза. И она тоже читает…
Останавливаю себя.
Понимаю, что забыл даже о боли, переключившись.
Смотрю на товарища – смеется. И девчонка смеется.
А мне тошно.
Нет, она все же не ты.
« Но, может, она станет его солнцем…»
Вспоминаю, что надо ответить матери. Достаю телефон. И не понимаю, что происходит. Смотрю на сообщение долго, не веря своим глазам: «Я знаю, что сейчас ты улыбнешься».
И я улыбаюсь. Сам того не ожидая. И солнечный луч бьет мне по глазам.
Солнце мое, ты меня почувствовала.
Теплый ветер врывается в открытое окно, дергает светловолосую за пряди, обнимает товарища своими порывами, целует меня в лоб и щеки.
Я смеюсь. Вместе с ними. И сам.
Телефон снова вибрирует: «А еще ты смеешься. Да?».
Солнце мое, спасибо. Солнце мое.

15. Голос вечной любви
Лена Калугина
Светлой памяти моей прабабушки Марфы Димитриевны Христовой (урождённой Акуличевой)

- Маруся, водички...
     Мария проворно соскочила, налила в кружку воды из чайника и подала мужу. Степан приподнялся на локте и, пошатываясь от слабости, жадно пил воду. Струйка стекала с уголка рта на грудь. Мария осторожно утёрла воду и подставила ладошку, чтобы не замочить рубаху. Скоро рассвет, пора топить печь, в доме прохладно.
   Молодая женщина встала, заплела волосы в косы, быстро уложила вокруг головы, покрыла платком, стянула концы узлом на затылке. Заложила в печку приготовленные с вечера дрова, подожгла кусочек бересты. Пламя заиграло, заплясало и рванулось в трубу длинными языками, дымоход гулко отозвался горячему воздуху, сладко заныл, предвещая скорое тепло.
    В углу горенки, возле тёплой печной стенки, посапывает во сне сынок Ванятка. Подошла, закрыла выпростанную ножку одеялом и подоткнула. Спи, пострелёнок, рано ещё.
     Тихонько подошла к постели. Степан дышал хрипло, но ровно. Уснул. Слава богу, пусть сил набирается. Глядишь, хворь и отступит. Мария тихонько перекрестилась, прошептав слова молитвы.
 
   ***
 
   Степан построил этот домик в Закаменке сам, до последнего гвоздика. Кроме тёплой кухни и комнаты - просторные сени, чуланчик, а в нём - отдушина, выходящая в большой сарай. Там у Степана мастерская, по стенам развешаны инструменты, полочки с ящиками, большой верстак, от которого пахло свежей стружкой.
     В выходной день Степан с самого утра пилил, строгал, стучал. Мария иногда забегала в чуланчик, открывала заслонку отдушины и переговаривалась с мужем. Удобно, из дома можно не выходить, чтобы парой слов перекинуться. Говорила всё больше она, щебетала о каких-то пустяках и мелких хозяйственных делах: Мария привыкла делиться подробностями, даже самыми незначительными событиями. Степан всё больше помалкивал, но она чувствовала, что он её слушает.
     По вечерам при свете керосиновой лампы за большим обеденным столом Ванятка делал уроки или читал книжку. Мария рукодельничала, а то и просто слушала, как Ванечка читает вслух. Хороший мальчик, ласковый. Почти сразу стал Марию мамой звать. Родная его мамка померла, когда он совсем маленький был. Степан долго вдовцом жил, никак не решался ввести в дом новую хозяйку.
   Глянулась ему Мария, младшая дочка в семье переселенцев с Харьковщины. Пригожая, статная красавица-хохлушка с толстой косой цвета воронова крыла. А уж как поженились, так и слюбились. Высокий, широкоплечий русоволосый Степан, спокойный и немногословный, непьющий, не то что руку не поднимал - слова худого от него Мария ни разу не слыхала. Крепко прикипела к нему душой молодая жена, расцвела рядом с мужем, похорошела, как на крыльях летала.
     ***
     Строиться начали по весне, как только снег подтаял. Глину Степан возил из лога на тачке, Мария месила её ногами и обмазывала сруб. Стенки получились гладкие. Потом извёсткой побелили, наличники со ставенками покрасили, и дом весело глянул на широкую улицу Нижегородскую чистыми оконцами, беленькими занавесками в цветочек.
     Много пришлось потрудиться Степану, осунулся он сильно от тяжёлой работы, исхудал. Торопился до зимы успеть, чтобы в новый дом вселиться, уехать из крохотной комнатушки в бараке общежития железнодорожников.
     Как-то выдался в сентябре жаркий денёк. Зачерпнул Степан ковшом студёной воды из ведра и напился вволю. Прошло дня три, и занедужил он. Стал кашлять, уставал быстро, часто садился и отдыхал, шумно и тяжело дыша...
    Вот уже дом под крышу подвели, и перевезли весь свой нехитрый скарб. Маруся ласточкой порхала по новым хоромам, чистоту да красоту наводила. А Степан всё кашлял и худел, таял на глазах. Поздней осенью он окончательно слёг. Доктор приходил, выписал порошки. Ничего не помогало, Степану становилось всё хуже. Скоро он начал харкать кровью. Доктор только пожимал плечами: "Скоротечная чахотка, не жилец ваш супруг". Маруся не верила, ходила за мужем, как за малым дитём...
 
   ***
 
   - Маруся, подойди, - в предутренней тишине раздался негромкий голос мужа.
    - Что, Стёпушка? Что, миленький?
     - Помираю я, голубка моя. Ванятку позови.
     Мария в ужасе зажала рот рукой, чтобы не закричать, тут же спохватилась и бросилась в горенку. Привела сонного сынишку. Отец положил на голову мальчика иссохшую руку.
    - Ванюша, ты мамку слушайся, береги её. За старшего в доме остаёшься.
     Мальчик ничего не понял, испугался и заплакал, прижимаясь к матери.
    Степан стал перебирать пальцами рубаху, одеяло, потом неестественно вытянулся, шумно выдохнул и замер, глядя в потолок невидящими глазами. Маруся, как куль, сползла на пол, ничего не чувствуя, кроме чёрного, обрушившегося на неё горя...
     Хоронили Степана сёстра Марии - Груша с мужем Гаврилой. Обмыть, обрядить покойного, приготовить поминальный стол помогли соседки. Мария больше не плакала, кончились слёзы. Она будто потерялась, бродила бесцельно по дому, трогала, гладила оконные рамы, стол, табуретки - всё, к чему прикасались руки Степана... Груша приходила каждый день, помогала сестре по хозяйству, присматривала за Ванюшкой.

   ***   
Время шло, Мария постепенно оживала. Ежедневные хлопоты отвлекали от тоски и горьких мыслей. Иногда она ходила с загадочной, блуждающей улыбкой. Управившись с делами, садилась в горенке к столику с зеркалом, прихорашивалась, надевала праздничную кофту, накидывала сверху цветастый платок, подаренный мужем на именины, и шла в чуланчик. Там она открывала отдушину, присаживалась и начинала разговор.
     - Здравствуй, Стёпушка. Вот я и пришла. Сегодня Ванятку в школе похвалили, вызывали к доске, он лучше всех стишок прочитал, что мы давеча с ним выучили. У соседей собачонка ощенилась, Ванечка просит кутёнка. То ли взять? Будочку ему сколотишь, рядом с сарайкой поселим, будет дом стеречь, всё веселее с таким звоночком-то. И Ванюшке радость. Как думаешь, Стёпушка?
    Мария прислушалась, улыбнулась, уселась на табуретке поудобнее и продолжила.
     - Так я что и говорю, конечно, чем с мальчишками бегать по улице, по заборам лазать да штаны драть, пусть уж во дворе с собачкой играет. Я что ещё думаю, Стёпушка, надо бы Ванятке новую одёжку на зиму справить. Я присмотрела, можно из твоего старого тулупа выкроить. Ты же его уже давно не надевал, в казённой одёже ходишь, а тулуп в сундуке без дела лежит. Я его от моли табаком пересыпала, целый он. Так я возьму? Вот и ладно.
    Через полгода Марии не стало. Она просто угасла, однажды уснула и не проснулась. Ушла к своему Стёпушке. А было ей всего тридцать лет.
     В дом вселились Груша с мужем Гаврилой, Ванятку они усыновили.   
***   
Без малого век миновал с тех давних пор. Нет больше того домика, с которым связано так много семейных историй. 
   Когда домик ещё стоял, маленькая правнучка Груши любила заходить в чуланчик, открывала отдушину, и ей казалось, что она слышит тихий женский голос. Девочка замирала, как заворожённая и слушала, как наполняя душу дома, звучит в нём голос вечной любви...
 
Алтай, 14 января 2013 г.

16. Ценная добыча
Янита Владович
Мег смотрела на добротное деревянное строение и предвкушала, сколько всего интересного там может оказаться. Любопытство тянуло в дом, но прежде следовало взять пробы, иначе Ким разозлится. А хорошие отношения с сестрой — залог процветания их общего дела. Присев, что в защитном костюме было не так легко, отковырнула грудку земли и положила в специальный пакет. Потом сорвала веточку с ближайшего кустарника и упаковала. Выполнив долг перед сестрой, Мег поспешила заняться любимым делом. Кто-то мог бы сказать, что у нее душа исследователя, и ей нужно посвятить себя науке. Например, открывать новые миры. Она же считала себя отъявленной авантюристкой: ее в большей степени привлекала опасность, нежели процесс изучения чего-то неизвестного. А что может быть опасней нежели планета, где объявлен карантин?
Отмахнувшись от размышлений, Мег взбежала на крыльцо и по наитию просто повернула дверную ручку. Незаперто! Значит, не придется тратить время на взламывание замка. Не задерживаясь на крылечке, вошла внутрь. Заглянув в гостиную, замерла, любуясь тем, что построили предки. Это была минутная слабость — время поджимало: на поиски оставалось немногим больше сорока минут.
Мег привычно шарила взглядом по комнате, но ничего привлекательного не нашла. Парочка статуэток — но за них много не выручишь. Следуя интуиции, она торопливо поднялась по лестнице. Первой комнатой оказалась спальня. И вот он, первый улов. На большой кровати вольготно раскинулся сшитый из лоскутов плед. И пусть краски немного поблекли, но сделанная вручную вещь стоила очень дорого, поэтому и обращаться с ней следовало аккуратно. Сложив плед, Мег засунула его в пакет и двинулась дальше.
Открыв одну из дверей, разочарованно оглядела ванную — увы, тут ничего полезного не найдешь. А вот вторая дверь — о чудо! — вела в небольшую гардеробную. Платья, костюмы, юбки, рубашки, блузы всевозможных расцветок — все это заинтересовало бы работника музея, но не Мег. Ее взгляд устремился к большой коробке на верхней полке.
После нехитрых манипуляций, коробка оказалась на полу. Крышка тут же была отброшена в сторону, а любопытная Мег начала перебирать чужие сокровища. На самом верху лежала свадебная фотография: серьезный брюнет и улыбчивая шатенка в свадебных нарядах. На обороте значилось: «Боб и Элли, 2259 г.». «За год до войны», — подумала Мег. Отложив фотографию, она принялась осторожно разворачивать бумагу, а сердце ее меж тем радостно трепыхалось. В голове же билась только одна мысль: «Не может быть. Не может быть. Не может…»
Оказалось, что может. В коробке, и правда, хранилось свадебное платье, которое было на невесте с фотографии. Длинное — в пол. С пышной юбкой. С вышитыми на корсаже розами. Такой же узор повторялся по краю фаты. Так хотелось снять перчатку и пальцами провести по этому великолепию. Ощутить мягкость ткани, гладкость вышивки. Хотелось вдохнуть запах лаванды, сухие веточки которой заботливая хозяйка положила в коробку. Но ничего этого делать нельзя — если, конечно, не желаешь навсегда остаться в этом доме, на этой планете.
Ничего, она еще все это сделает. Потом, когда платье пройдет процесс обеззараживания.
А пока Мег могла лишь любоваться свадебным нарядом. И пусть ткань измялась и пожелтела — само платье хорошо сохранилось. Даже моль до него не добралась, хотя на Земле уже давно не было моли, как и прочих живых организмов.
— Мег, возвращайся! — раздался в наушнике немного искаженный голос Ким.
— У меня еще двадцать минут.
— Радар засек другой звездолет. Намного больше нашего, — обеспокоенно добавила сестра. — Он далеко, но давай не будем рисковать.
— Хорошо, возвращаюсь, — сказала Мег и торопливо уложила платье в коробку.
Засунув добычу в пакет, поспешила вниз. Не смогла удержаться и завернула в гостиную за фарфоровой пастушкой. Секунду-другую смотрела на бронзовые часы со львами, но отказалась от этой идеи — ей одной все это не донести. А платье она ни за что не бросит.
«Все не заберешь», — вздохнула Мег и выбежала из дома. На бегу подхватила контейнер с пробами и устремилась к шатлу. Пара минут — и она уже в воздухе, на всех парах мчится к звездолету.
— Я пришвартовалась, — сообщила Мег. — Можно отправляться. Брик, справишься сам?
— А то, кэп, — хмыкнул ее помощник и по совместительству механик.
— Действуй.
Мег не любила допускать к штурвалу кого-либо еще, но ситуация критическая: нужно убираться из запрещенной для штатских зоны, а она это сделать не может, поскольку ей предстоит долгая и нудная процедура дезинфекции. Сначала шатл, потом костюм, а потом и она сама. Это единственный момент, который доставлял неудобства, но без дезинфекции полеты на Землю были самоубийством.
Вспомнив о том, что люди сотворили с некогда гостеприимной планетой, Мег лишь тяжело вздохнула. Это же надо было дожиться до третьей мировой войны? Да еще и с применением биологического оружия?! А результат? Все живые организмы погибли. Почти семьдесят лет прошло, а планета все еще на карантине. Хорошо хоть успели основать колонию на планете с экосистемой, которая отдаленно напоминала Землю. Иначе самой Мег никогда бы не довелось появиться на свет.
Двадцать минут спустя она прошла на капитанский мостик, где ее с нетерпением поджидала команда: Брик, Соня, их врач, и Ким с дочерью.
— Тетя, тетя, что ты нашла? — прыгала от нетерпения девочка.
— Свадебное платье, — не стала тянуть Мег.
И пусть команда увидит ее находку лишь завтра — дезинфекция предметов с Земли длилась почти сутки — они уже сейчас смогут порадоваться ее успеху.
Все радостно закричали, лишь Ким не участвовала в общем веселье.
— Пробы взяла? — в ней, как всегда, торжествовал ученый.
— Неужели ты решила, что я встану между тобой и спасением Земли? — язвительно поинтересовалась Мег. И тут же пожалела о своих словах, но извиняться не стала, а повернулась к помощнику. — Брик, проблем с курсом не возникло?
Выслушав отчет, она все проверила сама, да только нужды в ее проверке не было.
Отправившись в хвостовую часть звездолета, Мег еще долго смотрела в огромный иллюминатор на алмазные россыпи звезд. Где-то там была Земля, сейчас скрытая сумраком космического пространства. Так хотелось перед отлетом полюбоваться на родину своих предков, но, похоже, не судьба.
Смахнув слезу, Мег подумала, что и платье невесты не получится оставить себе. Если продать его на черном рынке, вырученных денег хватит на то, чтобы еще раз, а может и дважды, слетать в запретную зону. А полеты, это единственное, что позволяло, пусть и ненадолго, но все же забыть о холоде одиночестве, который уже давно поселился в ее душе.

17. Первая любовь
Нана Белл
Я хорошо помню этот летний вечер, когда отец, мама и я сидели на берегу реки. Уже начинался клёв, и мы с отцом то закидывали удочки, то с трепетом вглядывались в задрожавшие поплавки, то вытаскивали переливающихся на закатном солнце рыбёшек. Мы мечтали поймать крупную рыбу, как случилось однажды, но для этого было необходимо, чтобы купальщики, наконец, перестали плескаться и мутить воду,  и наступила бы полная тишина. И вот от реки начал подниматься туман и, казалось, теперь никто не помешает нам. Но вдруг мимо  быстро прошла девчонка. Она скинула халатик и, разбежавшись, нырнула, едва не задев наши удочки.
- Сейчас всю рыбу распугает, чертяка такая, - шепнул я отцу.

Я думал, что отец состроит одну из своих недовольных гримас, которыми он всегда встречал мешавших нам пловцов, но он улыбнулся, подтолкнул меня локтем и сказал:
- А ты присматривайся, ишь, деваха какая, - и стал смотреть на неё так пристально, что мне это стало странно. Его лицо как-то изменилось, и он перестал смотреть на удочки,  а потом и вовсе прикрыл глаза и вздохнул, а я подумал:
"Что это с ним?"
С этого вечера я начал поджидать эту девчушку, мечтать о ней, искать её глазами среди отдыхающих на нашем заросшем травой береговом пляже или вглядываться в противоположный берег, который у нас называли лесным пляжем, и где в жару любили валяться под соснами дачники. Иногда я видел её на детском пляже, на мелководье, куда она приходила с братом. Иногда с подружками. Иногда около неё крутились какие-то юнцы. Но чаще всего она спускалась к реке со стороны деревни, распугивала нам с отцом рыбу и, наплававшись, уходила одна куда-то в сторону поля.  Мне хотелось познакомиться с ней, но я не знал, как это сделать.
Отец же, когда она приходила, посмеивался про себя и однажды сказал мне с какой-то печалью в голосе:
- Смотри, упустишь…
Но я всё равно не знал, что надо делать.
Правда, с некоторых пор мне стало казаться, что она приходит к реке не столько ради купания, сколько ради меня. Я заметил, что она смотрит в мою сторону и когда спускается к воде, и когда уплывает на середину реки, и когда уходит куда-то одна за реку, в поле. Она смотрела на меня и тогда, когда приходила с весёлой компанией и играла в волейбол или сидела невдалеке с книжкой, делая вид, что читает.
- Эх, ты! – с досадой бросал мне отец.
Но я ничего, ничего не мог с собой поделать. Ноги меня не слушались, и подойти к ней было для меня совершенно невозможно. Я только смотрел и смотрел на её весёлое, озорное лицо, пушистый хвостик, в который она превращала свои золотые кудряшки и такую тонкую талию, что казалось, мог бы соединить пальцы рук, если бы осмелился сделать это.
Лето уже подходило к концу, а это значило, что скоро уедет в город девчонка, уеду и я. И увидимся ли мы ещё когда-нибудь? Так я думал, томился и завидовал парням, которые часто сопровождали её.

Но вдруг в моей жизни произошло такое, что я не только забыл об этой девчушке, но и вся окружающая меня жизнь будто бы остановилась, и вместо людей я стал видеть тени, а их голоса пролетали мимо меня, моего сознания.
 Это случилось ночью. К моей кровати подбежал отец, его бледное лицо, освещённое луной, дрожало. Он еле выговорил:
- Сынок, мне плохо, - и упал на пол.
Мамы в тот день с нами не было, она ездила в город и там заночевала.
Я попытался поднять отца, перетащить его на кровать, но он был такой грузный, что это оказалось мне не под силу. Я побежал к хозяйке, у которой мы снимали дачу, разбудил её.
Она сказала, что посидит с отцом, а мне надо бежать за врачом. Пока я суетился, стучал в окно фельдшерице, пока она вызывала “Скорую”, всё было кончено.
 Отец умер.
Как я пережил эту первую в моей жизни смерть, даже сейчас трудно понять.
 На похороны съехались из других городов мои сёстры. Они были намного старше меня. У них уже были мужья, дети. Я смотрел на этих чужих женщин и думал:
- Кто это? Неужели мои сеструхи? Почему они не плачут? Такие хозяйственные, деловитые.
Мама тоже почти не плакала, руководила всеми, отдавала указания. И только когда она вынула из отцовского пиджака бумажник и оттуда выпала мятая пожелтевшая фотография какой-то красивой молодой женщины заплакала и закричала:
- Я так и знала, так и знала!
На меня же никто не обращал внимания и я, забившись в угол, сидел там один. Мне казалось, что я превратился в камень и почти не понимал, что делают вокруг меня эти ставшие чужими люди.
На кладбище я вдруг потерял над собой контроль и плакал как маленький, а когда стали закапывать, прыгнул за гробом в могилу и закричал:
- И меня, меня тоже заройте.
Меня с трудом вытащили, а потом всё ругали и ругали за то, что я такой невыдержанный. Сёстры быстро разъехались. Когда они уезжали, то, мне казалось, смотрели на меня как на слизняка с жалостью и презрением. Старшей сестре мама сказала, что мы, наверно, скоро переедем жить к ней.
- У тебя, ведь, дом большой, хозяйство. Буду тебе помогать. Да, и с внуками мне уж пора нянчиться.
Мама сразу же, в тот же вечер начала перебирать вещи. Свои. Отцовские.
Я же не знал, куда себя деть и что делать. То сумасшествие, которое нашло на меня на кладбище, продолжало мучить.
 Я побежал на реку, потом в лес, из леса в поле.
В поле, в лучах заходящего солнца, я увидел ту девушку, о которой мечтал всё лето и про которую совсем забыл в последние дни. Она подошла ко мне, взяла за руку и спросила:
- Что с тобой?
Я ответил, что у меня умер отец.
Она ничего не сказала, только мельком взглянула на меня, крепко сжала руку и повела куда-то, как маленького. Когда мы зашли в березняк, и уже не было видно не деревни, не реки, она остановилась, повернулась ко мне лицом и сказала:
- Я тебя люблю.
И что-то будто взорвалось во мне, с какой-то безумной радостью поднял её на руки и понёс. Никогда в жизни я не испытывал больше подобного чувства. Горе, счастье – всё соединилось вместе.  Я нёс на руках эту девушку, и мне казалось, что я держу в руках свою собственную жизнь. Девушка обнимала меня за шею. А я спешил, я почти бежал.
Впереди показалась река. Я снял с неё халатик, бросил его на песок, и, продолжая нести девушку на руках,  побежал в воду. Большая круглая луна освещала нас. Я опустил девушку в лунную дорожку на воде, поддерживал её руками. Маленький купальник двумя тонкими полосками отделял нас друг от друга…
С тех пор прошла жизнь. Я часто достаю из бумажника пожелтевшую фотографию молодой весёлой девушки и долго смотрю на неё. Знает ли об этой фотографии моя жена, я не знаю. Думаю, что да…

18. Оглянись...
Галина Прокопец
Что такое осень жизни? Она у каждого своя…

Так! «Все в сад!» Пора заканчивать свой ненормированный рабочий день, иначе конца не будет! Всё! Всё! Всё! Завтра! Впрочем, завтра будет то же самое… И послезавтра тоже…
Бегом домой, конечно же, через магазин!
«Ой, простите! Я вас не заметила! Понимаю, конечно, понимаю: почти два метра роста и косая сажень в плечах. Ну, сами посудите, даже если бы заметила, сумки тянут треть от моего веса, и скорость! Я бы все равно не сумела свернуть… Могли бы и уступить дорогу даме!» Интересно, где здесь дама? Скорее груженый осёл. "Нет, спасибо, помогать не надо!"
Ну, ты посмотри, никак не угомонится! Вот зануда! На ногу ему наступила! Ну не каблуком же, о них я давно уже забыла: вон из под черных джинсов нагло выглядывают носки потертых кроссовок. Да!... Были времена: красная лодочка с каблучком в двенадцать сантиметров, яркое легкое платьице до колен под ветерком стройные ножки обвивает, черные волосы, заплетенные в косу до пояса, приятно постукивают по спине, взгляды оборачивающихся вслед мужчин щекочут самолюбие… Тогда бы я решила: заигрывает! Задрала бы носик и свысока посмотрела на эту двухметровую громилу!
И что это он на меня так странно смотрит? Что он там у меня на лице прочитал? А!!! Это я, верно, замечталась и изобразила взгляд на него свысока снизу! Во, картина!
Нет, он точно решит, что я чокнутая: то оправдывается, то возмущается, то смотрит свысока, то начинает хохотать, как ненормальная, до слез!
Ты посмотри, ретировался! Наконец-то! Похоже, решил не связываться! Надо бежать, ужин готовить, да и с внуком надо успеть погулять…
Отчего же как-то пусто стало на душе? И сердечко заныло… Вдруг он правда хотел познакомиться, ведь могла же, я ему чем-то приглянуться: еще не старая, стройная, подтянутая, вполне симпатичная? А может быть, я всё-таки тороплюсь захлопнуть дверь в свою осень?...

Я одиночество приемлю словно данность,
Как неизбежность на фундаменте годов,
Не исключение все это и не странность
Таких нас много в стенах этих городов.

Еще красивых женщин, только не желанных,
Забывших нежность, с ностальгией о любви
Привычно спрятавших за гордость душу в ранах,
Но в тайне ждущих все ж с надеждой  vis-a-vis…

19. Бесконечность
Семён Баранов
Я клон М... После «М» идёт штрих - код, определяющий мой порядковый номер, данные моего проотца и много другой всякой всячины. Буква «М» означает, что моего проотца звали Михаилом. Он вместе со своей женой Екатериной (Кэт), совместимость которой с Михаилом состовляла 100% (даже родились в одном году, в один день, с разницей в пятнадцать минут), отправился на космическом страннике покорять бесконечность... Полёт в один конец... Космический странник – это высокоинтелектуальная сумчатая биологическая масса, которую люди обнаружили в космосе много тысяч лет тому назад. Несколько странников было приручено людьми, точнее, они дали им себя приручить. По людской мерке, космические странники бессмертны. Они способны приобретать любую им понравившуюся форму. Наш странник как – то увидел кролика... Постоянно в сумке Кролика проживают три поколения клонов: клоны М и К, именуемые «дедушкой» и, соответственно, «бабушкой», их возраст от 40 до 60 лет; клоны М и К, именуемые «папой» и «мамой», их возраст от 20 до 40 лет; клоны М и К, именуемые «сын» и «дочь» возрастом до 20 лет, впоследствии - «папа» и «мама». Достигнув шестидесятилетнего возраста, клоны покидают Кролика, отправляясь на ближайшую обжитую людьми или союзниками людей планету. В это время рождается новая пара клонов М и К. Несколько дней тому назад я перешёл в категорию «дедушки» и стал командиром космического странника. Моя команда величает  меня Эм, а мою жену Кэт.
Хочу кратко описать «сумку» космического странника. Она настолько герметична, что мы не испытываем перегрузок даже при гиперпрыжках в пространстве и времени. Она настолько вместительна, что, кроме жилых и рабочих помещений, включая помещение воспроизводства клонов, в «сумке» большие площади отведенны под фруктовые сады и огороды, фермы с животными, парк с водопадами и озёра, в которых плещется рыба... И, конечно, комната отдыха, в которой наши вертуальные путешествия в любую точку Вселенной, по физическим ощущениям, ничем не отличаются от реальности...
Житейские хлопоты, включающие в себя приготовление пищи, уборку, нам чужды. Наша задача – сбор информации, частичная переработка и передача её с помощью Кролика в Центр управления полётом. Космические странники общаются между собой словно дельфины, плывущие в одной стае. При этом для них совершенно неважно  в какой точке Вселенной они находятся. Поэтому наша информация достаточно быстро достигает Центра.
Откуда клон далеко – далеко не первого поколения знает о «житейских хлопотах»? Вся информация  о жизни Михаила и его клонов накапливается в подсознании последующих клонов. Наверное поэтому, я вижу сны юного Михаила, когда он болел с высокой температурой. Я видел, как он, находясь внутри деревянной бочки, катится подгору и с каждым мгновением скорость всё увеличивается и увеличивается. У него кружится голова, тошнота разрывает нутро... Михаил пытается выбраться из бочки, но все его попытки тщетны. Чей – то монотонный голос врывается в сон: «Ты будешь катиться бесконечно долго, бесконечно долго, бесконечно...». Или, когда он идёт вдоль высоченного забора, в котором нет ни одной щёлочки. Сначала он быстро шёл, потом побежал. Он бежит всё быстрее и быстрее в надежде увидеть конец забора. Вновь кружится голова, тошнота... и тот же монотонный голос: «Ты будешь бежать бесконечно долго, бесконечно долго, бесконечно...». Может быть подобные сны – кошмары привели Михаила к полёту в бесконечность...
По плану на тот день был назначен гиперпрыжок. Взрослая часть экипажа собралась в зале управления для проведения  «послепрыжковых» стандартных измерений, поиска новых цивилизаций... На время гиперпрыжка, предохраняясь от скоростных перемещений, Кролик прикрывает свои нервные окончания – сенсоры и наши экраны гаснут.
- Подготовка к последнему гиперпрыжку завершена, - сказал Кролик.
- Ну и мы готовы. Вперёд! – сказал я. И тут до меня дошли слова Кролика...
Через несколько минут Кролик объявил, что гиперпрыжок завершён.
- Эй, Кролик, ты сказал, что этот гиперпрыжок последний? – спросил его я.
- Включаю экраны, - вместо ответа сказал Кролик.
На экранах мы видим всё, что видит сам Кролик, все его ощущения фиксируются приборами.
 - Кролик, что за плотный туман перед нами?
- Это не туман, Эм. Это оболочка вашей Вселенной.
- Какая оболочка, Кролик? – вскричал я. – Наша Вселенная бесконечна...
- Вы первые, Эм, кто достиг оболочки. – бесстрастно сказал Кролик. – Я вёл вас к ней.
- Кто ты, Кролик?- спросила Кэт.
- Я – созидатель и наблюдатель... Я тот, кто выполняет указания руководителей проекта, находящихся по ту сторону оболочки.
Мы сидели, вперив взгляды в экраны, неспособные вымолвить слова. Первое, что мне пришло в голову, - мы ни чем не отличаемся от лабораторных мышей, используемых нами для проведения опытов.
- Около четырнадцати миллиардов ваших лет назад мы начали проект «Воссоздание», - продолжил Кролик. – Цель этого проекта – подтвердить теорию возникновения и развития нашей Вселенной. Мы создали оболочку, внутри которой не было ни звёзд, ни галактик... Не было даже атомов... И заполнили её очень горячим плотным и быстро расширяющимся сгустком материи и излучения. Когда произошёл Большой взрыв, на самом деле это было множество взрывов, слившихся в один, температура снизилась достаточно для формирования атомных ядер, а потом электроны и ядра объединились в электрически нейтральные атомы и Вселенная стала прозрачной для света...
- Сейчас ты расскажешь теорию Большого взрыва, что есть области Вселенной, отличающиеся от нашей совершенно другими физическими законами, -  сказал я. – Но это же знает любой детсадовский ребёнок...
- А что ты хотел, Эм? Чтоб я выпалил, что вы продукт нашего эксперимента и всё? Вот я и продолжил говорить прописные истины, - виновато проговорил Кролик и добавил: - Я вижу ты приходишь в себя... Раз так, Эм, с тобой хотел поговорить один из руководителей проекта. Ты не против?
- Конечно нет, Кролик.
- Здравствуйте, Эм. Вы слышите меня благодаря космическому страннику. Он читает мои мысли, придавая им мой голосовой оттенок. Космические странники – это наши руки, глаза, уши... Это они, руководимые нами, создали вашу Вселенную... Прообраз нашей ... И человека по нашему образу и подобию. Проект «Воссоздание» руководство решило завершить и перейти к проекту «Угасание». Говоря вашим языком, мы "выдерним вилку из розетки» и прекратим подачу энергии. Ваша Вселенная – это огромный мощный аккумулятор, даже по нашим меркам. Ещё миллиарды лет она, по инерции, будет развиваться, дойдёт до своего пика и начнёт угасать. Космические странники будут с вами до самого конца. - он помолчал и добавил: - Теперь ваше человечество знает своё предназначение в вашей Вселенной... А каково наше?...
- Всю жизнь моего проотца и его клонов сводила с ума бесконечность,её непостижимость. - сказал я, глядя в никуда немигающим взглядом. -  И вдруг я узнаю, что  Вселенная конечна... И время конечно...  Незнание наше бесконечно, но когда рушится Вселенная, это уже не важно...– я посмотрел на туманные экраны. – Может и ваша Вселенная конечна? И другие Вселенные конечны... Может в их конечности и заключается бесконечность? Незнание  бесконечно!
Я ничего не сообщил Центру. На ближайшей обжитой планете распрощались с космическим странником и для Центра мы исчезли в бесконечности Вселенной.

20. Римейк Серебряного века
Александр Бойцов
Сначала слегка моросило. Потом закапал мелкий нудный дождик – предвестник еще не наступившего бабьего лета.
Она стояла под дождем без зонта. Дождик бесстыдно проникал за воротник тонкой розовой блузки, приклеивал пряди волос ко лбу, шкодливо забирался в нелепо открытые босоножки.
Спрятаться было некуда, но уходить не хотелось: захватывала романтическая история!
Щупленькая на вид экскурсоводша, закаленная  пробежками по Московским переулкам в любую погоду, тараторила без остановки, двигаясь по маршруту как танк.
Волнуясь и слегка заикаясь, она вдохновенно рассказывала о последнем полете булгаковской героини, о неземной любви и верности подруги самого Михаила Афанасьевича.
Рассказ  иллюстрировали местами сохранившиеся приземистые особнячки с  лепнинкой, колоннами и капителями.
Вот и пройдена Большая Садовая, Малая Бронная, постояли на углу Патриарших, потом прошли по Спиридоновке, постояли у Никитских ворот  возле особняка Рябушинского, и дальше, дальше, не останавливаясь, бодро пересекли под землей Новый Арбат…
Двигаясь в сумерках по следам героев Булгакова сквозь лабиринт  тесных арбатских переулков, экскурсанты испытывали мистическое ощущение: того и гляди появится из-за угла или вырастет из- под земли нечистая сила в лице жирного кота Бегемота, носатого Азазелло или (не дай бог!) самого царя тьмы Воланда!
Романтические приключения самого писателя и его чертовски обаятельной супруги оставили вполне конкретный отпечаток в пределах Садового и Бульварного  кольца, Арбата и Пречистенки. Героическая эпоха рождала гениальных героев.
Эти  герои не были ангелами: они совершали роковые ошибки и страдали от несправедливости судьбы, падали на самое дно и вновь возносились в романтических  грёзах – вопреки суровой, а иногда просто жестокой действительности!
Серебряный  век  - ужасный и прекрасный, героический и предательский, - представал перед экскурсантами в дьявольски привлекательном виде. Романтические грёзы рождали литературных героев Вселенского масштаба: в романах воплощалась извечная история борьбы божественного начала и чертовщины…
 
*****
Когда дождь разошелся всерьез, к девушке подошел интеллигентного вида мужчина с заметной сединой на висках и молча протянул свой потрепанный черный зонтик. Зонтик не представлял ничего особенного или ценного сам по себе: он не был даже полуавтоматическим. Но в условиях столичного циклона оказался просто необходимым!
Девушка сначала хотела отказаться: она подумала, что ей предлагают разделить зонтик на двоих, а это было ни к чему! Но галантный мужчина ничего такого не предложил: он скромно отошел на прежнюю позицию , натянул капюшон дождевика и ободряюще улыбнулся девушке.
Отказываться было глупо.
-  Ничего особенного, - подумала девушка  - нормальная реакция. Булгаков тоже был таким добрым и отзывчивым, наверное. Ну, а я чем плоха, с другой стороны?! Вызываю внимание у мужчин – значит, хороша и под дождем!
Приятно, конечно, когда романтикой повеет: с моей романтической внешностью могла бы сойти за булгаковскую героиню, наверное!  А этот приятный мужчина - вдруг он писатель или, там, поэтическая личность какая-нибудь известная?!
Группа продолжала движение к самому сердцу Арбата своим предначертанным судьбой (в лице  экскурсоводши) маршрутом.
Вот уже место, где когда-то была «собачья площадка».
Вот уже «поленовский дворик» в Спасопреображенском переулке, в скверике возле церкви. Таинственно маячит в темноте шатровая колокольня.
В  скверике  тихо и грустно. Скамейки пусты: бомжи попрятались от дождя по окрестным руинам беспризорных памятников московской истории.
Экскурсия завершается под грустный шелест предосеннего дождика в скверике.
Совсем темно и сыро. За чугунным забором едва видна сквозь высокие деревья резиденция американского посла – «Спасохаус».
Почти сто лет назад  сюда, на званый вечер приглашены были Булгаков с супругой.
Именно здесь нешуточно разгулялась нечистая сила на балу, где царила булгаковская литературная героиня…
 
*****
Сразу после экскурсии девушка подошла к своему  «спасителю» и с благодарной стеснительной улыбкой протянула зонтик.
- Спасибо Вам, Вы меня так выручили, а сами промокли, наверное?
- Ничего особенного. Давайте, я Вас провожу, ведь нам к «Смоленской»?  Зонтик еще понадобится.
Они отделились от группы, на ходу выкрикнув дежурное «Спасибо!» героической экскурсоводше, и быстрым шагом двинулись в сторону Садового кольца.
Экскурсоводша молча кивнула, занятая прозаическими расчетами с опоздавшими экскурсантами.  Для нее рабочий день закончился. Промокшие насквозь кроссовки, скрюченные от холода кисти рук и сухость во рту – вот и вся «романтика профессии»…
- Простите, как Вас зовут ? - внимательно вглядываясь в счастливое лицо девушки, спросил «спаситель».
- Представьте, меня зовут Маргарита – с каким-то киношным акцентом ответила девушка, - а Вы, наверное, Мастер и хорошо знаете Арбат?
- Да, в чем-то Вы правы: мне не чужды романтика и пафос знаменитого романа! А Арбат мне знаком еще с того времени, когда здесь ходил синий «полночный» троллейбус ( помните, наверное, песню Булата Окуджавы? Он здесь жил неподалеку). Потом улицу перекопали, и стала она пешеходной.
А Вы хорошо знаете роман, наверное? Вы так внимательно слушали! Часто здесь гуляете с мужем?
- Муж мой очень далеко, да и я здесь не была много лет. Когда-то я закончила в Москве Полиграфический, а потом вышла замуж и уехала в Техас, - Маргарита говорила с заметным акцентом
- Ах, вот как, оказывается! Вы так самоотверженно мокли под дождем, потому что забыли зонтик. Ну, ясно, у вас там, в Техасе, жарковато, наверное, и никаких дождей?  И зонтик Вам ни к чему?
-Да, там жарко. Спасибо Вам, Вы действительно похожи на Мастера…
-Не стоит благодарности. Вы так увлеченно слушали и не обращали внимание на дождь! Романтическая натура. Настоящая Маргарита!
Они уже дошли до Садового кольца, до величественного МИДа – нелицеприятного свидетеля противоречивой сталинской архитектуры, пришедшей на смену модерну Серебряного века.
- Спасибо, Маргарита! С вами было так романтично…и, может быть, будет продолжение…?
- Может быть, но не сейчас, не сегодня. Мне нужно вернуться в гостиницу – тут недалеко, по кольцу я сама доеду на троллейбусе. Спасибо Вам!
Она вдруг близко-близко придвинулась и отчаянно поцеловала его прямо в губы.
В желтоватом фосфоресцирующем свете высоких плафонов над Садовым кольцом ее глаза светились глубоким влажным от нахлынувших эмоций блеском.
Маргарита вскочила на подножку полуночной «букашки», оглянулась и кокетливо помахала ручкой. Её прощальная улыбка была точной копией улыбки ТОЙ, той самой, булгаковской Маргариты…
- Чертовщина какая-то, подумал ей вслед «Мастер»!
- А вдруг мы еще встретимся, - подумала Маргарита – ведь, кажется, в России скоро наступит «бабье лето»…

21. Напёрсток
Лидия Гусева
Из цикла (Фомёнок)

- Наказанье ты мое, где ж ты так? – Бабушка разглядывала мою расшибленную коленку.
- Где-где, за свадьбой бежали, хотели посмотреть с девчонками. – Сквозь слезы и всхлипы объясняла я.
- За свадьбой, - проворчала она. – Да кто же тебя-то возьмет замуж с такими коленками, ведь шрам на шраме. – Бабушка осторожно снимала мне чулок с огромной дыркой.
- Зато нам подарили воздушные шарики и еще дали по горсти зерна, чтобы мы кидали под ноги жениху и невесте, - рассказывала я, в то время как бабушка разводила марганцовку с водой, потом осторожно начала промывать рану. Увидев, как она потихоньку достает баночку с йодом, я уже взвыла от предстоящей боли.
- Баба, дунь, баба, дунь!
- Сама знаю, что я баба Дуня, уже шестьдесят лет, как баба Дуня.
- Да я тебе говорю, дуй быстрей, дуй!
Мы с бабушкой немного рассмеялись от путаницы и начали дуть вместе. Боль немного утихла, но я все всхлипывала.
- Ну, давай чинить тогда чулок, а то ему наверно тоже больно!
Я засмеялась опять, а бабушка достала шкатулку с нитками и иголками. Надела напёрсток на средний палец, подложила под дырку смешной деревянный гриб с большой шляпкой и принялась за штопку. Как она вязала, шила и штопала - знали все! Швов совсем не было видно. А иной раз такую строчку сделает - от машинной не отличишь. Меня тоже научила вязать раньше, чем читать. Вот какая у меня баба Дуня! Я сидела и любовалась ее движениями и руками.
- Бабуль, а расскажи, как ты замуж выходила? Тебя тоже зерном посыпали?
- Выходила, как и все выходили, чего там рассказывать? Один раз он увидел меня, мы в разных деревнях жили, а осенью сватов прислал.
- И что вы не встречались? – Допытывалась я.
- Нет. Да не принято это было тогда. И мне шестнадцать годков всего. Росла я в семье старшего брата. Невестка меня воспитывала да бабушка старенькая, мать рано умерла. Поженились, я и поехала к Ванечке жить в его деревню Жуковку, кузнецом он был. Да что рассказывать, всё как у всех. Потом война, ты знаешь, вернулся он без ноги, больной весь, в сорок седьмом и умер. Тридцать три ему тогда было. – Бабушка смахнула слезу. – Давай-ка лучше я тебе сказку расскажу, это куда интересней.
-Ба, а мне про тебя куда интересней! Ну, не хочешь – не рассказывай. – Я так не хотела, чтобы бабушка плакала.
- Тогда слушай. Жили-были…
- Король с королевой, - продолжила я, как обычно она начинает.
- Так точно. Жили-поживали в здравии, согласии и любви. Родилась у них дочка-принцесса. Радовались они бесконечно. Но, к сожалению, маме-королеве недолго пришлось счастье испытать. Умерла она, а девочке было всего лет шесть-семь. Когда лежала хворая в постели, подозвала к себе дочку, подала ей напёрсточек со словами: «Боюсь, что уйду я скоро, Боженька зовет меня. Береги этот напёрсток, он золотой, и принесёт тебе счастье. Достался от моих праматерей». Поцеловала королева девочку в лобик и сделала последний вздох и выдох.
- Какая грустная сказка! - Воскликнула я и невольно сравнила себя с принцессой. Мне  тоже на тот момент было лет шесть. – И что дальше?
- Да, голубок мой, раньше и замуж рано выходили, и помирали рано. – Вздохнула бабушка и продолжила. – А дальше тоже, как у людей. Появилась в замке злая мачеха. Очень уж она была не добра к падчерице и короля самого быстро свела в могилу. Принцесса же ей только мешала, чтобы вступить на престол. Отослала она ее на черные работы: пришлось девочке и котлы чистить, и в корыте стирать, и конюшни убирать. Работала наравне со слугами. А те не могли слова сказать, даже пожалеть принцессу, насколько была сурова и жестока мачеха-опекунша.
Вот и платьице у нее последнее порвалось. Села девочка вечером после работы у свечечки, взяла нитку с иголкой и достала мамин напёрсток. А напёрсток был настолько стареньким и изношенным, что луночки, куда ушко иголки попадает, очень истончились. А одна была просто насквозь. Вот сколько столетий мамы и бабушки держали его в своих руках! Принцесса вспомнила в очередной раз свою мать, свое счастливое детство, и так ей стало жалко себя, что слезы невольно застлали её чудные глаза. Просмотрела она эту луночку, и иголка вонзилась ей в палец. Девушка ойкнула, но не придала  этому значения. Однако на следующий день палец распух и посинел, боль была сильной и дёргающей.
- Мама говорила про какое-то счастье, а вот у меня несчастье какое. – Разговаривала сама с собой принцесса, намывая чёрные от копоти котлы больной рукой. Обратиться к мачехе? Бесполезно. Она давно её смерти желала. Пойти тайно к лекарю в соседнюю деревню, так платить нечем ему за лечение.
На третий день девушке стало еще хуже, поднялась высокая температура. Тогда она решилась сбегать к доктору, а заплатить ему за лекарства тем же напёрстком. Ведь, мама говорила, что он золотой, хотя ей так жалко было расставаться с единственным подарком.
Лекарь, увидев бедно одетую девушку, которая еще просила принять его облезлый старый наперсток, начал кричать и возмущаться.
- Что ты мне суешь? Какой он золотой? Да дырявый еще! Подобрала, небось,  где-то или украла. Как он покроет расходы на твое лечение? Я лекарства из-за границы выписываю. За свой счёт, что ли тебя лечить?! – распалялся он.
- За мой счёт, пожалуйста. – Вдруг,  девушка с лекарем услышали за своими спинами приятный мужской голос. Они мгновенно обернулись. Перед ними стоял благородных кровей юноша в богатых одеждах с двумя спутниками-слугами. – И заодно мою руку посмотрите,- продолжил он,показывая также средний палец правой руки.
- Что с Вами, Ваше Высочество?! – Приторно залебезил доктор, осматривая руку богатого гостя.
- Ничего страшного. – Ответил юноша, хотя его палец был более синим и распухшим, чем у принцессы. – В дороге моя лошадь потеряла подкову. Мы заехали в ближайшую деревню к кузнецу, я напросился сам подковать её. Но не так уж это просто, ударил себя молотом по руке. – Не стесняясь своей неумелости, поделился он рассказом.
- Все сделаю, Ваше Сиятельство, сей момент! – Доктор начал суетиться среди своих пинцетов и склянок.
- Ой, как интересно, бабуль, рассказывай дальше! Да, наверно, им очень больно было, у меня вон коленка до сих пор ноет. – Встряла я.
- Да, внученька, у тебя кровь вышла, а у них нет. Это хуже, вот и распухли пальцы.
При процедурах молодые люди разговорились, даже посмеялись, что у них одинаковая беда, одни и те же пальцы. Девушка показала наперсток, из-за которого она оказалась здесь, а юноша опять засмеялся:
- А Ваш бы напёрсток меня спас, надень я его.
Окружающим сразу было заметно, как понравились они друг другу. Юноша оказался герцогом, а девушка ничего не рассказала про свою несчастную судьбу, лишь сказала, что живет в ближайшем замке и работает на кухне. На том и расстались.
- Неужели, бабуль, расстались? – Не поверила я.
- Да. Прошло лето, началась долгая осень. Принцесса часто вспоминала красивого незнакомца, который помог ей вылечиться, ту смешную ситуацию, в которой они оказались с одинаковыми болячками. А молодой герцог также перебирал в памяти тысячи раз каждое ее слово, каждый жест и взгляд. Он понял, что не может жить без той бедной девушки уже ни дня, ни часу. Тогда влюбленный решил разыскать ее и предложить свою руку и сердце. Для этого он заранее купил два золотых кольца, но чуть больше размером, чтобы надеть их на средние пальцы ( вопреки традициям), и благодаря которым, свела их судьба. В октябре они встретились. Бедное дитя-девушка безумно обрадовалась, слезы потекли у нее от счастья. А слуги обрадовались не менее, так как очень любили свою чернорабочую принцессу. Они тут же открыли герцогу тайну, что это их королева.
- Бабушка, не рассказывай дальше. Всё ясно. Они жили долго в счастье, и у них было много ребятишек! – Продолжила я.
- Всё, да не всё. – Бабушка хитровато улыбнулась. – Ну, хорошо, пора ужинать, боец ты мой раненый, пошла я на кухню. – Закончив штопку, она аккуратно сложила свои швейные принадлежности в шкатулку и вышла.
Я сидела под впечатлением сказки и думала, действительно, напёрсток золотой! Большое счастье принёс он принцессе… Интересно, а бабушкин какой? Золотой или серебряный,наверно, мне будет великоват, надо посмотреть. Я открыла шкатулку, нашла сразу напёрсток, который очень потемнел от старости, взглянула на крышечку-верхушку… и ахнула. Там тоже была одна пробитая луночка.
- Ах, и врулька моя бабулька! – Не веря своим глазам, воскликнула с удивлением  я. – Еще называет меня Фомёнком неверующим! Как же ей верить!? Ведь, она это про себя рассказала. И дед мой был кузнецом, и жили они в разных деревнях, и мама у нее рано умерла… Но, как это у нее получается, что вокруг все короли и королевы да принцы с принцессами?!..
- Внуча! Ужинать! – Послышался бабушкин голос из кухни.
Я вприпрыжку побежала, боли как не бывало. Уселась за стол, тоже прищурила глаза, хитро посмотрела на бабушку, как она на меня, когда говорила: «Всё да не всё» и спросила:
- Ба, а почему тогда Сережка коленку свою не разбил, когда мы вместе гнались за свадьбой? 

22. Три девицы
Борис Шапиро 72
Очень интересную историю на днях мне рассказали в узком кругу отставных офицеров. Я, вы знаете, не перестаю удивляться многообразию сторон жизни нашей армии. Каких только происшествий не случалось в её повседневной жизни.
Представим себе маленький немецкий городок  Германской Демократической Республики в 1981 году. Ничто не нарушает спокойствия обывателей, даже то, что на постое в этом населенном пункте стоит советская воинская часть, а через две улицы находятся свои, немецкие, подразделения. Что в этом городке может произойти? Хотя рядом, через несколько километров находится неспокойная Польша со своим якобы «бунтарем» Лехом Валенсой. Ну, назревает у них там бунт, но ГДР-то что за дело до этого? Увеселительные заведения работают, в гаштетах разливают пиво, в ресторанах кормят посетителей. Надо сказать, что добрая часть этих заведений принадлежит частным лицам и не только немцам, но и полякам.
 И вот неожиданно в польский ресторанчик, хозяин которого действительно поляк, глубоким вечером, заходят три рослые девицы. Одни. Без кавалеров. Садятся за столик и ждут, когда к ним подойдет официант. И мужская часть посетителей  почувствовала себя неспокойно. И было от чего. Девушки выглядели прекрасно и привлекательно: роста выше среднего, круглолицые, две из них блондинки, не изможденные всякими рефлексирующими диетами, свободные джинсы, свитера, сквозь которые явно угадывались характерные выпуклости. В зале почувствовалось эротическое напряжение. Официант принес меню, приготовился записывать заказ и при первых же произнесенных девушками словах понял, что перед ним русские красавицы. Они заказали обыкновенный ужин и совершенно без спиртного. Однако, одичавшие в тихом немецком городишке поляки не поняли, что девушки пришли только поужинать.
 Заиграла музыка,  мужчины ринулись приглашать их на танцы. Но неизменно и на первый и на десятый раз они получали отказ.  Тогда поляки заволновались: зачем же девицы вообще пришли в ресторан, только поесть антрикот? Нет, у них в Кракове девицы идут в ресторан не ужинать, а танцевать «краковяк» и ...желательно в голом виде. Самый возмущенный этим фактом молодой человек решительно подошел к одной из девиц и потребовал от неё вести себя более прилично, назвав при этом её совсем неприлично. Девушка поднялась со стула, оказавшись выше ростом этого наглеца, и влепила ему звонкую пощечину. Молодой человек отлетел от неё, как волейбольный мяч, опрокинув при этом пару столиков с посудой, готовой к приему гостей. Здесь поляки, позабыв свою мужскую спесь, бросились к девушкам  выяснять отношения. Выяснили: в течение нескольких минут в зале ресторана были слышны звуки бьющейся посуды и ломающейся деревянной мебели. Нападавшие лежали на полу с в кровь разбитыми лицами. Хозяин заведения, выглянув из своего кабинета, подумал, что это обычная мужская драка. Он позвонил в полицию. Но прежде, чем  появились полицейские, в ресторан нагрянули человек пять военнослужащих армии ГДР, находившихся в патруле. Уж неизвестно по каким причинам, но они тоже захотели поучаствовать в наведении порядка в ресторане тихого немецкого городка.  Офицер-немец попытался схватить русскую девушку за руку и отвести, таким образом,  в полицию. Девушка отправила его в нокдаун ударом в челюсть тыльной стороной ладони.
Капитан Неменко находился в это время в наряде,  будучи дежурным по комендатуре. Уже поздний вечер, но вдруг зазвонил городской телефон.
- Дежурный по комендатуре, капитан Неменко. Слушаю вас.
Милый женский голос по-русски проговорил:
- Товарищ капитан. Докладывает сержант Ермакова. Мы с батальона ВДВ, который недавно прибыл в вашу часть. Нас трое. Мы зашли поужинать в ресторан. Здесь произошёл скандал. Прибыла полиция. Прошу вас сообщить нашему командиру части о случившемся и прибыть сюда для разбирательства.
Неменко немедленно доложил о происшествии своему командиру полка и командиру десантников. Все они выехали на место, чтобы разобраться в случившемся.
 Реальная картина предстала перед изумленными командирами Советской Армии.  На улице, перед зданием, в котором находился ресторан, стояли машины полиции и военной комендатуры ГДР. Темноту вечера блесками освещали синие полицейские мигалки. Вход был обнесен цветастой лентой, а за ней большая толпа зевак. Офицеры зашли в ресторан, увидели разгромленный зал, битую посуду и поломанную мебель. Посреди зала за столиком сидели три девицы. Одна из них закуривала сигарету, а человек пять мужчин, это полицейский, военный, двое гражданских и  хозяин заведения, протягивали ей зажигалки, чтобы она прикурила. Выражение лиц присутствующих было умильно-заискивающим.
 Увидев своих командиров, девушки встали. Мужчины, стоящие  вокруг них оглянулись, и тоже выпрямились, когда к ним подходили советские офицеры. Хозяин ресторана первым начал докладывать, что никаких претензий он лично к нашим красивым девушкам не имеет. Недостойно вели себя мужчины. Конфликт с полицией он уже уладил и что, господа офицеры, не должны наказывать своих лучших подчиненных. Командир нашего полка, как военный комендант гарнизона, посмотрел на немецких полицейских.  Те замотали головой и развели руками, мол, действительно, претензий никаких нет. Когда  девушки выходили на улицу, толпа зевак  аплодировала им от восторга: обо всём случившемся жители городка уже знали.
  Да. Не всё так просто в нашей жизни. Батальон воздушно-десантных войск прибыл из нашего Прибалтийского военного округа в немецкий городок в связи с известными польскими событиями 1981 года, когда генерал Ярузельский ввел в Польше военное положение. Наше Политбюро на всякий случай решило укрепить немецко-польскую границу советскими десантниками. Девушки оказались спортсменками, мастерами спорта и инструкторами по рукопашному бою. Да, товарищи офицеры, мы с вами знаем, что это такое. 
А что же поляк, хозяин заведения? Он ловко вышел из положения. В рекламных целях регулярно он давал бесплатный ужин нашим девушкам-самбистскам. Мужская же часть тихого  городка толпой шла  в ресторан, чтобы увидеть русских девушек, давших должный отпор дюжине заморских мужиков. Таким образом разгромленная мебель и посуда в ресторане была скоро восстановлена.
Десант, как морская пехота,- это состояние души.

23. Дама в белом палантине
Наталья Якорева
В те давние годы я жила в одном рабочем городе, в самом центре, на правом берегу реки Урал. Город был населен, в основном, одним трудовым народом, который тяжело и много работал на металлургическом комбинате. У людей почти не оставалось времени на отдых. Трудились по шесть дней в неделю.

Её знали все, кто проживал в этом районе. Женщина в белой одежде, закутанная в белое покрывало останавливалась на углу одного и того же дома, выходившего на широкий проспект. Покрывало-палантин  обрамляло её белое лицо с алыми губами и окутывало всю её фигуру вплоть до колен. Из-под палантина виднелся край белой юбки, белые чулки, а ноги были обуты в белые  поношенные туфли. Она всегда останавливалась между колонн в эркере здания, на фоне темной двери. В этом портале женская фигура смотрелась монументально. Она приходила в сюда обычно  в такое время, когда жители района шли на работу, торопились на обед или  возвращались с работы.
Я жила рядом в восьмиэтажном доме. Сам проспект тогда был очень важной артерией. Множество людей проходило этим маршрутом. Они толпились на автобусных остановках, плотно набиваясь в проходящий транспорт. Люд торопился по своим неотложным делам.
Женщина всегда приходила с фибровым чемоданом в руках и ставила около себя на землю. Этот чемодан будто означал наличие всех её вещей.
 — Л-ю-д-и, почему вы так жестоки?
Слова она произносила с особым выражением и хорошо поставленным театральным  голосом, но немного подорванным от ежедневных выступлений на улице. Обычно она  простаивала по несколько часов кряду и подолгу декламировала. Когда я проходила мимо, то почему-то, как и все прохожие, ускоряла шаг, чтобы не остановиться и не слушать того, что она говорила.  Но отдельные слова и предложения всё-таки застревали в памяти. А говорила она примерно следующие слова:
— Л-ю-д-и-и, стойте,  зачем вы пришли сюда?
     П-о-ч-е-м-у  вы  никого не любите?
Я пробегала мимо, хотя всегда хотела остановиться и послушать, о чём она говорит? Но закон толпы силен и неумолим. Человеческий поток увлекал меня за собой. Я  просто тонула  в этом течении. На фоне безликой серой массы людей, одетых в одинаковую серо-черную одежду, дама в белом наряде была видна издалека.  Мои чувства, возникающие в глубине души при виде этой женщины, были противоречивыми. С одной стороны,  я желала узнать, в чем же суть её выступлений, но другая часть меня  твердила, что я не должна слушать сумасшедшую. Я с гордостью думала, что я нормальная. «А нормальным не следует слушать ненормальных»,  - что-то  предательское подсказывало мне изнутри. Но сердце всё же щемило,  похоже что оно не соглашалось с такими  выводами.
— Л-ю-д-и-и, постойте,  куда вы идете?
Выкрикивала она своим  необыкновенно высоким и дрожащим от волнения  голосом. Её голос, похожий на колокольчик, звенел в воздухе и разносился довольно далеко по улице.
Когда она произносила свой монолог, то неподдельно волновалась,  как- будто сообщая нам что-то очень важное, как для неё самой, так и для нас. Но мы же УМНЫЕ, надо ли нам слушать безумную!
— Л-ю-д-и-и, я люблю вас, л-ю-д-и!
Так продолжалось три или более года. В какой-то день эта женщина не пришла, и потом тоже. Было очень заметно, что её больше здесь не стало. Потом я почувствовала, как мне её не хватает!
Прошло много лет и  в памяти иногда всплывает эта одинокая фигура,  обращающаяся к тебе с извечными и главными жизненными темами. Зачем мы пришли сюда, почему мы мало или совсем не любим друг друга и в чем смысл жизни? Тогда и возникает вопрос, кто же тогда был ненормальный, а кто вполне и даже совсем нормальный?

24. Суеверия. Собака
Михаил Жарков
       Чем больше сталкиваешься с неизвестным, тем больше становишься суеверным. В этом убедился на личном опыте.
       Мой друг солдат мистического мира Оливер купил новую машину. Решил похвалиться перед своими друзьями приобретением, такое делать он очень любил. По этой причине сам напросился отвезти нас на рыбалку с ночевкой, хоть и не являлся любителем посидеть с удочкой. Зато во время пути всю дорогу расхваливал своё авто, так же и на месте при каждом удобном случае упоминал об этом. Как помню, в тот день с ловлей рыбы не повезло. Днём она практически не клевала. Мы надеялись на то, что на вечерней зорьке повезет больше. Наши надежды быстро растаяли, когда сильные порывы ветра нагнали тяжёлые грозовые тучи. Из них как из ведра хлынул холодный дождь. Мы даже не успели накинуть на себя дождевики, как промокли до нитки. Чтобы не мёрзнуть ночью решили вернуться домой. Возвращались в город под сильным проливным дождем, видимость была практически нулевая, так щетки не успевали сгонять воду с лобового стекла. Оливер вёл машину осторожно, но все-таки ему не удалось избежать неприятностей. Перед самой Тулой, вдруг раздался визг из-под колес авто. Хозяин машины, не смотря на ливень, вышел посмотреть, что произошло. На обочине лежала небольшая собачонка, она дёргала ногами в предсмертных судорогах. Оливер стоял перед ней, как вкопанный.
-Поехали, ей уже ни чем не поможешь,- произнёс я, подойдя к месту трагедии. Он мне поверил и сел в машину, но место того, чтобы продолжить путь дальше, вынул ключ из замка зажигания.
-Чего не поедем?- Поинтересовался один из нас.
-Сейчас,- произнёс Оливер и позвонил своему брату, чтобы тот приехал.
-А ты, что?- Спросил я.
-Хочешь? Веди, я больше не сяду за руль этого тарантаса, - ответил он.
-Чего хоть случилось, то? Собаку задавил …- начал говорить один из нас.
-После собаки следующий человек. Я  не собираюсь, такой грех на душу брать,- отреагировал Оливер. После его слов у всех остальных находящихся в машине, сразу же отпала желания занять место водителя. Через полчаса приехал не суеверный брат Оливера и доставил нас до дома. Хозяин машины, наследующий день продал её и купил новую.
       Я его считал слишком суеверным, чтобы из-за этого пустяка продавать машину, на которой проездил всего пару дней. Но, через пару лет моё отношение к этому сильно изменилось. Случилось это одним поздним вечером, я возвращался домой по безлюдной дороге. Вдруг откуда не возьмись, выскочила бродячая собака. Ослепленная фарами она остановилась на середине дороги. Я не успел затормозить. Дальше был глухой удар и визг чем-то похожий на человеческий крик. Даже видя, что сбил собаку, на всякий случай вылез из машины, чтобы удостовериться, что это не человек. При свете зажженных фар удалось на обочине, разглядеть не большую рыжую собачонку, без всяких признаков жизни. Она не мешала движению машины, решил продолжить путь, но не получилось. Как только повернулся к машине, увидел тёмную человеческую фигуру. От неожиданности даже вздрогнул, откуда здесь в безлюдном месте, кто-то мог появиться. Я хотел у него что-то спросить, но незнакомец опередил. Он показал в сторону мёртвой собаке рукой, как бы говоря, - посмотри, что ты сделал. Ещё раз взглянул туда и ужаснулся. На том самом месте, где находилась сбитая мной собака лежала молодая рыжеволосая девушка. Не раздумывая не на секунду, пошел оказывать первую медицинскую помощь. Первым делом пощупал пульс на сонной артерии, его не было. Что это такое? Объяснять мне не надо. Начал шарить по карманам в поисках мобильного телефона, чтобы вызвать соответствующие службы, но как всегда его не оказалось месте. Я хотел попросить у незнакомца помочь в этом деле, а когда повернулся, то увидел, что он так же бесследно исчез, как и появился. Не найдя тёмную фигуру взглядом, снова взглянул на место, где лежала молодая девушка. На этот раз место неё снова появилась собачонка.  Я решил поскорее убраться отсюда. Сев в машину попробовал вставить ключ в замок зажигания. Все мои попытки оказались не удачными. Решив, что это на нервной почве, полез в бардачок, чтобы закурить. Там нашел свой сотовый телефон и тут же позвонил своему родственнику, чтобы тот приехал и прихватил кого-нибудь из друзей. По моему голосу он понял без слов, что нужна срочно мне помощь. Через двадцать минут родственник приехал, но они мне показались целой вечностью. За это время успел не только прийти в себя, но ещё и проанализировать случившееся. Пришёл к выводу, что кто-то могущественный из потусторонних сил помешал продолжить путь и ещё и показал, чем обернётся. Это для меня было предостережение, которое игнорировать ни в коем случае нельзя.  Наследующий день с самого утра приступил к тому, чтобы такое не смогло произойти. Продал свою машину, как сделал это Оливер, но ещё и сжег водительские права. Посчитав, что за мой комфорт в передвижении никто не должен платить такую бесценную вещь, как жизнь.

25. Вечный Четверг...
Ольга Борина
 
Антонина гладила по спине серую кошку неопределённой породы и мечтала:
- Завтра пятница. Пойду в галерею, буду наслаждаться картинами, красотой… Я ведь там так давно не была, надо сходить, обязательно! И на этот раз без всяких отговорок.
Буду смотреть полотна, конспектировать всё - всё, что понравится, запомнится…Что меня затронет…
Правда, Варежка? – обратилась она к кошке.
Та зажмурилась и Антонине показалось, что на зелёные кошачьи глаза набежала влага.
Отмахнувшись от дурных мыслей, Тоня взглянула в окно.
Солнце царило и красовалось на синеватом лежбище, не желая никому уступать свой шикарный трон.
Антонина прикрыла веки и продолжила мечтать.
- Вечером завтра пойду в кино. Хочу увидеть этот нашумевший фильм, ну и что, что надо смотреть в очках… Потерплю…
Пятница должна быть насыщена культурными событиями!
После фильма забегу в пиццерию.
Закажу себе большую Неаполитанскую пиццу...
Она хороша и с грибами, и  с...
Есть на ночь.. Конечно, Вредно!
Да что я всю жизнь должна сидеть на этих глупых диетах что ли?
И не радоваться?
Глупости!
Хочу пиццу с грибами, соусом и сладкий кофе в нагрузку!
Антонина подошла к холодильнику.
Открыв дверцу, девушка вяло осмотрела полки.
Шпинат, брокколи, остатки овсянки на воде и немного кефира на дне бутылки.
Остальное пространство занимали лимоны и бутилированная  вода.
- Не густо… - вырвалось у Антонины.
Она хмуро потянулась к бутылке с аква–минерале и лимону.
Строго посмотревшись в зеркало, Тоня сморщила носик, и потянулась к сахарнице.
- Ни ложечки сладкой смерти – мелькнуло в её голове.
Девушка накинула джинсовку, подкрасила губы и показав язык своему отражению, вышла из квартиры.
Лифт не работал.
Тоня побежала вниз по лестнице, одолевая этаж за этажом.
В одной руке у неё блестел мобильник, в другой серебристый, расшитый бисером кошелёк со ста рублями с мелочью.
- На сахар хватит, а завтра сниму с карточки!
Тоня бежала, пятнадцатый этаж, четырнадцатый…
 - Вот бы сразу двенадцатый… - отчего-то захотелось ей и она нос к носу столкнулась с неопрятного вида пареньком, лет восемнадцати в явно не слишком хорошем расположении духа.
- Денег одолжи! – бесцеремонно рявкнул он, преградив Тоне лестницу.
- Здравствуйте! А у меня нету..
Только сто рублей… - зачем-то начала оправдываться Антонина.
Пацан, на лице которого высветились злость и недоверие, дёрнул кошелёк.
 Тоня закричала и, выхватив драгоценную собственность обратно, бросилась бежать по ступенькам…
Парень засопел и хрипло зашипел:
- Тебе же хуже.
Это было последнее, что слышала Тоня…
Острая боль пронзила её спину и что-то горячее потекло по коже, обжигая и пугая…
Тоня оглянулась.
- Ты сама виновата, – пацан стоял белый как та самая белая, так и не купленная Тоней смерть.
Он рванул у Антонины кошелёк  и загрохотал кроссовками по лестнице.
На завтра была пятница.
Кто-то спешил в кино.
В музей.
В пиццерию.
Только Тонечки уже не было во  всей этой людской суете и жизни…
Для неё наступил Четверг
Вечный Четверг…
…………………………………май 2010г.


26.Солнце встает на востоке (отрывок повести, фэнтези)

Паоло.

..  Толстая раскосая тетка в отвратительно коричневой «попоне» склонилась над лицом. Это было первое, что я обнаружил, приоткрыв глаза. Руки и ноги не двигались. Что за черт, мне это не приснилось -  метро, узкий тоннель вдруг начал двигаться навстречу, искореженный взрывом. Куски тел вперемешку со скрежетом металла заполнили вагон. Первая и последняя мысль, пришедшая в голову - черт, как не вовремя....Вспышка фотокамеры заставила меня отвлечься. Черноволосая тетка - не то репортер, не то коллекционер-любитель фоток с обнаженкой, щелкала объективом. Я возражал. О чем вслух сообщил ей. Кажется, она не ожидала - вспугнутая звуком голоса, как курица, заклохтала на ломаном айнэ, выбежала, захлопнув белую дверь. Ну, вот, кажется, жизнь начинает налаживаться.. здоровый скептицизм был извечным спутником таких, как я. Иначе можно свихнуться.
Попробовал подвигать рукой, потом ногой. Открыв глаза и оглядевшись, обнаружил, что лежу в пустой квадратной белой комнате, на какой-то циновке, связанный по рукам и ногам.
 Akkarradaha. Эти уроды меня связали. Уже смешно. Пара слов на сагамо - и я стоял возле узкого, высотой во всю стену, окна, похожего на бойницу времен Дайминарэ. Сквозь тонкие, мозаикой оформленные стекла на меня смотрело заходящее ( или - восходящее?) солнце.. Где я, черт возьми, нахожусь? Мысленно  пролистал свои скудные знания географии пограничных миров. Обалденный закат, тонкое изящное стекло, тетка, говорящая на айнэ - не может быть, как меня сюда занесло? ..
Элайяр.. Живая Земля. Akkarradaha. В Карайо меня ждет Дэниэль, а я торчу здесь, раздетый до трусов туземцами-китайярами, и пялюсь на закат. Нужно было выбираться отсюда. Я помнил, скоро должен был закончиться запрет на телепортацию, наложенный Деканом, но  ходили  слухи, что заклинание телепортации действует на Элайяре весьма избирательно. Да и вся магия в целом под запретом, с тех пор, как этой землей завладели китайяры - злобные солдафоны. Попадать к ним в руки никому из магов не рекомендовалось - местный эфир, кажется, теперь не был расположен к магическим выкрутасам, а томиться годами в местных застенках та еще перспектива.
Я слышал, когда-то здесь было иначе, но, кажется, все, что осталось от этой некогда Живой Земли – безумной красоты закат( или все-таки, восход?), холмы, поросшие густой лиловой травой, изумительно тонкой работы кое-где еще уцелевшие старинные вещицы, и айнэ - язык, которым так и не смогли как следует овладеть завоеватели.

Дэниэль.

..Паоло не приехал в Карайо к трем часам. Не появился и четыре часа спустя.. Я тихо материлась - черт его дернул поехать на метро, мне эта затея сразу не понравилась. Предчувствие обрушилось на меня за  час до выхода в СМИ новостей о прорыве защитной сферы на одной из станций. Когда я снова смогла дышать и чувствовать что-то, кроме тоскливого щемящего одиночества, бросилась к телефону. Обзванивая больницы, морги, полицейские посты и другие учреждения, не расставалась с ощущением, что как-то все зря.. и сейчас, и спустя двое суток.. Может быть, вообще никогда.. Ну, нет, ну только не никогда. Я его снова найду, обязательно найду.

Паоло.

Домик-трансформер, в котором я находился, явно был временным вместилищем для новоиспеченного узника. Когда я об этом вспомнил, со вздохом оторвался от созерцания заката, подошел к двери и осторожно выглянул. Длинный коридор был пуст. Странно. Убежавшая тетка давно могла кого-нибудь позвать. Проверил заклинание телепортации - не работает. Значит, придется ждать следующего витка. И замаскироваться. На всякий случай.. Мне ничего не было известно о планах туземцев на мой счет, но наши намерения едва ли совпадали.
Собравшись изменить внешность, я  немного повозился с заклинаниями, взглянул в возникшее на стене зеркало, вздрогнул, от неожиданности чертыхнулся. Вместо волнистой копны золотисто-каштановых волос - прямые черные до плеч, вместо зеленых глаз - темно-карие.. Да-а, так себе мордашка, не в моем вкусе, но для маскировки сойдет.. Фигуру я тщеславно не стал портить коряво работающими здесь заклинаниями, отмазавшись тем, что под одеждой ее почти не видно. Кстати, об одежде - хмуро поразмыслив, пришел к выводу, что не знаю, в чем изволят ходить местные жители, а рядиться в такую же попону, как у тетки, я не желал. И, не придумав ничего лучше, «нашаманил» себе самую нейтральную одежду всех времен и народов - штаны и рубашку цвета хаки..


Дэниэль.

Утро напомнило о себе будильником. На кухне с трудом узнаю чайник; двумя минутами позже виртуозно (для полусонного человека - даже слишком виртуозно: о, какая у нас реакция)- уворачиваюсь от шипящей и брызжущей маслом сковороды. Все сегодня валится из рук, почему-то вдруг выросших не из того места.. Яйца ( и вовсе не смешно) - в одну сторону, грибы - и другую.., к черту любимый грибной омлет Паоло, готовить его в одиночку - кощунственно, и, кажется, опасно для жизни.. Кофе. Тоже к черту. Бессмысленный поход на кухню закончился позорным 1:0 в пользу кухни и ее бездушных  обитателей.
А Паоло просто исчез.. Его нет ни среди живых, ни  среди мертвых. Я это чувствую. Ощущения никогда меня не подводили. Поэтому я буду искать, не знаю, где, и не знаю, как; не знаю, чем.. тьфу, загналась уже.


Паоло.

Динамика этой истории мне совсем не нравилась. Все очень медленно, непозволительно медленно. Я поморщился и выбрался из домика. И сразу же столкнулся нос к носу с местным. Офицер, чуть моложе меня, по виду - вовсе  лет 17, не больше, кажется, полукровка -  «даже такое еще встречается » - вздрогнула от неожиданности, обливая густым темно-фиолетовым соком лиловую форменную рубашку. Растерянно ругнувшись на айнэ,  уставилась на пятно. У девушки были неожиданно русые непослушные волосы; налетевший ветер взъерошил густые, почему-то показавшиеся знакомыми, пряди.. Отметив это про себя, и пользуясь минутной заминкой, наспех набросанными заклинаниями  скорректировал цвет и фасон своей одежды, полностью копируя ее форму, не рискнув, однако, « сдуть»  знаки принадлежности к неизвестному мне роду войск. Оторвавшись от созерцания пятна, красовавшегося на рубашке, обалдело уставилась на меня: видимо, что-то подсказывало  - переодеться за это время я не мог.
«Показалось»,  - мысленно пояснил я, чертыхнувшись на внимательную девчонку. Это всегда прокатывало. Девушка слегка успокоилась, хотя и сохранила на лице выражение «хрена лысого, показалось..». .

27. Лунная дорожка
Надежда Стецюк
      Серпантин дороги вился по самому краю обрыва.
      Людмила сидела около окна с внешней стороны и спокойно курила. Оля же, пересевшая на другую сторону автобуса, как будто это, в случае чего, могло спасти, тихонько взвизгивала на поворотах, намертво вцепившись побелевшими пальцами в ручку переднего сидения. 
      Они ехали вдоль побережья из Никитского ботанического сада в Ялту, где вот уже несколько дней отдыхали, сняв койкоместа в жилом секторе.
      С утра сходили на рынок, купили фруктов, потом валялись на пляже. Когда надоело, перешли к культурной программе. В сад они приехали, как все нормальные люди, на троллейбусе. Присоединились к организованной экскурсии, потом побродили сами, любуясь еще свежей июньской красотой цветущего сада.
      Там и познакомились с Гришей и Костей.  Они и нашли водителя, готового подвезти их до Ялты. Автомобиль, который тот водит- автобус ПАЗик, не большой не маленький. Водитель оказался лихачом, да еще Гриша все время его подбадривал, прицокивал языком, приговаривая: "Ах, маладэц!"  Гриша - грузин. Кареглазый, горбоносый и необычно светловолосый. Как он объяснил при знакомстве, папа у него грузин, а мама украинка. Когда паспорт получал, его спросили какую национальность и фамилию он выбирает.Он сказал:- "Русский, мамину". Так и записали. Получилось: Григорий Куликов - русский грузин, ему нравится. Костя- белорус. Невысокого роста, с шапкой русых вьющихся волос, балагур и весельчак. Анекдоты из него так и сыпались. Но сейчас и он как-то приутих.
      Еще в саду договорились по приезде посидеть где-нибудь в баре и закрепить знакомство.
      Людмила и Ольга- студентки теперь уже четвертого курса Московского авиационного института, сдав последний экзамен, отправились в Ялту. Одна Ольга никогда бы не решилась на такое путешествие, да и родители не отпустили бы. Была она робкой провинциалкой из небольшого городка в Ярославской области. На нее, тоненькую и беленькую, обратил внимание Гриша. И Ольге он понравился- высокий, стройный, красивый. Но Людмила быстро взяла инициативу в свои руки, и вскоре все его внимание было обращено на подругу. Людмила была родом из Тамбова. Зеленоглазая шатенка с милыми чертами лица и низким голосом, она по жизни была отличницей. Ее взгляд, одновременно целомудренный и в тоже время вызывающий, ввергал преподавателей в смутное чувство вины, и у них рука не поднималась поставить ей более низкую оценку, чем пять. Силу своего взгляда Людмила знала и пользовалась беспощадно. Учиться она поступила вслед за своими старшими подружками в тот же институт, что и они. Была младшей в их компании, но участвовала во всех авантюрах старших подруг: воровала у матери сигареты, выпивала тайком. Была у матери одна, а та работала с утра до ночи. Однако училась дочка хорошо, поэтому все ей сходило с рук. Как результат, она считала, что "тамбовский волк ей товарищ", была в себе уверенной, а подчас просто нахальной. Судьба свела их с Ольгой в одной комнате общежития, а общее житье - бытье людей сближает, тем более, что Ольга имела характер покладистый и лидерство Людмилы признавала бесспорно. Вообщем, как у Пушкина:" Они сошлись...".
      Пока гуляли по саду, Ольга чувствовала себя свободно, смеялась Костиным анекдотам, любовалась цветами.  На подругу она не обижалась, привыкла.
      Когда понеслись в автобусе по дороге, вьющейся вокруг горы, почувствовав Гришин темперамент, Ольга впервые подумала о том, что они совершенно не знают этих ребят, и не стоило им соглашаться проводить вечер вместе. Но уверенный вид подруги заставил на время забыть об осторожности, тем более, что дорога поглощала все ее внимание.
      Наконец, приехали.
      Как раз недалеко от того места, где они высадились, оказался прибрежный ресторан. Его открытая терраса нависала над водой. С нее открывался прекрасный вид на море и освещенную загораюшимися вечерними огнями набережную.
      Сделали заказ. Заиграла музыка. Людмила с Гришей пошли танцевать. Ольга же с каждой минутой мрачнела. Костя, как мог, старался развлечь ее, но уже, кажется, жалел, что ему досталась такая нелюдимая девушка. А Ольгу не отпускала мысль, что у них с Людмилой нет столько денег, чтобы за себя расплатиться самим, а обязанной быть ей воспитание и комплексы не позволяли. Она пыталась сказать об этом Людмиле, когда пара подходила к столику между танцами. Но та лишь весело смеялась и отмахивалась от подруги.
      Принесли заказ. Выпили, закусили и пошли танцевать. Все Костины попытки отвлечь Ольгу от ее мыслей ни к чему не привели. Они танцевали молча и сосредоточенно, в отличие от Гриши с Людмилой, которые зажигали  присутствующих своей бьющей через край энергией. Гриша все пытался станцевать лезгинку, а Людмила заразительно хохотала.
      Наконец, Людмила сообщила о своем желании посетить женскую комнату. Ольга давно уже мечтала об этом, но стеснялась сказать. Туалет находился при входе в ресторан, их столик был оттуда не виден.
      Когда подошли к выходу, Людмила резко дернула подругу за руку и,скомандовав: -"Бежим!"-увлекла в узкую темную аллею.
      И они побежали. Бежали долго.
     -Я больше не могу,- тяжело дыша, сообщила Ольга. Она держалась за живот обеими руками, как будто боялась что-то потерять.
     -Ладно, мы уже далеко, иди вон в те кусты,- догадалась Людмила.
      Когда Ольга вышла на дорожку, у нее было такое лицо, что Людмила начала неудержимо хохотать, глядя на нее, засмеялась и Ольга. Наконец, ее здравый смысл взял верх.
     -Что теперь будет? Нас завтра найдут и по шее дадут.
     -Да не бойся ты, тут тысячи народа. Они в пансионате в другом конце города живут и послезавтра уезжают. А мы завтра в Ласточкино гнездо махнем.
      Ольга в который раз изумилась подруге. Неужели их бегство не было просто импровизацией, а было спланировано ей заранее?
      Без приключений добрались до комнаты, где снимали койки на ночь. Кроме них там ночевали еще две девочки и хозяйка. Спать не хотелось и прихватив, купленную накануне для подходящего случая бутылку портвейна  "Черные глаза" и купальники, они отправились на берег моря. Квартира находилась со стороны горы Ай-Петри, пляж здесь был не освещен и пустынен.
      Волны мягко набегали на берег. Шуршала, перекатываемая водой, галька. Ночь была тихая и лунная. На бархатном черном небе ярко сияли звезды. Их отражения поблескивали в морской воде. Яркая лунная дорожка уходила вдаль.
     -Красота какая!- Ольга вошла в воду и поплыла в лунном свете.
     -Эй, смотри в Турцию не уплыви, - крикнула с берега Людмила, - говорят, по лунной дорожке нельзя плавать.
      -Это почему?
      -Не заметишь, как далеко заплывешь, а назад море тебе вернуться не даст.
      -Ерунда какая, - подумала Ольга, но повернула назад.
       Людмила, пока подруга плавала, ловко протолкнула пробку внутрь бутылки и уже отхлебывала содержимое прямо из горлышка. Ольга тоже сделала несколько глотков и почувствовала, как приятное тепло разлилось по каждой клеточке тела.
      Забылись все страхи прошедшего дня.
      Осталось только море, луна и они.
      Долго сидели на берегу, слушали мирный шум волн и мечтали о том, что обязательно вернутся сюда на будущий год. Чувство восторга захлестывало обеих.
      Лунный свет как- будто сделал невесомыми их тела, качающиеся на волнах, из воды не хотелось выходить никогда.  Море было таким ласковым и нежным, что легко верилось, что жизнь зародилась в нем, и родная стихия не хочет их отпускать. 
      Ощущение счастья было таким всеобъемлющим, что хотелось петь, и они запели любимую " Что стоишь качаясь...", совершенно не подходящую по содержанию, но почему-то такую уместную.
      За пением они не заметили, как к ним кто-то подошел сзади.
      Обе вскрикнули от неожиданности, когда подошедший бросил обувь на гальку, присаживаясь рядом с ними.
     -Вы чего сбежали-то?- задал он вопрос.- Вроде обижать Вас никто не собирался.
     -Не скажи, джигит твой так разошелся, что не удержишь,- пришла в себя Людмила.- А ты как нас нашел?
     -Да я вас и не искал. Понял, что заснуть не смогу, и решил прогуляться. Обидно было, вот понравилась девушка, а она взяла и сбежала. Чего испугались только, не пойму?- он повернулся к Ольге, которая ответила ему растерянным, недоумечающим взглядом.
    Костя поднял гальку и с силой запустил ее по лунной дорожке.  Та запрыгала по спокойной поверхности воды.
   - Здорово получилось, научи,- вскочили девчонки.
   -"Блинчики" я еще на Днепре научился печь. Я в Днепропетровске учился, -между делом сообщил Костя.
    Сам собой завязался разговор об учебе, стали вспоминать разные смешные случаи из студенческой жизни. Дурачились и смеялись.
    -Пошли купаться,- предложил Костя, стаскивая брюки.
     Ольга с радостью согласилась, она была в восторге от моря днем, а ночью, его очарование только усилилось. Вон как оно мерцает в свете луны таинственно и многообещающе, не шумит, а поет вкрадчиво и нежно. Она посмотрела широко открытыми глазами на Костю и будто только сейчас его увидела. Как он хорош и строен в призрачном свете луны!  Рядом с ней умный и веселый парень, а она этого почему-то раньше не замечала. И лицо ее озарилось робкой улыбкой. Костя замер, любуясь.
    -Да ну вас!- Людмила резко встала,- я спать пошла.
     И не дожидаясь ответа направилась в сторону города.
     А  двое, взявшись за руки, молча вошли в море и поплыли по лунной дорожке.

28. 2
Юлия Штурмина
 Эта зима отличилась однообразием - мороз держался на протяжении восьми недель,а снег валил как по расписанию - строго по четным, с рассвета до полной темноты.
 Улицы превратились в тесный лабиринт между нагромождений сугробов и крыш,однообразно белых на фоне такого же белого неба.
Рукава лабиринта упирались в двери одноэтажных домов, клуба, школы, фельдшерского пункта и крохотного магазинчика с поредевшим ассортиментом товаров. Особо длинный рукав, тянулся к притихшей под снегом ферме. Там он извивался кольцами, расширялся, образуя небольшие площадки, и неожиданно замыкался снежной двухметровой стеной, аккуратно обрезанной металлическим ножом тракторного отвала. За стеной начиналась дорога. Сейчас о ней напоминала колючая цепь неприятных кустарников - от амбара у границы фермы до оврага на опушке леса. Казалось странным, что низкорослые кусты, теперь оказались вровень с черной крышей древнего обезглавленного храма, реквизированного коммунистами у церкви в тридцатых годах прошлого столетия.
Какой-то период НКВД содержало в нем заключенных, пока не прошел слух о подземных ходах и церковных богатствах в подвалах громоздкого сооружения. Тогда, впервые, лужи на дороге вспенились под колесами черных грузовиков. Торопливые люди высыпали из машин в рассветный туман и разбежались по деревенским улочкам. По трое-четверо вваливаясь в дома, они шумно и тщательно обыскивали хозяев, раскидывали вещи, задавали нескромные вопросы, вводившие в краску и молодых девок, и познавших всякое стариков. Вопросы невозможно было связать со слухами о сокровищах или церковных тайниках, но к вечеру, прочесав деревню вдоль и поперек, чужаки слетелись к храму и молча, расселись вдоль кладбищенской ограды, как внезапно онемевшее воронье.
 Ночь принесла грозовой ливень, сбросила потоки воды и, терзая деревню бушующим ветром, ослепляя вспышками молний, загнала незваную стражу в черные фургоны машин, полукольцом выстроенные на единственном широком перекрестке в центре деревни. Спустя три часа, когда небо пронзило блеском звезд и луны, охранники по приказу главного из чужаков, вывели арестантов на свежий воздух и приказали рушить собственную тюрьму. Замешательство арестованных было прервано парой выстрелов, и работа закипела. Но лязг металла по камню, стоны, потом общий лающий кашель и отрывистые предсмертные крики доносились в деревню не дольше трех дней. Внезапная тишина у стен храма напугала жителей еще больше, чем отряд дознавателей.
Членам комиссии, прибывшим через пару дней для расследования происшествия, пришлось писать странный отчет, в котором упомянули невесть откуда взявшихся невменяемых мужиков, впятером бродивших по церковному кладбищу с лопатами и топорами в руках, подсыпавших землю в свежие могилы и вбивающих в эти же холмики осиновые колья.
В заключении отчета были описаны эпидемии: кровавого кашля, выкосившего охрану и параллельно - сумасшествия, вынудившего заключенных перебить друг друга. Отчет, под грифом секретно, полетел в областной город, был прочитан, опечатан сургучом и отправлен в архив. Для продолжения работ прибыла очередная партия несчастных, и, пока в безымянной могиле, под вековыми елями разлагались прошитые пулями тела взбесившихся арестантов, следующая партия набивала кровавые мозоли, продолжая работу, начатую предшественниками.
 Через три дня страшная история повторилась, но ее финал был изменен призванным на помощь отрядом НКВД. Горстку оставшихся в живых заключенных и охранников ликвидировали во избежание распространения заразы. Стены храма обложили динамитом и взорвали. Плотное, нестерпимо едкое облако пыли висело в воздухе около часа, а когда начало рассеиваться, начальник руководящий взрывными работами невнятно залопотал губами, снял фуражку и перекрестился. Несколько солдат опустились на колени, истерично взывая к небу.
Храм устоял. Осыпался слой штукатурки со стен, оголив неповрежденные почерневшие камни, частично пострадала кровля, а над входом открылось в золотом сиянии торжествующее распятие Христа. Поникшую к плечу голову Агнца Божьего обрамлял золотой нимб, окаймленный сверкающими в солнце мелкими, едва различимыми снизу камнями. Но ликующая игра света, исходящая от распятия, лишь на мгновение притянула изумленные взгляды. Блаженное восхищение покинуло людей в форме также быстро, как их глаза нацелились в глубокие мрачные ниши по обе стороны от креста. Оттуда, из-под черных козырьков надломленных, присыпанных пылью форменных фуражек, смотрели головы людей - истлевшие или едва тронутые разложением. Словно строй мертвецов, задумавших встать из могил, выглядывал из черных тесных окошек.
 Храм взрывали дважды. Он потемнел, потерял величие, но выжил, спустя десять лет был устроен под колхозный амбар, а еще через три опустошен и окончательно заброшен. Оставлен ни жив, ни мертв, нечто вроде комы на десятилетия.
 Его обходили и обходят стороной, не из-за боязни - его просто не любят, а некоторые считают святым долгом, втихаря, кинуть камень в израненную стену.
  Теперь в нем что-то менялось  - то ли стены просели, то ли кусты выросли в эту зиму, понять невозможно, но и то и другое выглядит нелепым предположением - слишком много снега и слишком мало цветных пятен, чтобы сравнивать, исключая обман зрения.
29. Графоман
Татьяна Богдан
За письменным столом сидел восьмилетний мальчик и бормоча себе под нос, что-то старательно выводил на листке бумаги. Рядом, на полу, играла с щенком его младшая сестренка.
-Вов, а что ты делаешь? – спросила она.
-Не мешай, - по-деловому ответил брат, - видишь, я стихи пишу.
-А зачем? – не унималась девочка.
- Как зачем? Чтобы знаменитым стать.
-А зачем стать знаменитым?
-Ты что совсем не понимаешь? – удивленно спросил Вовка, - пока я маленький, я буду графоманом, а когда выросту, стану знаменитым писателем или поэтом! Меня по телевизору показывать будут.
-Правда? – удивлено спросила малышка, - по телевизору? А я тоже хочу, чтобы меня по телевизору показывали.
 -Маленькая еще, - сморщив нос, заметил брат, - подрасти. А потом, чтобы писать, нужно чтобы тебя Бог в маковку поцеловал.
-Бог? – переспросила сестренка, - Он что, тебя прямо в маковку поцеловал?
-Да.
-А кто такой Бог? И почему я этого не видела? – чуть не плача, спросила девочка.
-Дашка, ну и глупая же ты! Что с тебя взять, одним словом – блондинка!
Малышка обижено надула губки и про себя сказала: << Сам такой! А Бога я все равно найду и Он меня тоже поцелует в маковку! >>
- Бобик, пойдем от этого задаваки. Пусть пишет свои стихи!
Даша выбежала из комнаты и щенок, заливаясь громким лаем, побежал за маленькой хозяйкой.
-На лови, Бобик, лови, - кидая мячик, крикнула малышка. Щенок бросился за мячом.
-Э-э-э! – воскликнул отец, увидев, что мяч упал возле драгоценных его банок, стоящих на полу, - вы давайте, идите отсюда. А то не дай Бог, перчатки мне здесь сорвете, или еще хуже, банки разобьете! Иди, доча, иди, поиграй  с Бобиком на улице.
-Папа, а кто такой Бог?
- Бог? – рассматривая в банке вяло игравшую красную жидкость, рассеянно переспросил отец, - о-о, доча, это большой помощник и великий волшебник. Иди, погуляй, не мешай. Что-то она плохо играет, - трогая перчатку, заметил мужчина, - нужно, наверно, немного досыпать дрожжей, - сказал он сам себе и пошел за дрожжами.
- Ох, Бобик, как тяжело быть маленькой, вечно всем мешаешь и никто не хочет с тобой играть. Хорошо, что ты у меня есть.
На следующий день отец взял банки и поставил их на солнышко. День обещался быть очень жарким и к обеду, банки << ожили >>. В них стало что-то ворчать и булькать, после чего к верху поднимался пузырь и надувал перчатку. Даша со своим четвероногим другом сидела возле банок и наблюдала за этими пузырями. Бобику надоело смирно сидеть и он потянул хозяйку за распустившуюся косу.
-Ой, ей! – закричала малышка.
От испуга щенок отпрыгнул прямо на банку, которая слегка пошатнулась. Внутри банки что-то злобно зашипело и ухнув, все содержимое выплюнуло наружу. Бабушка услышав крик внучки, выбежала во двор и увидев ее, ахнула. Дашка, размазывая по щекам слезы, ревела, как сирена пожарной машины. А с ее головы и платья,  ручьем стекала красная жидкость.
-Бог ты мой! – воскликнула старушка, - вот неслух то где! Ведь говорили же тебе, не играй возле этих банок.
Бобик, увидев бабушку, поджал хвостик и бросился бежать подальше от этого страшного места.
-Ага, - всхлипывая, оправдывалась внучка, - ты знаешь, бабуля, как интересно там парашютисты летали. Только они были сказочные парашютисты. Потому-что настоящие с неба прыгают, а эти наоборот, на небо летели.
-На небо летели, - недовольно бурчала старушка, - вот отец придет, он нам покажет, парашютистов.
-Бабушка, а ты что это нашего Бобика богом назвала? Он что и есть бог? Великий волшебник?
- Волшебник, волшебник, - раздевая внучку, бурчала старушка.
-Ух ты! Я же говорила, что найду его! – обрадовано закричала девочка и хлопая в ладоши, запрыгала на месте, - бабушка, его что, злой волшебник превратил в нашего Бобика, да?
- Стой смирно, а то еще обожгу, - выливая на неугомонную внучку из кувшина теплую воду, недовольно сказала бабушка
Переодев малышку, старушка пошла на кухню готовить обед. А Даша побежала искать щенка. Она нашла Великого Волшебника забившегося в будке.
-А вот ты где! Вылазь, не бойся, я добрая, - но щенок рычал и упирался, и никак не хотел вылазить, - разве волшебники бывают такими трусишками? Ладно, я сейчас!
Забежав на кухню, девочка увидела, что бабушка резала мясо. Взяв один кусочек, она выбежала во двор. Но в будке Бобика уже не оказалось и Даша нашла его на улице. Выйдя за калитку, девочка позвала щенка, но тот отошел от нее дальше, встав в грязную лужу.
-На, ешь, - протягивая мясо, сказала она, но четвероногий друг, сделав один прыжок вперед, громко гавкнул.
Тогда Дашутка расплела косичку и положив мясо себе на макушку, обвязала его лентой. Подойдя к черте, девочка сказала:
- Вот хитрый, ты же знаешь, что за эту черту мне заходить строго настрого папа запретил. Иди сюда, возьми кусочек, - потом девочка, вдруг, быстро встала на четвереньки и вытянула шею. Бобик потянул носом, облизнулся, подбежал к хозяйке и, схватив кусочек мяса вместе с лентой, свалил малышку прямо на середину грязной лужи. Уткнувшись носом в грязь, она сначала испугалась и хотела уже зареветь, но потом поняла, что она теперь тоже была поцелована Богом. Рассмеявшись и прижимая друга к себе, вприпрыжку, пустилась домой. Вбежав в дом,  радостно закричала:
-Бабушка, бабушка! Меня Бог в маковку поцеловал! Я теперь тоже гаф.Аман!
Старушка, взглянув на счастливую внучку, ахнула и, схватившись рукой за щеку, тихо произнесла:
- Бог ты мой…
И в доказательство, Бобик лизнул девочку в щеку.

30. Королева синего льда
Солнцем Одарённый
Поздний вечер. Давно все сотрудники разошлись по домам. Она сидела в своём кабинете и дописывала последнюю на сегодня статью для известного в сети портала мод. Прекрасный критик, её тонкий ум выделял те детали и нюансы, которые никто не замечал.
Чашка остывшего кофе сиротливо стояла и ждала, когда, наконец, на неё обратят внимание.
Последняя фраза, звук щелкающей клавиатуры. Всё, готово.
Она устало откинулась на спинку стула.
Ещё один сумасшедший  день закончился.
Короткий звонок в службу такси с просьбой подать машину на ближайшее время.
Раньше она и представить такого не могла. Камеры, аплодисменты коллег её очередному успеху, собственное агентство и... бесконечная усталость.
Усталость от всего - от внимания тысяч людей, интервью, кастингов, городов, стран, телепрограмм...
Огромное количество знакомых, незнакомых, поклонников, цветов...
От шёпота её слов шёл снег.
К её мнению прислушивались олигархи.
От её страсти сгорали сердца.
Тонкие нити судеб многих зависели от её решений.
Она была ветром, наполняющим паруса гламура.

***
В квартире на кухне горел свет. Очень странно, муж в это время уже отдыхал.
- Дорогая, мне надо с тобой поговорить...
Он сидел за столом и курил. Хотя делал это крайне редко, только если сильно нервничал и переживал. Последний раз это было два года назад. В то время очень ревновал – бесконечные звонки, SMS-ки, письма поклонников и поклонниц обрушились на неё, как снежная лавина.
- У меня есть другая женщина.
Ключи выпали из ослабших пальцев.
- Что ты такое говоришь?
- Прости меня. Ты лучшая из всех, кого я знаю. Тобой восхищаются, тебя обожают. Я просто не могу так. Я не могу быть с тобой…
- КАК ЭТО НЕ МОГУ БЫТЬ С ТОБОЙ??? Что случилось? Я плохая жена??? Что не так? У меня завтра эфир, пресс-конференция…
- У тебя ВСЕГДА эфир! Прости, сорвалось… Я завтра подаю на развод.
- Я… я не понимаю… Почему ты это делаешь?
- Это бессмысленный разговор, я так решил. Спокойной ночи, дорогая. Пойду, лягу. У тебя эфир завтра, помнишь? Тебе надо выспаться и улыбаться людям
Муж поднялся со стула и отправился спать.
Она медленно опустилась на пол и тихонько заплакала.

Этого не может быть, потому что ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ…
Восемь долгих лет она была холодна и неприступна, как крепость. Какие мужчины её добивались! Однажды ей предложил выйти замуж очень известный политик и шоумен, да и не только он…
Первый муж, её школьная любовь, погиб в автокатастрофе. Она долго не могла отойти от шока и никого не пускала к себе ближе, чем на расстояние пушечного выстрела.
Теперешний, уже бывший муж, всегда выделялся среди других. Настойчив, галантен, деликатен… 
А теперь… КАК ТАКОЕ МОГЛО ПРОИЗОЙТИ???

Однажды на перроне бабка, соседка по купе, с которой она разговаривала всю ночь и пила чай, прощаясь, сказала:
«печать одиночества на тебе, детка, потому что ты сильная…»
Казавшиеся бредом слова, оказались пророческими.
Старая боль, где-то глубоко внутри спавшая все эти годы, стальными тисками сдавила горло, мешая дышать. Воздух вдруг оказался невыносимо тягучим и тяжёлым.
Она медленно встала, вытерла тушь и прошла, шатаясь, как пьяная, на кухню.
Стакан холодной воды немного привёл в чувства.
Рассеявшийся дым от сигареты, пустой и отрешённый взгляд, поднимающийся холод из самого сердца, синий лёд кристаллом в душе...
Эфир…
Пресс-конференция…
02.01.2011

31. Женские секреты
Ирина Гирфанова
По утрам, собираясь на работу, Маша то и дело находила на своей косметике кошачью шерсть. На кисточке с тушью, на губной помаде, на карандашиках - повсюду торчали тонкие пёстрые волоски.
- Я понимаю, - говорила она Луше, сидящей напротив, - ладно, на посуде, на столе, на диване. Но косметика под колпачками, крышечками, да ещё и в косметичке. Как ты умудряешься проникнуть везде?
Луша смотрела на хозяйку умильными глазами и громко мурчала. Ей нравилось, когда Маша с ней разговаривала. Её румяный розовый нос на белой мордочке поворачивался в направлении Машиных движений, круглые зелёные глаза щурились от удовольствия.
Луша была очень хороша, знала это и вела себя соответственно. То есть, время от времени она пыталась наводить в доме свои порядки и утвердить своё превосходство. В такие дни Маша обнаруживала отходы кошачьей жизнедеятельности, где попало. Тогда она не церемонилась с обнаглевшей кошкой. Просто брала её за шкирку и трепала, отчего та сразу же превращалась в маленького нашкодившего котёнка. Роскошный тёмный хвост, который обычно веером победно раскачивался над такой же тёмной спинкой, поджимался к белому брюшку, маленькие ушки исчезали в пышном воротнике. И только выражение глаз было не только не виноватым, а даже злобным и возмущённым. После заработанной порции трёпки, кошка отправлялась в отведённый ей угол и долго сидела в своём гнезде, посрамлённая и обиженная. Потом она тщательно вылизывала себя и своего «детёныша». «Детёнышем» для Луши был старый белый платок, связанный Машиной мамой из кроличьего пуха.
Пять лет назад, солнечным майским утром в этом платке Маша принесла домой томного пушистого котёнка, который умещался весь на её ладони. Сначала Луша просто спала на этом платочке, мягком и тёплом, пропитывая его своим запахом. Но когда Луша подросла и стала вполне взрослой кошкой, Маша стала замечать у неё особое отношение к своему платочку. Луша его вылизывала, разговаривала с ним и пела ему свои кошачьи колыбельные. А ещё  играла и таскала как котёнка за собой. Правда, при Маше она это делать стеснялась. Но стоило только закрыться за хозяйкой входной двери, как Лушка тут же бралась за воспитание. Возвращаясь домой, Маша находила платок в самых неожиданных местах - на диване, у кошачьего горшка, на окне, да где угодно. А когда Маша брала платок в руки, кошка кидалась на неё, шипя и кусаясь, отнимала и облизывала своего «котёнка».
Маше было жалко кошку, она чувствовала себя виноватой в том, что лишала свою любимицу естественной кошачьей жизни. Но она никогда не смогла бы топить котят, а раздавать их некому. Так они и жили - две принцессы, кошка Луша и её хозяйка Маша.
Маше было тридцать два года. Её мама три года назад вышла снова замуж и переехала жить к мужу, а Маша осталась с Лушкой в привычной однокомнатной квартире, где всё было сделано мамиными руками. Маша ничего не стала менять не только потому, что берегла тепло маминых рук. Мама была женщиной хозяйственной и домовитой. О себе такого Маша сказать не могла. Конечно, чистоту и порядок она поддерживала, но как расставлена мебель и какого она цвета, её совершенно не интересовало. Машиной зарплаты едва хватало на то, чтобы нравиться себе самой, и уж здесь-то она была страх как привередлива. Она пользовалась дорогими шампунями и кремами, качественной, проверенной косметикой и покупала бельё и одежду только из натуральных тканей, избегая синтетики. Маша, может и не была красавицей, но и изъянов в себе никаких не видела. И поэтому терпеливо и настойчиво ждала свою единственную настоящую любовь. Внимание мужчин, которым нравилась она, ей хоть и льстило, но не привлекало. Скорее просто доказывало её правоту, право на ожидание.
У Маши уже было две не настоящие любви. В первый раз она вышла замуж в двадцать три года. Своего первого мужа Маша не любила, но думала, что он её любит, и этого им хватит на двоих. «Если до сих пор никого не полюбила, значит и не дано, - рассуждала она тогда. - Я буду ценить его отношение ко мне, и может быть, со временем...» Ценить оказалось нечего, Максим оказалось, любил только самого себя. Ему нужен был кто-то, кто бы за ним ухаживал. Как за котом. Он так и говорил ей - я женился не для того чтобы сам себе... Значит он женился для того, чтобы кто-то, в данном случае Маша, для него что-то... Но такой расклад не устраивал Машу. Они прожили вместе один месяц. Медовый. На Южном Берегу Крыма. Там молодая жена, вместо того, чтобы хлебать ложками семейное счастье, вынуждена была бегать под знойным южным солнцем в поисках доступного жилья и неделю выстоять в очереди за обратными билетами. Тем не менее, она успевала всё же искупаться в море и поваляться на пляже. Маша быстро загорела, в меру похудела и очень похорошела. Несмотря на непредвиденные неурядицы, она могла бы считать себя вполне счастливой, если бы не обида. Всё это время Максим лежал в тени и получал добываемые женой блага, не принимая участия в её такой активной жизни.
- Ты женщина, - говорил он, - ты должна...
Дальше следовал длинный перечень того, что была должна Максу женщина. То есть, Маша. Но Маша считала как раз наоборот - это мужчина должен о ней заботиться, как сильный о слабой, и уж тогда-то она для него расстарается. Это мужчина должен обеспечить её деньгами, чтобы она свой медовый отпуск не тратила на охоту за дешёвыми продуктами для себя и своего «кормильца». Да ещё на свои кровные отпускные, потому что все свадебные деньги ушли на раздачу долгов на эту самую свадьбу. Максим хотел пышности. Что бы всё «как у людей». А Маше было всё равно, как у людей. Ей хотелось чтобы её любил муж. И всё. В общем, не сошлись они характерами.
Маше было жалко себя до слёз. Они расстались сразу же по возвращении, без особых сожалений, особенно с Машиной стороны. А Максим может и сожалел. Насколько Маше было известно, он до сих пор не женился. Ну, да это его дело.
Маша же из своего первого замужества сделала неправильный вывод. Она решила, что у неё не получилось семейной жизни, потому что не любила. И во второй раз Маша вышла замуж за человека, которого боготворила, наивно полагая, что уж её-то любви на двоих точно хватит. И хватило. На целых шесть лет. Её второй муж, Стас, был личностью незаурядной. Он работал тележурналистом. Полностью  поглощённый своей работой, Стас постоянно страдал от нехватки свободного времени. Во всяком случае, для Маши. Странно, как у него хватило времени, чтобы жениться. Детей он не хотел.
- Посмотри на себя, говорил Стас, - ну какая ты мать? А мне заниматься ребёнком некогда.
Стас был очень ответственным человеком. Маша понимала, что он, как всегда прав. Разбрасывать вещи по дому ей нравилось гораздо больше, чем собирать. Да они у неё сами разбрасывались. Смотришь, только что всё было на своих местах, а появилась Маша и уже везде полный бардак. Мисис Хаос, в шутку называл её муж, но претензий по поводу беспорядка никогда не предъявлял. Наверное, ему просто некогда было заниматься такими пустяками. Но Маша была ему за это благодарна. А уборка, а посуда! Это же наказанье какое-то женское, правда, непонятно за что. Какой уж тут ребёнок. Маша повздыхала и закрыла этот вопрос. Она и до сих пор не понимает - рада или нет тому, что не родила ребёнка. Сейчас бы была не одна.
Отношения со Стасом как то незаметно изжили сами себя. Есть люди, которые после многих лет совместной жизни становятся похожи друг на друга, думают одинаково, чувствуют друг друга на расстоянии, понимают друг друга молча. Именно об этом и мечтала Маша. Ей понадобилось шесть лет, чтобы понять, какие они со Стасом чужие. У него была любимая работа, друзья, своя слаженная компания, куда Маша не допускалась.
- У нас на работе не принято приглашать на вечеринки жён и мужей, -
говорил ей Стас.
Сначала Маша не верила и обижалась, потом верила и не обижалась, а потом ей стало всё равно. Она как-то вдруг поняла, что у Стаса есть в жизни всё, что ему нужно. Только места для неё, Маши, в его жизни нет. И что она дважды наступила на одни и те же грабли.
«Чужие, чужие, чужие» - твердила она себе, убеждая. И убедила. «Я
ухожу от тебя, - написала она ему в записке. - Мне нечего даже сказать тебе на
прощанье».
Маша ушла к маме. А Стас за ней не пришёл. И ей было всё равно. Конечно, не сразу. Сначала было очень обидно. Сначала попереживала. А как же. На то и душа женская дана, чтобы чувства чувствовать. Чтобы переживать. И пережить. И смочь жить дальше. У Маши был один секрет, благодаря которому она смогла. Даже в самые плохие моменты в жизни, где-то там, в самой глубине своей женской, такой эмоциональной души, она знала, что нельзя поддаваться унынию. Что оно как омут затягивает в себя и не отпускает, медленно убивая. И что счастье - это не луч света в тёмном царстве. Счастье - это цвет, который виден только при свете и совсем не виден в темноте. Поэтому надо гнать мрачные мысли. И Маша гнала. Она хотела быть счастливой. Ну и что, что уже тридцать два. Ну и что, что все мужики сволочи, и любить не умеют. Но должен же быть хоть один, который только для неё. Потому что не может не быть. Потому что тогда нет смысла ни в чём.
Маша обнажённая подходила к зеркалу, радостно улыбалась сама себе, вслух говорила, какая она красивая и как жаль, что такую красоту больше никто не видит. Но этот счастливчик обязательно скоро объявится, Маша в этом не сомневалась. Уже скоро. Ну, сегодня нет, значит - завтра. Надо только немножко потерпеть. И не торопиться, дождаться. Маша ни с кем не делилась своими сокровенными мыслями. Даже с мамой, которая начнёт жалеть. Даже с лучшей подругой Томкой, которая начнёт агитировать заняться активным поиском. Даже Луше, которая всё равно ничего не поймёт. Это был ещё один Машин секрет.
А у Луши был свой секрет. Когда наступала ночь и Маша крепко засыпала, Луша сбрасывала свою пушистую мягкую шубку и превращалась в маленькую изящную девушку с длинными рыжими волосами, темными бровями и ресницами над зелёными круглыми глазами и ярко розовыми губами. Несмотря на такую красоту, она брала Машину косметику и делала макияж - красила, как Маша, ресницы чёрной тушью, румянила белые щёчки и рисовала капризный красный рот. Потом расчёсывала щёткой пышные волосы и долго любовалась на себя в зеркало, разглядывая со всех сторон. Потом Луша слушала музыку, немного танцевала, бесшумно и грациозно двигаясь по комнате. Музыка звучала очень тихо, Маша никогда не просыпалась. Под утро Луша смывала косметику, натягивала на себя свою кошачью шубку и ложилась спать на Машины ноги. Для хозяйки это служило сигналом, что скоро пора вставать и она с удовольствием долёживала оставшееся ей время до звонка будильника.
А когда вставала, везде обнаруживала кошачий пух, но совсем не сердилась.


1/4 финала:

1.Вязаная обезьянка
Ирина Ману
Посвящается Анне-Марии Кер, чудесному человеку, необыкновенной писательнице с благодарностью...http://www.proza.ru/avtor/lenakrokmailr

Длинными, зимними вечерами вязаная обезьянка мечтала о многом. Лежа на холодной батарее в не отапливаемом, не уютном подъезде, она тихонько вздыхала под скрип входной двери. Когда кто-то спускался или наоборот поднимался, обезьянка несколько оживлялась, стараясь хоть как-то привлечь к себе внимание. Но кто обратит взор на потерянную кем-то заштопанную на ладошке варежку? Вязаная обезьянка грустно взирала бисерными глазками на проходящих мимо людей.
«Опять меня не нашел мой хозяин. Неужели у него не мерзнет ручонка? А вдруг он нашел себе замену, и я больше никому не нужна?» - эти мысли пугали бедное, потерянное создание.
«Нет-нет! Я не должна так думать. Завтра. Непременно завтра меня заберет к себе хозяин, и мы с ним отправимся в цирк «Шапито»», - подбадривала себя варежка, прислушиваясь к завыванию вьюги.
Наша потеряшка мечтала выступить на арене цирка. А почему нет? Обезьянка не раз наблюдала сквозь щели в платяном шкафу веселые передачи про цирк, которые показывал старенький телевизор. И, кстати, в цирке выступали ее сородичи – обезьяны.
- Тебя не пустят, - презрительно говорило зеленоватое кашне, свесившись с полки.
Обезьянка не верила ему. Оно всегда было себе на уме и сильно важничало.
- Пустяки. Тебе нужен номер, - нежно щебетало розовое женское пальто, еще более розовея от подмигиваний серого плаща.
- Да. Тебе еще нужен талант и упорство, чтобы тренировать людей. Так говаривала моя сестричка – чернобурка, - поддакивал изрядно поеденный молью старый, лисий воротник, отпоротый с бабушкиного пальтеца.
Впрочем, мало кто доверял заявлениям воротника, считая, что он все придумывает, чтобы набить себе цену.
- Не слушай их! – утешала обезьянку хоккейная клюшка. – Мы же с тобой и на стадионе побывали, и на речку ходили в хоккей играть. Сколько шайб забили! Не верю, что ты оплошаешь.
Вязаная обезьянка улыбнулась воспоминаниям: «Где теперь ее соседи по шкафу, сестричка - правая варежка? Вспоминают ли меня, как я их?»
Хлопнула входная дверь, отвлекая варежку от ностальгических воспоминаний. Кто-то отряхивался от снега, а кто-то фыркал и рычал.
- Клякса, ко мне. Куда побежала? Меня подожди, - услышала варежка мужской немолодой голос.
ОЙ! В нашу потеряшку уткнулся черный нос собачки.
- Хум, - ухватила варежку и понесла хозяину.
- Клякса, что ты нашла? Покажи? – невысокий старик погладил любимицу, прищуривая глаза. – Это чья-то варежка. Положи, где взяла. Мама-растеряша отыщет свою пропажу.
Клякса так не думала. Отрицательно покачала головой, чуть зарычав.
- Раз, ты так считаешь? – пожал плечами хозяин собачки. – Пошли домой. Вечером надо успеть на представление.
Варежку не спросили, хочет ли она покинуть опостылевший подъезд и отправиться с незнакомцами к ним домой. А, если бы удосужились это сделать, та бы согласилась бы всей шерстяной душой. Потеряшке надоело быть ничейной.
Беленькая собачка с черным пятнышком на спинке, будто кто-то писал письмо и смахнул с пера излишки чернил, да и угодил прямо в нее кляксой. От того, возможно, и имя такое дали. Кто знает.
Варежку несли осторожно, чуть прикусив зубами.
- Хм, - обезьянка попыталась оглядеться, когда ее уложили на подушечку, на которой отдыхала собачка.
Маленькая прихожая. Удивительные вещи, совсем не похожие, с которыми была знакома варежка. Неестественно большие ботинки, словно с ног великана, со смешными помпонами вместо шнурков. Чей-то красный нос (наверно, тоже потерял хозяина, как и варежка, и собачка также принесла домой потеряшку). Зонтик, у которого вместо ручки, игрушечный руль. Все вещи были в хорошем расположении духа, много смеялись и веселились. Очень радушно встретили варежку, крича приветствия со всех сторон. Утомленная, но довольная обезьянка уснула, согревшись о мягкую шерстку Кляксы.
Когда варежка проснулась, то удивилась. Где это она находится. Огромная комната, в которой столпилось столько людей перед огромным занавесом. Справа стояли акробаты, разминались перед выступлением. Слева собирали железные клетки. Откуда-то доносился грозный рык львов. Пахло яблоками и лошадьми, свежим хлебом и опилками. Но что случилось со стариком?! Он выглядел, как клоун! Белый парик, тот самый смешной красный нос и длиннющие ботинки с помпонами!
«Я же в цирке!» - догадалась взволнованная варежка. Она так запрыгала от радости, что Клякса чуть не выронила вязаную обезьянку.
Старик – клоун поглядел на огромные часы, которые занимали пол его руки, и выскочил на арену:
- Привет, Тяп!
- Привет, Ляп!
Клякса с вязаной обезьянкой в зубах спокойно ожидали своего выхода. Хозяин должен был позвать собачку на арену.
- А знаешь, Тяп, моя Клякса подружилась с обезьяной!
- Врешь! Твоя собачка  не может подружиться с обезьяной, потому что она трусишка! – рыжий клоун по имени Тяп рассмеялся и забрызгал белого клоуна – Ляпа водой из цветка, который висел на лацкане его черного пиджака с большими желтыми заплатами.
- Клякса, ко мне! – позвал клоун собачку.
Секунда и та выскочила с варежкой, виляя хвостиком. У вязаной обезьянки внутри все перевернулось: «О, нет. Это похоже на сон. На сладкий сон, что она выступает в цирке!»
- Ну и где ваша обезьянка? – Тяп потрогал нос у Ляпа, раздался автомобильный сигнал. – Бип-бип!
- Клякса, покажи.
Собачка помотала головой. У варежки закружилось, все смешалось в кучу - красивые огни, смех людей, щекотавшие ноздри запахи.
- Не хочет, - объявил Ляп.
- А за конфетку? – Тяп достал большую надувную блестящую конфетину.
Клякса даже отвернулась от рыжего клоуна.
«Вот молодец!» - улыбнулась довольная вязаная обезьянка, все больше включаясь в игру.
- А за такую? – Ляп показал настоящую, шоколадную. – Кто не побоится? Вон, ты, мальчик. Да, ты. Как тебя зовут?
Клоун с Кляксой подошли к зрителям. В первом ряду сидел раскрасневшийся мальчик лет шести, который радостно смеялся над всеми шутками и подскакивал от переизбытка эмоций в кресле.
- Кузьма, - застеснялся мальчик, оглядываясь на родителей.
- Это Кузьма! – громко сказал белый клоун. – Меня зовут Ляп. Вот тебе конфетка, угости, пожалуйста, Кляксу. Она их очень любит.
Кузьма снова поглядел на родителей. Те ободряюще улыбались и говорили ему:
- Смелее.
Клякса тем временем смотрела на Ляпа. Тот разрешил скушать конфетку. Собачка аккуратно положила перед мальчиком варежку и зачавкала довольная конфеткой.
- Мама, папа! – закричал изумленный Кузьма. – Это же моя пропавшая варежка. Та самая, которую, ты, мама, мне связала, с обезьянками!
Люди вокруг засмеялись, думая, что так было все задумано и подстроено.
Клоун озадаченно (а уж он-то знал, что ничего не было подстроено, а вышло как нельзя кстати)  посмотрел на Кляксу:
- Отдадим Кузьме его варежку?
Та была в принципе не прочь поделиться, хотя ей самой хотелось еще поиграть с обезьянкой. Кузьма понял колебания собачки:
- Не надо, дядя Ляп. Пусть Клякса выступает с моей варежкой. Одна будет у меня, а другая у вас.
Море аплодисментов. Счастливый Кузьма уселся обратно, досматривать представление. Довольная Клякса понесла вязаную обезьянку за кулисы. Но больше всех радовалась, наша потеряшка.
Вот так. Исполнилась мечта вязаной обезьянки. И пусть не все верили в нее. Главное самой верить в мечту, сильно-сильно желать ее исполнения. Тогда мечта обязательно исполнится. Попробуйте, ведь наверняка, получится.

25.08.12

2. Рассвет
Ирина Ману
Он приходил всегда ранним утром, когда город спал.
Ночная дымка таяла, оставляя свои следы каплями сгустившегося тумана, на листьях деревьев, крышах спящих машин, подоконниках...
Его поступь была легка, неслышна.
Не все радовались его появлению, но многие ждали. Особенно те, кто страдал бессонницей, они к утру засыпали коротким, беспокойным сном.
Рассвет наступал, придавая новые силы, надежды или отнимая их. Он был умным (не зря поговаривают - " утро вечера мудренее ").
Рассвет привык, что сони жмурились, отворачивались от него, многие ругались, задергивая поплотнее шторы. И вместо нежных, робких солнечных лучей, люди предпочитали оставаться в "темном" неведении, пока не нарушит сон бойкий будильник.
Рассвет не любил бомж Ерофей. Этот свет раньше всех будил его. Ерофей смотрел подслеповатыми, слезящимися глазами на розовеющий восход, вздыхал, сожалея, что не умер во сне, и придется вновь заботиться целый день о пропитании, хлебе насущном.
Привык. Но все равно каждое утро, чуть свет, исправно шагал будить город. 
Это окно он давно заприметил, но вечные ставни отрезали путь рассветным лучам. Рассеянно пробирался в квартиру. Там его никто не встречал, лишь пыль "играла" в его отсветах.
Но сегодня было все иначе. Накануне ночью прошел дождь. Рассвет, как заметил это, мигом заиграл бриллиантовыми искорками, будто рассыпал жемчуга и красовался своей работой. Он вдоволь наигрался, перемигиваясь со своим отражением, потом как бы невзначай взглянул в окна.
Его там поджидала удача. Вместо обычных преград - тюль. Рассвет смело шагнул, отряхивая с курчавых волос бисеринки воды. Маленькие радужные всполохи отразились в зеркалах. Он, подбоченись, погляделся. За тысячелетия не изменился. Стройный стан в тоге, короткий плащ небрежно накинут на плечо. В курчавых длинных волосах блестела искорка золота, намек на его положение - приближенный Его Величества Солнца. На ногах кожаные сандалии.
Легкий вздох нарушил его изучение отражения, он оглянулся.
На кровати спала молодая девушка.
- Хм, -  беззвучно хмыкнул удивленный донельзя Рассвет, - интересненькое.
Он подошел к кровати. Замер, любуясь ее невинным, девичьим сном. Немного спутанные волосы, приоткрытый рот. Безмятежность во всем теле.
Рассвет лучиками пощекотал ее ноги, благо одеяло сбилось, приоткрывая ступни. Она не почувствовала. Он улыбнулся. Тихо продолжил. Нет, реакций не было. Молодые они такие, как и дети, спят крепко, не чутко. Не вздрагивают при его приближении. Не просыпаются.
Он бы прошел мимо, как бывало столько раз в безымянных, многочисленных квартирах и комнатах. Но тут она внезапно повернулась, рукой коснулась его одежд, как бы удерживая возле себя, не давая уйти.
Рассвет остановился. Его сердце давно так жарко не билось. Запламенело внутри. Подумал мгновение. Опустился перед ней на колени. Девушка спала, улыбаясь во сне. Немного морщила носик, будто проказничала. Рассвет легонько поцеловал ее в лоб, едва касаясь нежным поцелуем. Она вздохнула, будто голубка вспорхнула.

Он решился. Легко подхватил ее спящее тело и перенес на широкие доски качелей над неширокой рекой, окутанной предрассветным туманом. Девушка проснулась от перемещения. Но не вздрогнула, не испугалась, а лишь широко открыла свои заспанные глаза.
Качели раскачивались над жемчужно - чистой водой. Чьи-то тени летали над струями вод, едва касаясь, вновь взлетая. Это были маленькие водные нимфы. Вряд ли они замечали вновь прибывших гостей, увлеченные своими играми. Брызги. Фонтаны радуг поднимались, окружая волшебным свечением это место.

Старый вяз, он был так стар, что опустил свои корявые руки - ветки в воду, усмехался в бороду - лишайник, изредка хитренько крякая. Качели покачивались на его ветвях.
- Крххх, крххх, - закряхтел, было, вяз, но Рассвет прижал палец к губам, отрицательно покачивая головой.
Вяз продолжал раскачивать качели, понимающе скрипнув еще раз.
Девушка с удивлением оглядывалась. Невдалеке, откуда брала воды река, виднелся водопад, который был окружен ярким светом солнца и разноцветья радуг и зелени деревьев. Хор птиц услаждал слух, перебиваемым шепотом вод.
Мотыльки и бабочки подлетали к путешественникам, усаживались и расправляли натруженные крылышки, потом взлетали, порхали рядышком и улетали испить вкусного нектара, оставляя на них пыльцу, разрисовывая в странные, никем невиданные рисунки.
Она поглядела на него и зарделась. Он открыто любовался ею. Поднес широкий листок. В нем покачивалась янтарная жидкость. На вкус тягуче - пряный разнотравья сок. Он приятно освежил пересохшее горло, придавая всему этому необычайному событию легкость и нежность.
У нее не возникало вопросов кто и где она, соглашаясь, что это сон самый прекрасный за последнее время. Рассвет знал, о чем думала она, и улыбался ее заблуждению. Он радовался с ней и удивлялся этим давно изученным, но не теряющим привлекательности местам. 
К реке подошли испить воды косули. Тонкие ножки, грациозные животные поминутно оглядывались, готовые устремиться в свой бег.
Девушка изумленно уставилась на них. А те лишь покосились на нее карими печальными глазками, и ушли, прядая ушками.
Он сидел рядом с ней, едва касаясь ее руки.
Какие - то пролетающие нимфы, закружились возле ее волос. Секунда и волосы были уложены в необычайную по красоте прическу и увенчанную маленькой короной. Она коснулась рукой короны, та превратилась в воду. Все в этом мире было недолговечно, не по - настоящему, все менялось, чтобы приобрести новое, незабываемое, не заключенное в формы.
Он приблизил свое лицо. Она доверительно смотрела на него, держа в руках лилию. Касание губ. Легкое замешательство. На влюбленных накинули вуаль тумана, который скрыл их объятия и любовные взгляды. Но мало кто обратил на них внимания, занятых своими делами. Река продолжала свое течение, расчесывая кудри водорослей и питая маленьких мальков рыб. Нимфы, утомленные полетами над водой, сидели на камышах, опустив волосы в воду и любуясь голубым небесно - чистым небом.
Птицы поутихли. Но в небесах парили лебеди, которые искали себе новое гнездовье, призывно курлыкав, придавая этому веселому месту немного раздумья и затуманенной печали.
Но грусть не могла долго удержаться и влекомая порывами утреннего ветра, улетала, рассеивалась над зелеными равнинами.
Она поняла, что им пора. Туман, скрывавший их нежные объятия, рассеялся. На ней вместо одежды были лепестки белых цветов. Он лежал на ее коленях, а она играла с его прядями волос. Склонялась и целовала его небесные глаза, прямой нос и нежно - мягкие губы.
Рассвет золотил ее кожу оголенных плеч, придавая им волшебное свечение. Капельки воды серебрились на их волосах.
- Нам пора, - шепнул он.
Это были первые слова, которые произнес Рассвет.
Она на секунду загрустила, зная, что будет тосковать по этому месту, которое никогда больше не увидит. Но как недолговечен этот мир, так и недолговечна была ее печаль. Она сменилась грустью, затем легкий вздох и нежные признания Рассвета окончательно победили эти нотки прощания.
Она спала в своей кровати. А он еще раз поцеловал эти желанные губы и ушел, не оглядываясь, потому что Солнце вступило в свои права, и то волшебное предрассветное волшебство растаяло.
Девушка проснулась.
Сказки не было. Квартирка, которую она купила, которая требовала ремонта. Рваные обои на стенах, пыльная лампочка. Старинный шкаф с проломленной дверцей.
- Я смогу. Теперь у меня все получится, - счастливо шепнула она.
Вчерашний разлад с любимым ушел прочь. Вернулась былая уверенность. Завтрашний день не страшил.
Она улыбнулась, встала. Подошла к пыльному зеркалу. Поправила взлохмаченные волосы. На руках осталось немного влаги, но она не обратила на это внимание. Ее мысли блуждали совсем далеко от тех волшебных приключений, что произошли с ней. Сказка была и прошла. Осталась жизнь, которую ей предстоит превратить в сказку. Она улыбнулась.
- Странный сон, о каком - то парне.
Сон к обеду забылся, как все недолговечное из того мира грез.
А Рассвет ушел. Он придет завтра. Только не занавешивайте окна, чтобы не пропустить его, не пропустить то волшебство, что придет вместе с ним и рассеется с первыми лучами Его Величества Короля Солнца. Так и будет, пока на Земле останется хоть одна романтичная душа.

19. 03. 10


3. Возмездие
Любовь Казазьянц
Посвящается жертвам теракта в Эйлате в январе 2007г.

"Всякая душа вкусит смерть".
(Семейство Имрана, аят 185.)

 Во дворе, у маленькой кибитки – развалюхи, копошилась пожилая женщина. Она пекла в закопчённом тандыре лепёшки. Сидя на какой-то тряпке, расстеленной прямо на земле, она раскатывала тесто на небольшой доске . Из-за скрипучей, кое-как сколоченной из старых досок двери, показалась голова седого мужчины. Он прикрикнул по-арабски:
-Ну, чего ты там возишься, гости проголодались!
-Сейчас, иду, иду! Скажи Фатиме, пусть мне поможет.
 Женщина задумалась, грустно глядя на горящие угли.
"Бедный мой мальчик, и пожить-то не успел, через месяц Исмаилу исполнилось бы 21 год. Нет, нельзя так думать, ведь мой сынок погиб как герой. Но мне-то, матери, какие страдания, сознавать, что его уже нет на этом свете. Ведь я и кафан* и полотенце погребальное ему сшила, по первому его требованию, но не думала, что так скоро лишусь любимого сыночка. И похоронить-то по-человечески не дали, вот на какой грех обрекают души наших несчастных детей, да ещё деньги сулят. Анвар тоже сильно страдает, да только не подаёт вида. А младшие дети и впрямь гордятся своим братом ",- так думала Бара.
К матери вышла старшая дочь, семнадцатилетняя красавица Фатима. Её глаза были полны слёз.
-Прекрати сейчас же! – строго прикрикнула на неё мать. – Ты радоваться должна, твой брат умер как герой, он не зря потратил свои годы на школу шахидов**.
*Кафан – погребальный саван для похоронного мусульманского обряда, шьют вручную, без узлов на нитке.
**Шахид – герой (арабский).
-Мама, но плакать ты мне не запретишь! Я ненавижу наше правительство, которое гонит на смерть своих преданных сыновей и дочерей, как скот – на бойню! И при этом, заставляет радоваться их близких.
-Цыц, глупая девчонка! Замолчи, не приведи Аллах, кто услышит. Даже думать не смей! Не миновать тебе тюрьмы! – сердито шипела Бара.
Фатима упрямо сжала губы, но не могла унять слёз. Она так сильно любила своего старшего брата!
-Да благословит тебя Аллах! Неси лепёшки! И прекрати, слезами его не вернуть.
Они зашли в свою ветхую хибару. За достарханом, на покрытом ветхими циновками полу, расположились их родственники. Пришли только старшие, так как всем просто не хватило бы места в маленькой, тесной кибитке. Угощение было скудным. Гости пили травяной чай из маленьких пиал. На достархане стоял большой треснутый чайник. Фатима, как положено, не уставая, подливала горячий напиток в пиалы.
Гости то и дело вспоминали проделки маленького Исмаила, хвалили его настойчивость и целеустремлённость, его преданность вере.
Отец Исмаила – Анвар, понуро склонив седую голову, дрожащим голосом произнёс небольшую речь во славу Аллаха и добавил:
-Мы всегда будем гордиться тобой, Исмаил и помнить тебя! Да будет благословен Великий Аллах! Амен.
 Младшие сыновья шушукались в углу: им не положено вмешиваться в разговоры старших.
На улице похолодало. Ветер закружил опавшие листья, выметая их из углов маленького убогого дворика, огороженного поломанной изгородью.
Хозяева, провожая гостей, вышли с ними во двор. Откуда ни возьмись, у калитки появился старый незнакомый мулла в белых одеждах, с длинной бородой.
-Мир вам! – поздоровался он и встал на колени. Вознесся руки к небу, стал молиться.
 Все застыли в удивлении, а мулла поднялся с колен и строго заговорил:
 -Что ж вы делаете, благочестивые мусульмане!? Как вы можете праздновать смерть любимого сына своего? Ведь он умер как самоубийца! А их души бродят неприкаянные и не находят покоя вечного. Вы совершаете страшный грех! Кайтесь, несчастные грешники! Ужасная участь ждёт его душу! Плачьте и стенайте! Аллах не простит вам! Кого убил этот глупец? Ведь евреи – такие же люди, как и вы! Чему вы верите? Вас одурачили! Власти довели наш народ до такого унижения!.. Посмотрите, во что превратилась наша жизнь, в какой нищете держит нас правительство! Ведь вас заставляют убивать не только неверных, но и друг друга. О чём вы думаете, беспечные мусульмане? Откройте глаза! Оглянитесь!..
От услышанного, все члены семьи Исмаила застыли на месте. Но через мгновенье мужчины стали выкрикивать проклятья, озверев, набросились на праведного муллу. Били несчастного до тех пор, пока он перестал двигаться, а одежда его из белой стала алой.
Когда они отошли от бездыханного тела, оно вдруг растаяло на глазах изумлённых убийц.
Гости, молча разошлись...

Ночью разразилась страшная буря. Гроза уничтожила в той арабской деревне все дома. А дом Исмаила сгорел от шаровой молнии. В живых осталась только Фатима.

2.02.2007

4. Розовые майские дожди
Любовь Казазьянц
 "Утверждать – этого нет, потому что этого не может быть никогда – прямолинейно и скучно."
(Н.Волгин – кандидат философских наук, уфолог.)

В нынешнем году майская погода москвичей не баловала. Небо словно превратилось в старое прохудившееся решето. Дождь то усиливаясь, то ослабевая, лил неделю. Наступил момент, когда вода затопила самые низменные районы города. Нельзя назвать это наводнением, но в быт жителей столицы сырость привнесла лишние проблемы. Несомненно, что далеко не каждый мог позволить себе приобрести личный водоплавающий транспорт.
Необъяснимое явление наблюдали жители Нагатинского затора. Когда в этом месте шёл дождь, затопив прибрежные улицы, Нижнего моста не было видно под водой. А Верхний мост оставался совершенно сухим. В безоблачную погоду над верхним мостом стоял туман, из бледно-розовых облаков капал того же цвета дождь. Первое время прохожие наблюдатели ахали, зеваки толпами глазели на розовое чудо, машины останавливались и хором сигналили. Но люди постепенно привыкли к чуду, - как привыкают к бутылочному пиву или к суррогатному кофе, а потом и вовсе перестали замечать.
Никто не изучал, почему мост не мокнет. Подумаешь, розовый дождь! Никому и дела нет до редкостного феномена из области легковесной фантастики. У простых смертных и так забот полон рот. Ясное дело – тут не до цветных дождей!
Но в этом году москвичи стали свидетелями такого зрелища, о котором умолчать равноценно преступлению. (Кому не интересно  –  может с ироническим видом перелистать страницу.) 
Оказывается каждое майское утро, в четвёртом часу, в Нагатинском заторе над верхним мостом зависало Нечто неизвестного происхождения. Этот объект оказался настолько пунктуальным, что по его появлению можно было сверять часы.
НЛО каждый день меняло цвет, как капризная модница: день в оранжевом, день - в голубом. И так до бесконечности.
Майский гость буквально изощрялся в цветовой гамме, но никто не мог понять, что бы это значило.
И тогда неопознанным объектом заинтересовались учёные и пресса. Несколько представителей республиканского НИИ решили понаблюдать за пришельцем. Группа учёных собралась время под Верхним мостом. И действительно ровно в четыре часа утра появилось Оно: бледно-бирюзового цвета, прямоугольной формы. Объект висел над мостом неподвижно в течении часа. Вдруг он неожиданно изменил цвет: из бирюзового моментально стал сиреневым, вытянулся в длинную "сигарету" и, мерно покачиваясь, лениво двинулся в сторону Волгоградского проспекта. Остановился в раздумье. В этот момент один из членов группы решил снять объект на видео камеру. Только этот человек успел приготовиться к съёмке, как НЛО резко развернулся в сторону смельчака. В следующую минуту, группа замерла в шоке – фотографа поднял в воздух и закружил невидимый смерч. Он поднимался вверх с вытянутыми руками и вывернутыми наружу ладонями. Словно невидимая сеть тянула его в небо, закручивая по спирали в бешенном вихре. В вышине его обволокло туманом, и НЛО вместе с фотографом бесследно исчез в просветлённом небе.
Люди из исследовательской группы замерли, глядя в небо, словно в немой сцене. Для них время остановилось.

Туман рассеялся. И тут все увидели лежащего на земле фотографа. С минуту он лежал без движения. Затем открыл глаза и прошептал еле слышно, указывая в небо:
-Я был там, у них...Они всё знают о нас... Изучают, исследуют...
Учёные окружили фотографа и засыпали его вопросами:
-Славик, какие они?
-Ты их снял на видео?
-На каком языке общались?
Фотограф, по-прежнему сидя на земле беспомощно развёл руками.
-Всю силу из меня высосали. Им, видите ли, мужчин подавай!
-А что они от тебя хотели? – гладя Славика по голове, сочувственно спросила блондинка из группы.
-Чего, чего?... Ясно – чего! Население у них одного пола, женского.
-Ого! Так вот их корабль цвета менял! ...
-Ты их видел? Они такие же? – настойчиво интересовалась блондинка астроном.
Славик смерил её взглядом.
-А ты что думала?! Руки, ноги на месте и всё остальное – тоже. Я проверил.
-Значит, они к нам на охоту прилетают? Изголодались без мужиков! – воскликнул физик. – Да, повезло тебе, Славик, ничего не скажешь!
-И не покажешь, - с сожалением прошептал фотограф. – Камеру мою неопознанные ведьмы захватили. Теперь вряд ли вернут, а я за неё такие бабки отдал, японская...
-Да ладно, не плачь! Наши скинутся, подарят тебе новую. Зато в Книгу Гинеса попадёшь как первопроходец. Расскажешь потом тет-а-тет как это... с инопланетянками.
-Да брось ты, Серёга! Ничего приятного. Они из меня всю жизненную энергию выкачали. И главное, молчат стервы. Общаются... на телепатическом уровне. Розовые ведьмы! Но красивые  –  как перри!
Тут приехала "скорая". Славика увезли в больницу на обследование.

Нам так и не пришлось узнать подробности этой истории, так как после «выздоровления» Славика затаскали по загранпоездкам на симпозиумы и конференции по уфологии.

20.07.2002г.

5. Задрючинская ночь
Лена Калугина
   По ночным осенним улицам разгулялся бродяга-ветер. Бездомным псом тоскливо завывает он в водосточных трубах, жутко грохочет железом крыш, будто перебирает дурацкие аксельбанты, значки и нашивки на могучей дембельской груди крутого речного берега, где притулился невзрачный маленький городок Задрючинск.
   Пожалуй, одна только особенность отличает его, делает значительным, выделяет среди сотен других городков, таких же унылых и неказистых. Автомобилей здесь не так уж много. Но какую роскошную СТО недавно построили на пустыре рядом с городским кладбищем! Сияет мертвенно-яркой дюралайтовой вывеской, блестит угольно-чёрным кафелем, никелированными верстаками и подъёмниками. Багровые с серебряными тонкими узорами скользкие портьеры разделяют боксы. Редких посетителей, в основном транзитников, обслуживают быстро, будто не хотят, чтобы они задерживались. Маленькая закусочная почти всегда пустует.
   Седовласый буфетчик привычно протирает дубовую стойку, недовольно поглядывая на одинокого посетителя - загулявшего дембеля, который задремал за угловым столиком, уставленным порожними и полупустыми пивными кружками.
   Огромные настенные часы с маятником гулко отбивают полночь. И всё приходит в движение. Стены закусочной темнеют, и вот уже не виниловые безликие обои, а старинный тиснёный бархат скрадывает свет неведомо откуда взявшихся свечей в изящных канделябрах. На буфетчике - чёрный жилет дорогого сукна в тонкую серую полоску, бордовая шёлковая косоворотка, цепочка от часов "Breguet" свисает из маленького жилетного кармашка. Зловещий взгляд пронзительно-чёрных глаз прожигает серый сгусток, повисший в воздухе перед буфетной стойкой.
   - Добро пожаловать, достопочтенный граф! Давненько вас не было видно. Какими судьбами-с?
   - Доброй ночи, любезнейший, - отвечает глухой замогильный голос. Издаёт леденящие душу звуки серо-голубое облачко, постепенно приобретающее очертания мужской фигуры, закутанной в саван. - Да вот, знаете ли, не от хорошей жизни к вам залететь пришлось. Ввели новые правила: теперь всем призракам, привидениям и полтергейстам придётся проходить ежегодный техосмотр в октябре. После вступления России в ВТО приурочили ТО к кануну Дня Всех Святых.
   - Да-с, слыхал сию печальную новость, - ворчит буфетчик, понижая голос. - Ох уж эти чиновники в Канцелярии Того Света, вечно всё усложняют. Теперь весь год пусто будет, а в октябре - не протолкнуться.
   
   - О том и речь, дражайший Полуэкт Евлупидоньевич. Где ж это видано, чтобы почтенные призраки в очередях маялись? Да ещё эту, как её, диагностическую карту ввели, целый пергаментный свиток с собой таскать. То ли дело - талон из телячьей кожи. Эх... Однако, писарю вашему много свитков придётся заполнить. А пергаменты с огненными голограммами прислали из Пекла?
   - Прислали, Хозяин загодя прошение подал-с.
   - Вот и хорошо. Я с умыслом пораньше прибыл. Хочу уговорить Хозяина, чтобы ТО сейчас пройти, а дату октябрём поставить. Разумеется, за вознаграждение: пару хористок из моего крепостного театра на годик в безвозмездный лизинг отдам, для эскорт-услуг. Сладкоголосые, телами эфирными жаркие, в любви искусные. Хозяин будет доволен.
  В то же мгновение рядом с графом, благоухая странной смесью упоительного аромата юной женственности и запаха тлена, отдающего сладковатой вонью гниющих кладбищенских букетов, возникают две призрачные красавицы. Игриво всхохотнув, они кружатся под потолком и летят к кабинету Хозяина, напевая завораживающими хрустальными голосами нежный мотив "Цветочного дуэта" Делиба.
   - А всё ли у вас в порядке, ваше сиятельство, так сказать, в техническом смысле-с?
   - О да, не извольте беспокоиться. Жидкости фосфоресцирующие, могильно-холодильные, адско-пламенные меняю своевременно, после каждых десяти тысяч вёрст пробега. Ходовая и летальная части, как видите, в норме. Правда, в последнее время радиус разворота как будто бы увеличился.
   - Так развал-схождение отрегулируйте-с. Вам, как почётному клиенту, скидку сделают, и без очереди-с.
   Спрятавшись за пивными кружками, мирную беседу буфетчика с кошмарного вида призраком, наблюдает очнувшийся дембель. По его спине медленно стекает ледяная капля пота. Он не может пошевелиться, руки и ноги будто одеревенели. Только сердце бьётся так гулко, что привлекает внимание посетителя. Привидение вихрем перемещается к столику и наполняет закусочную ужасным громоподобным голосом:
   - Здесь живой человек?! Как могли такое допустить? Вопиющее нарушение параграфа триста три Положения о Конфиденциальности! Этого субъекта в шутовском наряде следует немедленно стереть с лица Земли, как опасного свидетеля!
   
   - Не извольте беспокоиться: пьян-с в драбадан-с. Я для надёжности на него морок наведу. И не вспомнит ничего, когда проспится, - успокоил гостя буфетчик, протирая салфеткой бокал синего богемского стекла. Дембель тотчас закатил глаза и со стуком уронил голову на стол.
   - Ну хорошо. Только вы уж не забудьте, любезнейший, а то конфуз может выйти. Впрочем...
   Голубоватое облачко всколыхнулось, и на призрачном лице проступила лукавая ухмылка...
   Пётр Лукашов проснулся за столиком кафе от крика петуха. Светает. "Откуда здесь петух?" - думает парень и тут же понимает, что думать ему нечем, мозг напрочь отказывается производить мысли. Пивных кружек перед ним уже нет, на чистом столе лежит раскрытый дембельский альбом. На первой его странице, прямо на фотографии улыбающегося Пети в полной парадной амуниции переливается огненная надпись, выполненная каллиграфическим почерком с затейливыми вензелями:
   "Сим удостоверяю, что демобилизованный сержант Пётр Лукашов годен к эксплуатации в качестве младшего менеджера по отпугиванию ворон до тридцатого октября две тысячи тринадцатого года. На весь срок оный Пётр прикомандирован к Задрючинскому городскому кладбищу. В чём лично граф Орест Пилатович Могильный подписуется".
   Пётр трясущейся от ужаса рукой тянется к альбомной странице. Надпись бледнеет и тает без следа. Новоиспечённое воронье пугало, позвякивая значками и путаясь в аксельбантах, тихо сползает под стол. И там, под столом, в нём пробуждается первая за неделю здравая мысль: "Всё. Больше ни капли спиртного в рот не возьму".
   "Ну-ну", - думает в ответ буфетчик и усмехается, выставляя на стойку запотевшую кружку со свежим пивом.
      25 сентября 2012 г.

6. Букет воспоминаний
Лена Калугина
Евгению Калугину. Подарок на пятидесятилетие   Тебе сегодня пятьдесят.

Серьёзная смена цифр в возрасте.
   Сегодня я хочу вспомнить те моменты в нашем совместном прошлом, которые порождают ощущение тепла и лёгкую горечь сожаления.
  Сегодня я хочу поговорить с тобой о тебе, о нас, и о том добром, милом, забавном, трогательном, что уже никогда не исчезнет.
   Дарю на твой юбилей букет воспоминаний.
 
      ***
 
   Итак, сцена первая. Разговор по телефону. Мы знакомимся. До этого была переписка в Интернете, всего несколько дней, короткие сообщения...
   Уже глубокая ночь. Я слушаю твой голос. Низкий, удивительно глубокий, богатый интонациями. Ты умеешь рассказывать так, что хочется слушать, и я забываю о времени. И сама говорю много, сумбурно, перескакивая с темы на тему...
   Изучаем друг друга с осторожностью и любопытством, получая необыкновенное удовольствие. Мы оба тогда почувствовали что-то такое...
   Говорим пять часов без перерыва. Невозможно оторваться. Уже в самом конце ты сказал, что всё это время простоял на ногах в коридоре: только туда трубка дотягивалась... Очень захотелось увидеть тебя.
 
   ***
 
   Сцена вторая. Квартира на улице Богаткова. Первая встреча. Очень волнуюсь. Приготовила всё, накрыла на стол. Мясо в керамической жаровне не очень хорошо получилось.
   Ты скоро придёшь. А я не знаю, кто войдёт в мою дверь: даже фотографии твоей не видела.
   Когда увидела тебя, забыла, как дышать. Высокий, подтянутый, голубоглазый, русоволосый... Симпатичное лицо, открытый взгляд. Скромный, интеллигентный, хорошие манеры.
   А главное, что мы снова говорим до утра, и что-то в этом разговоре такое, что не даёт его закончить... Светает, оба устали...
   Чтобы продолжить разговор, ты остался. На несколько лет.
 
   ***
 
   Сцена третья. Супермаркет "Быстроном", что на улице Никитина. Мы бываем здесь регулярно: это близко к дому, удобно и не дорого. Когда набираешь на определённую сумму - приличная скидка. Потому мы закупаем продукты сразу на неделю, почти всегда выходим с полной тележкой.
   Мне нравится ходить с тобой между витринами, заставленными всякой всячиной. Нравится выбирать то, что нравится тебе.
   Я смотрю на тебя со стороны, любуюсь твоей стройной фигурой, походкой, неуловимым аристократизмом в движениях. Порода есть в тебе, безусловно.
   И вдруг... Твоё лицо становится по-детски капризным, ты потешно оттопыриваешь нижнюю губу, останавливаясь у какого-то из прилавков. Это значит, что тебе захотелось чего-то такого, что мы не собирались покупать. Бюджет у нас скромный и тщательно спланированный, и ты, конечно, ничего не говоришь. Только мимика.
   А для меня это один из самых чудесных моментов, когда я позволяю себе эту маленькую слабость - баловать тебя, изливать нежность, предназначенную сыну, которого у меня никогда не было.
 
      ***
 
   Сцена четвёртая. Та же квартира. На кухне дым коромыслом: оба много курим. Сидим уже несколько часов. Я обожаю такие посиделки, когда мы со страстью спорим, обсуждая наше будущее. Чаще, конечно, приходим к согласию, но бывают и острые моменты.
   Мы не замечаем, как из-под нас убегает время, мы уносимся в будущее, уютно устраиваемся в воображаемых картинах - лес, горы, река, тихий дом, большой сад, простор и уединение... Не знаю, можно ли назвать уединением, когда люди вдвоём. Наверное, всё же можно.
   Теперь я вспоминаю эти часы, наполненные одной мечтой на двоих, как лучшие часы нашей с тобой жизни. Тогда мы оба поверили, что мечты сбываются.
 
      ***
 
   Сцена пятая. Нижняя Ельцовка, дача. Ты жаришь мясо на углях. Никто из тех, кого я знала, не сравнится с тобой в этом искусстве. Ты вообще замечательно готовишь, Бог тебя осенил, наградил этим даром, и ты прекрасно используешь его на радость близким людям.
   Когда ты входишь на веранду с дымящейся решёткой в руках, источающей дивный запах, у тебя такое лицо... Маленькое мгновение счастья. И это так необыкновенно вкусно!
   Мы неспешно наслаждаемся трапезой, а потом долго разговариваем, обо всём на свете. Нам всегда есть, о чём поговорить, запас тем неисчерпаем. И это так прекрасно - быть рядом с человеком, понимающим тебя с полувзгляда, когда не надо подбирать слова. Даже молчание может быть наполнено смыслами.
   Легко продолжаю начатую тобой фразу, и вижу по твоим глазам, что угадала всё, каждое слово и каждую интонацию... И ты точно так же угадываешь меня. Удивительное созвучие мироощущений...
 
      ***
 
   Сцена шестая. Снова квартира. Мы поссорились, ты ушёл, тебя нет уже несколько дней. Острое, колющее одиночество накрыло меня, придавило к земле. Бестолково слоняюсь по квартире, не могу сосредоточиться ни на чём. Только молитва помогает превозмочь себя, выйти на время из состояния тоски и потерянности...
   Слышу, как ключ поворачивается в замке. И ты входишь. Останавливаешься у порога, смотришь на меня внимательно. Бросаюсь к тебе, обнимаю, целую... В глазах твоих боль и щемящая нежность. Нет никого счастливее меня в эту минуту...
   Ты проходишь на кухню. Я накрываю на стол и украдкой смотрю на тебя. Какой ты красивый! Я успела про это забыть, и теперь снова восхищаюсь безупречной линией твоего профиля, скульптурной формой рук, непослушной русой шевелюрой, изменчивым цветом глаз...
   Удивительно: когда ты полон сил - у тебя глаза цвета весеннего неба, ярко-голубые. Когда ты чем-то расстроен или устал - они становятся потухшими, серыми, как пепел...
   Касаюсь губами щеки - пробую тебя на вкус...
   Убираю со стола, мою посуду. Ты неслышно подходишь сзади, обнимаешь и легко целуешь в шею... И время останавливается. Мне нечего больше желать...
 
      ***
 
   Сцена седьмая. Офис на Красном проспекте. Я на работе, занята, увлечена... Случайный взгляд на дверь - и всё внутри обрушивается в сладкую пустоту: вижу твои пронзительно-голубые глаза. Ты загорелый, посвежевший, с дивной и давней небритостью, когда щетина становится мягкой, уже почти борода... На тебе чёрно-синяя ямаховская куртка - мой подарок. Она так тебе к лицу...
   Сердце бьётся часто-часто... Выхожу из кабинета, подхожу близко, вдыхаю твой запах... Отдаю ключи, и ты едешь домой...
   Остаток рабочего дня проходит, как в тумане. Что-то говорю, что-то делаю, чисто механически. Я вся уже там, дома, рядом с тобой...
   Краснодонский переулок, мой новый адрес. Подхожу к подъезду, нажимаю кнопку домофона и слышу твой голос. Это так непривычно и так чудесно, что ты ждёшь меня дома. Ведь мы уже почти год живём врозь...
   Поднимаюсь по ступенькам и знаю всё: сегодня я и ты снова вместе, снова - "мы".
   Сегодня наш вечер - вечер искренней нежности и почти настоящей любви. Почти...   Мы так истосковались по любви... Мы оба так сильно хотели тепла, что с радостью согревали друг друга, не осознавая, что греемся у чужого огня... Взаимопонимание и настоящее единство душ - увы, не одно и то же...
 
      ***
 
   Сложное, смешанное чувство испытываю я сейчас. Оно светлое и горьковато-терпкое, как ягоды калины, чуть тронутые первыми заморозками.
   Я благодарна тебе, муж мой. Твоей фамилией я подписываю мои скромные сочинения.
   С прежним теплом отношусь к твоим родителям, они теперь и моя семья.
   Ты останешься в моих воспоминаниях таким, как в этом букете. Спасибо тебе за всё.   От всего сердца желаю тебе обрести настоящее счастье с твоей женщиной, твоей половиной. Ты обязательно её найдёшь, я верю. Мечты сбываются. 
 
      4 октября 2012 г.

7. Немного солнца
Надежда Лайне
1.
Немного солнца растворилось в холодной воде. Окунаю левую руку в воду, сжимаю кулак, пытаюсь поймать лучевую рыбку... А вода все так же плещется, солнце отражается и смеется, неуловимое.
Я сегодня уезжаю в новый город - в очередной город из бесконечного списка. Я как кочевник: туда-сюда мотаюсь. И нет точки отсчета, нет дома, нет тепла.
Глядя в мои глаза, все видят грусть, хоть я часто улыбаюсь. Возрастные морщинки уже появились в уголках, хотя я молод.
- У тебя темные глаза, усталые, - говорят все, хотя они у меня голубые, с желтыми прожилками. Но никто не видит мое солнце.
Я удаляюсь прочь с набережной, все еще плотно сжимая кулак левой руки. И у меня ощущение, что там пульсирует мое сердце. Только раскрою ладонь - и оно упорхнет легким перышком к облакам...
До самого дома сжимаю кулак. А в квартире подношу его к губам.

2.
Я приехал в N. с утра.
Вчера, посмотрев прогноз погоды, понабрал с собой осенних вещей - в этом городе часто идет дождь. И часто царствует осень, пусть на календаре лето.
Меня часто отправляют в сумеречные города, но я всегда пытаюсь поймать хотя бы один луч солнца, чтобы взять его с собой... Да хоть растворить в воде! Или подкинуть к кому-нибудь в чай, поселить в лампочку, чтобы ребенок улыбнулся, а женщина не плакала.

3.
В N. дул холодный, морской ветер. Кричали чайки.
Стоило выйти с вокзала - к тебе сразу же устремлялись таксисты да цыганки.
- Эй, милок, давай погадаю!
- У меня самый дешевый тариф.
Я качаю головой на прощание, слыша вместо голосов шум и стрекот. Куриный базар в приморском городе, ей Богу.
И я неосознанно сжимаю-разжимаю кулак...

4.
Две недели пролетели в одно мгновение. В N. светило солнце и дети купались.
В последний день я пошел на пляж, чтобы поймать солнце, растворенное в воде, или же просто ласковый луч. Ради смеха даже взял с собой сачок, но отдал болтливому мальчишке - вдруг поймает бабочку. Убегая, он сказал мне, что я писал бы хорошие сказки. Но я не писатель, нет. Просто чудак.
На берегу, у черты, где волны облизывали пенными языками песок, стояла девушка в ситцевом платье: рыжая, вся в веснушках, солнечная. Она улыбалась уголками губ и смотрела на меня.
Я замер.
А она сделала еще один шаг в воду.
И в этот момент мне захотелось поймать это солнце. Чтобы оно светило мне по всем городам.

8. Поезд
Надежда Лайне
1. Когда ему было лет пять, он, строя на берегу песочный замок, поднял голову к небу и увидел поезд, идущий в никуда: два грозовых облака были отверстиями тоннеля, а экспресс полз по висящему в воздухе мосту. Там, в вышине, все было раскрашено в теплые золотые тона летнего заката. Казалось, что Солнце расползлось... Расплавилось Солнце, стало сказкой, стало одиноким жирафом на мосту, шаром, мягким светом в проходе и в проемах висящего чуда. Но стоило опустить взгляд, и все становилось голубым: лишь тонкая, кривоватая черточка разделяла море и высь.
Он закрыл глаза и прислушался: стук. Едва различимый стук, заглушаемый шуршанием волн. Стук, совпадающий с ударами сердца. Это не иллюзия. Это существует.
Он вскочил на ноги и пробежал пару метров вдоль воды, стремясь быть ближе к поезду, который почти что весь скрылся в одном из облаков. Он стоял, запрокинув голову, приоткрыв рот, чуть покачиваясь вперед-назад; в голубых глазах с расширенными зрачками отражалось увиденное, оттеснялось увиденное, чтобы навсегда запасть в душу.
Когда ему было лет пять, он видел небесные водопады, он узнал, откуда проливается летний дождь, он узнал, почему путешественники смотрят на небо, да и почему люди тонут в нем, падают вверх, почему кружится голова, а дыхание сбивается.
И узнал, что такое мечта. Каждый раз, закрывая глаза, он видел мост в небе и красноватую, выделяющуюся на золотом, ленту поезда. Он искал его вечерами и на рассвете, он искал в незнакомых городах. Он позволял своему сердцу вести себя. Он ошибался и падал, но... Шел. Стремился. Грел. Зажигал других.

2. Сидя глубокой ночью на вокзале в маленьком городишке, он смотрел на горящие фонари, думая, что они напоминают упавшие звезды: упали на землю, а их собрали люди, заключили в стеклянные темницы, чтобы был свет.
Столько раз спасая людей от отчаяния, столько раз даря надежду и раздувая в них пламя, он оказался на грани. И, сознавая то, что у него ничего и никого нет, да и не было вовсе. И, сознавая то, что ноги сбиты в кровь вновь. И, сознавая слова многих неверящих, он закрыл глаза, успокаивая душу, погружаясь в себя, в свою вселенную. На этот раз он не увидел небесные водопады, не увидел жирафа... Он видел бесконечную синеву, видел смеющуюся мать, незнакомую девушку с доброй улыбкой, которая, сжав его пальцы крепко-крепко, сказала, что он обязательно найдет. И слышал стук. Едва различимый стук, который становился все громче и громче. Свет на мгновение сделал больно глазам даже через закрытые веки. Он резко заморгал и стал вглядываться в золотистый, пульсирующий комок, слыша свист поезда. Вот появился его красный нос с глазами-кругами, вот третий вагон, четвертый, десятый... Экспресс, тяжело вздохнув, остановился, открыл дверь, приглашая внутрь. Он недоверчиво разглядывал его, заглядывал в окна... И понимал, что нашел. Пройдя сто дорог нашел.
Кто-то звал его по имени там, внутри. И он, не потеряв веру в себя и улыбаясь, шагнул на голос. Двери закрылись. Экспресс свистнул и стал набирать ход.
Пустынную платформу подсвечивали фонари, никому не напоминающие упавшие звезды. На лавочке лежал свернутый лист с картиной небесного моста. Шальной ветер прогуливался туда-сюда, завывая в трубах. Никакого пульсирующего света. Никакого поезда в расписании. Ничего.
Светало.
А где-то там, проезжая по небесному мосту, он смотрел на одинокого жирафа, идущего на водопой.

9. Сказка про кошку, которая влюбилась в свою тень
Ольга Борина
Жила была на свете рыжая кошка Маруська. Друзей у неё не было, до жениха она ещё не доросла, а вот любовь…
Любовь уже созрела в её горячем кошачьем сердечке. Маруська жила в городской квартире и кроме трёх комнат и полутёмного туалета ничего не видела в свои год с небольшим. У Маруськи была симпатия, даже больше, чем симпатия, у Маруськи была тяга к собственной тени. Сказать по правде, Маруська знать не знала, что объект её влюблённости живёт только благодаря ей самой. Она играла с ним, гладила его лапкой и ласково урчала ему свои кошачьи признания. Тень не была  в восторге от такого безумного влечения к ней. Она пряталась под диван, исчезала при каждом удобном случае, не давалась в лапки Маруське и вообще отвергала все её кошачьи нежности. Маруська скулила, плакала тихонько в уголке под мойкой. А тень ухмылялась и всё больше и больше отдалялась от хозяйки.
Почему? Этому было одно очень обыденное объяснение.
Тень и сама была влюблена, но не в Маруську…
Тень полюбила Маруськиного хозяина, Вадика.
Он, разумеется не знал ни о Маруськиной любви, ни о тени.
Человек. Он жил своей жизнью убеждённого холостяка и ему невдомёк были чьи-то там чувства. Однажды Маруська проснулась посреди комнаты и обнаружила в свете луны свою тень, спящую на хозяйской кровати. Тень обнимала Вадика и причмокивала прозрачными губами во сне.
Маруська поглядела на эту идиллию, вздохнула и собрав скромные манатки, пошла по свету счастья искать.
Что с ней случилось дальше, история умалчивает.
А вот Вадим…Ходили слухи, что в одну из клиник для душевнобольных поступил пациент, страдающей странной редкой болезнью. Он утверждал, что его преследует тень кошки.
Звали пациента Вадим, фамилию его никто разузнать так и не смог…Пациент впал в кому и до сих пор в сознание не возвращался…

10. Немой свидетель
Ольга Борина
СССР. Конец 80-х. Отпуск. Моя первая поездка в Болгарию.
За моё трудолюбие  директор вместо очередной премии подарил путёвку. Привезу ему сувенирчик, какой – нибудь.
С ужасом понимаю, что за все свои года, не нажила себе чемодана. Иду в магазин. Выбор то невелик. Чёрный и жёлтый.
Беру жёлтенький. Он и к сумочке моей новой подойдёт.

Аэропорт.
Компания вроде приличная подбирается. Но, кажется все парами едут. Пожалуй, в одиночестве только я. Идём на регистрацию. Стойка. Вдруг сзади в меня врезается молодой человек, взъерошенный и растерянный какой-то!
Он протягивает билет вперёд меня, я почему-то даже не возражаю, что он влез. Странный он, без багажа. Интересно, в чём он собирается в Болгарии ходить? В этом потёртом костюмчике что ли?
Самолёт. Весь полёт сплю. Такая усталость накопилась за год.
Посадка. Еду в автобусе до гостиницы и всё это будто не со мной. Будто вижу это со стороны.
Болгария. Отель довольно уютный, выхожу на балкон.
Зевая, смотрю на море.
- Привет!
Вздрагиваю. (Опять Он!)
- Привет. (Только этого ещё не хватало, мы ещё и соседи)
- К морю идёшь?! – спрашивает он так, будто мы давно знакомы.
- Сергей! – он протягивает руку через перила.
- Олеся, - отвечаю я скорее из вежливости, чем из интереса.
- Так ты идёшь?! – он вопросительно смотрит на меня.
- Иду! – зачем-то соглашаюсь я.
Две недели промчались как один день. Серёжа оказался занятным молодым человеком, очень интересным и довольно симпатичным.
Мы стали близки. Наши комнаты по очереди пустовали, т.к. мы ночевали то у него, то у меня. Было весело и красиво.
Выяснилось, что Сергей, просто опаздывал на самолёт и второпях забыл в подвозившей его машине свой чемодан с вещами.
- Вот, растяпа! – твердил он, рассказывая свою историю.
Неизбежно приближался день отъезда.
Мы едем в аэропорт. Стойка, самолёт, Москва.
Выходим мы уже порознь.
Муж. Вернулся таки со своей экспедиции.
- Здравствуй.
- Как отдохнула?
- Хорошо. Всё в порядке. А ты?
- Я нормально! Вчера только с Байкала! Мы геологи народ практичный, я там тебе подарочек привёз! Поехали скорее, дома посмотришь! Ты, вроде, грустная какая-то?
- Тебе показалось, дорогой.Едем! Едем домой!
Оборачиваюсь.
Серёжка.
Около него миловидная девушка. Целуются. Быстрыми шагами направляются к стоянке такси.
Отпуск закончился. Завтра новая жизнь. Вернее, старая.
Утро понедельника.
Собираюсь на работу.
Чемодан. Немой свидетель моей болгарской любви. Жёлтое чудовище! Хватаю чемодан, ручка трещит, будто сопротивляясь.
Тащу ни в чём не повинное тело чемодана на свалку. Вот и всё.
Бросаю чемодан в контейнер. Он падает и на боку его отчётливо видны буквы О. + С.(Олеся плюс Сергей) С минуту смотрю на эти останки любви. Отворачиваюсь.
Дождь. Теперь никто не увидит моих слёз.
Облегчённо вздыхаю и молча удаляюсь в сторону автобусной остановки.

11. Эль Бимбо - фрагмент повести
Александр Бойцов
Эпиграф:Все труды человека - для рта его, а душа его не насыщается
                Екклесиаст

«Бимбо» по-русски означает «красотка». Ольга недавно вычитала в прекрасно иллюстрированном глянцевом журнале «Мужчина и женщина» про этих самых красоток. В разделе «Полезные Советы». В далекой и прекрасной стране – Америке так называют привлекательных и неглупых девиц, преуспевающих в личной жизни.
Бимбо:
- по-американски успешны и легкомысленны;
- привлекательны, обаятельны, обворожительны;
- не боятся своей привлекательности;
- любят нравиться мужчинам;
- ведут себя самоуверенно
В Америке «красотки» хорошо знают, как себя вести, чтобы преуспеть и получить от жизни все, что нужно!
Бимбо:
- всегда получают удовольствие от жизни;
- любят себя и свое прекрасное тело;
- ведут себя как дочери миллионеров;
- в любой ситуации остаются верными себе;
- всем своим видом демонстрируют успешность и успех!
Журнал советовал прислушаться к жизненным принципам Бимбо:
Тело должно быть безупречным. На пути к совершенству много препятствий. Для совершенства нужен уход и забота. Постоянно.
Шейпинг и бассейн. Массаж и солярий. Маникюр и педикюр. Спа.
Нужна постоянная работа над собой и своим телом.
Нужна походка - легкая, изящная, «от бедра».
– Местным «красоткам» везения не хватает, – вздыхала Ольга.
Везения бы нам, женщинам. И твердости духа. Потому что всякое может случиться . . .
Может случиться болезнь.
Тело может предать! Походка – испортиться!

*****

Женское большинство
       Ваше предназначение - быть олицетворением прекрасного
       и любящего жизненного начала.
                Луиза Хей

Безжалостный свет «дежурки» проникает сквозь веки и днем, и ночью: неуютный, тусклый, неживой.
Тоскливые мысли не дают заснуть. Хочется убежать, исчезнуть, забыться. Вернуться к себе – молодой и беззаботной, не приговоренной диагнозом и не привязанной к капельнице.
Лежа с высокой температурой в промокшей от обильного, нездорового пота больничной рубашке и слушая нескончаемую мелодию вызовов, Оля представляет себя – беспечную и молодую - в любимом открытом платье цвета морской волны, идущую в знойный летний день по залитому солнцем бульвару. Цвет морской волны так идет к ее светлым волосам и серовато-голубым глазам! В этом платье она была в тот жаркий июньский день, когда они с Лешей встретились возле кинотеатра….
Вызовы, вызовы, вызовы...
Монотонные сигналы вызовов в длинном коридоре отделения создают привычный тревожный фон. Грустно звучит в электронной аранжировке такая светлая и радостная французская мелодия - «Эль Бимбо». Мелодия восьмидесятых. Мелодия не вписывается в боли и страдания, звучит диссонансом ...
В палатах - пациенты в критическом состоянии. Под капельницей. Время от времени прибегает усталая медсестра, чтобы переключить инфузатор на другие растворы, поменять иголки и забрать использованные пакеты с препаратами.
Кажется, в отделении – большинство женщин.
То ли женщины болеют чаще: принимают мучения за все человечество, то ли они выносливее в тяжелых обстоятельствах . . .

Когда организм привыкает к «химии» и хватает сил подняться, по коридору навстречу друг дружке двигаются закутанные в больничные халаты фигуры, закрытые косынками и платками.
Под косынками и платочками – наголо выбритые головы.
«Красотки» исполняют странный танец под механическую шарманку. В обнимку с капельницами на привязи. Странный танец – «Эль Бимбо» . . .

*****

Корабли надежды
       Нет любви к жизни без отчаяния в ней.
                А.Камю

На титульном листе пухлой истории болезни стареньким принтером надпечатано : « История болезни Борцовой Ольги Георгиевны, 37 неполных лет, замужем, двое детей» .
История ее болезни хранится в ординаторской. В дешевой конторской папке-скоросшивателе.
Папка становится месяц от месяца толще, разбухает новыми деталями и цифрами, становится похожей на диссертацию…
В феврале этого больничного года ей исполнилось 37...

Прямой, длинный коридор Ольга прошагала сотни раз как нескончаемую марафонскую дистанцию, таская за собой тяжелую капельницу на колесах. Иногда колеса буксовали или аппарат начинал истерически пищать аварийным сигналом (кончалась зарядка аккумулятора). Тогда приходилось возвращаться назад, в палату…
Высокий шест капельницы напоминает мачту корабля с оборванными парусами.
«Корабли» плывут по длинному коридору.
Пациенты выходят в свободное «плавание»: волокут за собой на буксире эти «корабли», вышагивая по длинному коридору. «Рейс» - туда, «рейс» - обратно - по курсу химиотерапии…
Каждый больной мечтает доплыть. Каждый надеется, что штормовое «плавание» по больничному коридору скоро закончится. А впереди ждет тихая гавань: семья, работа, дети, карьера, любимые, – все то, что из-за болезни было утеряно и утрачено так трагически и внезапно...

Ольга верит, не может не верить, что доплывет до заветной гавани!
На корабле надежды…

*****

«Прописка»
       Ничто так не воодушевляет, как сознание своего безнадежного положения.
                Альберт Камю

Ольга попала в реанимацию сразу, как только ее «прописали» в отделении, в первую же ночь…
Целый день сидели с вещами в коридоре отделения: ждали, пока освободится место. В зеркальце отражалось пожелтевшее, похудевшее лицо. Но боли она не чувствовала. Прощупывалось только увеличенная селезенка.
Консилиум врачей отделения решил, что ее надо срочно госпитализировать  «по состоянию».
Диагноз сказали мужу, когда она вышла в коридор. По его тяжелому вздоху Ольга сразу поняла: она должна остаться, и ничего хорошего здесь ее не ожидает . . .
Она заплакала. Тихо и по-детски горько. Долго сдерживаемые эмоции вырвались наружу. Мучила неизвестность: что за диагноз? Но еще страшнее было узнать правду…
К вечеру, наконец, освободилась койка в двухместной палате в дальнем конце длинного коридора. Прежнюю пациентку увезли в реанимацию.
Прощаясь с родными, Ольга крепилась, стараясь не зарыдать
Губы кривились. Ее била мелкая дрожь и было так тоскливо…

Как только поставили капельницу, прикрепив к подключичной вене катетер, состояние резко ухудшилось. Ночью она хотела встать. Внезапно закружилось голова, и Ольга упала  - прямо лицом вниз, на скользкий холодный пол.
Началась паника. Медсестра куда-то срочно позвонила, и вызванный на подмогу врач с 7 этажа забрал Ольгу в реанимацию.
 
*****

В реанимации
       То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.
                Ф. Ницше

Реанимация находится наверху старого корпуса. Подняться сюда родственникам элементарно просто: от гардероба - на лифте, на 7 этаж и направо.
Налево от лифтового холла входная дверь ведет в операционные. Туда никого из родственников не пускают, также как и в реанимационное отделение.
На замазанной белой краской верхней половине стеклянной двери процарапана щелочка. Через нее виден только зеленоватый линолеум длинного коридора, большой оконный проем в тупике коридора и распахнутые двери операционных вдали ...
...В палате отделения реанимации она была как в удушливом, жарком, туманном бреду.
Ночью температура поднялась до немыслимых значений: 42,3 !
Это она узнала из личной карточки, прикрепленной к изголовью койки.
Когда очнулась. Раньше Ольга не знала, что бывает такая температура !
Все происходящее воспринималось как в фантастическом фильме.
Остро мучило ощущение беззащитности и наготы.
Какие-то фигуры в белом ее осматривали. Было невозможно разобрать, кто это. Хотелось спрятаться, закрыться. Но она проваливалась в забытье… Жуткий стыд потом долго грыз Ольгу: жгло ощущение беспомощности и неприличной наготы…
На третьи сутки температура снизилась, вернулось ощущение реальности происходящего.
Первое, что Ольга увидела, когда очнулась в реанимации и повернула голову, была щуплая старческая спина в родимых пятнах под ослепительным, назойливо ярким искусственным светом. Свет в палате реанимации не выключается ни днем, ни ночью. Ни зимой - ни летом.
Ольга лежала в большой-пребольшой палате.
«Коммуналка» была поделена свисающими с потолка занавесками на отсеки. Койки в палате изголовьями упирались в стенку. Между ними были всунуты громоздкие прикроватные мониторы.
Ольга была окутана проводами с нашлепками датчиков. Из носа у нее торчали прозрачные трубки.Справа, под ключицей, крепился катетер. Место подсоединения катетера было густо замазано зеленкой.
На соседней кровати, на расстоянии вытянутой руки, спиной к ней лежал пожилой мужчина. Совершенно голый под смятой простыней. Ему подавали судно. Ольга отвернулась...
 
*****

Фарс
       В трагедии мы участвуем. Комедию только смотрим.
                Олдос Хаксли

У старика-соседа по реанимации был неоперабельный рак гортани. Членораздельно тот говорить не мог. Но, вопреки тяжелому диагнозу, пациент живо на все реагировал. Частенько он бывал недоволен и выражался матом. Мычание было понятно без перевода.
Дежурные медбратья и врачи реанимационного отделения все время урезонивали и успокаивали недовольного.
Похоже, пациент являлся престарелым родственником какой-то «шишки» и попал сюда по блату.
Ольге занятно было наблюдать за перепалками между соседом и медперсоналом. Это отвлекало ее от дурных мыслей о собственном незавидном положении…
Сообразительным медбратьям удавалось быстро расшифровывать желания утомительного пациента: живая мимика, недвусмысленные жесты и неразборчивое мычание были понятны без всяких слов. Старичок был «не дурак» выпить. Он все время порывался сходить в магазин за бутылкой.
Медперсонал боялся нагоняя от своего начальства за невежливое обращение с пациентом, но сладить с этим шустрым алкоголиком было не легко.
Старичку обычно обещали «сбегать». Он успокаивался на время и засыпал!
В каждой трагедии всегда есть что-то комичное...

*****
Утром санитарка в зеленой униформе принесла Ольге записку и мобильник от томившегося за дверью отделения Алеши.
Мобильник передавать в отделении реанимации нельзя: микробы, микробы. Но тут разрешили, потому что неизвестно, что больше поддерживает пациента – лекарства, скальпель или родное словечко …
Санитарка сочувственно протянула ей трубку, но Ольга только прошептала,
- Потом, сейчас не могу говорить, -прошептала Ольга, - пусть муж придет позже...

Кризис миновал. Это было начало долгого пути – пути возвращения с «того света»…

12. Нормальный год по фэн-шую
Александр Бойцов
10/02/12  02 : 53
Vitalik007@ mail.ru
Papan, ti  chto izdevaesh’sia chtoli?
Ya otpravil pis’mo / Vy mojete otvetit’

           Сашхен 13/02/12  16 : 25
           Я в школе,  занят!

                Мэм 14/02/12  13 : 11
                Спасибо дорогой! Тебя тоже поздравляю!

                Номер не определен 14 / 02/ 12  19 : 28
                Когда февральские снежинки кружа рисуют виражи,
                Я посылаю валентинку тому , чьей дружбой дорожу!!!

                Г.Г. 14/02/12  22 : 39
                Спасибо!!!

                Мэм 23/02/12  09 : 20
                Поздравляю! Обнимаю! Целую!

           Сашхен  23/02/12  17 : 06
           Поздравляю Днем Защитника !

                Наташка 23/02/12  09 : 43
                Поздравляю с днем Защитника Отечества,
                желаю Вам здоровья и успехов!!!

Ви-ви  23/02/12  22 : 43
Будь здоров, не кашляй, защитник отечества!

* * * * *
                Мэм  04/03/12  16 : 52
                Возвращайся скорее. У меня ЧП: сломала руку!
                Деньги вернут, если привезу справку
                Пусть детки едут?

            Сашхен 04/03/12  17 : 05
            Мама сломала руку. Стоит ли ей ехать в поездку на праздник?

                Мэм 08/03/12  00 : 52
                Спасибо! Жду!

                Г.Г.  08/03/12  13 : 14
                Спасибо, целую!!!

            Сашхен 09/03/12  20 : 57
            Все отлично!
            Бассейн, бильярд, боулинг, настольный теннис!

Ви-ви  09/03/12  13 : 02
Да, и Наташка тоже довольна!
                Наташка   09 / 03/ 12    13 : 59
                Все в порядке, отлично отдыхается

* * * * *
                Иванов Д.С.  16/04/12 10 : 34
                Получили образец договора?   
                Иванов Д.С.

                V.I.P  27/04/12 12 : 36
                Почему задерживаете поставки!
                Деньги давно перечислили, высылайте.
                Иванова

            Сашхен  20/05/12  07 : 15
            Нормально, как у тебя?
 
                Мэм  24/05/12  23 : 41
                ОК. С Сашулей и его классом играли квест -      
                бегали по Москве и отгадывали улицы и дома

Ви-ви  07/06/12  17 : 25
Не сдал

Ви-ви  07/06/12  17 : 29 
Пересдача 13

Ви-ви  13/06/12  18 : 38
Сдал на 3

                Иванов Д.С.  16/07/12  10 : 34
                Запускаем в продажу. Устраните замечания. Претензию выслал
                Иванов Д.С.

                V. I. P   23/07/12   12 : 36
                Дебиторку - частями, ждем товар!
                Иванова

          Сашхен 01/07/12 19 : 16
          Все ок, заселились!

Ви-ви  02/07/12  18 : 38
Все хорошо, море отличное, отель тоже

           Сашхен  05/07/12   09 : 31
           Все ок, скоро приедем!

           Сашхен  05/07/12   12 : 39
           Все отлично, не волнуйтесь!

           Сашхен  07/07/12   08 : 32
           Этот абонент просит Вас пополнить его счет.

           Сашхен  08/07/12   10 : 25
           Доброе утро, у нас все ОК, едем на экскурсию, поезд в 16.55  приезжаем завтра в 14.00

* * * * *

Ви-ви  27/08/12  13 : 15
Удачного полета
                Мэм 27/08/12  14 : 48
                Удачи! Сообщи

           Сашхен  27/08/12  15 : 30
           Пока!

Ви-ви  02/09/12  18 : 25
Я хочу символику РЕАЛ МАДРИДА, я болельщик РЕАЛ МАДРИДА. И если сможешь, сфотографируй стадион Барселоны и стадион Реала.

           Сашхен 03/09/12   23 : 26
           Нормально в школе , все ОК!

           Сашхен  05/09/12  19 : 26
           Не знаю, что-нибудь интересное и полезное

           Сашхен  05/09/12  19 : 44
           Ну можно спортивную короткую форму БАРСЕЛОНСКУЮ, только без фамилий,
           Наверняка есть. Просто со значком Барсы стандартная их спортивная форма

           Сашхен  05/09/12  19 : 54
           Мама пока не знает, еще кружечку желательно мне

           Сашхен  05/09/12  20 : 08
           А меняющая цвет есть, такие бывают?

           Сашхен  05/09/12  20 : 13
           Чашку с символикой, обычных размеров, непрозрачную, Барселоны как города

           Сашхен  05/09/12  20 : 56
           Если дорогая форма, то не надо лучше, а то не знаю какие там размеры

                Мэм  05/09/12  21 : 18
                Привет, каталонский ослик! Еще шелковый шарфик беж с коричневым

                Мэм  07/09/12  20 : 54
                37,6

                Мэм  08/09/12  06 : 24
                Кашляю

                Мэм  09/09/12  13 : 11
                Темп. норм, но горло болит, голоса нет.
                Таня звонила, посоветовала  лекарства.
                Слабость, не могу идти

Ви-ви  09/09/12   21 : 23
Это маме что ли было?

Ви-ви  09/09/12   21 : 52
Лучше, лечится. Ты как?

                Иванов Д.С.  12/09/12  10 : 34
                Проблемы со сбытом. Срочно приезжайте для согласования
                Иванов Д.С.

                V. I. P   15/ 09 /12   12: 36
                Заплатим! Сначала надо разобраться
                Иванова

Ви-ви  27/09/12  14:54
Пока, папан, напиши по прилете

             Сашхен  27/09/12 15 : 21
             Пока!

                Мэм  28/09/12  21 : 28
                Все ОК! Ответили на почту. Не простудись

Ви-ви  01/10/12  00:29
Все хорошо, как у тебя дела? Когда в москву

                Мэм  01/10/12  19:32
                Привет! Когда домой?

             Сашхен  01/10/12  21 : 12
             Средней паршивости. Круто. У тебя на 2 номер смски не идут, пишет -            сбой, поэтому ты не получил ответ. Когда домой собираешься?

             Сашхен  03/10/12  21 : 17
             Ок , посмотрим, буду ждать

             Сашхен  05/10/12  08 : 32
             Этот абонент просит Вас пополнить его счет.

Ви-ви  07/10/12  20 : 09
Здоров, папан, по телефону не расскажешь. Все хорошо, как командировка?

Ви-ви  07/10/12  20 : 11
Нет, всё гладко

              Сашхен  07/10/12  20 : 13
              Норм, кое-как, но справляюсь

* * * * *

                Мэм  18/10/12  07 : 51
                Поздравляю. Люблю. Жду!!!

                Г.Г. 18/10/12  09 : 08
                С днем рождения! Целую! Горжусь!

     Наташка  18/10/12  18 : 52
     Пусть эта замечательная дата  подарит  радость и улыбок свет.
     Желаю вам всего, чем жизнь богата – добра, здоровья, счастья, долгих лет.

Ви-ви  18/10/12   20 : 45
Еду домой, играли с Гориллами. Через полчаса буду.
Поздрав. Будь здрав!

              Сашхен  19/10/12   00:42
              Поздравляю, папаня:-)

    Барабулько  20/10/12  12 : 55
 Саша, извини за запоздалое поздравление. От всей души желаю тебе оставаться  молодым, бодрым, радоваться достижениям и успехам своим и своих  детей, желаю счастья и здоровья тебе и твоей замечательной семье!!! Еще и еще раз поздравляю!

Ви-ви  15/11/12  10 : 16
Гол-шедевр!

Ви-ви  15/11/12  10 : 17
Да, он вообще вчера 4 забил!

Ви-ви  15/11/12   17 : 02
Что с чего бы?

Ви-ви  17/11 /12  08 : 32
Этот абонент просит Вас пополнить его счет.

Ви-ви  17/11/12  21 : 29
Через 40 минут буду.

Ви-ви  04/12/12  21 : 44
Ты уже в пути?

Ви-ви  04/12/12  21 : 56
Напиши по прилете.

Ви-ви  04/12/12  22 : 50
Пока, папан:-)

                Мэм  04/12/12   22 : 51
                Пока. Удачи! Жду сообщения

           Сашхен  05/12/12  00 : 42
           Пока!

           Сашхен  14/12/12  12 : 07
           Ты положил на счет?

           Сашхен  14/12/12  12 : 08
           Ок, спасибо

Ви-ви  26/12/12  14 : 54
Зачет!

Ви-ви  27/12/12  13 : 19
Зачет!

Ви-ви  02/01/13  18 : 48
Ночую не дома, мама знает

Ви-ви  02/01/13  21 : 00
С утра в 10 где-то.

Ви-ви  08/01/13  12 : 25
Не спрашивай как, я сам не знаю как, но у меня ОТЛ.

Ви-ви  14/01/13  15 : 13
Хор!

Ви-ви  19/01/13  14 : 00
Я встал уже, это ты звонишь?

Ви-ви  21/ 01 /13   14 : 30
Три

                Мэм   23/01/13  22 : 00
                Пока. Удачи

             Сашхен  23/01/13  23 : 53
             Пока. Удачи!

Ви-ви   24/01/13   12 : 26
Пересдача 29

              Сашхен  25/01/13  19 : 25
              Отлично, как у тебя?

              Сашхен  26/01/13  19 : 28
              Держись, у нас тут не очень холодно, поэтому приезжай поскорее!

Ви-ви   29/01/13  15 : 24
Закрылся!

                Мэм  29/01/13  15 : 27
                У него трояк, опять будет без стипендии!
* * * * *

               Сашхен  30/01/13  19 : 28
               У нас все ок,  Виталик уехал в Питер!:-)

Ви-ви 01/02/13  12 : 43
Через полчаса с wifi напишу письмо на мыло

Ви-ви  01/02/13  22 : 32 
Назад  9 ночью

Ви-ви  10/02/13  12 : 58
Этот абонент просит Вас пополнить его счет

Ви-ви  11/02/13  14 : 18
Все хорошо, что за нервы?

Ви-ви  13/02/13  10 : 40
Садимся в самолет, все нормально

                Мэм   14/02/12  13 : 11
                С праздником, дорогой!

                Г.Г.  23/02/12  09 : 20
                Поздравляю! Обнимаю! Целую

               Сашхен  14/02/13   18 : 53
               Все отлично, как у тебя?

               Сашхен 14/02/13    21 : 19
               Нет, все у всех нормально!

                Иванов Д.С.  12/09/12  10 : 34
                Выслал протокол разногласий. Ожидаю Вашего приезда
                Иванов Д.С

13. Сочельник
Татьяна Богдан
 
               
  Маруська, спросонья, не открывая глаза, сладко потягивалась на лежаке русской печи.  Улыбнувшись, перевернулась на другой бок и стала слушать, как часы, висевшие на стене, мирно отстукивали свой ход, а в печи весело потрескивали березовые поленья. В углу, в специально отведенном месте, повизгивая и похрюкивая, играли маленькие поросята. Рядом с ними лежал теленок и жалобно мычал. За ночь в избе все тепло выдуло и поэтому в комнате было прохладно. А на печи тепло и девочке не хотелось высовываться из под одеяла.  - Манька, - обратилась мать к дочери, - слышу, что ты уже не спишь, вылазь, принеси мне дрова, которые в сенцах лежат. Да три лепешки кизяка, а то у нас в печи скоро все перегорит, а у меня еще холодец не сварился.
  -М-м, а можно я еще немножко полежу? – c надеждой спросила Маруська.
  -Вот лежебока, вставай, говорю, ужо седьмой час, а ты все валяешься, со сна шубу не сошьешь. Я тесто мешу на пироги, а ты скотину накорми, да дров принеси. Тятя, вон, скоро с ночной придет, а у нас еще конь не валялся. Я одна ничего не успеваю сделать. Пока Зорьку подоила, да поросят с соски накормила, уже шесть часов натикало. Слава Богу, что поросятки немного начинают сами с лоханок исти.
  Услышав о поросятах, лежа на лавке, заохала старушка, восьмидесяти лет:
 - Вот лехолетие, так ихню мамку жалко, аж сил нет, это сколько мяса пропало, - вспомнив, о внезапно заболевшей и погибшей свинье, запричитала она.
 - Ладно, мамо, не надрывайте душу, хрюшку уже не вернуть, - быстро ответила ей сноха.
 - Мам, - слезая с печи, воскликнула Маруська, -  мне вчера бабка Дуська сказала, что она нас к себе завтра не пустит! А разве можно, славильщиков не впускать?
 - Как не пустит? - удивилась женщина,- что, так и сказала?
 - Ага, так и сказала.
 - А вы к ней и не ходите, не морозьте ноги.
 - Мам, а вы тесто на игрушки уже замесили?
 - Замесила. Позавтракаем, потом и будете лепить.   
Маруська, накинув тужурку, босиком выскочила на улицу и забежала за дом. Новый снежок толстым пушистым одеялом покрыл крыльцо, двор и деревья. От лунного света снег искрился холодным голубоватым светом. Серко, гроза всех собак в округе, вылез из будки, потянулся и лениво поплелся вслед за девочкой.  В это время показалась Маруська, на бегу одергивая и поправляя платье, она шмыгала носом, и тихонько постанывала. Мороз к утру крепчал и за несколько минут у девчушки совсем застыли ноги . Заскочив на крыльцо, она взяла пригоршню снега и стала быстро  растирать одну ступню, затем другую. Потом вбежав в дом, скинула с себя тужурку, села на лавку и принялась уже более тщательно растирать замерзшие ноги.
- Маруська, ты что, сказилась, в таку морозяку босиком на двор побёгла? – ругалась мать.
 - Да, я не думала, что там так холодно,- оправдывалась дочь.
 - Как не думала, когда щас в само раз Рождественские морозы начались? Как маленька прям, ладно если б это были Сергунька с Наталкой, с них спрос есчо невелик. Но ты то уже девка! Ладно, давай я разотру, да жиром смажу.
  Мать растерла ноги и смазала их гусиным жиром, потом надела дочке теплые шерстяные вязаные чулки.
 - Помощница, - проворчала женщина, - берись тогда за  пироги, а я пойду скотину кормить, - накинув тулуп, мать сунула ноги в большие валенки и вышла из избы.
    Маруська, помыв руки, стала возиться с тестом. Пока мать управлялась со скотиной, девчушка за это время уже сделала пироги. В этот момент, в другой комнате, захныкала маленькая Сонечка. Старшая сестра подошла к люльке. Сонечка, увидев няньку, запела, на своем тарабарском языке.  Улыбнувшись, Маруська взяла малышку на руки. Кучерявые, белые, как лен, взмокшие волосики, локонами прилипли к лобику и тоненькой беленькой детской шейке.               
  -Тс-с, тихо, тихо, - зашептала сестра, - а то братика разбудишь. Э-э, да ты опруденилась.  Пойдем, я тебя в колыську положу.
Положив девочку в горнице, Маруська взяла печенье, смочила его молоком и немного пожевав, замотала  его в марлю.  Потом этот марлевый узелок с печеньем, вложила в детскую ручку. Сонечка сразу стала с большим удовольствием его сосать.
 - Вот и молодец, ешь, а то мне с тобой возиться времени нет, - как взрослая, заговорила девочка.
В это время в избу вошли родители.
 - Что, Матвейка есчо спит? – удивленно спросил отец.
 - Нет, я уже проснулся, - быстро отозвался мальченка и торопливо слез с печи.
 - Глядите, какая красавица к нам пришла, - весело сказал отец и занес пушистую елку.

  Ребятишки с восторгом ее быстро окружили и с нежностью поглаживали веточки. Мать улыбаясь,  накрыв стол, скомандовала:
- Давайте мойте руки и садитесь за стол. Поедим, да каждый за свои дела примется. Сегодня работы много.
  После завтрака ребятишки  стали из теста лепить игрушки на елку. Кого здесь только не было: лошадка и зайчик, поросенок и коровка, снеговик и собачка, и еще много, много чего налепили.
  За лепкой время прошло быстро и весело. А когда игрушек было сделано достаточно, их положили просушить на печь. Елка к этому времени уже согрелась и распушив свои ветки, стала еще краше. Отец поставил ее  на середину горницы в ведро с водой. В избе нежно пахло хвоей. У всех было приподнято настроение, все радовались предстоящему празднику.
  Завтра сочельник. Пока игрушки сохли, дети повторяли за год забытые ими тропари, славящие Господа. Вот проснулись уже малыши и они, своим звонким щебетаньем наполнили весь дом. В семье было пятеро ребятишек. Старшие, Маруська с Матвейкой, водились с младшими.
  С появлением елки в избе, для них началась настоящая сказка. Маруська,  для Сергуньки с Натаськой, оставила немного тесто, чтобы они тоже смогли своими руками слепить елочную игрушку. Малыши старались во всю. Высунув кончик язычка, Сергунька скатал колбаску и и свернул ее крендельком. А у Натаськи с кусочка теста получилось солнышко. Кренделек с солнышком положили сохнуть на лист к остальным поделкам. Дети были довольны. Так, за домашними хлопотами и прошел день. Следующий день прошел весь в трудах и заботах.
 - Маруська, поди, глянь, появилась на небе звезда? – наливая поросятам обрат, попросила мать старшую дочку.
Девчушка напевая себе под нос тропарь, выскочила на крыльцо и увидев в темном небе большую яркую звезду, вернулась и весело крикнула:
 - Есть, мамо, есть звездочка!
 - Ну, вот и хорошо, - облегченно вздохнула женщина, - и я успела ужо все сделать. Помоги мне накрыть на стол.
  Мать, взяв немного сена, положила его на середину стола, на сено стали аккуратно ставить чашки с едой. В одной чашке была кутя – рисовая каша с изюмом и урюком, в другой чашке лежали румяные пироги с капустой и картошкой. Затем поставили два чугуна, в одном чугунке были постные щи, а в другом варенная рассыпчатая картошка. Дочь почистила две луковицы, порезала их кольцами, положила в тарелку. Потом посыпала лук солью и полила запашистым подсолнечным маслом. Отец, перекрестившись, зажег лампаду и вся семья встала перед образами, и сделав поклон, перекрестились. Отец произнес:
-Благославен Бог наш…
  Ребятишки встали на коленочки и сложили крестом на груди свои ручки. В это время никто не шалил, дети знали, - во время молитвы баловаться нельзя, Боженька может быть как милостив, так и суров, и за шалости может наказать. Помолившись и перекрестив пищу на столе, отец сказал:
- Ну вот, теперь можно и потрапезничать. Слава Богу.
После ужина брат с сестрой тепло оделись, взяли мешки и выбежали на улицу. Мороз к вечеру крепчал и снег под ногами весело поскрипывал. Собравшись, славильщики, такие же подростки, как и Маруська с Матвейкой, пошли на окраину села, откуда и стали славить. Подойдя к воротам деда Захария, молодежь громко запела:
   - Дева днесь Пресущественнаго рождает, и земля вертеп Непреступному приносит; ангели с пастырьми славословят, волсви же со звездою путешествуют; нас бо ради родися Отрачо младо, превечный Бог.
 - Славите, славите, сами люди знаете,
     Зачем мы пришли, а пришли мы за денежкой, за копеечкой.
     Открывайте сундучки, подавайте пятачки! Не дадите пятака, мы корову за рога, нет коровы, так быка, уведем на базар, продадим за пятак.
  Cразу, после первых же пропетых строчек, дед Захарий вышел, распахнул дверь в сенцы и дослушав песню, радостно приветствовал славильщиков:
  - Проходите, детки, проходите, милости прошу.
Молодежь вошла в избу, вновь запела:
     - Рождество Твое Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащии, звездою учахуся, Тебе кланятися Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты востока, Господи слава Тебе.
 -  Сеем, веем, посеваем, с Рождеством Вас поздравляем!
 - Вот молодцы, вот порадовали старика. Сыпьте пшеницу во все уголки, посыпайте, чтобы год был урожайным и достаток в доме был.
Старик знал, что на сочельник не сеют пшеницу, но ради развлечения детей, взрослые делали им скидки и даже сами зазывали в дом славильщиков. Ведь на Руси еще с давних времен повелось, для того, чтобы в доме был достаток, на Старый Новый Год славильщики посыпали зерно. Хозяева же должны щедро одарить певчих. Вот и старик достал носовой платок, уголок которого был завязан. Развязал его и подал Егорке приготовленный пятак. Потом взял чашку с ватрушками и пирожками и все это высыпал ребятишкам в мешок. Поблагодарив старика, молодежь вышла на улицу. В следующем доме,  ребятишкам в мешок насыпали конфет, яблок и сухофруктов. В соседнем доме семья была зажиточная, поэтому ребятишки знали, что здесь их хорошо отблагодарят. Так оно и вышло. Целый рубль дали деньгами, килограмма два конфет насыпали, печенья, пирогов наложили, яблок и кусок сала. Но и славильщики славили на славу: песни пели, пшена сыпали не жалеючи. Дальше дом был ведьмы, бабки Марфы.
  -Ну что, зайдем к ней? – почему-то шепотом, спросила Маруська.
  -Да, чур, меня! – тоже тихо сказала Аннушка, соседская девчушка, - еще заколдует нас. Идемте отсюда побыстрей, а то как то жутко мне стало.
Ребятишки, быстро пробежав мимо ведьминого дома, направились к дому Шмелевых. Это была самая бедная семья. Два года назад хозяин ушел в лес за хворостом, но так и не вернулся. Долго его искали, но он, как сквозь землю провалился. С тех пор, всем миром, помогают женщине растить  пятерых детей. Вот и сейчас славильщики пришли к ним пославить и во славу Божью оставить гостинцы. Хозяйка, устало улыбнулась и приглашая всех в дом, сказала:
- Проходьте, люди добрые, проходьте.
  - Сеем, веем, посеваем, с Рождеством Вас поздравляем! Тох, тох, таророх, уроди Боже горох. Жито, пшеницу, колос с рукавицу.
   Хозяйка суетилась. В один мешочек насыпала семечек, в  другой, немного леденцов.  Потом подошла к столу,  с тарелки взяла два сладких пряника и положив их в чистую тряпицу, аккуратно обвернула. С печи, из-за занавески, выглядывали ребятишки.
  - А ну, малышня, - весело скомандовал Матвейка, - слазьте! Глядите, что мы вам принесли!
Малышня заулыбалась, но с печи слазить не торопилась. Тогда ребята стали выкладывать все на стол. Здесь был кусок сала, пирожки с ватрушками и детская радость - конфеты. Все, что они успели наколядовать, все выложили на стол.
  Фекла, хозяйка дома, всплеснула руками:  - Да куда же вы столько, себе оставьте!
  - Не волнуйся, тетка Фекла, - возразил Степан, самый старший из гостей, - мы еще наславим, а это вам.
Женщина, вытирая слезы, сунула свой мешочек Нюрке и сказала:
  - Спасибо вам, родные, спасибо большое! Ну а это от нашей семьи возьмите. Дай вам Бог всем, здоровья и Матушкиного Покровительства.
Поблагодарив хозяйку, ребятишки высыпали на улицу. Весело толкаясь и кидаясь снежками, они побежали дальше радовать своих сельчан.

P.S. В этом рассказе я применила говор зауральских казаков. Которые по указу Екатерины второй, оставили родные места, в основном это были Кубанские и Донские казаки, и уехали на освоение целинных земель и охрану новых государственных границ. Так казаки расселились по Казахским степям. Со временем их речь/ украинская /, смешалась с русским и казахским языками, и получилось свое наречие. Чтобы читателю было легче читать, в своем рассказе я применила мало их слов, а казахские слова вообще не стала вставлять. Такую речь я слышала с раннего своего детства. С уважением, Татьяна.

14. Гуси лебеди на новый лад
Татьяна Богдан
    Жили- были мужик да баба и было у них двое деток, дочка Машенька и сыночек Ивашечка. Собрались как-то родители в город  и говорят: 
- Доченька, мы поедем в город, а ты остаешься за старшую, за братом присматривай. Скотину накорми. А мы вам привезем подарки - тебе куклу Гулию, а Ивашечке большого бабугана.
 - Хорошо, - зевая, ответила Машенька.
 Мать, наводя перед зеркалом последние штрихи макияжа, сказала:
  - На завтрак я вам сварила манную кашу, а на обед все стоит в холодильнике. Разогреете в микроволновой печи, поедите. Мороженое можете взять, только прошу, не ешьте его много, а то опять заболеете. Все, я побежала,солнышко, - и послав дочери воздушный поцелуй,  скрылась за дверью. 
Девочка потянулась и сбросив одеяло, подбежала к письменному столу, взяла сотовый телефон, и набрав номер, стала нетерпеливо ждать ответ на том конце провода.
 - Алло, - услышав, наконец, голос подруги, радостно воскликнула Машенька, - Угушка, наши предки в город укатили, опять отправились смотреть показ мод, прилетай быстрей ко мне, оторвемся!
 - И что тебе, Машка, не спится, на дворе только первый петух прокричал, - сонно ответила Угу.
 - Я специально тебе пораньше позвонила, чтобы ты с утра никуда не убежала. Хорошо, твоя метла сломалась, а то я тебя же знаю, не успеет солнце встать, а ты уже к своему Лешику летишь.
  - Ладно, не ворчи подруга, через пять минут буду, - усмехнувшись, сказала Угушечка.
 Не успела Маша еще свою постель заправить, как услышала на улице странный звук. Выглянула в окно и увидела свою подругу - маленькую бабу ягу, восседавшую на странном летающем аппарате, который стремительно приближался к ее дому.
 - Ну, ничего себе!- удивленно воскликнула Машенька.
 - Привет, - еще издали, крикнула Угу и помахала рукой.
  Маша выскочила на крыльцо и воскликнула:
 - Угушка, как тебе, из тридевятого царства, тридесятого государства, удалось так быстро прилететь? И что это у тебя за летающий аппарат?
 - Это мне Кощеюшка - третий с Лешиком смастерили, вместо моей метлы, - гордо ответила Угу.
 - Угушечка, миленькая, дай прокатиться.
 - Дам конечно, только ты что, так и полетишь в пижаме и лохматой? - смеясь, спросила подруга.
 - Ой, - спохватилась Машенька, - я быстро. А ты пока накорми скотину, все найдешь в сарае, пшеница в мешке.
 - Ладно, знаю, а Бобика ты кормила? А то я ему сахарную косточку принесла.
  Пока Машенька умывалась и приводила себя в порядок, подруга накормила свиней, курочкам насыпала пшеницы, налила свежей водицы, Буренке травки зеленой в ясли положила, а коту Ваське в чашечку << Вискаc  >> насыпала.
 - А вот и я, - радостно воскликнула Машенька, выбегая во двор, - я готова.
 - И я готова, - весело ответила подруга, - полетели?
 - М-м,- надув вдруг губки, сказала девочка, - я совсем забыла, у меня Ивашка еще спит. Ты же знаешь, если оставить этого противного мальчишку одного, обязательно попадет в какую-нибудь историю.
  Почесав макушку и немного подумав, Угу обрадовано воскликнула:
 - Так Гус Гусыч со своей командой, пока мама улетела на повышение квалификации, сейчас как раз свободны и могут за твоим братцем присмотреть. Погоди, я ему только позвоню.
 В ожидании начальника охраны, девочки решили немного подкрепиться.
 - У вас каша есть? - облизываясь, спросила Угу, - а то мне так надоели эти фосфуды. Сушенные, маринованные лягушки, ящерицы и жаренные пауки в мухоморном соусе. Накладывай побольше, не жадничай,- увидев, что подруга положила всего одну поворежку каши, - про парное молочко не забудь и вашим хлебушком угости. Уж такого каравая, я ни у кого не едала.
 - Вот, маленькая обжора, - улыбаясь, сказала Маша.
 - Какая обжора? – возмутилась подруга, - у меня во рту со вчерашнего дня и маковой росинки не было! Мы же этот аппарат доделывали! Веришь?
 - Верю, верю, - смеясь, сказала девочка и подала тарелку с горячей кашей, - это вот тебе, а это мне, - облизнувшись, достала себе мороженое.
 - Ох, и сладкоежка ты, Машка! Нет, чтобы кашу есть, ты за какое-то мороженое ухватилась.
 - Да, ты что? – удивленно воскликнула та, - что может быть вкусней мороженого?
 - Каравай!
 - Фи-и, ну ты и сказанула, каравай, - здесь девочка увидела входящего в комнату Гус Гусыча, - ой, здравствуйте.
- Здравствуйте, Мария, - важно сказал гусь, поправляя на шее галстук – бабочку, - показывайте, чем кормить вашего братца.
  Пока Маша все показывала и объясняла, Угу, за обе щеки уплетала кашу. Вскоре девочки уже крутились во дворе возле нового транспорта Угушечки.
- Вот эта вещь, - поглаживая никелированные трубочки и резиновые ручки, восхищалась Машенька, - а это что за кнопка? – спросила она и нажала на отливавшую золотом, кнопку.
 - Ой-ё-ёй!
 Вдруг откуда ни возьмись, перед ней появился большой зонт от солнца, а под ним уже стоял небольшой столик и два маленьких удобных кресла.
 - Что это?
- Я не успела тебе сказать, что это не только летающий аппарат, это еще трансформер. Он и летать может, и по воде плыть, даже скатиться с горы на нем можно, а также покушать и посидеть отдохнуть. Вообщем, Лешик с Кащеюшкой соорудили что надо! Хорошо потрудились! Молодцы!

 - А как это чудо называется?
 - У него длинное название, но я его называю просто - Угулет.
  Ну, а теперь подруга, полетели?
  - Полетели! - весело воскликнула девочка и удобно сев на сидение, помахала Гус Гусычу рукой.
 Гусь расправил крылья, приподнялся и величаво помахал в ответ. В это время на крыльцо, потирая заспанные глаза, вышел Ивашка.
 - Что, Машка опять укатила, оставив меня одного?
 - Почему одного? – спросил Гус Гусыч, - а я?
   А подруги, быстро поднимаясь ввысь, с интересом рассматривали все, что видели под собой. Под ними пролетали города и горы, озера и моря, луга и леса, пустыни и льдины, где они только не были! Пролетая над южным полюсом Маша увидела пингвинов, смешно катающихся с ледяной горки прямо в воду.
 - Угушечка, давай здесь приземлимся, с пингвинчиками поиграем?
 - А замерзнуть не боишься?  Сейчас в этих местах температура как раз опустилась за   -50 градусов?
 - Ну, хоть чуть-чуть, всего на одну минуточку?
 - Ладно, снижаюсь, мне самой хочется с ними покататься с горки. Тебе Машка, крупно повезло, хоть я не люблю ходить в школу колдовства, но учусь я, на одни пятерки. Поэтому уже кое-что умею.
Маленькая баба яга взмахнула рукой, произнесла заклинания на непонятном, для девочки, языке и перед ними появились теплые вещи. Крохотные красные сапожки,два  комплекта красных шарфиков с варежками и две теплые красные шапочки с белыми бубенчиками. А самое главное, подруги вмиг превратились в двух маленьких пингвинчиков.
 -Ух ты! - восторженно воскликнула Машенька, разглядывая свои черные крылышки.
- На вот, оденься.
 Одевшись, подруги вышли на улицу и смешно поковыляли к пингвинам.
 А в это время у Машеньки дома Ивашка уговаривал Гус Гусыча пойти на пруд.
 - Ну, Гус Гусыч, пойдем на пруд! Помнишь, как мы здорово провели время в прошлый раз!
 - Нет! Забыл, что ты только чудом остался жив? Хорошо, что мы на пруду были не одни и мои друзья успели раньше достать тебя из воды, прежде чем ты смог наглотаться этой ужасной грязной жижи!

 - Ну, пожалуйста, давай сходим. Я честное слово буду смирно сидеть. Вспомни, какая там вкусная ряска.
- Ряска говоришь… Ладно, знаешь чем меня завлечь. 
  Не успел охранник сказать еще слово, как малыш уже вприпрыжку бежал по дорожке в сторону пруда и птице ничего не оставалось делать, как  догонять ребенка. Подойдя к воде, Гус Гусыч щипнул Ивашку за руку, напоминая, что здесь парадом будет командовать он.
 - Ой, что ты делаешь, мне ведь больно! –  воскликнул мальчик.
 - Напоминаю одному непослушному дитятке, что будет еще больнее, если он не будет меня слушать.
 - Ну, я же обещал, - обижено сказал малыш.
 - Хорошо, тогда садись и поплыли.
  Посадив ребенка себе на спину, гусь медленно поплыл к ряске, которая сплошь покрыла поверхность воды. Пока он ел витамины, мальцу надоело сидеть спокойно и он стал крутиться на спине птицы.
 - Сиди смирно, а то ущипну, - недовольно, с полным клювом сказал Гус Гусыч.
 - Гляди! – закричал Ивашка, показывая в воду, откуда на них смотрело два глаза.
 - Ну, что ты так кричишь? – недовольно пробурчал гусь, - совершенно не воспитанный мальчишка. Это просто хозяин пруда за нами наблюдает.
 - Кто-о наблюдает? – удивлено спросил малыш, - о-ой!
  Вдруг закричал он и свалился в воду. Гусь не успел поймать мальчика, который быстро скрылся под водой.
Погружаясь и плавно опускаясь на дно пруда, из-за грязной воды, сначала малыш ничего не мог разглядеть. Но внизу вода была чище и он увидел странное существо с большими глазами, вместо ног у него был мощный плавник, длинные грязные волосы были переплетены водорослями. Ногти были настолько огромными, что они просто загибались внутрь.
 - Ты кто?
 - Я? Водяной.
 - Водяной?
 - Я Водяной, я Водяной…
 - А-а, знаю! Ты тот самый Водяной, у которого внутри водица и никто с тобой не хочет водиться! Правильно?
 - Ага, правильно. А ты откуда меня знаешь?
 - Так ты герой из моего любимого мультфильма << Летучий корабль >>!
 - Герой?
 - Ну, да! А в жизни ты даже лучше и животик у тебя интересный, на аквариум похож, где всякие водяные бяки плавают.
 - Это не бяки, это наши мальки. Если их сразу выпустить в эту воду, то они все погибнут.
 - Слушай, а чем у вас тут так пахнет? - оглядываясь по сторонам, спросил мальчик.
 - Чем, чем! Наверху недалеко от пруда стоит завод, вот он и сбрасывает в воду все свои химические отходы.
  Глаза у ребенка стали привыкать к мутной воде и он, сквозь эту пелену, рассмотрел подводные горы.
 - Ух ты! Горы! Я никогда еще не лазал по горам! - воскликнул он и хотел уже бежать к ближайшему возвышению, но хозяин пруда быстро схватил мальчугана и сказал:
 - Осторожно, это не горы! Это кучи мусора. После каждого выходного у нас появляется новая гора. Столько мусора отдыхающие бросают в воду. Мы, жители нашего водоема, вынуждены жить в такой грязи и работать без отдыха. Наши дети и старики болеют, да и мы уже начинаем выдыхаться. Вот и пришлось мне тебя заманить, чтобы ты смог увидеть все сам и рассказать людям наверху о наших мучениях. Ты нам поможешь?
  - Не знаю, получится ли у меня, я ведь еще совсем маленький. Но я обещаю, что постараюсь.
 - Вот и хорошо! Мы все тебя будем ждать. А теперь пора, в твоем пузыре остается уже мало кислорода.
 - В каком пузыре? – спросил малыш.
 - Ты находишься в кислородном пузырьке, где кислорода тебе хватит на пятнадцать минут Земного времени. Так что нам пора прощаться. Но помни, малыш, если ты нам не поможешь, то мы все здесь погибнем. До свидания!
 - Пока! – сказал мальчик и стал медленно подниматься.
   А на верху, Гус Гусыч собрал всех по тревоге. Он вызвал всю свою гусиную гвардию и бобров спасателей, которые уже готовились войти в воду для поиска ребенка. Увидев малыша, гусь налетел на него и нервно взмахивая крыльями, загоготал:

 - Ты как, живой? Целый и невредимый? Тебе Водяной ничего не сделал?
 - Да со мной все нормально, живой я, живой!
 - Как же ты меня напугал!
В это время подлетела сестра со своей подругой.
 - Ивашка! – еще издали радостно закричала Маша и помахала брату рукой, а когда они приземлились, подбежала, обняла его и сказала, - как я рада, что с тобой все в порядке! Ну, никак тебя нельзя оставить и почему ты у нас такой непутевый? Вечно с тобой что-то приключается! – все еще прижимая братца к себе, возмущалась сестра.
 - Подожди! – отталкивая Машу, сказал Ивашка, -  Я познакомился с жителями пруда и они у нас попросили помощи.
Мальчик рассказал все что видел и слышал.
- Как же им помочь?
- Слушайте, я знаю как! – воскликнула Угу, - я сейчас позвоню Лешику и он обязательно что-нибудь придумает!
  Через несколько минут Лешик прилетел со своим другом Кащеюшкой третьим. Они выслушав всю историю, сразу принялись соображать, как можно быстрее спасти пруд с его жителями.
 - Придумал! – закричал вдруг он, - Угу, мы к твоему Угулету прикрепим трос с лебедкой и будем партиями вытаскивать мусор из воды. А ты Маша, должна договориться с отцом о вывозе мусора из парка.
 - Я попробую ему позвонить, но он уехал в город и будет только поздно вечером.
  Отец долго не мог понять, что от него хочет дочь, но когда все понял, согласился помочь с машинами. Через час работа уже во всю кипела. На помощь пришли все жители сказочного леса, а так же в это время отдыхающие в парке люди тоже решили присоединиться. Дело спорилось и всем от этого было хорошо и радостно. Чего только не вытащили из пруда. Там были старые ржавые велосипедные рамы, покрышки от автомобилей, какие-то пластиковые бутылки и железные кровати. Даже утопленный трактор достали. А когда пруд почистили, то старая яблоня, русская печка-матушка и молочная река с кисельными берегами тоже не остались в стороне. После тяжелой работы они всех накормили и напоили. Получился настоящий праздник, с песнями и плясками. Водяной со своими жителями пруда преподнес очень большую раковину и сказал:
  - Если у вас случится беда, то стоит только вам один раз в нее продудеть, как ваши друзья придут на помощь.
- Ну, что, будем прощаться? – сказал Гус Гусыч, - завтра с конференции прилетает наша Ягуся Бабусевна, нужно будет еще подготовиться к ее встрече.
- Да, и нам уже пора, - сказала Маша, - скоро родители из города вернутся.
  Угу села на свой мобильный летающий аппарат и послав друзьям поцелуй, улетела. А сестра взяла брата за руку и повела  домой. Только ребятишки стали подходить к дому, как к воротам подкатила машина и из нее вышли родители.
 - Мама, папа! – крикнули дети и бросились к ним навстречу.
Обнимая своих отпрысков, отец с любовью сказал:
 - Ну что, возмутители спокойствия и борцы за чистоту? – улыбаясь, говорил он, -  наслышан, наслышан – молодцы! За это вам от меня по планшету.
 - Ура! – радостно закричали ребятишки и подпрыгнули от счастья.
 - А от меня, - сказала мама, - как я и обещала, бабуган и кукла Гулия, а к чаю большой торт.
Мать с отцом были горды за своих детей. Хорошее дело они сделали.
       Ребята, а ваши родители могут вами гордиться?

15. Сказка для бабушки
Лидия Гусева
Сидела я и горевала: приехала к бабушке на лето в гости, по подружкам страх как соскучилась, а они взяли да записались в летний городской лагерь. Подружки мои старше были, уже первый и второй классы закончили, а я еще в школу не ходила. Приходили они только вечером, разговоров  было море. Я завидовала их взрослой жизни и сидела, скучая.
- Бабушка, я тоже в летний лагерь хочу! Там все мои подружки!
- Который в нашей школе, что ли разместился?
- Да. Ведь близко. Запиши меня туда. – Ныла я.
- Да ты ж из другого города, и не учишься еще!
Я в слёзы.
- Ну, погоди, не реви. Я поговорю со знакомой учительницей. Может, и возьмут тебя. – Успокоила она меня.
Конечно же, всё у бабушки получилось, и я начала ходить в летний дневной лагерь. Там всё было по распорядку: зарядка, завтрак, обед и полдник, кружки всякие, игры спортивные, и даже дневной сон. Мне очень нравилось, а главное, с подружками вместе. В пятницу за нами должен был приехать автобус. Нас везли на целый день в Центральный Городской Парк, где карусели, аттракционы, лодки, а также очень хотелось попасть в комнату смеха. Бабушка, любительница посмеяться, решила ехать с нами. Вот и подошла пятница. Ух, как она мне запомнилась на всю жизнь!
Мы с бабулей поднялись в автобус, заняли хорошие места, я, конечно же, у окошка. Все расселись, а воспитательнице места не хватило, и она встала около нашего сиденья, держась за перекладину. Бабушка, увидев это, прошептала мне на ушко: «Уступи место воспитательнице», и встала сама. Я похлопала ладошкой по пустому сиденью и сказала: «Садитесь, Елена Петровна!» Только через секунду поняла, что сделала что-то невероятно плохое! Бабушка посмотрела на меня слишком серьёзно и с грустью.
- Садитесь, садитесь, пожалуйста. – Подтвердила она мои слова.
Воспитательница села. Я, спохватившись, начала просить бабушку занять моё место у окошка, но она не согласилась. Так и простояла всю дорогу. Больше я не могла поднять глаз на неё, мне было очень стыдно и совестно. Меня уже не интересовали виды из окошка, ни будущие карусели, тем более, комната смеха. Рот мой не открывался целый день, бабушка тоже была не весела. Вечером я мучилась, что бы придумать, как искупить свою вину? И тогда решила сочинить сказку про себя бестолковую и рассказать бабушке на ночь.
- Бабуленька, не сердись на меня. Я тебе сказку сочинила.
Она улыбнулась.
- Ну, вот слушай. Жила-была принцесса. По пятницам у неё был приемный день. В большой зале стоял высокий трон. Она садилась и принимала посетителей, которые приходили с просьбами или жалобами. Вдруг в зал вошла старенькая, престаренькая женщина с палочкой в руке. Ноги её еле передвигалась, вместо одежды были лохмотья. Принцесса тут же встала, подскочила к старушке и повела её к трону.
- Садитесь, бабушка, садитесь! Вам трудно стоять.
Старушка важно уселась, а придворные, которые стояли рядом, презрительно отвернулись и прикрыли нос платочком.
- С чем вы, бабушка, пришли? Что хотели попросить? – Начала беседу девушка.
Старушка как рассмеётся, да и говорит:
- А я и пришла просить – посидеть у тебя на троне!
Все вокруг начали хохотать.
Баба Дуся моя тоже прыснула от смеха, чему я очень обрадовалась, и продолжила свою сказку.
А старушка вдруг превратилась в красивую волшебницу, встала с трона и сказала:
- Хорошей ты будешь королевой, раз уступаешь место старшим! И принца настоящего ты повстречаешь! Мир и покой будет на вашей земле! – И она исчезла.
- Бабуль, ты меня не разлюбила? – закончила вопросом я. – Всегда – превсегда я  теперь буду уступать старшим место.
- Ладно. Посмотрим. Проверим, - держалась бабушка строго, но я видела, как она сдерживала смех. – А ну-ка подвиньтесь, Ваше Величество! Дайте-ка прилечь старенькой бабушке! Уступите ваше королевское местечко!
 Мы рассмеялись от души, крепко обнялись и счастливо заснули.

16. Пересоленный суп
Лидия Гусева
- Бабушка, суп пересоленный! – воскликнула я недовольно и удивленно, обжигаясь первой ложкой и чувствуя «голую» соль.
- Ну, что ж поделаешь. – Ответила бабушка и развела руками. – Какой есть.
Мне тут же стало жалко ее и совестно за свои слова, ведь она готовила, старалась, да и старенькая уже. Я начала вкрадчивым тоном (нет, чтобы сразу попросить прощения за обидные слова) ластиться к ней:
- Нет, бабуль, я хотела сказать, что он горячий. А так, я тебя считаю самой настоящей волшебницей, и на кухне тоже. Ведь, ты сама говорила, что добрые повара творят чудеса и даже делают свои блюда лекарствами.
- Ах, ты хитрющий лисенок какой! – Улыбнулась бабушка. – Сама знаю, что он пересоленный.
- Лучше назвала бы меня Фоменком! – Я дула на горячий суп и глотала с удовольствием, чтобы бабушка никак не усомнилась, что он не вкусный.
- Так я и хотела «науку» преподать тебе!
- Какую еще науку? Лучше расскажи сказку!
- Да это одно и то же. – Бабушка загадочно улыбнулась. – Ну, пока ты ешь суп, я успею рассказать и довязать носок. Тогда ночью, чур, не приставать ко мне.
Было это очень давно, - как всегда улыбаясь и не глядя на вязанье, завела она. - Один король собрался жениться. Устроил большой конкурс среди девушек. Какие он только задания им не давал: и сплясать-спеть, и сшить-связать, и слепить-срисовать, на языках иностранных поговорить, и, конечно же, приготовить что-нибудь вкусненькое. При этом, невеста должна быть еще красивой, стройной, высокой, с белой кожей, но румяной, с ручками фарфоровыми, но золотыми. Но самое главное, чтобы она еще умной была, мало того – мудрой! А ты же знаешь, голуба моя, что «красота и ум – не одному, а двум», как говорят. Вот какие высокие требования предъявлял король. Хотя у нас все мужчины сейчас, как короли, и все хотят таких невест. А здесь Королевство! Никто бы не разрешил взять ему в жены девушку глупую, и не отвечающую этим запросам. –
Я,  молча, доедала суп и думала, чем же все это кончится? Естественно, все любят красивых. Я тоже, например, красивых кукол люблю.
- Все девушки были как на подбор, но одна их них оказалась небольшого росточка, как статуэточка – куколка, - бабушка словно услышала меня, - с огромными синими глазами на пол лица. И все в ней было ладненько и пригоженько. И скромной была, не выпячивалась, как другие. Задания выполняла не хуже других, но и не лучше. Сама, видимо, не надеялась на свою кандидатуру. Но вот и последний тур, девушки должны были приготовить вкусное блюдо. Суп у нее получился очень пересоленным. А ведь люди, как говорят: «Когда кто-нибудь что-то пересаливает, значит влюбился». Так и Король подумал: «Наверно, девушка сильно влюбилась в меня, раз пересолила суп». Надо сказать, что он сразу заприметил ее, как только окунулся в лазурные бездонные глаза. И решил, что будет отстаивать ее кандидатуру перед родственниками и придворными, хотя она была, как дюймовочка, да еще пересолила суп. Но этого ему не пришлось делать. Придворные, отведав также ее супа, попросили пояснения.
- Зачем же ты так пересолила суп? – спросили «судьи».
- Он сам пересолился, - ответила тихо она, а вокруг все засмеялись. – Когда я его готовила, просто представила, как буду часто и долго ждать супруга из дальних странствий, с походов и войн. Сидеть у окна и каждый час подогревать суп, чтобы он был всегда горячим к его приезду. Вот он и пересолился.
Король и все окружающие были ошеломлены ее ответом, такой мудростью и прозорливостью, будущей супружеской верности, любви и преданности.
- Я все равно, бабуль, не поняла, почему суп-то пересоленный и вообще, не томи, говори быстрей – поженились они?
- Конечно, поженились, детка. И счастье их было велико!.. А суп, когда часто греешь, то много воды выкипает, а соль остается, вот он и пересаливается.
Я посидела с минуту, молча, а потом тихонько прошептала:
- Бабуль, прости меня. Ведь ты часа два звала меня на обед, а я всё не шла, играла с подружками во дворе… Теперь я всегда буду приходить вовремя.
- Ну и хорошо, голуба моя, - бабушка положила готовый носок на стол, ласково погладила меня по голове и налила большую кружку компота. Уж она-то знала, как мне хочется пить. Она всё знает...

17. Ниночка
Нана Белл
Ниночка была некрасива.

 Нет, конечно, в детстве, особенно раннем, когда все дети мягки, пухлы и пахнут как-то особенно сладко, говорят, материнским молоком, всё в ней было мило. И мама часто целовала её розовые пяточки, животик, пряталась за спинку детской кроватки, выглядывала из-за неё и, смеясь, говорила: “Ку-ку”. Надо полагать, что в это недолгое время младенчества девочка была счастлива.

 Увы, память об этом времени стёрлась и только старая фотография свидетельствовала в пользу этого почти безмятежного состояния её души.

 Другая же фотография, сделанная три года спустя, запечатлела краснощёкого, весёлого Брата на руках у родителей и грустную, бледную Ниночку, сидящую вполоборота на краю скамейки с куклой Люсей.

С возрастом же, когда молочные зубы поменялись на коренные, которые выросли лопаточками вперёд, а некоторым и вообще не хватило места, стала она себя стесняться, прикрывать ладошкой рот.
 Когда девочка училась в пятом классе, обнаружилось, что её минус зашкаливает все возможные показатели и выписали очки с такими линзами, которые носят только прооперированные старухи. Что уж после этого говорить…. В школе над ней смеялись, соседи переглядывались. Родители старались не показывать вида, что разочарованы и недоумевали: в кого она такая уродилась.

Как-то вечером лепили они с мамой на кухне пельмени. Ниночке тогда лет десять было, а мама и говорит:
- Какой же у тебя, Нинка, брат ладный. Ведь ему только семь лет, а, смотри, тебя-то он перерос. И волос, волос у него какой, шевелюра прямо.  А глаза…
- Мама, - спросила Ниночка, - а я?
- Что ты? – удивилась мама.
- Красивая?
Ниночкина мама хмыкнула, отвела взгляд и сказала:
- Красивая, как корова сивая, - и, помолчав, добавила:
- Ты глупости-то не спрашивай, давай, лепи быстрее, а то отец с братом придут, а у нас с тобой конь не валялся.

Брат же, ещё под стол пешком ходил, а девочку задирал. То машинкой по голове стукнет, то обнимать примется, да так сожмёт, что у девочки дух перехватит, и слёзы сами по себе из глаз покатятся. Правда, отец, когда выпивши приходил, дочку нежил, шлёпал по мягкому месту и приговаривал:
- Мясистая ты у нас, хоть это хорошо.

Лет в пятнадцать Ниночка влюбилась, у них в классе в тот год все стали по парочкам разделяться, вот она того парня и спросила:
- Ты со мной дружить будешь?
А он будто даже испугался и говорит:
- Да ты что, ты же некрасивая.

Вот с тех-то пор, говорят, Нина на всех озлилась и стала всем гадить: в школе у кого тетрадь порвёт, кому новенькую одежду фломастером  разрисует, кого так обложит, что даже мальчишки рты разевают.

Однажды, ей уже лет шестнадцать тогда было, послала её мать в магазин. Шла она, под нос себе ворчала:
- Вот опять меня погнали. Сыночка своего не трогают. “Учись, деточка, учись”, - передразнивала она.
А когда кассирша сдачу ей сдала, да подсунула рваную десятку, ой, что тут началось.
Да только подошла к ней, говорят, какая-то старушка, отвела в сторонку и стала ей говорить что-то, да не выговаривать, а будто шептать. Только Нина слушать не пожелала, толкнула старушку, та упала и из сумки у неё вывалились ключи, очки, перчатки, пакет кефира и батон. А рядом парень стоял. Стал старушку поднимать, а сам Нине глазами на сумку показывает: собирай, мол. Нина собрала всё и сумку парню сунула.
- Нет, - говорит он, - сама неси, а я помогу ей до дома дойти, видишь, хромает.
- Вот ещё, - хотела сказать Ниночка. Но парня почему-то послушалась и они пошли.
Старушка шла и благодарила и Ниночку, и парня, что её не бросили, и вот, она, Ниночка, какая молодец, что сумку и её и свою несёт, ведь, тяжело, наверно. И не слова о том, что Ниночка её толкнула, не сказала.

Проходя мимо часовни, ну, знаете, деревянная такая, шатровая, у нас тоже около метро такую построили, зашли. Вернее, зашла старушка, а молодёжь за ней. В часовне пусто было,  полумрак, только несколько свечей горело. Старушка подошла к иконе и начала молиться. Ниночка и парень стояли у входа и ждали. Старушка сначала молилась, поклоны клала, а потом стала что-то Богородице шептать, будто рассказывает.  Парень и Ниночка стояли, переглядывались друг с другом, лица удивлённые делали, сколько, мол, можно. Потом парень протянул руку, взял у Ниночки сумку и поставил на пол, а Ниночку почему-то подтолкнул тихонько сзади, то ли к старушке, то ли к иконе. Ниночка не хотела подходить к иконе, но почему-то подошла, стала рядом со старушкой. И вдруг почувствовала, что Богородица на неё смотрит и не просто на неё, а ей в душу,  и всё она про неё знает, и жалеет, и любит. Глаза Ниночки и Богородицы встретились, и Ниночка заплакала. Ей показалось, что она перенеслась куда-то и увидела себя маленькой-маленькой и будто мама её пяточку целует, и папа  с братом смотрят на неё так нежно, ласково. Ниночка как будто попала в другой мир, где все любили её, а она любила всех. Она не знала, сколько времени провела в часовне, не знала, где она была в те минуты, когда стояла у иконы. Услышав за собой шорох, Ниночка оглянулась. Ни старушки, ни парня в часовне не было. Какая-то пожилая женщина гасила свечи и, посмотрев на Ниночку, сказала:
- Закрываем, милая. Домой пора.

С этого дня из Ниночкиной жизни ушла злость. Стала она спокойнее, терпеливее.  Вечерами шла в Храм, да и днём после школы, сделав изрядный круг по прилегающим улицам, заходила в часовню.  Возвращаясь домой, она улыбалась пьяноватому папеньке, поджидающему её у подъезда с сигаретой в зубах, старалась сказать что-нибудь доброе уставшей маме, помочь ей, да и брату, забегавшему с улицы за какой-нибудь надобностью, то отыскивала затерявшийся диск с записями, то торопливо отрезала от его любимого сервелата кусочек потолще и протягивала ему вместе с куском хлеба. Хлеб брат с усмешкой возвращал, а колбасу запихивал с такой жадностью, будто не ел несколько дней.

Хорошо стало Ниночке, тепло на душе. Но сначала брат, а потом и мама стали поглядывать на неё косо. Брат крутил пальцем у виска, показывая на Ниночку, мать ухмылялась. Отец, хоть и поджидал её после службы на улице, но однажды сказал:
- Ты бы лучше того, уроки бы как следует учила, чем по церквям бегать, а то, вот, на родительском собрании сказали – тройки у тебя.


В конце марта, когда начался пост, и Ниночка решила поститься, домашние стали над ней смеяться. Особенно брат. Он с наслаждением обгрызал мясо с запеченных куриных ножек, громко причмокивал и предлагал их сестре. Та отмахивалась и уходила в свою комнату.
А приятелям своим рассказывал:
- Нинка-то, Нинка наша. Совсем свихнулась. Постится. Во дура.

Ниночка же, хоть и вздыхала иногда, а когда и плакала потихоньку ото всех, продолжала ходить  в Храм, поститься и даже исповедовалась на Страстной.
 Ей хотелось встретить в церкви ту старушку, которую она когда-то толкнула или парня, что шёл с ними. И она всё поглядывала, поглядывала по сторонам и в церкви, и в часовне, и в магазине, и просто на улице. Но  так их и не увидела.

Приближались майские праздники, Пасха.

Родители, как всегда на май, собирались на дачу. Мама переставляла горшки с рассадой в коробки. Отец то перевязывал коробки бельевыми верёвками, то гремел на балконе досками, которыми собирался ремонтировать терраску.

Ниночка знала, что и она должна ехать на дачу. Но…Пасха… Она мечтала пойти на службу в Храм, впервые на пасхальную службу. Уже несколько дней она думала о том, как сказать родителям, что не поедет с ними.

И вот, когда она стояла на кухне и мыла после ужина посуду,  а родители с братом ещё сидели за столом и допивали чай, брат вдруг сказал:
- Я, того,  в этот раз с вами не поеду. Мы с ребятами праздновать будем.
Ниночка, прошептав про себя молитву, тихо сказала:
- Я тоже не поеду. Мне в Храм надо. Пасха.
Она опустила голову. Ей было стыдно перед родителями, жаль их. Ведь столько лет, сколько она помнит себя, майские праздники  они проводили всегда вместе на даче. Им было так хорошо в эти первые тёплые дни. Ей нравилось, что в эти дни и родители, и они, дети, делали что-то сообща. Брат,  даже когда был ещё маленьким, помогал отцу, и с важным видом приносил ему из сарая какие-нибудь инструменты, подавал отцу гвозди, когда тот обтягивал новый плёнкой парничок или пытался дотащить до терраски ведро с водой. Она помогала маме.
Ниночка ожидала, что родители будут сердиться, мама заплачет, а папа схватится за сигарету и выйдет покурить на лестницу. Но мама только поджала губы и сказала, глядя в окно:
- Ну, что ж… Поедем с отцом вдвоём.
А отец сказал тихо:
- Оперились.

На следующее утро, Ниночка с братом бегали по лестнице, помогали родителям перетащить вещи в машину. И она, и он чувствовали себя виноватыми перед родителями и потому старались изо всех сил. Ниночка крестит отъезжающих, брат уныло зевает и идёт досматривать утренний сон. Ниночка убирается в квартире и ждёт заветного часа.

Она уже оделась и стояла в прихожей, повязывая перед зеркалом косынку, когда раздался звонок в дверь. Это к брату пришли друзья. Мальчишки были возбуждены, радостны. Ещё бы – свободная квартира.
- Ну, я пойду, - сказала Ниночка.
- Это ещё куда? – сказал тот, который стоял ближе к ней.
- По делам, - ответила Ниночка.
- Дела отменяются. Гуляем, - веселились ребята.
- Она у нас теперь в церкву ходит, монашкой заделалась,- с издёвкой сказал брат.
- А мы её того, не пустим. Пусть вместе с нами веселится. Ты что, Нинка, правда, что ли в церковь собралась?
- Не пустим, не пустим,- повторяли приятели брата.
- Отстаньте, - сказала Ниночка, толкнула брата и того, который стоял к ней ближе, и подскочила к двери.
Но те, другие, повернули защёлку, а Ниночку оттеснили вглубь коридора.
- Никуда ты не пойдёшь,- сказал брат.
Он запер дверь сначала на верхний замок, потом на нижний.
- Гулять с нами будешь. Я пацанам обещал.
- Пусти, кому сказала, - закричала Нина так громко, что даже соседи услыхали.
- Не пустим, не пустим, - ещё громче кричали приятели брата.
Они затащили Нину на кухню, закрыли собой выход, из карманов брюк на стол – пиво, вино.
- Садись с нами.
- Нинке, Нинке налей.
Тот, который стоял ближе, поднёс бутылку к Ниночкиному рту. По Ниночкиному рту, белой кофточке в мелкий цветочек, которую облюбовала, отгладила уже несколько дней назад, потекло красное. Упали очки. Ничего не видя, всё смазалось: кухонный гарнитур, брат, его дружки, обои, двери – в комнату родителей, на балкон, на тумбочку с цветами, на шатающийся подоконник  - в небо…

- Дура она была, Нинка, дура, - кричал на суде брат.
Отец плакал.
А мать говорила:
- Надо жить! Надо жить! Мало ли что может в жизни случиться. У нас ещё сын есть.
Надо его рОстить.
И тикали часы, и капала из крана вода, и всё было, как было.

18. Жили-были. Вар. 3
Нана Белл
С тех пор, как обезлюдела их деревня, утро Анны начиналось с того, что она, выходила на крыльцо и, не веря своим глазам, вглядывалась  в заросли тёрна,  американского клёна, татарника и прочей нечисти,  которые заполонили всю округу.  Со слезами на глазах она повторяла: “А вот в этом дому, а в этом…”  Иногда она выходила за калитку,  делала несколько шагов вправо, влево и всё вздыхала, вздыхала, вспоминая своих соседей.  Петю, Шуру, Таню, их детей, внуков…

 Иногда она подходила к тому месту, где ещё недавно стоял соседский дом,  на месте которого теперь пробивалась сквозь пепелище трава,  и заходила в чудом уцелевшую  баню.

 Сгоревший дом, построенный в гнилые годы застоя,  ещё недавно радовал глаз Анны узорчатыми наличниками на окнах,  не выгоревшей на солнце и ветрах краской. Баня же, построенная при царе Горохе была  покосившейся, почерневшей от времени.

 После пожара хозяева этой усадьбы уехали, бросив  собаку, которая как забилась в угол бани во время пожара, так там и лежала. Правда, она перетащила к себе обуглившиеся кости сгоревших в сарае коз и теперь мусолила их жёлтыми от старости зубами.

Анна жалела собаку и всегда приносила ей что-нибудь: кружок колбасы, небольшой кусок сала или хлеба. Время от времени к собаке заходил муж Анны, Леонгинас, и тоже приносил собаке какую-нибудь еду.

По ночам собака выла и будила их.

- Что это она? – спрашивала тогда мужа Анна.

Но вой скоро прекращался и они засыпали.

Однако с наступлением тёмного осеннего времени, которое ложилось на землю холодными сырыми росами,  вой стал раздаваться каждую ночь. Он начинался, как только гас скудный огонёк из окна .

Старость, которая в то время уже подобралась к Анне и её мужу, терзала их немилосердно. У него она выкручивала суставы, у неё вынимала нутрь, которая болела вся, не оставляя здорового места. Особенно тяжёлыми были ночи.  Казалось,  что все горести прошлых лет, которые как-то незаметно вытеснили из памяти добро и радость, возвращаются в их настоящее.
 Анне казалось, что она вновь и вновь переживает мучительную работу в торфяных болотах, Леонгинас, родина которого стала далёкой,  тужил о  лесах и озёрах.  И только сон, короткий, прерывистый дарил им некоторое успокоение. Но теперь, когда собака стала выть долго, до самого утра, они не могли даже задремать.

- Что будем делать, Лёнь ( она называла его на русский манер, как звали его все в деревне)?, – нет-нет спрашивала она.
- Терпеть, - отвечал старик и шёл к соседской бане.

 Там, все также вытянув тело и, положив морду на лапы, лежала собака.

 Он накланялся к ней, гладил.
 Заглядывал в её мутные глаза и говорил ей что-то на своём родном языке, на котором ему говорить  больше было не с кем. Ему казалось, что ночами она плачет о своих хозяевах, о щенках, которых каждый год  топили на её глазах, о её последнем, палевом щенке, которого увезли в город  дачники, жившие недалеко от колодца.
Он вспоминал, как собака бежала за машиной, и думал, что также бежала за подводой его мать, когда его подростком  увозили от неё.

Однажды, проходя мимо дома дачников, на колодец, Леонгинас заметил, как незнакомая тощая баба в платке пытается пролезть в небольшое окно терраски. Рядом стоял худой мужик с узким прокуренным лицом и двое детишек, таких крохотных, что даже трудно было определить их возраст.
Старик хотел было закричать, уже и рот раскрыл, что, мол, по чужим домам шастаете, но подумал, как бы детишек не испугать. Подошёл ближе.
- Ты чей? – спросил он мужика.
- Ничей, я сам по себе. А ты-то кто?
- Я хозяин. Я тут живу.
Баба услыхала разговор, из оконца вылезла:
- Иди дед, иди. Чего встал?
- Где живёте то? - спросил Леонгинас, - сколько годов уж здесь кручусь, а вас что-то не примечал.
- Мы в крайнем, у заброшенного склада, колхозный там у вас ещё был.
Старику сразу припомнилась эта изба почти без стёкол, дырявая, покосившаяся. Он вспомнил как когда-то давно, когда колхозная жизнь ещё теплилась в их опустевшем ныне селе, шёл со смены. Ради любопытства заглянул в окно и удивился пустоте помещения. Его поразило, что не было ни стола, ни стульев, ни шифоньера, ни какой-нибудь даже самой завалявшейся тряпицы на полу.
- А, ведь, ещё недавно здесь Витька жил и куда же всё подевалось? - подумал он тогда.
А сейчас только и сказал:
- Спите-то на чём?
- На полу и спим.
- А детки?
- И они с нами.
- Ну, это негоже. Идёмте я вас одарю.
И повёл к себе. Там, в сарае, развалив поленицу дров, достал старые кровати. Две маленькие, детские, когда-то крашенные белой краской и одну большую с блестящими никелированными набалдашниками.
- Вот и сетки к ним сохранил. Забирайте.
А сам полез на чердак, где были аккуратно сложены и матрасы, и одеяла, и завёрнутая в старые простыни кое-какая лишняя в доме посуда, включая связанные полотенцами алюминиевые вилки, ложки, ножи. Отделив часть этого богатства, он крикнул:
- Эй, мужик, лезь сюда. Забирай.
Так они и познакомились. Бомжи с проходящего поезда и старики.
Однако, говоря о последних, старики никогда не называли их словом “бомжи”, которое почему-то им не нравилось, а именовали “приезжими”.
- Ты, Лёнь, приезжих то пригласи, - говорила иногда старуха, - я сегодня щей наварила, всем хватит.
Приезжие приходили, радовались еде, людям, их теплу и радушию.
Нет, нет  старики рассказывали им о собаке, которая воет по ночам так, что выдержать это просто не в моготу.
- Дак прибить её надо, или повесить, - советовал тогда мужик, - Хошь подмогну?
- Да, ладно тебе, - перебивала его женщина, толкая локтём, - чего зря болтаешь.
Старики же сразу замолкали и переводили разговор на что-нибудь другое, но иногда, переглянувшись,  начинали, как бы мысленно соглашаться с неизбежностью такого поступка.
Дождавшись, когда приезжие уходили, один из них, спрашивал другого:
- Ты что ж собаку извести хочешь?
И слышал испуганный ответ:
- Да что ты. С чего взял? По себе судишь?
И, будто извиняясь перед собакой за что-то, что мелькнуло  между ними,  начинали собирать со стола остатки еды, спешить к соседской бане, чтобы там, глядя в собачьи глаза или упрашивать её, чтоб ушла куда-нибудь от греха по добру по здорову, или рассказывать о своём прошлом или настоящем.

К собаке ходили поодиночке и рассказывали ей о разном, но часто об одном и том же, о том подневольном, что соединило их в далёком прошлом или о том тягучем, что изнуряло их в настоящем. Собака сначала смотрела в сторону рассказчика и, казалось, прислушивалась к его словам, а потом отворачивалась или опускала голову и погружалась во что-то своё, неведомое людям.
Но наступала ночь, и собака начинала выть. С каждой ночью всё сильнее и надрывнее. Старикам не помогали не подушки, которыми они накрывали головы, не старые ватные одеяла, которые накидывали поверх . То один из них, то другой вставали, вглядывались в темноту , зажимали ладонями уши.
И вот наступила ночь, которая оглушила стариков беззвучием.
Ещё днём Леонгинас, взяв кусок копчёного сала, накинув старый брезентовый плащ, пошёл к собаке.
От мелкого осеннего дождя  глиняная дорога совсем раскисла. Старик шёл и выбирал  травяные островки, на которые ступал осторожно, боясь поскользнуться и упасть. Войдя в баню, как всегда, сел около собаки на полусгнившую лавку, протянул сало.  Та же, словно не желая смотреть на него, сначала отвела взгляд, будто  замутнённый чем-то белесым, потом повернула голову, посмотрела на старика и с трудом подползла к нему . Уткнулась в колени. Когда старик, по обычной привычке,  протянул руку, чтобы погладить поседевшую спину, собака слабо заскулила, будто хотела сказать что-то или попросить прощения.
И тут старик понял, что этой ночью  собака умрёт.
Он посмотрел на кусок сала, убрал его в карман и вышел.
На крыльце его ждала жена. По тому, как он шёл, сгорбившись и наклонив вперёд голову, Анна  всё поняла. Она обняла мужа, прижалась к нему, как когда-то в молодости.  От неожиданности  Леонгинас вздрогнул и отпрянул, испугавшись того жаркого желания, которое вдруг проснулось в нем. Ему захотелось сказать жене о своей любви к ней и попросить прощения за эту печаль, разлившуюся по степи, за свою и её старость, за жизнь, что прошла.
 Но вдруг он почувствовал, что Анна отстранилась и внимательно  смотрит на него, услыхал её тихий голос:
- Лёнь, надо бы приезжим что-нибудь отнести.
Старик, кряхтя, полез в подполье. Доставал банки, ставил их на пол, а  старуха стояла рядом, закусив конец платка, и повторяла:
- Деток-то их особенно жалко.

19. Сказка о любви, жестокости и преображении
Ирина Гирфанова
Колдунья Берта жила на окраине деревни со своим маленьким сыном Марио. Колдунья была доброй женщиной. Как могла, помогала она жителям деревни, не брала платы за лечение людей и домашнего скота, выращивала лучшие во всей деревне овощи и продавала их по самым низким ценам, только чтобы хватало им с Марио на пропитание.
Деревня стояла на берегу тихой речки. Неподалёку с крутых холмов спускался лес, плавно переходя в заливные луга. Каждой весной река разливалась и заполняла собой дно котловины, которую образовывали холмы, подбираясь прямо к деревенским домам. А когда вешние воды отступали, между холмами, насколько хватало глаз, разноцветным ковром расстилались луга, разрезанные на большие неровные лоскуты рекой и её протоками, благоухающие травами и цветами, пронизанные звоном насекомых, оглашаемые мычанием коров, лаем собак и визгом купающихся детей. 
Колдунья не скрывала свой дар, ведь и так сразу было видно, кто она такая. Время не тронуло морщинами её лицо, хотя в глазах читалась великая мудрость. Высокая и стройная, с прямой спиной, гордо поднятой головой и открытым взглядом синих глаз, Берта заметно отличалась от приземистых и приземлённых односельчан. А уж её поступки тем более не вписывались в тесные рамки условностей, по которым жили окружающие. Во двор колдуньи заходили дикие животные, на плечи садились вольные птицы, а в саду росли удивительные цветы, нежный аромат которых витал над всей деревней. Односельчане старались обходить дом Берты стороной, но всегда находился какой-нибудь охотник рассказать о жизни колдуньи как невероятные были, так и глупые небылицы.
Сын Берты пока ещё многого не знал и не умел, но чувствовал в себе удивительную силу, с помощью которой можно создавать и разрушать, видеть сквозь стены и слышать чужие мысли. Берта учила сына, как управлять этой силой, а главное — она учила мальчика никогда не использовать волшебную силу в корыстных целях или со злым умыслом. «Это дар, - говорила она, - и ты обязан быть достойным его!»
Марио знал своё предназначение и во всём стремился быть похожим на мать.
Несмотря на то, что деревенским детям под страхом смертной порки запрещалось играть с Марио, нельзя сказать, что у мальчика совсем не было друзей. По соседству жила старенькая бабушка с внучкой Адель. Дети подружились и с утра до вечера были неразлучны.
Адель и Марио хорошо понимали друг друга. Мальчик умел развлечь подружку рассказами о том, какие новости принёс сегодня ветер, о чём шелестели деревья и щебетали птицы. Адель слушала не дыша и сама в эти минуты была похожа то на цветок, то на птичку. Адель была самой обыкновенной девочкой, но она умела слушать. И принимать Марио, не пугаясь его необычности. Детям было по восемь лет, они были счастливы и невинны, как цветы в саду колдуньи Берты. В безоблачном сознании Марио и Адели не было дурных предчувствий надвигающейся грозы. Зато премудрая Берта знала, что после вёдро обязательно грянет гром. Знала, но не могла повернуть реку жизни вспять. И гром грянул.
Как это обычно бывает, всё случилось из-за ерунды — дочке деревенского старосты Магде показалось, что Адель ведёт себя непочтительно по отношению к ней. Высокомерная Магда обозвала Адель пособницей ведьмы, приносящей несчастье всей деревне. Адель, защищая больше Берту чем себя, ответила, что все несчастья в деревне от Магды и её отца, а не от доброй Берты. В завязавшейся потасовке было порвано единственное платье Адели и расцарапано до крови лицо Магды. А к утру Магда заболела. Её отец решил, что это козни ненавистной колдуньи. Для старосты подвернулся хороший повод разделаться с Бертой. Деревенская колдунья своим стремлением к справедливости не давала ему стать полновластным хозяином этих мест.
Поднять против Берты народ не стоило особого труда. Односельчане боялись злого старосты и опасались магии колдуньи. А ещё они были недовольны своей беспросветной нуждой, тем, что в саду Берты растут чудные цветы, и её не боятся дикие животные. Это значило, что можно жить как-то по-другому. Но Берта была одна, а их много. И значит, они правы. А ведьма только морочит всем головы. И поэтому пусть убирается, откуда пришла
Берта не стала спорить, и они с Марио ушли. Адель с бабушкой односельчане заперли в их избушке, и детям даже не дали попрощаться.
Жизнь в деревне пошла своим чередом. В ней почти ничего не изменилось. Разве что чаще стали болеть и умирать жители деревни, ведь их теперь никто не лечил. Разве что, меньше стало живности окрест, ведь её никто не привечал. Разве что перестали цвести цветы в садике колдуньи Берты, ведь за ними никто не ухаживал.
С тех пор прошло семь лет. Все давным-давно забыли о колдунье и её сыне. Все, кроме Адели. Девочка выросла и стала настоящей красавицей. Адель упорно отказывалась от предложений многочисленных женихов, привлечённых её красотой. Прекрасные зелёные глаза Адели смотрели в прошлое — она ждала Марио. Сердце девушки помнило ощущение счастья от пережитой когда-то родственности душ. Рыжие кудри сияли на солнце, как языки пламени костра, указывающего другу дорогу домой. Адель не сомневалась в том, что Марио вернётся. Все годы, проведённые без него, девушка чувствовала его боль и радость. Боли было много, радости – чуть-чуть.
Адель даже не удивилась, когда он пришёл. Девушка узнала друга сразу, хотя из хрупкого, застенчивого мальчика он превратился в статного и сильного юношу. Марио пришёл один, без матери и не захотел ничего рассказать ни о своих скитаниях, ни о судьбе Берты. Сын колдуньи вернулся к Адели, чтобы остаться с ней навсегда. Все годы, проведённые без Адели, Марио чувствовал её боль и радость. Боли было много, радости – чуть-чуть.
Ради любви юноша отказался от своей магии. Да-да, молодой волшебник запечатал свою магическую силу за семь печатей, чтобы стать обычным человеком и жить среди людей. Это была его плата за счастье. Потому что нельзя что-то получить, ничего не отдав взамен.
Адель и Марио решили сыграть весёлую свадьбу, пригласили всю деревню. На деньги, скопленные Марио за время скитаний, приготовили свадебный пир. Ослеплённые своей радостью, счастливые влюблённые не заметили, как односельчане отнеслись к их решению. А для односельчан Марио как был, так и остался сыном колдуньи. Люди не склонны менять свои взгляды и убеждения. Люди не склонны менять привычный образ жизни и принимать чужаков, которые могут поколебать их веру в свою правоту.
Толпа взбудораженных сельчан приблизилась к жилищу Адели, где их ждали жених и невеста. Молодые, уверенные что их пришли поздравить добрые сограждане, вышли навстречу и любовь озаряла прекрасные лица. Но не цветы, а камни полетели из толпы. Всё произошло очень быстро. Зазвенела тетива - это один из отвергнутых женихов выстрелил в Марио. Адель оказалась проворнее стрелы. Молнией сверкнула золотая прядь. Без колебаний заслонила девушка любимого своей жизнью. Толпа охнула единым вздохом и рассыпалась по человечку во все стороны. Остался Марио один на осеннем холодном ветру с убитой любимой на руках. С убитыми надеждами на счастье. Не было в нём больше колдовских сил, чтобы вернуть Адель к жизни. Не было и человеческих сил, чтобы жить без неё. Её тело больше не принадлежало её душе, но душа, её чистая, самоотверженная душа была здесь, рядом, он знал, он чувствовал это.
- Мама, мама! – в отчаянии закричал Марио, - я очень виноват перед тобой, прости меня! Но неужели это – расплата за любовь?
Воздух вокруг Марио замерцал, становясь светлее, всё больше уплотняясь и принимая очертания женской фигуры. И вот уже Берта стоит перед сыном, будто сотканная из ослепительного сияния.
- Ты виноват не передо мной, Марио, - мягко говорит Берта. – Ты свернул со своего пути, предначертанного тебе Судьбой. А Судьба не любит, когда с ней спорят!
- Почему же она убила не меня, а её? Неужели эта дама так ревнива!
- Она милостива и снисходительна. Или ты думаешь, что Адель смогла бы жить без тебя?
- А как мне жить без неё? Я не хочу такой жизни! Мама, молю, пожалуйста, возьми меня с собой!
- Чтобы уйти со мной, необходимо выполнить свое предназначение. Ты, Марио, выбрал другую дорогу. Но Любовь, мой милый сын, оправдывает всё. Настоящая любовь не такая уж частая гостья в мире людей, и ещё реже она бывает счастливой. Любовь открыла для тебя другие возможности. И ты всё же пройдёшь наш путь, но не так, как я. И любимая будет с тобой. Прощай, сын и будь счастлив!
И Берта исчезла. А юноша вдруг почувствовал необыкновенную лёгкость во всём теле. Его будто подбросило в воздух. Марио взмахнул крыльями и полетел. Он поднимался всё выше и выше, и состояние невыразимого счастья переполняло его душу. Позади себя он слышал лёгкое шуршание других крыльев и знал, кто летит следом за ним.
На следующее утро изумлённые жители деревни увидели на месте совершённого ими злодеяния небольшую лужайку с чудными благоухающими цветами. Здесь стояла вчера колдунья Берта. Два белоснежных голубя кружились над лужайкой, но на землю не опускались. Люди, жившие в этих краях, верили, что белые голуби – это души праведников, охраняющие их от зла и приносящие удачу. Голуби ещё немного покружили над цветами, будто прощаясь, и улетели.
Наступившая зима выдалась на редкость морозная, ветреная да снежная. А весной случилось небывалое половодье. Весь май, не прекращаясь, лили дожди. Река разбушевалась не на шутку. Мутная волна с рёвом и грохотом пронеслась по котловине, выворачивая с корнем деревья, таща с холмов огромные валуны и сметая всё на своём пути. Мало кто тогда спасся. А немногие уцелевшие ушли отсюда навсегда. Они были уверены, что белые голуби унесли отсюда последние остатки добра и удачи, и зло поселилось в этих краях. И теперь там, где жила великая любовь лишь болото да дремучий лес со всякой нечистью. И никто там больше не живёт.

20. Сказка о волшебнике, любви и птице счастья
Ирина Гирфанова
               
В давние-давние времена жил на свете великий волшебник Ведагор. В молодости полюбил Ведагор красну девицу, да так сильно, что готов был ради неё бросить ворожбу и жить, как обычные люди. Вот только красавица та другого любила. Видя, что надежды на взаимность нет, понял Ведагор, что простая человеческая жизнь с её страстями, страданиями и заботами не для него. Поселился волшебник на высокой горе, среди непроходимого дремучего леса, дабы никто не отвлекал его от изучения законов волшебства, чему Ведагор решил посвятить всю свою жизнь.
Шли годы. Ведагор постиг многие тайны, неведомые простым людям. Чтобы время было не властно над ним, сотворил Ведагор чудесную птицу Талан, пение которой дарило всему живому здоровье и долголетие. Там, где пролетала волшебная птица, природа долго хранила покой и была щедра на цветы и плоды. Жила Талан в доме Ведагора, и ни под каким предлогом не должна была спускаться к людям. Летала она высоко в небесах, и только верхушки деревьев могли видеть, как голубыми искрами в лучах солнца сверкали её перья, ибо была та птица синяя, будто кусочек неба. Деревья называли Талан птицей счастья, рассказывали о ней травам и цветам, шептались между собой о том, как она прекрасна. А животные и люди ничего не знали о волшебной птице, потому что всегда смотрели себе под ноги и не понимали язык деревьев, трав и цветов. Пела же Талан лишь тогда, когда садилась на окошко в доме своего господина.
Благодаря пению Талан не знал Ведагор, что такое болезни. Но и счастье было неведомо ему, потому что за столько лет так и не смог забыть волшебник свою первую и единственную любовь.
Постепенно Ведагор перестал радоваться жизни. Всего, к чему когда-то стремился, он достиг. Всё, что хотел узнать — узнал, всё, что желал сделать – сделал. Только радость любви так и осталась недоступна для старого волшебника. И вот однажды, слушая пение Талан, решил Ведагор превратить волшебную птицу в девушку.
Долгие дни и ночи колдовал он над птицей, не давая ей петь и летать. И вот, наконец, всё готово, остался последний взмах руки. Но, видимо, без пения Талан Ведагор слишком ослаб. А, может быть, сама Талан, лишённая возможности летать, потеряла часть волшебной силы. После завершающего взмаха руки предстала перед Ведагором дева, похожая на его возлюбленную, словно тусклая копия. В глазах преобразившейся Талан не сверкали искорки озорства и беззаботности, что так пленяли когда-то молодого волшебника в его возлюбленной. Лицо девицы было бледно, уста — немы.
Но и такой любимой обрадовался Ведагор. Только радость его была недолгой. Без пения Талан волшебник быстро состарился и вскоре умер. А бедная девушка пошла, куда глаза глядят.
Долго бродила немая и беззащитная Талан по необитаемым лесам, над которыми так беспечно когда-то летала. Невыносимо болели её ноги, не привыкшие ходить по жесткой земле. Нестерпимо болело её исцарапанное, нежное тело, лишённое оперения. Слышала Талан, как деревья, цветы и травы тоскуют по исчезнувшей птице счастья, но не могла ничего изменить.
Однажды обессиленную девушку нашла и приютила деревенская колдунья, которая забрела глубоко в лес в поисках целебных трав. Лишённая голоса, не могла благодарная Талан дать своей спасительнице ни здоровья, ни долголетия. Но с её появлением природа в тех краях хранила покой и была щедра на цветы и плоды.

***
Жизнь идёт своим чередом — небо то осыпает землю снегом, то поливает дождём. Сменяют друг друга дни и ночи. Люди продолжают любить, отказываться от любви или совершать ради любви подвиги. Было так при Ведагоре, продолжается и теперь.

***
Быстрее ветра скачет на своём богатырском коне славный витязь Радомир к своей ненаглядной невесте. Не счесть земель, что проехал он, не счесть людей, которых повстречал. Ни в дальних, ни в ближних землях нет девушки милее и краше его любимой Авесты.
Мчится Радомир и, чтобы скоротать время, ведёт разговор с верным своим конём:
- А скажи мне, друг мой Дарун, есть ли на свете девушка, прекраснее моей Авесты? Есть ли та, что поёт так же звонко, как моя любимая?
Молчит Дарун, только искры из камней копытами выбивает.
- Нет, - отвечает сам себе влюблённый витязь, - никого нет краше, чем она, никто не поёт так звонко и задушевно, никто не смеётся так весело, да радостно!
Не зная отдыха, несёт Дарун нетерпеливого жениха к прекрасной невесте. Осталось только поле пересечь, да лес проехать.
Скачет Дарун, обгоняя ветер. Далеко тянется за ним пылевое облако. Пролетают мимо зелёные посевы, цветы вдоль дороги. Вот позади уже чисто поле.
Мчится конь по лесной дороге. Мелькают по сторонам деревья — то ели дремучие, то дубы могучие, то берёзки белые, то ивы плакучие.
И вдруг видит Радомир — посреди дороги стоит известная всей округе ведунья, премудрая бабушка Айога. Боятся люди нежданной встречи с ней, ибо сулит такая встреча суровые испытания и удивительные перемены в жизни. 
Остановила Айога измученного коня взмахом руки.
- Чего тебе надобно, бабушка? - молвит недовольно богатырь. - Будь добра, посторонись, спешу я очень!
Но не торопится Айога уйти с дороги, крепко ухватила коня под уздцы:
 - Напрасно спешишь, богатырь, напрасно коня мучаешь! Да и сам отдохни после дальней дороги.
Не чувствует Радомир усталости, не боится перемен — любовь и нетерпение подгоняют его вперёд.
Однако не посмел ослушаться добрый молодец старую ведунью. Привела Айога витязя в свою избушку, отпустила Даруна пастись на зелёную траву, накормила гостя скромным ужином, а потом повела с ним речи непонятные:
- Знай, добрый молодец – тяготеет злой рок над тобой и Авестой. В миг, когда наденешь ты обручальное колечко на палец невесты своей, растает она лёгким облаком в синем небе!
Не хочет верить Радомир жестокому предсказанию:
- Но почему? Отчего судьба так несправедлива к нам?
- Судьба лишь выравнивает то, что было неблагоразумно искривлено человеком, - хмурит ведунья седые брови. – Открыли мне звёзды – чтобы спасти Авесту, должен ты привести к алтарю мою Аталану!
Всем известно — есть у Айоги приёмная дочь. Не ведомо только, когда и откуда она появилась. Все знают, что девушка больна — не говорит ни слова, не издаёт ни звука. Безучастен взгляд Аталаны, бледны её щёки и губы. Всех людей округи лечит Айога, домашнюю живность и даже дикого зверя лечит Айога, а вот дочери своей помочь ничем не может. Знает Айога, какое доброе сердце у Аталаны, что рядом с безголосой девушкой будто время приостанавливается, реже нападают хвори, не болит душа. И хотя сама Аталана нема, рядом с ней по-особому поют птицы, звенят ручьи, шумят листвою деревья.
Одно только радует немую дочку Айоги – любит она слушать пение деревенских девушек. А особо пение той, что ждёт славного витязя, который сражается за землю родную в сторонушке дальней. Авестой зовут влюблённую девицу, Радомиром — жениха её. Ждёт влюблённая Авеста суженого, тоскует, дни до встречи считает, до свадьбы уже назначенной. Столько в голосе её любви, надежды и томления, что замирает сердце и выступают слёзы у немой Аталаны.
А у Айоги выступают слёзы, глядя на страдания дочери. И вот открыли ведунье недавно звёзды путь к спасению Аталаны. Да только оказалось, что путь этот лежит через влюблённые сердца других людей.
- О чём ты, бабушка? - отпрянул Радомир, услыша слова старой ведуньи.
- О том, добрый молодец, что связаны судьбы Авесты и Аталаны в тугой узел. Женишься на Аталане — обеим девицам поможешь обрести счастье.
В гневе сжал кулаки витязь:
- Не бывать тому! Какое счастье обретёт Авеста, коли на другой я женюсь? Не бывать тому! Ежели не Авеста, никто не станет моей женой!
- Погоди гневаться раньше времени, добрый молодец, - покачала головой Айога. - Связаны между собою судьбы ваши. Только спасая немую Аталану, сможешь ты спасти и сладкоголосую Авесту.
- Но почему? Почему, чтобы спасти, необходимо предать? - в отчаянии вскричал Радомир.
- Даже мне не дано понять, почему звёзды предначертали так, а не иначе. Но спорить с ними не советую! – сурово промолвила Айога.
- Позволь мне хотя бы встретиться с любимой, объяснить поступок свой неблаговидный!
- Не возможно сие! Люди проходят испытание любовью, а любовь — испытание доверием. Не перечь звёздам, витязь, смирись со своею судьбой.
Не стал Радомир рисковать жизнью любимой. Отказался витязь от своего счастья, согласился взять в жены дочку Айоги.
Направились спозаранку жених с невестой из лесной избушки в священный храм для свершения древнего обряда. Чернее безлунной ночи едет Радомир, не желая поднять взгляд на нежданную невесту. Безучастны глаза Аталаны, ничего не выражает бледное лицо её. Негодует и волнуется народ в деревне, сочувствуя обманутой Авесте. А она ничего понять не может. Уже готов свадебный пир в доме красавицы, уже одета девица в свадебный наряд. Ждет, не дождётся у ворот своего ненаглядного суженого. Но принесли добрые люди злую весть — другую невесту готовят с свадебному обряду с её женихом. Не верит Авеста лихим слухам. Ноги сами несут её к храму, слёзы сами катятся из ясных глаз. Увидела, обмерла. Как не поверить глазам своим?
Началась свадебная церемония. Стоит Авеста в сторонке, прекрасная, как ясное утро, и смотрит, как надевает Радомир обручальное колечко на дрожащий пальчик немой Аталаны.
 - Как же она скажет: «Да», - мелькает глупая мысль.
Но взлетел вздох удивления под своды древнего храма. Лишь коснулось кольцо руки Аталаны, превратилась рука в птичью лапку. Повисло колечко, зацепившись за коготок. А за плечами Аталаны уже выросли сильные крылья, покрылось её тело сияющими голубым светом перьями. И взлетела к куполу удивительная синяя птица. Ликующее птичье пение наполнило стены храма. Пролетая над Авестой, уронила чудесная птица обручальное колечко прямо в руку изумлённой девушки.
И вот уже Авеста в объятиях любимого. Рассказал ей всё Радомир без утайки, нет больше между ними преград.
А птица счастья вылетела в высокое окошко, благодарно помахала на прощанье крыльями премудрой Айоге и исчезла, мелькнув синей искрой в бездонном небе.

21. Обнаженные ипостаси бытия. Рождение
Елена Кириченко
Она стояла в самом центре, на перепутье, и залихватски размахивала метелкой. Брызги разлетались на все четыре стороны, залетали куда надо и не надо, но Жизнь над этим особо не заморачивалась. Главным делом для нее было – засеять, окропить все вокруг зачаточной влагой. Поэтому она без устали метала и метала живородящие капли. Ради зародышей всех и повсюду Жизнь то и дело опускала свой разлохмаченный веник в ведро с чудотворной водой.
 И вот уже в деревеньке Байстрюки мать таскает за рыжие космы пятнадцатилетнюю дочь Манечку. Обе в рясных слезах, да и голосят протяжно и жалобно на два голоса. Сквозь рев прорываются зычные материнские причитания:
- Срам-то какой, стыдобища на весь околоток! Да лучше бы я не дожила до дня этого! О-о-е-ей, и что же теперича делать-то? И как же людям в глаза-то смотреть? Говори, негодная, говори, от какого кобеля понесла? Притянет батя его за шкирку, притянет, совратил малолетку!
Маня рыдает и непрерывно трет детскими кулачками, распухшее от слез, веснушчатое лицо. Сквозь всхлипы мать слышит имя Федьки, беспутного шофера-дальнебойщика. И родительница понимает, что на каждом постое у него по такой Маньке. Вот и им на горе, этот пожиратель сердец местных девок несколько раз в командировках останавливался на постой в Байстрюках. Ночлежку выбирал у дремучей и слепой бабки Фроси. Понятное дело, что там голубки и гнездились. Да след Федьки уже простыл, а вот Манька осталась в своих Байстрюках при всей красе.
- Федька, кобель этот беспутный? Да его вовек теперича не сыщешь! А сыщешь – не заставишь ожениться даже под ружьем. И когда это путались вы с ним, когда? Не реви, вспоминай поточнее, исправлять срам надобно.
Покумекав что-то в своей голове, мать решила:
-Все, Манька, завтра спешно едем в райцентр. Решено и точка, конец сраму поставим. Слава Богу, еще успеваем. Может, народ и не узнает.
- И зачем это мне в райцентр ехать? Зачем? – прошептала Маня. – Дитенка губить?! Не дам дитенка губить, слышите, не дам! Мой он, мой! Из дому уйду, к тетке Надьке в Верховку отправлюсь. Наймусь в няньки к ней, за детьми да домом присматривать буду. Проживем как-нибудь.
Манька рыдала и размазывала слезы. На детском пухлом личике вмиг решительно и смело заблестели глаза. В них было столько взрослости и серьезности, что родительница от неожиданности запнулась в словах и осела на краешек дивана.
-Это куда же ты, дочка, намылилась из родного дома? – в двери просунулся отец.
Мать завыла и завела пластинку по новой:
- Горюшко и срам свалились на нас, отец. Манька-то наша брюхатая. А шоферюгу-зачинателя, Федьку непутевого, не сыскать теперича. Да и глазоньки мои видеть его, бесстыдного, не хотят. А Манька брюхо свое срывать наотрез отказывается, вот и из дому бежать хочет.
Манька, как одинокий зашуганный зверек, зыркала из-за свежевыбеленной печки на отца, их главного кормильца.
- Мать, что ты такое городишь, совсем рехнулась что ли? Да разве можно Рождение Божье стопорить? К тому же, девка молодая, первородка. Ты что, захотела ее пустой на всю жизнь оставить? Не бывать этому! – отец грохнул кулаком по столу. – И из дому она никуда не пойдет. Ты, мать, и так мне одну только Маньку привела за целую жизнь, а я всегда много ребятишек хотел. Так вот, Господь и услыхал мои думки. Опять у нас в доме детеныш бегать будет, может, даже пацаненок… А ты, Маша, не реви, вытирай слезы. Тебе нельзя теперича волноваться. Иди лучше яблоки и груши на сушку стругай.
- Да, да, иди стругай, Маня, – взбодрилась  мать. – Компот из сушки молоко грудное прибавляет. Потом тебе много компоту пить надобно будет для дитенка. Стругай фруктов поболе да на газетку высыпай для просыхания.
Маруся, шмыгая носом, выпорхнула из дома птичкой.
«Мудрый этот отец», - подумала Жизнь и провела по его морщинистому лицу, по натруженным и жилистым рукам самым теплым солнечным лучиком.
-Эх, мать, да ты чуть дров не наломала. Кусок хлеба и местечко на лежанке для внука пожалела… - отец c укором покачал головой.
- Да ничего я не жалела, я от сраму-то, от пересудов…
- Да плюнь ты на пересуды эти. Поговорят-посудачат да и перекинутся на другого. Постоянно же кто-то новое, свое, отчебучивает. Пересуды затихнут, а человек останется. А ты бы лучше сейчас разобралась с Жулькой, она только что щенков под порогом в дырке привела. А знаешь что, мать, ради вести хорошей о внуке, оставляй и щенков всех! Пускай живут, а подросших я сам пристраивать возьмусь. Буду в райцентр возить, там люду больше, разберут потихоньку.
Мать схватилась за голову и мерно раскачивалась из стороны в сторону – ото всего, навалившегося на нее сразу. Из-под стола медленно выползла Мурка. Ее бока распирали шевелящиеся комочки, и она тоже начинала подыскивать себе место.
- Ух, мучители мои! Лучше бы кобели все вокруг меня были, - в отчаянии выпалила женщина.
- Ох, мать, если суждено Рождению быть, то кобель ли, сучка ли, а оно все равно будет. Оно, Рождение, свыше к нам идет. Вон у Семеновны, у Проскурихи, вроде кобель – сын Санька.  А и он умудрился в подоле принести. Вчера подъезжает к их хате крутая тачка, блестящая, макового цвету. Выходит оттуда фифа городская, и со свертком. Зашла в хату, а сверток этот, хлобысь, и на кровать. Семеновна только рот и раскрыла. А фифа говорит Проскурихе: «Это выводок вашего сына. Хотите – воспитывайте, хотите – сдавайте в детдом. Меня не ищите, все равно не возьму. Мне надо личную жизнь устраивать, за границу уезжаю». Крутанула хвостом и исчезла. Как морок какой. Выла вчера Семеновна, выла. Вот точно так, как ты намедни. А я мимо проходил, слышал. Тумаков Саньке надавала. А сегодня уже пеленки развесила во дворе, а Санька за сараем сидит, коляску детскую чинит. Вот тебе и кобель, мать.
- Ох, да что же ты мне сразу-то не сказал про Проскуриху? Да разве я убивалась бы так, если б ты поведал мне про Семеновну? Ух, аж на душе веселее стало, не у одних нас срам этот.
И тут мать осенила совсем уж счастливо-сумасшедшая мысль. Вот что значит бабы, умеют выкручиваться!
- Отец, а что если нашу Маньку с Санькой Семеновны состыковать? Горюшко до горюшка, срам до сраму, а Бог даст, еще и доля путняя, людская, получится. Цельная семья и два хороших ребятенка – и при матери, и при отце.
- Ну ты, мать, и даешь! Мужик вовек до такого не додумался бы! А что, если с умом подойти к этому делу, то и можно. Даже свадебку какую-то сварганили бы.
- Невтерпеж мне, отец. Побегу-ка я до Семеновны, и ей, и мне радостней будет.
Такого поворота событий даже сама Жизнь не ожидала. Присвистнула, а потом расхохоталась. Да бабы сильней и хитрей самой Жизни оказываются! Ну что же, в Байстрюках все хорошо складывается. На маленькую деревушку целых два людских Рождения сразу. Лучше и не придумать. Жизнь довольна, особи попались молодые и здоровые. Раз только махнула веничком – и Санька произвел потомство. Еще раз махнула – и Манька при бремени. Одной только капли зачаточной и нужно-то им было. Вот молодцы так молодцы!
Жизнь призадумалась. Ох, не все такие юркие, как Манька и Санька... Вот на одну милую городскую семейку она машет и машет своим веником лет десять, а воз и ныне там. Ну ничего, теперь Жизнь по-иному с ними разберется. Никаких размахиваний метелкой! Что им эти капли? Она на них прямо из ведра ливанет. Всю воду зачаточную выльет. И пусть только попробуют не сотворить Рождение!

22. Снег кружится, летает
Елена Кириченко
 Cнежинки навязчиво и бесстыдно липли к старческому изможденному лицу, выбившимся из-под кроличьей шапки редким и давно седым кудрям, назойливо лезли за воротник. Вялым движением руки Петрович пытался их смахнуть. Но игривый танец снежинок становился все азартнее. Поняв, что с юным озорством ему не справиться, старик равнодушно махнул на них рукой. Тем более, что в их компании ему стало не так одиноко и тоскливо. Разглядывая озорниц уже с любопытством, он неожиданно увидел знакомые черты. Петрович резко дернулся всем телом, подался вперед и вдруг замер, стараясь удержать, ни в коем случае не потерять родной образ.
Его Надежда, дочь, в коротеньком школьном платьице, с искрящимися бантами в косичках, задорно танцевала в хороводе снежинок. Она радостно улыбнулась отцу, смешно, как в детстве, приветливо помахав рукой. Еле заметная улыбка тронула блеклые старческие губы, и волна чего-то теплого охватила грудь. Конечно же, он еще помнит ее маленькой девочкой. Такой светлой, открытой! Оставшись после смерти жены с десятилетней дочерью, Петрович в одиночку душил тоску, которая шакальими клыками глубоко вгрызлась в его сущность. Душа ежедневно заливалась кровавыми потоками отчаянья, безысходности, одиночества. Но об этом знал только он. Это была потаенная, сокровенная, личная жизнь. Только его. А для окружающих он всегда был уравновешенным и волевым. Надюшка каждое утро видела жизнерадостную улыбку отца, быстрое решение всех насущных проблем, слышала бодрый и уверенный голос. На выпускном вечере она так же, как и сейчас в дружном хороводе снежинок, беззаботно кружилась в вальсе с белокурым и стройным одноклассником. Увидев задумчивый взгляд отца, подбежала, обняла за шею, прошептала: «Тебе нравится Саша? Он мне сегодня объяснился…» И, получив одобрительную улыбку отца, ответила: «Ты мой самый лучший друг, папка».
Мороз крепчал, февраль все настойчивее напоминал о себе. Уставшие снежинки, как подкошенные, навалились всем скопом на скамейку, где присел Петрович, на чемоданчик, стоявший у его ног. Да и сам старик давно перестал противиться их компании и смахивать с себя снег. Неугомонные снежинки увлекали его мысли и холодным прикосновением будоражили память.
Неудачная личная жизнь дочери. Она, как и отец, всегда была слишком доверчивой. Возвращение в отцовскую квартиру. Неизвестно откуда свалившийся на голову незнакомый Гарик. Да Бог с ним, с Гариком … Но перед слезными просьбами дочери не ломать ей единственную жизнь, не портить последний шанс, Петрович устоять не мог.
Погода резко изменилась. Плавный снежный танец сменился неистовым, бесстыжим. Снежинки, одновременно сбросив свои искристые белые одежды, устроили оргию. Обнаженные, они заразительно смеялись, стараясь обратить на себя как можно больше внимания. Улыбка одна за другой сменялась оскалом. Вокруг Петровича и скамейки завертелась безудержная вакханалия. Резкий порыв ветра противно завыл разрывающую душу песню. Теперь снежинки стремительно и смело подлетали к Петровичу, стараясь уколоть, ущипнуть, обжечь посильнее. Он робко ежился, поднимал воротник, даже пытался встать, найти силы как-то доехать хоть до вокзала, чтобы только избавиться от этого непрерывного жжения, от болезненных прикосновений. «Нужно подняться, нужно доехать до вокзала, нужно избавиться от этого наваждения», - твердил он себе. Одной рукой, опираясь на лавку, все-таки нашел в себе силы приподняться. Но молодая и крепкая рука дочери, протиснувшаяся среди тысячи рук вакханок, настойчиво усадила его назад на скамейку. Через разбушевавшуюся вьюгу, через ведьминский вой метели пробились новые воспоминания.
Плач и мольбы дочери… Дарственная на квартиру… Циничный блеск Гариковых глаз… Клятвы и уверения дочери, что не оставит отца… Какие сомнения он допускает? Как он может не верить дочери?! Да она клянется – своей судьбой, памятью матери, Богом. Всем, чем угодно. Ему только полгода пожить на съемной квартире, только полгода. А дальше все устроится. Только так, как он пожелает. Только так, как он. Хоть к ним в Америку, хоть на родине купят ему однокомнатную. Да и зачем ему большая квартира в семьдесят четыре года?  Все будет отлично. Они с Гариком гарантируют. Нет, не на девяносто девять процентов. На все сто, даже больше. И дочь наконец-то будет счастлива, и ее последний шанс не пропадет.
Пьяные и одурманенные снежинки уже остервенело терзали старческое тело, пробираясь и через ботинки, и через пальто. Испытывая немыслимый кайф от дрожи человека, с наслаждением извращенца, они уже не давали возможности защищаться.
Быстро пролетели полгода на съемной квартире. Звонки от дочери все реже и реже. Потом прекратились. Последние два месяца не было совсем. На письма Петровича по указанному американскому адресу пришел ответ: «Не проживает». Последний день на съемной квартире. Хозяйка попросила освободить. Аккуратно освободил в обед. Не стал говорить ей, что сегодня юбилей – семьдесят пять лет.
Ах, юбилей! На шею кинулась снежинка с чертами дочери, ласково обняла. Махнув властной рукой своим приятельницам, резко запретила им причинять отцу хоть какую-то боль. Снежинки заботливо и нежно облепили именинника. По телу разлилось приятное тепло. Закрыв глаза, он увидел, как дугой вспыхнула радуга на бирюзовом небе. На солнечной поляне его Надежда, с белоснежными бантами в озорных косичках, рвала охапки невиданных ранее цветов и дарила, дарила их отцу. Трель соловья органично сливалась с дыханием легкого ветра.
Снежинки смирно уселись на закрытых веках, сделав ресницы тяжелыми. Теперь им ни к чему было уже бесноваться. Надрывный вой голодной замерзающей собаки соединился с заунывной песней ветра, становясь все протяжнее и протяжнее.

23. Звёздочка на ладони
Любовь Кирсанова
Андрей Иванов любил жизнь во всех её проявлениях и прекрасно понимал, что всё хорошо не бывает. Ему и так повезло, Анюта - замечательная девушка, каких мало. Они познакомились случайно год назад и он ещё ни разу не пожалел, что в тот памятный день неожиданно попал в аварию, столкнувшись на дороге с машиной, которой управляла Анюта. Как только он её увидел, так сразу же понял, что она - особенная, таких больше нет, во всяком случае, он не встречал.
В аварии её машина пострадала больше, чем его, но Анюта не кричала, не обзывала его козлом или другими обидными словами, как это сделала бы на её месте другая женщина. Она вышла из машины, трезво оценила ситуацию и спокойно подошла к Андрею. Они быстро разобрались с полицией, обменялись адресами, машины отремонтировали и через несколько дней встретились. С тех пор они вместе, хотя продолжают жить каждый в своей квартире. Они бы давно поженились, но боялись окончательно потерять свою индивидуальность.
Да, с Анютой ему повезло, но ведь всё хорошо не бывает. Поэтому не удивительно, что босс на работе не самый лучший, даже можно сказать, что неважный босс, а если точнее - отвратительный босс - думает не о науке, а о своей личной карьере. Сегодня он не разрешил довести эксперемент до конца, остановил его на самом важном, интересном месте. Опасно видите ли. Подумаешь опасно! Разве это главное? Прогресс не остановить. Ни одному боссу это не удастся сделать. И друзья-коллеги с Андреем согласны, считают, что необходимо довести эксперимент до конца, даже, если это опасно.
Андрей пришёл домой сердитый и усталый, поужинал в одиночестве, так как у Анюта пошла на встречу с подругами. Потом он  долго ходил из угла в угол, обдумывая, как лучше провести ещё один эксперимент. Окончательно устав, Андрей устроился в мягком, уютном кресле и открыл книгу. Он не успел перевернуть первую страницу, когда ему показалось, что в комнате кто-то есть. Оторвав взгляд от книги, он посмотрел в дальний угол и оцепенел. Там находилось что-то странно-страшное, непонятное, ни на что не похожее, не натуральное, не от мира сего.
ЭТО начало медленно приближаться. Он был, как загипнотизированный и только слегка вздрогнул, когда услышал, вопрос:
- Андрей, ты меня боишься? Не бойся, я не кусаюсь.
Андрей непонятно зачем огляделся вокруг, хотя было ясно, что в комнате только один Андрей - он сам. ЭТО двигалось медленно, но уверенно и остановилось в двух шагах от него.
ЭТО был (или была?) кругло-квадратно-ромбовидная, красно-зелёно-голубая субстанция размером с большую собаку.
Голос был не громкий и не тихий, обыкновенный. Даже если бы Андрей очень сильно постарался, он не мог сдвинуться с места и убежать, ноги были, как ватные, он был в полушоковом состоянии. Ему казалось, что он смотрит на всё это со стороны, как в кинотеатре. Сейчас фильм закончится, поплывут титры, экран погаснет, вспыхнет яркий свет, он выйдет из зала и через пять минут под натиском новых впечатлений забудет всё, что видел в кино.
ЭТО сказало:
- Мне необходимо с тобой поговорить. В вашей лаборатории это невозможно сделать, уж больно упрямый у вас босс. Меня прислали на Землю в числе множества таких же посланников, как я. Мы уже давным-давно прилетаем к вам и разговариваем с каждым, кто проводит интересные эксперименты, ведущие к прогрессу не только Земной, но и других цивилизаций. Нам многое известно,но то, чем сейчас занимаешься ты и твои друзья нам тоже интересно и важно.
- Конечно, это сон, сейчас он кончится и я проснусь. Интересно будет рассказать обо всём Анюте и друзьям, - попытался успокоить себя Андрей.
- Нет, Андрей, это не сон. Прислушайся и постарайся понять, что планета Земля не единственная цивилизация. Это должны понять все земляне. Мы нужны вам, а ваша цивилизация нужна нам, без этого невозможен дальнейший прогресс. Поэтому мы прилетали и будем прилетать.
- А какое вам, пришельцам, дело до нашей Земли? - невольно спросил Андрей и удивился: - Почему я вступил в разговор, разве я верю во всё это? Ведь мне всё это снится.
ЭТО спокойно возразило:
- Нет, Андрей, повторяю, что тебе это не снится. А беспокоимся мы, прилетаем и разговариваем с землянами потому что вселенная бесконечна и всё в ней взаимосвязанно. Поэтому различные цивилизации должны координировать свои действия.
- Но я обыкновенный человек, я ничего не могу, от меня ничего не зависит, - робко сказал Андрей.
- Никто не знает о человеке всё... Даже он сам. Только от тебя зависит понять, что это не сон. И рассказать о нашем разговоре другим.
- Но мне никто не поверит, что я видел тебя... и разговаривал. Я и сам не верю, - Андрей растерянно и озабоченно смотрел на ЭТО.
- Понимаю, для землян всё необычное - это мистика. Вы ещё не готовы к пониманию многих вещей, а тайны должны открываться тому, кто готов понять и принять новое. И всё-таки каждый может и должен делать своё дело - мы прилетать и говорить с вами, а вы рассказывать друзьям об этих встречах. Эксперимент, который ты проводишь с друзьями в вашей лаборатории очень интересный. Мы заняты теми же проблемами, но решаем их немного по-другому.
И ЭТО начало объяснять свою точку зрения. Андрей слушал с большим интересом. Они ещё некоторое время обсуждали детали дальнейшего ведения эксперимента, а потом Это вздохнуло:
- А теперь прощай, Андрей, приятно было познакомиться. Моё время истекло, пора возвращаться домой. Хочется верить, что наша встреча была плодотворной. Будем проводить дополнительные эксперименты взаимными усилиями. Надеюсь, что нам с тобой, ещё удастся встетиться.
ЭТО несколько секунд переливалось всеми цветами радуги, а потом исчезло.
Андрей продолжал сидеть неподвижно, потом встал и потянулся.
- Это был какой-то гипноз, сон, полёт фантазии, - с облегчением подумал он и огляделся вокруг. Всё было давно знакомым и привычным. Однако, когда он окончательно пришёл в себя и успокоился, то увидел на полу, в двух шагах от себя маленькую звёздочку. Он долго и недоверчиво смотрел на неё, потом наклонился и поднял. Оказавшись в руках Андрея, звёздочка начала переливаться всеми цветами радуги. Он смотрел на подарок, оставленный братом (или сестрой?) по разуму и неожиданно для себя подумал:
- Мистика - это то, что человеку непонятно сегодня, но будет понятно завтра... или послезавтра.
На следующий день был выходной - суббота. Андрей с друзьями и любимой девушкой Аней поехали в берёзовую рощу. Хорошо было на природе! Жарили шашлыки, гуляли в лесу, отдыхали от каждодневных забот.
Вечером вся компания сидела возле костра. Светила яркая, полная луна, таинственно мерцали мириады звёзд. Они говорили о жизни, о вселенной, о звёздах, о других планетах. Потом Анюта и друзья, затаив дыхание, слушали рассказ Андрея о встрече с кругло-квадратно-ромбовидной, красно-зелёно-голубой субстанцией и смотрели на маленькую, переливающуюся всеми цветами радуги звёздочку, которая лежала у него на ладони.

24. Так далеко... и так близко...
Любовь Кирсанова
Надя сидела в маленьком, уютном кафе. Подошла официантка, приняла заказ и ушла. Надя смотрела на море и вспоминала...
Несколько лет назад у неё была трудная полоса в жизни. Она не знала, что ей делать, к какому берегу прибиться. Бывает, человек сам точно не знает, чего хочет, к чему стремится, чего добивается. Вот так было и с Надей в то время. Друзья советовали, родные настаивали, а Надя... Она не спорила, но и не соглашалась, застыла в нерешительности, в непонимании,
в ожидании. Долго так продолжаться не могло. Надо было на что-то решиться, сделать первый шаг. Тот, кто бывал в такой ситуации, знает, как это порою нелегко - сделать первый шаг.
Именно в те дни Надя познакомилась с Артёмом. У него тоже был сложный период жизни. Он уже сделал первый шаг, оторвался, отплыл, отошёл от одного берега, а к другому ещё не приплыл. Он был в середине пути. Причём двигаться вперёд он не мог, от него это не зависило. Он вынужден был остановиться. Таковы были обстоятельства и ничего нельзя было сделать. Можно было только надеяться и ждать. Ждать всегда нелегко, особенно, когда первый шаг уже сделан, а идти вперёд не можешь, вернее не имеешь права.
Надя и Артём понимали, что находятся в близкой ситуации и это обстоятельство их сближало. Дружба между ними возникла легко, без всяких усилий с их стороны. Они постоянно встречались. Самое удивительное, что эти встречи не были ими запланированны. Просто так получалось, что они оказывались в одном и том же месте, в один и тот же час. Вначале они этому удивлялись, а потом привыкли.
Они оба были рады встречам, которые давали им возможность лучше узнать друг друга в непростой, жизненной ситуации,
с удовольствием разговаривали, интересовались, как идут дела, но назначать ещё одну встречу им не приходило в голову.
Их мысли были о другом, о решении главных проблем дальнейшей жизни. Никаких совместных планов у них не было и быть не могло. А через несколько дней они вновь неожиданно встречались. В итоге они перестали удивляться такому совпадению и просто принимали эти случайные встречи, как должное.
И вот однажды наступил день, когда Надя сделала первый шаг на который раньше не решалась. Жизнь открыла перед ней большие возможности. Она была этому очень рада, только не понимала почему ей так грустно расставаться с Артёмом навсегда...
Официантка принесла заказ и ушла. А она продолжала вспоминать...
У Нади появились новые друзья, новые интересы. Антон и встречи с ним остались в той другой жизни. Иногда она вспоминала былое. Чаще всего это происходило зимними вечерами, когда она сидела в уютном мягком кресле. Она мысленно перелистывала страницы своей жизни, вспоминала сомнения, нерешительность. Иногда думала об Артёме и очень надеялась, что у него всё хорошо, он счастлив...
Надя расплатилась с официанткой и вышла из кафе. Она медленно прогуливалась по набережной и продолжала вспоминать... 
Однажды в тёплый летний день она шла по одной из многочисленных улиц огромного, красивого, многолюдного, шумного города. Люди ехали в машинах, на велосипедах, мотоциклах, шли пешком. Они спешили на работу, на учёбу, в кино, на концерт, на свидание... Они смеялись, шутили, сердились, объяснялись в любви... У Нади было прекрасное настроение, она улыбалась встречным людям и думала:
- Какой чудесный день, как хорошо жить на белом свете...
Неожиданно она услушала знакомый голос:
- Как я рад тебя видеть!
Оторвавшись от своих мыслей, она увидела прямо перед собой Артёма. Он был такой же, как раньше, как-будто они расстались только вчера...
С тех пор они встречались много раз. Надя лучше узнала Артёма, познакомилась с его родными и друзьями. Она поняла, что он удивительно добрый, отзывчивый человек, поэтому у него много друзей. Артём мягкий, уступчивый, но, если он принял твёрдое решение по какому-то вопросу, его никогда не переубедить. Надя уважала в нём эту твёрдость.
Они всегда понимали друг друга с полуслова. Довольно часто им даже не надо было слов. Артём только начинал предложение, а Надя уже понимала, что он хочет сказать. Она любила говорить с ним обо всём на свете или молчать рядом с ним, гулять с ним и в солнечную погоду, и когда идёт дождь.
Иногда они вместе смеялись, иногда грустили. Бывало, что они ссорились, однако все их ссоры заканчивались так же быстро, как начинались и через несколько минут они не помнили о чём спорили.
В жизни каждого человека бывают трудные минуты. Когда такой момент случался в Надиной жизни, она всегда хотела,
чтобы рядом с ней был её друг Артём Смирнов...
Надя продолжала идти вдоль берега моря, вдыхая свежий воздух. Внезапно её сердце затрепетало, она увидела знакомый силуэт. Это был он - Артём.
- Опять случайная  встреча, - улыбнулась Надя.
Потом улыбка исчезла с её лица и она подумала:
- Может быть все наши встречи не случайны?
Артём заметил её и подходил всё ближе и ближе. Они стояли рядом и смотрели друг другу в глаза.
Он обнял её и впервые сказал:
- Здравствуй, моя Надежда, моя судьба.
Это удивительно, но есть люди, которые всегда далеко, даже тогда, когда они рядом.
А ещё есть люди, которые всегда близко, даже если они от тебя далеко.

25. Убить льва, это серьезно
Юлия Штурмина
28 декабря.
Я искала его по всему городу. Мне сказали, он уволился с работы, бросил должность, о которой мечтал, которую ждал два года, вкалывая за скромную оплату по пятнадцать часов в сутки - оставалось девять часов на необходимое - еда, сон, душ. Но эти девять часов, даже спящий, он принадлежал только мне, а я ему. Девять часов в сутки, помноженные на два года безумной любви, страсти и преданности. Потом, старик, грузивший сотрудников бездарными распоряжениями, а директорское кресло неподъемным задом, отошел от дел, отошел к праотцам или к чертовой бабушке, или укатил в Швейцарию, и для нас многое изменилось - девять часов нашего времени сократились до семи, пяти, одного, но появились отпуска - раз в два месяца одна неделя.
Все, что мы не могли позволить себе раньше, стало возможным. Как дети мы объедались заморскими сладостями, незнакомыми фруктами, блюдами и напитками, отсиживались в туалете, изрыгая не усвояемые экзотические продукты, купались в океане и вместе погружались в пучины морей. Дайвинг - стал его страстью. Меня укачивало даже  в полный штиль. Я глотала мудреные таблетки от тошноты, мы брали яхту и шли к месту, где обязательно «рискуя жизнью», обследовали затонувшее судно, поднимали со дна вещицу, не представлявшую ценности ни для кого, кроме нас и везли в свой собственный дом. У нас появился свой дом, и не осталось стран, в которых мы еще мечтали побывать.
На стене спальни, у изголовья кровати, висела шкура льва, убитого, возможно, мною во время сафари в Камеруне. Это был неожиданный трофей. Это был страшный трофей.

Идея поохотиться на льва родилась после удачно заключенного контракта.
Лев Клейн - имя представителя  компании, с которой велись переговоры, -  русский немец долго сопротивлялся, но, в конце концов, не выдержал и сдался. Сделка состоялась. Имя моего мужчины появилось на страницах деловых французских газет, а имя Льва Клейна на каменном кресте франкфуртского кладбища. Сторона, получившая баснословную прибыль, направила курьера к немецкой вдове и трем маленьким Львовичам. Он передал личные соболезнования руководства компании и материальную поддержку, достаточно скромную, на мой взгляд, и вполне достаточную, по мнению моего любимого мужчины. Мы крепко спорили, обсуждая размер оказанной помощи - дело дошло до джина без тоника и дуэли на шпагах, сорванных со стены, и, конечно же, я уступила силе, ушла в спальню, накрылась одеялом с головой и, утирая слезы, задумалась о несправедливости мужской логики, а через час услышала реплику из гостиной:
- Мне надоело охотиться на холодных морских тварей. Всегда складывается ощущение, что кто-то уже убил их до меня. Вот убить льва, это серьезно. - Он покачивался в кресле напротив окна, ожидая от меня восхищения его очередной неординарной фантазией.
Уступить в споре, не значит согласиться. Я хотела зацепить его еще разок и, нарочно, остановилась в дверях в самом воинственном виде - в его тончайшей шелковой черной рубашке, надетой на голое тело и застегнутой на одну крохотную черную жемчужную пуговицу. Оружие не оригинальное, но испытанное и безотказное. Победа нетерпеливо трепетала крыльями за моей спиной, но пока он напряженно покачивался в плетеном кресле, смотрел в окно и не догадывался о своем поражении.
- Тебе мало Льва Клейна? Я соглашусь на охоту, если ты добавишь денег вдове со своего личного счета, - мурлыкнула я, сзади погладила его шею, опустилась коленями на ковер, поцеловала его руки и расстегнула пряжку ремня.
Он откинулся на спинку кресла и прикрыл  глаза - несколько секунд на раздумья и:
- Ты права, милая. Как всегда один-ноль в твою пользу! Иди ко мне, моя хитрая лисичка.
 Как он говорил эти слова! Как он был ласков! Нужно было родиться ледяной акулой, чтобы суметь противиться его желаниям. Он сидел на диване, а я лежала на его коленях лицом и дышала им, и не могла надышаться.
- Пойдем в спальню? - обволакивал меня его шепот, но было уже все равно. Постелью оказались ковер, кресло, стол и даже подоконник. Наш час - мой милый принадлежал только мне, и я готова была на все, что допускала природа в отношениях мужчины и женщины.
А через две недели мы встречали рассвет на северо-востоке Камеруна.
Разбитый автомобиль, представляющий собой помесь джипа и военного вездехода, выполнял работу миксера, тщательно взбивая в моем желудке отвратительный завтрак, который наш гид, видимо в шутку, назвал европейским. Местный профессиональный охотник, на плечи которого легла вся ответственность за выслеживание зверя и добычу трофея, не расставался с биноклем. Мой воинственный друг, почему-то, выискивал львов в пустынном желто-голубом небе, а я, борясь с приступами тошноты, прикидывала, количество миль до голубых гор, цепочкой тянувшихся вдоль нашего маршрута.
Это был первый день охоты. Мы увидели антилоп, за что-то обозванных «лошадиными», кучи слоновьего навоза, поломанные тяжеловесным семейством деревья и помятые кусты, и даже самих слонов, но львы в тот день, вероятно, ушли на дальний кордон. Вечером, захлебываясь смехом, мы вспоминали фильм - «Особенности национальной охоты», пили за добычу, за нашего чернокожего «егеря Кузьмича», и за упокой души невезучего Клейна.
На следующий день, мы обнаружили следы льва около реки. Точнее их нашел чернокожий «Кузьмич». Он шел с собственным оружием впереди. Мой любимый, после буйно проведенных вечера и ночи, вздыхая и потея, плелся за ним, перебрасывая карабин с плеча на плечо. Дальше, по уменьшению полезности в охоте, тащилась я, панически оглядываясь, в ожидании нападения ядовитых змей и пауков. А за мной, неслышно двигалась пара несимпатичных камерунских парней, не говорящих на русском, английском, французском и вообще на каком бы то ни было языке. Эти двое, с ножами на поясах, напоминали молчаливые тени призраки. Если бы не палящее солнце, если бы лунная ночь, я бы уже дрожала от страха и ни за что не позволила бы им находиться за моей спиной.
  В зарослях молодого бамбука, наш «Кузьмич» дал знак остановиться. Он показал рукой на деревья, обросшие лианами, и отступил  в сторону. В их тени, лежала пара львов - гривастый самец и молодая, некрупная самка. Кот и кошка, очень большие, но такие же милые, очаровательные создания, как все кошачьи, с которыми мне приходилось знакомиться в квартирах друзей. Она вылизывала его лапу, а он - я не поверила своим ушам, - он мурлыкал. Идиллия земного царства животных. Мой драгоценный охотник поднял карабин, прицелился и нажал скобу. И грянул выстрел. Самка метнулась в сторону реки, а лев поднялся и посмотрел мне в глаза. Потом меня уверяли, что он просто смотрел перед собой, находясь в шоке потому, что  густые заросли скрывали нас. Но я знаю, наверняка - лев смотрел мне в глаза. И, конечно, в его глазах не было вопроса: «За что?». Но в них была боль. И не только физическая. Мой любимый больше не стрелял. Следующий выстрел сделал профессионал, но лев не упал. Лев уверенно пошел на него. Еще выстрел. Из-под челки зверя, темной дорожкой, вытекла струйка крови - багровая на светло-палевой плюшевой морде. Куда исчезли тени камерунцев - я не заметила. Откуда в моей руке оказался нож - я не помню. Но я помню, как под моей рукой хрустела шкура, пробиваемая ударами этого ножа и словно гром, откатывалось эхо последнего выстрела. Я помню, как кричал человек, разрываемый огромными когтями, я помню вкус крови, брызнувшей мне в лицо, и я надеюсь, я хочу верить, что это не была кровь того человека.
Похороны темнокожего «Кузьмича» обошлись без нашего участия.
Трофей, бережно упакованный в деревянный ящик, недолго хранился в подвале нашего дома. Однажды, войдя в спальню, я увидела его на стене. Я не спорила, попыталась снять шкуру и сбросить на пол. Мой любимый мужчина попросил оставить, как есть, и я согласилась.
Потому, что если любишь, не всегда  поступаешь так, как тебе хочется.

26. Точки
Юлия Штурмина
 
Отрывок из повести "Птицы под камнями".

Проломив головой блеснувший перед глазами наст, он влетел в снег лицом, беспомощно чертыхаясь, ища опоры и, не находя, задрыгал ногами, провалился глубже и замер. Невесомый, могильный холод облепил его со всех сторон.
«А что еще здесь может быть кроме  холода?» - подумал он, пытаясь вернуться к здравому восприятию действительности. «Все, о чем ты не знаешь» - ответил он сам себе.
Какая-то часть его мозга, словно сошла с ума, упорно ожидая нападения. Емельян затаил дыхание и вслушался в окружающее, с таким напряжением, что за ушами хрустнуло и волосы встали дыбом.
Над ним двигалось грузное существо, дышало, подбираясь ближе, ближе, и нетерпеливо вздыхало.
- Ну, ты дите, Емелька! - усмехнулся Василий с высокой обочины. - До полуночи валяться будешь? У тебя что, с животом проблема?
Емельян шевельнул рукой, выплюнул комок снега изо рта и кашлянул. Продолжения кошмара не следовало, и вообще было тихо и безмятежно - никто не выл, не вонял, не стонал, не полз к нему. Ближний куст даже ветер не покачивал.
- Черт, черт! - выругался Емельян, спешно поднимаясь. Мокрое от снега лицо уже прихватывало морозом. Он обтер его мокрой ладонью и поискал силуэт друга наверху. Глаза безуспешно буравили черноту. Фонарь оказался  потерян. Емельян торопливой ощупью пошарил в снегу - безрезультатно, опустился на четвереньки, тщательно ощупывая место падения - нога наткнулось на жесткий корпус. Он вцепился в него обеими руками, с силой вдавил кнопку и облегченно вздохнул, когда луч выхватил фигуру друга, стоящего на одном колене и протягивающего навстречу руку. Емельян вытряхнул снег из манжет куртки и услышал - в пятнадцати-двадцати метрах от него, должно быть там была яма или низина, потому что свет фонаря не мог рассеять стекающую туда тьму, - звучал голос:
-Уии. Уииии... - затухающей или утопающей в том, что там поглощало свет.
 Сильный порыв ветра накрыл Емельяна колючим облаком снега. Он отчаянно заскользил подошвами ботинок и коленями по склону, торопясь выкарабкаться наверх, одолел первый метр, не удержался и сполз назад.
- Не слепи глаза, - попросил Василий.
-Что?
- На ближний переключись, гонщик!
- А? - жалобно послышалось снизу. - Емельяну никак не удавалось поймать протянутую руку Василия.
- Да не свети же в глаза, мать твою!
- Черт, - опять выругался Емельян, усерднее перебирая ногами. Звук повторялся и повторялся.
-Уууи. Уууи. Уууу...
- Ты слышишь, Васька, что это? Звук слышишь? Я не суеверен, но в Рождественскую ночь ставить точки… Черт! Видишь, как получается?
- Если будешь скулить, - раздраженно оборвал его Василий, - то я сейчас же заменю одну из пугающих тебя точек... - Емельян опять соскользнул вниз. -  Заменю дырой, между твоих зубов, и как следствие, дырой в бюджете после посещения моего кабинета, для обретения вставной челюсти! - Василий опустился на оба колена, пригнулся, поймал за воротник суетящегося Емелю и выдернул его наверх.
Звуки прекратились.
Оба стряхивали с себя снег, прислушивались и сопели.
- Спасибо, доктор, - отдышавшись, прошептал Емельян. - Я знал, что на тебя можно положиться. - Он потер ладони, подышал в них, борясь с желанием пробить лучом бездонную темень, обнаружить там нечто жуткое и убедиться, что не сходит с ума от разыгравшегося  воображения. Но вместо этого он громко, хрипло затараторил. - Да, похоже, здесь неделю никто не проезжал, или эта дорога ведет к чертовой матери. Домой бы сейчас. Маманя гуся запекает в яблоках... Сережка с Викой подарки ждут... Я им приготовил. Сюр-приз. А мы тут застряли... Неизвестно насколько. А когда домой попадем...
Василий распрямился, посмотрел на него и отвернулся, чтобы не смеяться в лицо несуразно бормочущему другу. У него мелькнула мысль, что Емельян, втихаря, все-таки успел прикупить виски, о качестве которого долго расспрашивал девушку-кассира на подмосковной заправке, и что теперь, початая бутыль плещется во внутреннем кармане Емелькиной куртки.
Вокруг слегка посветлело. Ветер стих, и мороз разом ослаб. Обледеневшие ветви кустарников прекратили трещать и раскачиваться, улеглась поземка, воздух очистился и мелко-мелко заискрился.
К ним приближался резвый, веселый скрип снега, приближалось знакомое бурчание рождественской песенки и, даже сквозь тьму, оба определили мотивчик и его исполнителя. Емельян пустил луч света вдоль дороги, высветил извилистую цепочку следов, оставленных ими, и ощутил себя невольным участником глуповатой рождественской комедии, не сулившей чудес, подарков и вообще ничего хорошего, но обещающей приключение. Это было плохо - очень плохо, потому что приключений Емельян опасался, не желал и делал все, чтобы их не случалось в его жизни. 
 - А я, когда закончится эта история, возьму ящик водки, - хохотнул, шагнувший в свет фонаря,  Колька, - буду пить неделю, потом схожу в храм, причащусь и уйду в монастырь! Навсегда! Вот это будет большая жирная точка в моей жизни. Пойдешь со мной, Емеля? - Хо-хо! Сейчас бы саночки, пирожок горячий и стопочку водочки пропустить! - он широко улыбался - буквально светился радостью. Он радовался непонятно чему, поочередно притопывал ногами в высоких унтах, отороченных по верху белым пушистым кантом, подтягивал красные шаровары, одергивал тяжелый красный свитер, с улыбающимися оленями поперек груди, и раскачивал белым помпоном на красном колпаке, в такт мелодии, слышимой только ему.
- Клоун, - улыбнулся Василий и выдернул из уха Николая наушник плеера. - Подозреваю, вы с Емельяном по стопочке уже пропустили? Могли бы поделиться, эгоисты. Где виски?
- Ни клоуна, ни виски, но Санта Клаус к вашим услугам, ответил Николай, продолжая подпрыгивать.
- Ну-ну, - похлопал его по плечу Василий. - Я хоть и врач, но тебе помочь не в силах. Прости, брат. Кстати, давно собирался спросить, почему ты не Дед Мороз?
- Какой из него дед, он еще отцом не был, - вставил Емельян, обводя лучом фонарика по кругу и заглядывая в кустарник. Тени ветвей переплелись так плотно, что снег под ними, на дне канавы выглядел чернильной лужей. Смотреть в эту чернь было неприятно, но не теперь отчего-то не страшно. Емельян почувствовал облегчение и направил свет на дорогу.
-Хо-хо, братцы! - приплясывал Колька, похлопывая себя по бокам. - Кстати, кто мне сказал не брать шубу? Кто сказал, в машине жарко?! -  кричал он, выколачивая холод из просторного свитера, и при этом, продолжая улыбаться, светиться счастьем, как если бы только что получил в подарок новенький «Бентли» или «Феррари».
Василий покрутил пальцем у виска, мотнул головой и развернулся, высматривая четвертого спутника.
Четвертый подошел не спеша. Снег под его ногами скрипел тихо. Так ходят коты и кошки, когда хотят умыкнуть рыбу из ведра, стоящего за спиной хозяина.  Колька, шустро сунул ему под нос кулак и произнес. - Жаль, француз, что с тебя снять нечего! Видишь, я мерзну!
Четвертый, как бы виновато опустил голову, приложил указательный палец к коротко стриженому виску, издал звук: «Пу-уф-ф!» и отшатнулся назад.
- Не делай этого, - строго приказал Николай.
-Не буду, - согласился четвертый. Неловко, одной правой, левая была забинтована, он снял с галстука золотой зажим с бриллиантами, бережно спрятал в портмоне из кожи крокодила, обмотал концы галстука вокруг шеи, поднял ворот пиджака и, пафосно произнес:
- Господа, я, частично, слышал ваши философские речи. С прискорбием сообщаю, что мы не ставим точек! Это проклятые точки ставят нас… Точнее - выставляют за пределы уютной жизни. - Он посмотрел назад, сменил интонацию и, почти ласково, попросил. - Братцы, подождите, кажется, у моей леди возникла проблема.
Все четверо дружно развернулись и выжидающе уставились на отставшую спутницу. Она приближалась странной, неуверенной походкой, нездорово подергивая вверх головой.
-Что это с ней, - спросил Емельян. - Нервный тик, что ли?
- Ты чего крадешься, как мышь за леопардами? -  Николай, значительно сократил ширину улыбки.
Девушка, молча, вытянула руку с крепко зажатой перчаткой и пальцем указала вперед, за их спины. Мужчины медленно, очень медленно повернули головы.
Емельян услышал, как под ключицей забилось сердце, а из желудка, булькнув, поднялся жесткий ком с едким привкусом желчи и колбасы. Василий часто заморгал, пытаясь увериться, что видит не галлюцинацию - уверился и чуть не обмочился. Лицо Кольки вытянулось, нижняя губа поджалась к верхней, пальцы сложились в кулаки, а колени слегка подогнулись. Четвертый опустил руку в карман, нащупал дверной ключ, вытащил его, попробовал на зуб и, убрал обратно.
Перед ними светились две желтые точки. Вокруг точек бесшумно двигались тени - много теней.
Совсем не вовремя, в воздухе зарябило, замельтешило и, словно из лопнувшей пуховой перины, на землю рухнул поток снежных перьев. После общего минутного замешательства, Емельян робко приподнял фонарик, луч пронзил стену снега и замер на сером живом боку.
- Волки…  - растерянно прошептал Емельян.
- Такие большие волки... - еще тише удивился Василий.
- У меня есть газовый баллончик,  - выдохнула девушка.
- Ба-аллончик о-очень маленький, - откликнулся Николай.
- А в машине остался огнетушитель, можно было бы...- подал признаки жизни четвертый.
Животные бесшумно передвигались, медленно обступая компанию.
Кроткий шепот девушки и торопливые голоса мужчин смешались в одном аккорде:
- Поздно. Кажется, мы для них рождественские гуси…
- До машины метров сто…
- Отступаем медленно, чтоб они не догадались…
- Тихо… Емеля не дыши, от тебя колбасой пахнет…
- Тихо все… Тише… Тише…
- А может их напугать?
Секундная тишина зависла во мраке, и…
- А-а-а! - раздался отчаянный вопль пяти человек, топот десяти проворных ног и, рвущие сердца автомобилистов, зверские удары четырех дверей запорошенного снегом автомобиля. Мировой рекорд по забегу на стометровой дистанции был установлен в тайне Рождественской ночи, без аплодисментов, секундомеров и журналистов.
Четверо мужчин и одна девушка, прилипли носами к тонированным окнам джипа и слепо пялились в кромешную темноту.
- Емельян, включи фары, - едва слышным шепотом подсказал Николай, стягивая колпак Санта Клауса со вспотевшего лба.
Щелкнул замок зажигания, яркий свет ударил по кустам, искрящимся ледяным хрусталем вдоль выбеленной пустынной дороги.
- И что? Теперь-то что? – так же таинственно тихо спросил Емельян.
Снег повалил огромными хлопьями, очень похожими на перья курицы, вытрясаемые из распоротой подушки.

27. Пари
Теплова Елена
 
 -Я не хочу, чтобы меня откармливали как свинью на убой. Я не хочу…
Девушка  отчаянно вырывалась из объятий робота-санитара, крепко державшего ее своими клешнями в перчатках ядовито-зеленого цвета.
Осознание собственной беспомощности горьким комом зависло в горле. Слезы не удержались в озерах-глазах и поползли медленно по щекам:
- Бабушка, миленькая, что же они с нами делают…
            Когда огромный, во всю стену , экран погас и сузился в маленькую красную точку, в кабинете, наконец, заговорили.
-Это последняя информация? – спросил высокий старик в безупречном черном костюме, черной рубашке с  багряным галстуком
- Да, Хозяин, запись сделана вчера вечером, - молоденький помощник угодливо склонился перед своим господином. Не глядя в лицо босса, все же  решился задать волновавший его уже давно вопрос:
- А стоит ли столько времени возиться с какой-то девчонкой?! Есть масса способов поставить ее на место!
Хозяин, скромно называвший себя Уполномоченный по делам Земли, не смог сдержать волну нахлынувшего гнева.
-Молодежь! Вам не дано понять! Не лезьте хотя бы со своими бездарными советами. Я всегда поступаю по понятиям. И правил  не нарушаю. Никогда, - в последнее слово, произнесенное по слогам, Хозяин вложил весь свой гнев.
Побледневший помощник не смел пошевелиться, но юношеское любопытство пересилило страх и он решился еще на один вопрос:
-А правила тоже Он придумал?
Хозяин в ответ на эту дерзость буквально задохнулся от  ярости.
-Я живу по собственным правилам, по собственным понятиям, - звериный  блеск его глаз, казалось, испепелял помощника.- Просто мы с Ним заключили договор. Черт, проклятое слово – договор! Это его слово. Я никогда, ни с кем, ни о чем не договариваюсь! Мы заключили пари. Да-да! Это было просто пари! – закончив свою речь, Хозяин вдруг успокоился, как-то обмяк, сел в свое строгое жесткое кресло с высокой спинкой и постепенно стал возвращать себе облик умудренного жизненным опытом старика.
-Да, это было пари. И условия предложил я. Я, а не Он! Хотя Он, конечно, считает, что это Его условия. Он, видите ли, усомнился в моей силе. Ну что ж, это Его право… Но Он проиграл. Даже если я не сумею отвратить эту твердолобую девчонку от ее веры, я все равно выиграю. Ее дети, если они вообще у нее когда-нибудь будут, родятся уже с генами, позволяющими нам контролировать их сознание. Потому что у всех жителей Земли уже есть такие гены.  Неважно, кто будет отцом – гены передадутся, как положено. Мать не сможет  ничего внушить своим детям.  Он точно  проиграл… Эта девчонка последняя из тех, кто верил в Него.  Он проиграл. Эти людишки – Его «возлюбленные чада» - ха-ха-ха. Они с радостью предали Его, как только Я дал им все, что они имеют сейчас. Они променяли Его  никчемный рай на комфортную жизнь на Земле. Я подарил им этот комфорт, я научил их создавать машины, позволяющие  не работать, я научил их наслаждаться земными удовольствиями – вкусная еда, красивая одежда, удобные дома… Я дал им эти блага, я, а не Он. Я снял все Его запреты.  Люди стали свободными и счастливыми.  Он проиграл: девчонка состарится и умрет, а с ней вместе умрет и ее вера в Него. Он вынужден будет признать свое поражение.  И я, как сказано в условиях пари, стану абсолютным хозяином Земли. Он перестанет вмешиваться в земные дела.
Закончив  свою речь,  Хозяин выдвинул  нажатием кнопки  ящик из стены, осторожно достал  зелено-голубой стеклянный шар и  бережно поставил на серебряную подставку.
Он долго  смотрел  в глубь шара,  губы его беззвучно повторяли : «Моя, только моя». Затем  резко встал,  движением рук собрал  световые потоки от  светильников на потолке в один яркий луч и направил его на шар. Кабинет  погрузился во мрак, а шар наполнился  багровым светом.
- Скоро, совсем скоро  твой Хозяин сделает тебя самой  прекрасной планетой.
              Анютка лежала на кровати с анатомическим матрасом, отзывавшемся на малейшее движение тела,  принимая его формы, и тихонько  шептала молитву. «Отец мой небесный! Прими мою веру.  И дай мне надежду на то, что когда-нибудь я смогу отдать тебе свою любовь.  Ведь любить Тебя – значит любить всех сущих в этом мире. Любить и прощать всех, как любишь и прощаешь Ты.
Благодарю Тебя за все, что Ты даруешь нам. И прости нас, неразумных. Верую  в силу твою, в могущество твое, в доброту твою верую.Прими мою веру и дай мне надежду…»
Этой молитве научила ее бабушка. Бабушка сама  и придумала ее.  Придумала, потому что не могла вспомнить настоящих молитв, которые  в далеком–предалеком детстве слышала от своей   старенькой прабабушки. Этих молитв теперь никто не знает!  А как жить без молитвы?
     Бабушка растила Аню с первых дней жизни. Родители,  Алла и Вадим, сразу после ее рождения, написали заявление на общественную социализацию ребенка. Собственно говоря, заявление это было простой формальностью. Детей давно уже принято было отдавать на воспитание в специализированные учреждения.  Но по закону родители имели право воспитывать своих детей самостоятельно – осуществлять меры  индивидуальной социализации, так это называлось. На это  решались единицы.  Таких считали чудаками, посмеивались над их отсталыми взглядами на воспитание детей. Правда, Вадим все же сомневался некоторое время, мама растила его  сама, но Алла возмущенно возразила :
Воспитывать детей самим – это  прошлый век. Ребенку же  лучше, когда им занимаются профессионалы – медики, педагоги, психологи. Ну не могут родители дать ребенку все необходимое в домашних условиях, не могут, понимаешь – не мо-гут!  Последний аргумент  повлиял на решение Вадима – заявление подписали оба родителя. А  Мать Вадима решила бороться за право воспитывать внучку. Законодательство, к счастью,  имело кое-какие изъяны и бабушке  удалось забрать девочку на законных основаниях -  «для оказания мер индивидуальной  социализации на основании генетической предрасположенности   индивида к оптимальному межличностному  взаимодействию с биологической матерью его  биологического отца »,  так было написано в решении суда.
                Так и жили  внучка с бабушкой – любили друг друга, заботились друг о друге. Девочка легко  переняла бабушкины взгляды на жизнь, точнее на смысл земной жизни человека. Они часами могли беседовать о тех способностях, которыми наделил Создатель всех людей. Но люди не захотели ими воспользоваться, не захотели развить их. Почему-то пошли по иному пути:  начали придумывать примитивные средства передвижения, примитивные средства производства. И вот результат – создали примитивное  бездуховное общество, основанное на материальных ценностях. При этом называют себя  -Общество Высокого развития. А еще - Свободное общество.  Анютка никогда не могла понять - свободное от чего?
- Бабуль, неужели люди не могут понять, что их используют. О какой свободе они говорят, когда каждый из них  как узник в темнице. Они же ничего не видят – ни Света, ни Красоты земной. Они не понимают, что такое Любовь, Добро. Люди превратились в  ленивые и тупые  существа, которых услаждают материальными благами, будто откармливают животных на убой.
- Когда-нибудь они поймут, обязательно поймут…-кротко отвечала бабушка.
      Бабушка умерла, когда девочке  исполнилось семнадцать лет. Несовершеннолетнюю девушку забрали из бабушкиного дома и поместили в специальный центр – «для восстановления от последствий социализации в домашних условиях». Восстановление это заключалось в пятиразовом усиленном питании,  особо комфортных условиях содержания, ежедневных развлечениях  и психологических тренингах. Уже пять месяцев Аня находилась в этих невыносимых для нее условиях. Уже пять месяцев она не теряла надежды сбежать из  ненавистного плена. Вот и сегодня очередная ее попытка оказалась неудачной. Девочка тихонько шептала бабушкину молитву, и слезы, чистые, еще детские слезы стекали струйками по ее щекам.
- Я не хочу, чтобы меня откармливали как свинью на убой,- засыпая,  повторила она.
        В кабинете Хозяина раздался пронзительный звук – сработала сигнализация.   Резкий звук вывел Хозяина из состояния блаженства, которое он испытывал каждый раз, когда созерцал шар в багровой подсветке. Он вскочил,  хотел вызвать помощника, но тот уже сам ворвался стремительно в кабинет.
- Что произошло? Почему сработала сигнализация? Какой-то сбой в системе слежения? –Хозяина переполняли тревожные мысли.
-Нет, с системой все в порядке. Она обнаружила…- помощник не решался закончить фразу.
- Что могла обнаружить система слежения? Девчонку, которая ревет и распускает сопли? Что еще могла обнаружить система слежения? Что? - Хозяин был вне себя от ярости и страха одновременно.
- Система слежения передала данные – обнаружена особь мужского пола с ярко выраженной  устойчивой системой духовных ценностей.
-Это ошибка! Этого не может быть! Ошибка!  - истошно кричал  на помощника  Хозяин.
-Нет, Хозяин, это не ошибка…
- Откуда он взялся. Мы все проверяли. Девчонка – последняя. Последняя! – Хозяин  медленно вернулся в кресло,- Это все Он.  Это Он подстроил. Но это же нечестно. Я же почти выиграл.
Он вновь вскочил и снова резко сел в свое кресло. Дикий зверский блеск исходил из его глаз. 
-Я не проиграю. Твоя любимая голубая планета? Зеленые леса и синие моря?  Вот Тебе, получай!.-  схватив с подставки стеклянный шар, он со всего маху швырнул его на пол.
-Я не проиграю! Я не проиграл! Вот тебе, вот тебе! – растаптывая остатки шара, приговаривал несостоявшийся Хозяин Земли.
***
По выжженной земле навстречу друг другу шли юноша и девушка. Встретившись, они просто взялись за руки. Им ничего не надо было говорить друг другу - все было понятно без слов.
 « Я –Анна, милость божья. А я – Иоанн, благословение божье. Мы  возродим Землю. Мы возродим Веру. Потому что Бог – это Любовь!»


28. Перевернутый мир
Теплова Елена
              Темно-синее звездное небо под ногами, бирюзовая водная гладь над головой. Горы, сизыми  вершинами стремящиеся вниз, рыжие деревья, растущие корнями вверх. Перевернутое  старенькое  авто с черными номерными знаками , сверкающая  елка,  неловко  свисающая с потолка. Похоже на бред?  Да нет же. Просто хозяину нового кафе захотелось чего-то оригинального – так  и появилась эта его  перевернутая реальность.
            Ну, перевернутая, так перевернутая – какая разница, в каком интерьере встречать Новый год. Тем более, что рядом хорошая  компания. Мы работаем вместе уйму лет , все милые интеллигентные люди. Вечер обещает быть приятным: в уголке диджея  помимо компьютера  и синтезатора  мой вострый глаз замечает   футляр со скрипкой и саксофон.  Ну вот, а я не хотела идти!
 Стол довольно миленько накрыт: белые тарелки, симпатичные  неяркие салфетки, простые, тонкого стекла, как я люблю, бокалы; аппетитно выглядящие  салатики, нарезка, фрукты,  украшенные крупинками сахара, будто  припорошенные снегом – новогодний антураж, одним словом.
            Ага, а вот и ведущая! Профессиональная  неискренняя  улыбка на ее  милом лице немного настораживает меня, но что поделать – западная культура все больше проникает в нашу жизнь. Как там у классика – «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет»? Где ты, русский дух?  Где Русью пахнет? Ау…..
-Друзья, мы рады приветствовать вас в нашем уютном зале,- притворно радостно провозглашает ведущая, - и надеемся, что этот вечер станет для вас незабываемым.
  Я с нетерпением поглядываю на скучающие  инструменты – когда же зазвучит музыка – поэтому до меня доносятся  только обрывки фраз:
- Наполним же бокалы и поднимем их за наступающий Новый год, Год Змеи!
Наконец, ведущая грациозно взмахивает рукой, указывая на заветный уголок:
- Встречайте!  С вами весь вечер наш  замечательный диджей, певец и  музыкант  А-лек-сандр! Аплодисменты-ы-ы! -    растягивая  слова и делая театральные паузы,  объявляет она.
        В  концертной рубахе цвета дешевого золота  перед публикой появляется  седой, но очень  моложавый музыкант.  Волнистые волосы, усы, очки в темной оправе. Что-то щемяще  знакомое чудится мне в  его образе, но  я пока не могу ухватить эту тонкую ниточку воспоминания, не могу вытянуть ее  из  своей памяти…  С едва уловимым волнением и какой-то особой нежностью он берет в руки скрипку, прижимается к ней щекой, полузакрыв глаза, начинает играть. Музыка звучит так легко, так  естественно,  и в то же время так трепетно и страстно… Love Story Фрэнсиса Лея... Как давно не слышала я эту мелодию! Мелодия плывет куда-то и  уносит меня за собой, уносит туда, где она  часто звучала  -   в мою юность...
        Музыке  я училась  не потому, что имела  особые музыкальные способности, а потому что это было хорошим тоном – в приличной обеспеченной  семье дети должны были учиться в музыкальной школе. В крошечном городке музыкальная школа была настоящим  оазисом культуры.  В ней преподавали непростые учителя музыки – каждый имел консерваторское образование и даже  лауреатские  звания. Это были  настоящие профессионалы -  истинные ценители и творцы  музыкального искусства. Своим мастерством, своим прекрасным  художественным вкусом они учили нас, своих учеников, прежде всего любить и понимать музыку, не слушать ее, а чувствовать. Концерты, которые регулярно проводила музыкальная школа, нельзя было назвать любительскими – на сцене  выступали Мастера. 
   Коллектив школы, конечно же,  был гордостью местной власти – еще бы, сплошь  выдающиеся  люди. А гости города недоумевали  – как в обычной  музыкальной школе провинциального городка сложился такой профессиональный коллектив?! Кто их собрал здесь?   А все дело было в молоденьком директоре школы.  Саша Вяземский, безумно  способный выпускник, вернулся после окончания консерватории в родную школу. Как переживали тогда учителя – такой талантливый, такой перспективный, и на тебе – пришел в школу. Зачем?!   Мог сделать сольную карьеру, почему он вернулся в провинцию? Но он-то, наверно, знал – зачем. Когда его назначили директором, он преобразил школу, он сделал ее поистине Домом высокой музыки. Тогда-то и коллектив стал меняться – Сашины педагоги из консерватории рады были помочь любимому ученику.
 Саша....  Александр Борисович… Все девчонки  музыкальной школы были влюблены в него, а я и подавно!  Когда он играл на скрипке  Love Story, мы все просто рыдали  ….   «И мой рассказ взят не из книг. История любви - в ней за строкой строка  пусть сберегут  и  сохранят в веках тепло твоей руки в моих руках" - пели мы беззвучно.               
 - И это был Александрррр! Аплодисментыыы, господа! –  клич ведущей выуживает меня из воспоминаний. -А теперь наполним  вновь наши бокалы!
   Александр?! Я смотрю  на своих жующих  коллег, вяло улыбаюсь в ответ на их призыв выпить за  наступающий  Новый год. Оглядываюсь по сторонам. Горы сизыми  вершинами стремятся вниз, рыжие деревья растут корнями вверх. Темно-синее звездное небо под ногами, бирюзовая водная гладь над головой. Перевернутое  старенькое  авто... Перевернутый мир…Предательские слезы наворачиваются на глаза.  Запрокидываю голову – прямо надо мной  одинокая лодка в окружении бесстыдно алых кувшинок. Лодочник исчез,  не оставив ей даже весел… Куда плыть в этом перевернутом мире?…

29. Осенние яблоки
Александр Асмолов
- Вот вы где! – я искренне улыбнулся, поглядывая на свою дальнюю родственницу. – День добрый. Далеко забрались. Подальше от любопытных глаз?
- Нет, - отмахнулась она, - просто люблю этот парк. Здесь дорожки извилистые, гулять хорошо. Так только до революции парки разбивали. Потом товарищи лишь прямые дороги делали. В светлое будущее. А здесь митингов никогда не проводили и бюджет не выделяли. Все осталось, как было. Еще Савва Морозов деньги пожертвовал на больничку и парк при ней. Душевно тут.
Она замолчала и отвернулась, глядя куда-то вдаль, но я почувствовал ее горькую улыбку. Отчего-то мне в такие моменты становилось неловко. Мы не так часто виделись, но эту улыбку я всегда ощущал всем сердцем. Она никогда открыто не укоряла меня или других родственников, но я знал, что и они в такие моменты чувствовали тоже самое.
-  А ты думал найти меня в палате для лежачих? – не поворачиваясь с иронией спросила она.
О, я с детства помнил эту манеру подтрунивать. Над собой, над происходящим вокруг и над многочисленными нашими родственниками. Как-то так получилось, что нас, не в пример другим семьям, осталось много. Деревенские корни ли сыграли свою роль, привычка ли, воспитанная с детства, держаться дружка дружку, несмотря ни на что, или бескрайние просторы, откуда пошел наш род. Не знаю. Но мы по-прежнему дорожили поистершимися родственными связями. До сих пор. И эта ирония не казалась обидной. Наоборот. Это была фамильная черта. Впрочем, были и такие, кто подался на заработки в дальние страны, да так и не вернулся.
- Не кори тех, кто ушел, - она словно прочла мои мысли. – Каждый выбирает по себе…
- Да я, собственно, - оправдываться мне не хотелось, и я протянул ей пакет с яблоками. – Вот. Витамины.
Она с интересом взяла мой скромный гостинец и заглянула внутрь. С жадностью вдохнув одуряющее сладкий запах наших деревенских яблок, она с благодарностью посмотрела на меня. Я ждал этого. Знал, что никакие заморские штучки не обрадуют ее, как эти яблоки из родных мест.
 -      Вот спасибо, мил человек. Вот порадовал. Меня тут пытаются ерундой всякой пичкать. Ни запаха, ни вкуса. Трава прошлогодняя. А эти люблю. Прелесть какая.
Она достала из пакета большое румяное яблоко и, обхватив его длинными тонкими пальцами с морщинистой желтоватой кожей, поднесла к лицу. Надо же, как может преображаться немолодое лицо. Только что язвила и хмурилась, а тут вдруг озарилась. Именно так. Другого слова и подобрать нельзя. Сквозь прикрытые веки смотрит куда-то вдаль, и видит там нечто такое, отчего душа ликует. Я всегда удивлялся, становясь свидетелем такого ее преображения. Вот, кажется, плохо все вокруг, тошно, а она закроет глаза и улыбается. И это не позерство, не игра на публику. Вот такая она на самом деле. За то и любят все наши.
- Человеку много не надо, если он любить умеет, - не оборачиваясь ко мне, тихо проговорила она. – Не смотри, что время с внешностью делает. Это наносное. Кто душой живет, богат малостью. Вот весточка из родных краев такой радостью наполнит, что все невзгоды преодолеть можно.  Не воевать с воришками, кои землю нашу сейчас поганят, а простить их, как людишек умом слабых. Убогие душой завсегда не только чужим трудом жили, но и чужим счастьем пытались согреться, но это лишь зависть рождало.
- Отчего же никто камень не кинет? – не выдержал я. – Ведь накипело.
 - Ах, мил человек, - опять грустно улыбнулась она, - Война никого не щадит, потому как кровью питается. Первыми забирает лучших, тех кто за справедливость жизни кладет, а убогие всегда в подполе прячутся. Да ты садись, в ногах правды нет.
Мы помолчали. Всколыхнувшееся было желание ругать всех и вся внезапно затихло во мне. Она и так все знала, а понимала намного глубже, потому любые слова были бы лишними. Наверное именно это многие чувствовали рядом с ней. Потому и уважали. Она давно была самой мудрой в нашем роду. Причем, мне казалось, что так всегда было до меня, и так будет после.  Наверное поэтому я пришел к ней сегодня. Никогда не числился у нее в любимчиках и не рассчитывал на какое-то наследство. Быть может, она даже имени моего не помнит. А, вот, поди ж ты. Знаю, что плохо ей, а помочь не знаю как. Разве что, вот эти яблоки из глубинки.
 - Равнодушие убивает все, - неожиданно произнесла она, словно отвечая на незаданный мною вопрос. – Пока я кому-то нужна, не умру.
У меня что-то сжалось внутри и перехватило дыхание, словно предстояло проститься с кем-то очень дорогим, а она неожиданно вскинулась и смеясь кинула в мою сторону.
 - Негоже напоминать мне о возрасте. Да, и не собираюсь я сгинуть из-за кучки уродцев.
- Мужчи-и-на, - кто-то бесцеремонно тормошил меня за плечо. – У вас яблоки рассыпались.
Открываю глаза и нелепо озираясь по сторонам. Сижу на лавочке, а какая-то сердобольная дама собирает яблоки. Хорошо дожди начисто выдраили брусчатку аллеи.
  - Вам плохо? - дама встревожено смотрит на меня. – Валидольчик дать?
- Нет-нет, - отнекиваюсь я. – Спасибо. Задремал на солнышке.
- А-а, - понимающе кивает дама и сообщает на прощание. – Мне показалось, вы кого-то звали.
- Это я во сне.
Сердобольная спасительница медленно удаляется по пустынной аллее, а я прикрываю глаза и тихо повторяю.
- Россия, Россия. Я с тобой. Что бы ни случилось.

30. Остров первого снега
Александр Асмолов
Под  утро пошел первый снег. Это разбудило Сергея. Из разбитого окна на чердаке тянуло холодом, но он просунул руку меж острых осколков и подставил ладонь снежинкам. Они быстро таяли, оставляя на грязной коже прозрачные бусинки. Свет от яркой рекламы на противоположном доме попеременно окрашивал в разные цвета и падающие снежинки, и бусинки на ладони. Это монотонное чередование  незатейливой палитры напоминало калейдоскоп. Беззвучный и бездушный.
Сергею стало совестно за свои давно немытые руки. Последние мгновения и без того короткой жизни идеально чистых снежинок проходили не среди сородичей на тротуаре или крыше, а на заскорузлой коже, давно не знавшей горячей воды. Хоть бы они еще пожили до первых прохожих или внезапного осеннего потепления, а то сразу превращаются в грязь. Он поспешно отдернул руку и стал вытирать о штаны. Стало еще хуже.
 - Так и душу свою не отмыть зараз, - кольнула ехидная мыслишка.
Сергей лихорадочно осмотрелся в поисках какой-нибудь воды. На яркой зеленоватой ноте калейдоскопа взгляд уперся в помятую пластиковую бутылку с ободранной наклейкой. Остатки водопроводной воды пошли на благое дело.
Боясь упустить остатки первого снега, он вновь подставил ладонь с растопыренными пальцами навстречу парящим в тишине красавицам. Однако, они словно сторонились его, боясь замараться, и пролетали мимо. Стало досадно, что он теперь даже первый снег проворонил.
- Ну, пожалуйста, - мысленно взмолился Сергей.
Тут он заметил, что из ранки на пальце сочится кровь. Очевидно, порезался второпях о разбитое  стекло. На красной ноте калейдоскопа кровь, скопившаяся в ладони, показалась черной. Это огорчило его еще больше. Однако на следующем шаге монотонной палитры цвета приобрели естественные оттенки, и несколько снежинок, зависнув в нерешительности, увязли в красном пяточке на его ладони.
 - Мы стали одной крови, - радостно вспыхнуло в сознании. 
Сергей даже улыбнулся, чего так давно с ним не случалось.
Как мало нужно, чтобы вдруг ощутить себя счастливым. По-настоящему радоваться всей душой. Не для кого-то и для чего-то, а оттого, что благодать внезапно заполнила его, как дырявый сосуд. Хлещет из всех щелей, а не кончается. И так сладко и так хорошо, что слезу прошибло. Вот ведь как бывает. Отверженный близкими и друзьями, потерявший все, что только можно, он впервые почувствовал себя счастливым человеком. Именно человеком, прожившим не самую плохую толику, отмеренной Создателем.
Когда-то в прошлой жизни он был таким же робким и несмелым, как эти снежинки. В первый снег той далекой осени, когда легко поступил в столичный институт, он вляпался. Иначе назвать  то  состояние отчаянной влюбленности было сложно. Впрочем, это он сейчас так может говорить о себе. С иронией и легкой грустью. А той осенью он и говорить-то не мог. Другой бы ударил по тормозам, а он только глаза закрыл и руки раскинул. Не жил, не думал, не дышал.
Он влюбился.
Тогда утром тоже пошел первый снег. Сергей торопился в институт, и буквально, столкнулся с девушкой, вдруг закружившейся на дорожке вдоль витиеватой литой ограды под начавшимся снегопадом. Чтобы не упасть на скользких плитках, они инстинктивно ухватились друг за друга. Смеясь и извиняясь, девушка попыталась отстраниться от незнакомого парня, но он как-то очень серьезно шепнул ей на ухо:
- Это судьба.
У Светки на ресницах лежали робкие снежинки, и она смотрела в упор, не мигая, словно боясь их вспугнуть. По крайней мере ему тогда так показалось. Они были одной крови. Это связало их на всю жизнь. По крайней мере ему так казалось. И Серега пропал. Он вдруг выпал из одной жизни в другую. Возможно, тогда тоже переключился какой-то незримый калейдоскоп, и новый яркий цвет обозначил тот переход. Вернее – большой скачок, как кто-то говорил им на лекции. Запомнилось только эта фраза. Запомнилась, потому что была созвучна новому миру Сереги. Остальное кануло в Лету.
Чтобы жить в новом мире, ему нужно было держать Светку за руку. Без этого он терялся. Вернее мир переставал существовать, и вместе с ним растворялась его душе. Где и как он не понимал. Просто пустота и мрак заполняли все вокруг. Наверное тогда калейдоскоп стал черно-белым. Без нее и с ней. Однажды Светка не появлялась в институте три дня, и он не смог уйти из учебного корпуса. Ждал. Ночевал в гардеробе и не притрагивался к еде. Когда увидел ее вновь, предложил пожениться. К его удивлению и неописуемому восторгу она согласилась.
Только некоторое время спустя Серега узнал, что когда он вляпался, Светка залетела. После рождения дочери в калейдоскопе появился третий цвет. Оранжевый. Светка-маленькая была рыжей, с веснушками и неусидчивым характером. Первые лет семь она росла на Сереге, словно экзотический фрукт. Они общались на своем языке и были братьями по крови. Он называл ее Огонек, она его – Серенький. Сколько так они жили, Серега не помнил. В том мире времени вообще не было. А после случился провал в памяти.
На улице стало светать, и огни привычной рекламы на противоположном доме поблекли. В застывшей ладони Сергея пятнышко с увязшими в ней снежинками засохло. Ранка затянулась и не кровоточила.
- Как моя душа, - подумалось ему.
Любовь не покинула его. Она запечаталась и осталась в душе. Где-то очень глубоко. В укромном месте. Этот островок обошли стороной и развод и нелепые скитания после. Он и сам старался не приближаться, но иногда не выдерживал и выбирался на тот пляж с золотым песком, окаймлявшим островок любви.
Там все было по-прежнему. И снежинки на ресничках Светки, и чистый взгляд малышки, наполнявший его душу удивительным счастьем. Только, вот, в калейдоскопе его жизни появилась еще одна полоса. Бесцветная. Это случилось пару лет после развода. Он попытался как-то тайком от матери заговорить с Огоньком на улице. Дождался стройную фигурку с пышной копной рыжих волос и позвал. Как в детстве. На их секретном языке. Она вздрогнула и неуверенно произнесла:
- Здравствуйте.
Тот мир захлопнулся. Словно жахнул апокалипсис, о котором так долго бубнили колдуны всех мастей. Наверное за грехи, о которых он так и не узнал.
Серега пробовал перейти в иное состояние, позволяя себе бокал красного вина. На первый завтрак. Не помогло. На горизонте его души еще маячил тот островок, где всегда идет первый снег. И он стал жить так, чтобы никто не прикоснулся к его единственному сокровищу, не отмеченному ни на одной карте. Окружавший мир был настолько неинтересен, что он никогда не пытался понять, будет ли сегодня кров и пища. Разве что, вот этот чердак чаще других привлекал его своей размеренной рекламой. Далеко за полночь она не давала забыться в тревожном сне, с фанатичным упорством повторяя, что все меняется в этом мире.
И он уверовал. Искренне и бесповоротно. А сегодня  неожиданно для себя принес жертву во исполнение. На крови. Он знал, это не случайно. Нужно только немного подождать. И снова пойдет первый снег.

31. И был день, и была ночь. Глава 1
Наталья Якорева
Был ласковый, солнечный день. В Прибалтике – подобные дни – редкость. Гарнизон шумел, машины подготавливали взлетную полосу. Все активно настраивались к проведению ночных полетов.
В семье летчика Германа и его жены Анны внешне все проходило обыкновенным, привычным образом. Рядовой рабочий день Германа, был для Анны сложным и насыщенным внутренними переживаниями. После уточнения плана полетов, Герман приходил домой на отдых. Это был капитан, лет двадцати восьми, чуть выше среднего роста, наделенный спортивным телосложением, широкими плечами и мускулистым торсом. Его доброжелательное лицо, с крупноватым носом и ртом, обрамлялось аккуратно стрижеными волосами с проседью и абсолютно белыми висками. А отличительными особенностями были: внимательный взгляд из-под чуть нависших бровей и приятное рукопожатие больших теплых рук. В галифе, сапогах и портупее Герман выглядел блистательно, но летчики носили эту форму только в те дни, когда проходили учения. Анна внутренне восторгалась, когда видела его в этой амуниции.
Анна – чуть полноватая шатенка, с  волнистыми волосами ниже плеч, с оливковыми глазами, с подвижным, привлекательным, тонким лицом  ожидала мужа. Она сразу же стремилась создать  все условия  для его полноценного тихого часа. Уводила мальчиков двух и шести лет в другую комнату, где читала им книжки, занималась с ними рисованием. Конечно же, Анне всегда очень хотелось просто прилечь рядом, тем более, что ночью она блюла «пост» – не спать. В этом заключался её «талисман». 
«Талисман» зарождался постепенно.
Когда она приехала с грудным ребенком в гарнизон, то даже смутно не представляла свое будущее. На первом плане был маленький сын, уход за ним, а только потом дела мужа.
Вначале их совместной жизни в полку произошел незабываемый случай. Трагедия врезалась в ее память, в ее существо. Погибли два молодых летчика во время ночных полетов. Погибли, скорей всего, из-за несовершенства летной техники – загорелись двигатели. Но также из-за служебного рвения руководителя полетов. Командир кричал: «Давайте, парни, тяните до взлетной полосы!» Да, зачем было тянуть? Ведь внизу лес, а не город! Летчики могли катапультироваться. В итоге и самолет разбился, и погибли люди в расцвете сил. Дети остались сиротами. Огромное горе – женам, матерям и отцам!
Постепенно Анна начала осваиваться в новой жизни и стала остро ощущать, свою сопричастность к профессии мужа. Участие состояло в создании стабильного психологического тыла. Еще раньше ей накрепко запомнились слова из песни «Темная ночь»:
          Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
          И поэтому, знаю, со мной ничего не случится.
Вот в чем был «талисман!» Ночью, когда властвует «тьма», надобно не спать, охранять тем самым жизнь любимого. В этом будет его спасение и продолжение их обоюдного счастья! Свое волнение Анна всегда пыталась скрыть, чтобы не пошатнуть уверенность мужа в хорошем исходе полетов. Хотя оба знали, каждый полет – это смертельный риск! Супруга мужественно держалась, не позволяя себе лишних эмоций, способных разрушить шаткую конструкцию благополучия. Она подавляла любую сомнительную мысль, несущую крушение стабильного существования. Женщина всегда помнила о том, что ее задача – это спокойное и уверенное состояние дорогого человека.
 После четырехчасового отдыха Герман уходил, Анна всегда провожала мужа до двери и тянулась к нему в поцелуе. Он грозил пальцем, что означало «не так», чмокал в губы и исчезал, поглощенный предстоящим свиданием с самолетами.
Его «не так» означало их необыкновенный поцелуй. Их тайное, невидимое постороннему глазу глубочайшее переживание…
В момент соприкосновения губ, возникало необычное явление. Сначала плотно закрывались глаза и пропадали внешние звуки. В самый первый миг проскакивала искра электростатического разряда, которая  вызывала трепет, подобный, разве, взмахам крылышек колибри.
Плотность их тел, находящихся в резонансном состоянии, внезапно становилась зыбкой и улетучивалась. При продолжительном слиянии губ мысли полностью рассеивались. Свершался переход в бесплотный мир, другую параллель. Существовало лишь единение мужского и женского начал во Вселенной. Наверное, это – экстаз, но без ощущения тела, рук или ног; чувство скорее духовного свойства, нежели материального. Герман и Анна перемещались в особое пространство, где нет вещественности, которую надобно всегда осязать. Слияние уст создавало магию волшебства и уносило в зону без условий, в макрокосм, в котором нет обязательств, требований, канонов, ограничений и рамок. Сия территория проявлена без перспективы, без прошлого и будущего. Экстатический мир состоял из безвременья и неограниченного пространства.
Такой поцелуй  очень сложно описать. Это сверхчеловеческое и труднообъяснимое понятие. Похоже, что подобное ощущение не может быть передано при помощи слов.
 В момент соединения губ разноименно заряженных влюбленных, происходит химическая реакция растворения материи. Любая необходимость, или актуальность испаряется  напрочь. Куда-то пропадают родители, дети, служебные и первостепенные дела. Поцелуй полностью стирает понятие важности, собственной значимости, высокомерия, амбиций и жизненно необходимых дел. Заботы мгновенно улетучиваются вместе со своим зримым и ощутимым окружением.
Подобное чувствование намного выше физического влечения. Бестелесное пребывание больше похоже на полет бабочек в невообразимой чистой и прозрачной среде, счастье подъема и проникновения в пространство без гравитации. Подобно ли это чувство вечному несказанному наслаждению? Но нет же! Наслаждение кажется связанным с телесностью. Нереальное преобразование выше, чище, воздушнее! Оно уникально и не встречается нигде, кроме как в возвышенном поцелуе. Может быть, так ощущается блаженство?
Такого рода поцелуй подобен творчеству. Поцелуй – это магия создания нового пространства, с позволения самой Вселенной, где нет диктата плоти. На этой территории не действуют разноречивые законы и предписания, не властвуют обстоятельства. При соприкосновении губ рождается новый беззвучный и бестелесный Свет. Это чудо сотворено мужчиной и женщиной для мгновенного перемещения в страну, которая не существует, которую никто не может ни назвать, ни вспомнить. Они поднимаются в эту обитель по золотой лестнице без ступеней и перил. А может, поцелуй подобен самой Гармонии? Стоит только сойтись в поцелуе двум созвучным душам и мифическая юдоль предстает пред ними в новизне безвещественности.
Возвращение в чувственный мир происходит только неимоверным усилием воли, которая запускает деятельность ума. После столь тонкого восприятия, окружающий мир представляется влюбленным крайне грубым и приземленным. Лишь только отрада узнавания друг друга остается с ними и помогает принять реальность такой, какова она есть.
Почти с первых дней совместной жизни Анна осознавала, что столь глубокое переживание, как ЭТОТ поцелуй, муж не может вынести перед  встречей с «первой женой», такое определение Анна дала работе Германа. Пропадет концентрация  внимания на предстоящем полетном задании, а это может привести к непоправимым ошибкам. Небеса требовали абсолютной отдачи.
Полеты, особенно ночные, это самая высокая планка мастерства, которую достигает летчик. Слияние со сталью должно быть стопроцентным, почти невозможным. Летчик должен чувствовать крылатую машину каждой клеточкой своего организма, а не только умом. Если срастание не произойдет, то могут возникнуть непредвиденные сложности, и машина выйдет из-под контроля. Главное в летном деле - это любовь к полетам и полная самоотдача. Несомненно, жена  в данном случае, остается лишь надежным тылом. Но сим тоже можно удовлетвориться, учитывая сложность столь мужественной профессии
Анна всегда спрашивала у Германа, когда начинаются полеты, сколько они длятся и когда  завершаются. Также интересовалась прогнозом погоды. Потом она зорко отслеживала и полеты, и погоду. Прекращение полетов без видимых причин казалось зловещим.
У Анны в памяти сохранился случай, когда  весь полк улетал в командировку. Тогда она, как обычно, зорко следила за происходящим. Сначала взлетал разведчик. И только после его приземления вся армада взмывала в воздух. Такой парад стоит увидеть! Зрелище потрясает красотой. Волнение ощущалось всем телом, как говорится всеми «фибрами души». Дыхание перехватывало, вероятно, от восторга. Анна смотрела в небо, в котором неслась ее "вторая половинка". Жены высыпали во двор, чтобы еще раз взглядом проводить мужей. А они летели эскадрильями: три тройки и ведущий.
Но в тот памятный день что-то не заладилось. После вылета разведчика полк не поднялся в воздух. Прошло полчаса, потом час. Анна прилипла к окну. Когда она увидела, что во двор въехала черная волга, то руки непроизвольно вцепились в подоконник. Женщина обмерла. Ей было известно о мрачной и суровой связи между прекращением полетов и появлением черной волги. Все это – «не к добру»! Хотя на этот раз, она точно знала, что муж не был разведчиком. Выходит, ЭТО произошло с кем-то другим! Весь гарнизон был охвачен тревогой. Как же Анне не поддаться мучительной, гнетущей безысходности?
Черная волга медленно катила вдоль домов. Она почти кралась, как будто, внутренне сопротивляясь, не желая этого движения, пока не приблизилась к тому, «отмеченному судьбой» дому. Анна пристально следила за движением автомобиля, который двигался прямо на нее, но в последний момент остановился у соседнего здания. Анна словно окаменела. Весь ее организм отказывался принять безвременный уход жизни незнакомого ей летчика. Конечно же, муж хорошо знал его. Потому-то ощущалась значительная связь. Сама профессия накрепко связывала семьи. Несчастье касалось каждого непосредственно.
После возвращения из командировки муж поведал Анне о причинах аварии. Перегруженный топливом самолет не поддался летчику при выполнении фигуры. Командир экипажа крикнул:
– Катапультируйся! – и нажал на  ручку катапульты. Но второй летчик не успел спастись.  И… разбился!!!
Когда руководители прибыли на «яму». «Ямой» летчики называли воронку, оставленную разбившимся самолетом. То увидели фигуру в шлемофоне, сидящую на краю воронки. Это был спасшийся летчик, находившийся в потерянном состоянии.
Но служба есть служба! Командир полка приказал всем собраться и выполнить предстоящее задание на «отлично», особенно в этот раз. Их курс пролегал прямо над еще дымящейся, «ямой». В душе каждого пилота боролись противоречивые чувства: горечь за смерть товарища и ответственность за выполнение приказа.
Общий настрой летчиков в создавшихся обстоятельствах – непостижим! Они испытывают весь спектр человеческих переживаний, но, в конечном счете, побеждает чувство долга и стремление выполнить задачу государственной важности. Поставленная цель оттесняет личные эмоции в невидимую зону рассудка. Очевидно, в данной ситуации, действие является выходом и спасением каждого. Уметь управлять собой в любых обстоятельствах – черта, свойственная мужественным людям.

32. Код для двоих
Наталья Якорева
«Оттепель» начала шестидесятых годов прошлого века оживила музыкальный фон советской страны. Близкая сердцу «А у нас во дворе есть девчонка одна» начала звучать вместе с западными классическими хитами. Двое еще не подозревали о существовании друг друга, но музыкальная волна уже подхватила их на свой гребень и несла во встречных потоках.
 Пятнадцатилетний парнишка, невысокого роста, с темными волнистыми волосами серо-зелеными глазами обожал современную музыку. Все свободное время посвящалось «кручению» проигрывателя тех времен. Когда паренек прослушивал новые малоизвестные записи, то испытывал противоречивые чувства. Вначале его доброе лицо светилось от восхищения, но затем чуть меркло. Проскальзывала легкая грусть от того, что музыка вот-вот закончится. Благозвучная мелодия создавала более тонкие струны в его внутреннем пространстве. Эти вибрации оживляющего пламени, вдохновенного полета и тонкой грусти находили отклик в его сердце. Неосознанно паренька тянуло к мелодичным и ритмическим композициям. Ему очень нравилась джазовая музыка и блюзы, которые уводили от повседневности.
В далеком от центра страны уральском городе, диски купить было почти невозможно. Но юноша настойчиво колдовал над своим увлечением. Парню часто везло, и он чудом доставал «пласты» у друзей. Пластинки попадались «на ребрах», так называли в обиходе, когда запись велась на рентгеновских снимках. Звучали тоже неплохо. Случалась удача, когда какие-то родственники или родственники друзей привозили пластинки из-за границы. Иногда диски попадались больше стандартного размера и не влезали в проигрыватель. Он сооружал что-то невообразимое: пытался разобрать стенки проигрывающего устройства и нарастить длину звукоснимателя, лишь бы извлечь заветные ноты.
На слуховом окне, под самой крышей молодой человек повесил динамик таким образом, чтобы его не было видно с улицы. Он не хотел лишних нареканий от вездесущих взрослых. Вечерами меломан заводил музыку. Она звучала достаточно громко. Соседи внимательно вглядывались – откуда льются эти звуки – не могли понять. Не избитые, благозвучные мотивы привлекали  местных парней и девушек. Молодежь устраивали во дворе танцы, так и не дойдя каких-то ста пятидесяти метров до клуба. Конечно же, потому, что репертуар был подобран с душой.   
Большой любитель музыки, порой, так был увлекаем мелодией, что уже не слышал, что она давно отзвучала. Он обнаруживал другие, более тонкие, романтические области, где его жизнь протекала на других вибрациях. Мальчишки прибегали в его «студию» и опускали на землю.
– Ты, что! Не слышишь, что пластинка уже закончилась? Ставь другую, все волнуются, давно ожидают, когда же прозвучит что-то новенькое!
Парень пошел еще дальше. Чтобы его любимую музыку могли слышать как можно больше людей, он соорудил радиопередатчик. Причем постоянно пытался его улучшить, накручивая все больше и больше проволоки от трансформатора в своем передающем устройстве. Наконец, «диджей» добился успеха! На средних волнах его трансляция звучала на десять и более километров. Причем звучание было четкое, без помех. Теперь не только его семья и все окружение могли наслаждаться лучшей родной и иностранной музыкой, но и все радиослушатели, желающие вкусить хорошую поп-музыку на средних волнах.
Впрочем, не всем соседям нравилась активная радио деятельность парнишки. Одна соседка приходила и говорила:
—  Ты прекрати вещать! У меня даже утюг говорит твоим голосом. — И действительно, при радиопередачах возбуждалась электропроводка всей округи.
Она – симпатичная, крепкого сложения, но стройная девчонка, с карими глазами и рыжеватой толстой косой на плече – часто мыла пол под девятую симфонию Бетховена. Девушка очень любила слушать оперы Чайковского и оперетты Кальмана, часами устанавливала пластинки на проигрыватель. На ее пристрастия в выборе репертуара, безусловно, влияла музыкальная школа, которую она уже закончила. Девушка часто крутила ручки добротного приемника «Люкс» на длинных и коротких волнах. На длинных волнах шли скучные передачи. Музыка звучала не часто и довольно однообразная, отечественная. На коротких волнах она иногда слышала переговоры профессиональных радиолюбителей. Это было не особенно интересно. Ей необходима, как воздух, была новая, ранее не слышанная музыка. Жажда необычных мотивов и напевов была подобна жажде странника в пустыне. Общение со сверстниками несло разочарование, оно не давало той полноты чувств, какие возникали при вовлечении в неизведанные сферы.
Настоящим сюрпризом для нее стала находка самодеятельных радиолюбителей на средних волнах. Здесь был выбор. Можно было прослушивать более широкий музыкальный спектр, чем она могла организовать себе сама. Радиолюбители имели позывные, по которым слушатели могли их узнавать. И вот как-то раз она наткнулась на одного радиолюбителя.
– Я, Алмаз, я, Алмаз, как меня слышно, прием? – ему отвечали, что слышно хорошо, и наш любитель музыки врубал свои драгоценные запасы. Алмаз обладал невообразимо-удивительным голосом. Девушка представляла себе высокого парня, с мощными бицепсами и могучим торсом и таяла от восторга. А  хлопец просто прикладывал микрофон к гортани, и голос снижался до баритона. Но она, конечно, этого знать не могла.
Затем, почему-то, Алмаз пропал и появился с таким же голосом Леопард, который тоже заводил прекрасную музыку. Некоторое время в душе у девушки было смятение, ведь она так привыкла к Алмазу и хотела слышать его и его передачи каждый день! Но он пропал навсегда.
Леопард обладал до боли знакомым голосом, тогда она догадалась, что Алмаз сменил свой позывной на новый. Леопард был, как и Алмаз, немногословен, узнавал как его слышно от других радиолюбителей и затем включал свои «пласты». Девочка, прибегала из школы и сразу же кидалась в дальнюю комнату. Там она закрывала плотно дверь и включала музыку так громко, насколько это было возможно. У нее там были превосходные условия – не было соседей. Три стены и потолок выходили на улицу, а четвертая стена в смежную комнату. Под полом был выход из кинотеатра. Уроки она делала под музыку. Так продолжался около двух лет. Музыка наносила звуковые дорожки в глубинах ее существа, и весь репертуар Леопарда воплощался в душе.
Вскоре парень поступил в военное летное училище и уехал из родного города. А девушка осталась и поступила в институт. Казалось, что их жизненные пути пролегли еще дальше друг от друга. Но, волей судьбы, в ее группе учился школьный приятель нашего героя. У друзей были редкие встречи, когда молодой человек приезжал на «побывку». В рассказах одноклассника мелькала наша студентка. Почему-то, она казалась удивительно знакомой. Хотя они не могли быть знакомы даже случайно. Их пути не пересекались. Город разделяла река и весьма отдаленные районы.
Наконец, на октябрьские праздники друг решил познакомить любителя музыки с его студенческой группой и с той девушкой. Меломан интуитивно почувствовал ту, созвучную ему, струну в душе новой знакомой. Его, как будто, «примагничивало» к ней. Радиоволны обладали чудесным, таинственным действием. Они надолго оставили свой след внутри ее существа.
Парню через год предстоял выпуск. У девушки тоже шел последний год обучения в институте. Юноше «повезло». У него, в связи с операцией по удалению аппендицита, образовался месячный отпуск. Он был свободен и проводил все время с подругой. Влюбленные смогли узнать друг друга еще лучше. Они неосознанно находили созвучные струны, которые резонировали при сближении. При касании рук, даже нечаянном, возникал электрический разряд, как символ гармонии.
В те давние годы молодые люди не могли предположить, насколько прочно они связаны единой судьбой. Что у них вырастут, и дети, и внуки. И что после интересно прожитых лет, полных тревог и забот, а также радости и счастья, к ним придет осознание, что не только небеса принимали участие в создании их семьи, но и деятельность мальчика-радиолюбителя и восприимчивая душа девочки. Одна сторона передавала информацию, а другая – записывала.   
Музыкальная область почти нематериальна и обширна. Ее энергии вызывает часто необъяснимые тонкие чувства: мечтательность и сопричастность, желание стать лучше, возвышеннее. Где-то, в каком-то секторе  этой области  крепко переплелись пути двух людей. Был создан общий музыкальный код, по которому два человека могли отыскать друг друга в мозаичной россыпи дней.



1/2 финала:

1.Январь
Надежда Лайне
Жили-были Тыхорек и Полосатик.
Тыхорек обычно молчал, любил вишневое варенье и по четвергам лейтяйничал, искренне веря, что после среды наступает суббота. И что сыр любят кошки, а не мышки, потому что в его далеком- далкеом детстве (он всегда начинал с этого свои рассказы, хотя был не так уж стар, но был и не молод) кошка Ромашка ела сыр и изюм, не притрагиваясь к мясу и рыбе.
Кошка ушла гулять майским вечером и не вернулась, отправившись по дороге на Луну, потому что вот такие они, кошки, непредсказуемые.
Полосатик любил соленое, болтал без умолку и повторял несколько раз слова, быстро-быстро. Поэтому имя Тыхорька звучало у него, будто пулеметная очередь: "Тыхоректыхоректыхорек". А еще он любил вязать.
Вот и сегодня Полосатик вбежал в их коробку, отдуваясь и фырча: "Тыхоректыхоректыхорек" - выдохнул он.
Тыхорек молча поднял глаза.
"Там, не поверишь, не поверишь, рыжая кошка, кошка сидит".
Тыхорек продолжал молча смотреть.
"Твоя кошка, Тыхорек, что ушла по дороге на Луну! Луну! Луну!"
Тыхорек кивнул, свернул газету недельной давности и встал, поправляя свою дурацкую шапку с ушами и перчатки с симметричными дырками на указательных пальцах.
"Тыхоректыхоректыхорек... Может ей молока? Молока?"
Тыхорек покачал головой и показал указательным пальцем на стол, где лежал холщовый мешочек, в котором хранились орехи и сухофрукты.
"Но там же только изюм, изюм, изюм..."
Тыхорек еще раз показал на стол.
"Понял, сейчас принесу. Уже несу. Ты выходи, выходи, а я несу!"
Тыхорек снова поправил свою шапку и вышел, попав в снежное царство. Он зажмурился и замер, ослепленный белизной полудня. Мороз сразу же укусил его за нос и Тыхорек поежился, сжал кулаки, спрятав тем самым пальцы с дырками.
Кошка Ромашка, проснувшись в мае, долго сидела на окне, думая. Ей не хотелось есть, не хотелось гонять птиц, не хотелось ласкаться. Даже дерево у балкона не манило ее.
Ей вспоминались ночи, когда большая головка сыра появлялась на небе. Тыхорек называл ее Луной, но Ромашка знала, что на самом деле все намного интереснее.
Просидев до вечера в раздумьях, Ромашка вздохнула, стукнула хвостом и спрыгнула вниз.
В конце концов, она кошка, что гуляет сама по себе. И каждая уважающая себя бродячая хотя бы раз в жизни должна выйти за порог, найти приключения и познать жизнь. Не смотря на то, что они и так самые умудренные из всех живущих на земле.
Соседский мальчишка заметил Ромашку на дороге: она мелькнула ярко-рыжим пятном и пошла на север, высоко подняв хвост.
И только Тыхорек знал, что она направилась на Луну.
Тыхоек наконец-то открыл глаза. Первое, что он увидел - рыжий комок на дороге, спокойно сидящий. Рыжий комок с седой полосой на морде. Затем он услышал тяжелое дыхание Полосатика, который очень торопился. И, скорее всего, разбил что-то, когда торопился. Хотя что там было уже разбивать? Они пили из алюминиевых кружек, ели из таких же тарелок и уж точно не коллекционировали фарфоровых кукол.
"Вот, вот, вот!" - протараторил Полосатик, протягивая маленький пакетик. "Тут всего грсточка, но ей хватит. Хватит же? Да? Да?"
Тыхорек кивнул, снял перчатку с правой руки и взял несколько изюминок.
"Замерзнешь же! Ну! Ну! Замерзнешь! Мерзнешь!"
Тыхорек промолчал. Он сел на корточки и протянул кошке изюм.
Она, мурлыкнув, сорвалась с места.
- Это точно Ромашка, - сказал Тыхорек. Он улыбался.

2. Зимняя история
Надежда Лайне
- Эй, Ковалева! Ковалева! - он сложил руки рупором, как делали в школе, и закричал.
Девушка в синем пуховике остановилась и медленно повернулась, будто не веря, что зовут ее.
- Ковалева Соня, "А" класс.
- И тебе привет, непоседливый старшеклассник, достававший всех.
- Но я же был любимцем учителей.
- Был. Только не знаю, почему.
- Из-за красивой улыбки, - и он улыбнулся, открыто, добро, как не каждый сумеет.
"А все же он, хоть и был непоседой, всегда оставался добрым малым. Классический герой романа, о котором мечтают девчонки-отличницы, прижимая томик к груди."
- Как ты? Мы столько лет не виделись.
- Мы особо и не общались.
"А точнее, года четыре. Как ты изменился".
"Года четыре, Соня, года четыре. Ты совсем не изменилась, Веснушка".
- Я не видел никого из класса.
- Живу на даче, - внезапно ответила она.
- Что?..
- Ну, как-то так вышло.
- И?
- Варенье вкусное.
- Что? - он замялся. Вынужденный повтор глупого вопроса нервировал.
- Варенье вкусное, говорю, - рассмеялась она.
- Вечно ты перескакиваешь с одной темы на другую.
"Ты так редко смеялась в школе".
- Не ворчи, пожалуйста.
- Не ворчу.
- Зану-у-у-уда, - протянула, скорчив смешную рожицу.
"Как будто теперь ты расцвела, Веснушка. Без всех. Сама сумела".
- Да ну тебя.
- Просто варенье правда вкусное. Сидишь в кресле, в комнате тепло, на столе чай и повидло...
- Твое любимое... - тихо говорит он.
- Такое, кисловатое... Запиваешь его чаем без сахара...
- Сонь...
- Да?
- Возьми меня с собой в эту сказку.
Она замолкает, потирая покрасневший нос пуховой варежкой.
- И тебе не интересны причины? - произносит, внимательно вглядываясь в его лицо.
- Почему ты там? Ничуть.
- И подробности?
- Не интересны. Зато я могу колоть дрова. Только пусть у тебя найдется еще одна чашка.
- Найдется даже варенье.
- Солнце мое, - выдыхает он.

3. Обнаженные ипостаси бытия. Старость
Елена Кириченко
Рассвет только задавался, а Старуха уже копошилась среди вороха трухлявого и затхлого тряпья. Тут не до вылеживания, когда горкой сыпятся дела и задания. Сыпятся непрерывно. Вот и сейчас ее давнишний напарник, старый Ворон, киданет с размаху в форточку очередную бумажную писульку. А в ней – задания, задания, указания важные. Только успевай их выполнять! И не было случая, чтобы Старуха не выполнила. Ну вот, легок на помине! Крепкий клюв стукнул по форточке, она затрещала, заскрипела и открылась, жалко повиснув на одном петельном навесе. В жилище влетела бумажка, но получив сопротивление клубящейся пыли и сквозняка, не сразу осела на подоконник. Старуха зашевелилась, опять раздался скрип. Да и весь этот дом был скрипучим. Здесь скрипело все: и стертые половицы, и пружины-завитушки железной перекосившейся кровати, и ящики допотопного комода, и двери-окна. Скрипела и сама Старуха – каждой косточкой своего тощего иссохшего тела, хрипящим голосом, надрывным то ли смехом, то ли плачем. Но старая телега скрипит да едет. Так и Старуха, тяжко разгибаясь, охая и ахая, но спешит-ползет на дело. Мусолит узловатым пальцем по бумажке, щурится, тычет носом в нее, но читает. Пока три задания. Что ж, она исполнит их, как выполняет вечно.
В списке два новичка, еще не успевших познакомиться со Старостью. Два «крепких орешка» – Иван Петрович и Семен Петрович. Два спортсмена-пенсионера, все бегают трусцой по школьному стадиону, изо дня в день тренируются. Самоуверенные, не хотят знаться со Старухой, избегают ее. «Ничего, голубчики, далеко не убежите…  Еще никому от меня убежать не удалось. Ну, кроме тех, кого моя коллега костлявая с косой за плечом раньше срока отобрала у меня. А остальные, нет, никто убежать не смог. Вот и сегодня начну-ка я день с самого трудного – с этих двух «орешков», пора уже и им познакомиться со мной». Старуха из сундучных закоулков вынула шерстяную кофту, насквозь пропахшую нафталином, кашемировый палантин с оторванной бахромой, простые чулки, рейтузы и резиновые калоши. Кивок головы Старухи в обломке зеркала одобрил наряд. Заправив напоследок под палантин седые космы, она посеменила на стадион. И уже вскоре Семен Петрович медленно выводил друга, у которого неожиданно резко «стрельнула поясница», с облюбованного ими стадиона. Сам же Семен Петрович все никак не мог угомонить разбушевавшееся сердце. Переволновался из-за друга, что ли? Старуха довольно потерла дряблые ладошки и вновь уткнулась в бумажку. Самое трудное задание сделано, первую отметку оба «крепких орешка» от нее получили.
 Под номером два на листочке значилась девица Элеонора, двадцати четырех лет. Старуха со злостью чертыхнулась, плюнула под ноги. Мало ли ей дел с почтенными людьми, так еще и на  девку эту силы и энергию тратить приходится! Депрессия затяжная у нее, видите ли, свет ей белый не мил, руки на работу не поднимаются! Телом молода, а душой, духом – хуже старика любого. Вот и мельтеши теперь к ней, тоже ставь первую отметку. «Получай, милочка, добавочную порцию тоски тягучей, а вместе с ней тело кволое, лицо линялое да глаза тусклые, выцветшие. И это-то в двадцать четыре года! Чахлая, ох уж, чахлая попалась девица. Не смогла радость в жизни найти, вот и получай первую отметку. А Старость ведь пунктуальная, не опаздывает к тому, кто ее ждет». Старуха горестно вздохнула и поставила еще одну галочку на мятом листочке.
И, согнувшись сильнее обычного, пошкандыбала к своей давней любимице – Матрене Никаноровне. Да, это ее любимая подопечная, часто приходит к ней Старуха. Привыкла как к родной. Да и как можно было не привыкнуть… Девяносто восемь годков Матрене, поэтому плотную тропку Старуха к ней протоптала, сколько уж ходила туда-сюда. Вон даже трава не растет на тропе той! Но сегодня Старуха шла медленно, тяжко, останавливаясь на каждом шагу. Знала, последний раз идет по этой дорожке, сделает сейчас свою завершающую отметку и … передаст коллеге своей ненасытной. «И когда она только нажрется? Все мало ей … Но если мало, то пусть, конечно, Матрену Никаноровну прибирает. Лишь бы молодых не трогала. А Матренушка – тихая, светлая старушка, людей всегда привечала. Надо при последнем визите и ей что-то доброе сделать, облегчить путь перехода, заслонить от страха. Жила Матрена тихо, мирно, пусть же так и уйдет. Надо попросить подругу костлявую, она иногда уступает. Ради Матренушки, наверно, тоже уступит». Старуха сделала еще одну отметку в записке и, уставшая, поплелась восвояси. В свой темный затхлый закоулок в заброшенном и ветхом доме.
 Старуха, властительница всего сущего, наделенная свыше неизбежным и странным даром, понимала, что за все надо платить. А за власть – тем более. И она платила и платит работой, кропотливой, тягучей, не прекращающейся ни на один Божий денек. Вот и сейчас, только сомкнет глаза, слегка вздремнет, а старый Ворон вновь клювом острым долбанет по тусклому стеклу форточки. Ох, и легок же он на помине, стучит!

4. Учитель
Елена Кириченко
По мотивам биографии польского Учителя Януша Корчака

На тысячи, миллионы, миллиарды набатов рассыпался каждый стук сердца. Бить в набат, кричать, взывать! Взывать? Тщетно… То, что случилось, было за пределами разума, любого. Не только человеческого, но и, наверно, звериного. И все же Учитель понял, что его дети, воспитанники интерната «Дома сирот», были обречены. Грязное и зловонное чудовище начинало их втягивать в свою разгоряченную пасть. Это потом ему дадут имя – Холокост. Потом, когда оно неистово насытится. А пока чудище набивало обвисшую утробу до пресыщения: стариками, женщинами, детьми. Теперь ему решили подать сирот из Варшавского гетто – около двухсот, с Учителем на закуску. И загустел воздух над Польшей, свинцовой росой опадая на обугленные ветки. А солнце так и не смогло подняться с востока, завязнув в тухлой трясине болота. И из раскрытого горла соловья вырвалось лишь гортанное карканье. Какая-то программа дала сбой. Произошла мутация разума. Или души? Вопрос без ответа.
Учитель и дети, его дети… Столько глаз, обращенных на него! Янтарно-черных, карих, прозрачно-голубых…  Испуганных, умоляющих, отчаянных… Он учил этих ребят, наставлял, воспитывал. А они так верили ему, хрупкими стебельками своей души неустанно тянулись к свету. И теперь Учителю суждено видеть в газовой камере агонию этих глаз. Своим, все еще не угасшим разумом постигать доселе не виданное извращенное сатанинское деяние.
- Януш Корчак, вам помилование и освобождение, выходите, - голос надсмотрщика раздался перед железной дверью газовой камеры. Раздался в последний момент.
Учитель вздрогнул. Утонченные игры дьявола-извращенца? Оставить детей одних, осиротить их еще раз в миг последнего дыхания? Отдать темным силам не жизнь, а душу? И имя Учителя?
Учитель вдруг явственно увидел беснующееся ликование в преисподней, злорадный хохот и самодовольное потирание рук.
Нет! На этом ведьминском балу вам быть без Учителя.
Заскрежетал ржавый засов. Надзиратели торопливо заталкивали детей. Учитель, отбросив их руки, вошел сам. Через полчаса над Треблинкой на тягучем кровянистом небе одна за другой вспыхнули черные обугленные звездочки. Когда появилась последняя, багряно-черная большая звезда, на тысячи, миллионы, миллиарды набатов рассыпался стук каждого живого, еще не мутировавшего, сердца.

5. Птички-синички
Нана Белл
В избе было прохладно, потому что Федоровна экономила дрова. Наташа зябла. Накинув на плечи ватник, она смотрела в оттаявший кругляш зимнего окна. Мелкие снежинки, кружась, то опускались, то, подхваченные печным духом, опять поднимались в небо. Девочке казалось, что они увеличиваются, увеличиваются и потом превращаются в маленьких птичек. И Наташа вспомнила о синичках: «Они же мерзнут, голодные! Надо им крошек вынести!»
    За печкой позвякивала посудой Федоровна. Сгорбленная, молчаливая, в туго завязанном темном платке, она теперь часто подолгу перемывала домашнюю утварь, переставляла ее с места на место. Иногда доставала из шифоньера узел с вещами и, развязав его, все смотрела, смотрела, словно никак не могла насмотреться.   
— Вот, — сказала она вчера Наташе, — все, что надо, собрала, а смерть не приходит.
    Мысли о последнем часе посещали Федоровну и прежде. И только дети, пожалуй, отвлекали ее от них. Бывало, она часами смотрела в окно на двух-этажный, похожий на барак дом, на детишек, что гуляли во дворе подле или, прижавшись к деревянному забору, внимательно всматривались в идущих мимо прохожих.
    То и дело кто-нибудь из детей, увидев женщину, кричал:
    — Это моя мама!
    — А это мой папа! — подхватывали рядом, указывая на показавшегося из-за угла мужчину.
    Пешеходы обычно не останавливались и даже, как казалось Федоровне, старались побыстрее проскочить мимо.
    Как-то детвора задержалась возле дома Федоровны.
    — Бабушка, дай яблочка! — кричали они и смеялись, давая понять, что это всего лишь шутка.
    Тогда-то Федоровна и приметила Наташу. Выше других, с густыми пшеничными волосами и какой-то взрослой грустью во взгляде. Девочка так смотрела на Федоровну, что той даже показалось, что девочка пытается в ней кого-то вспомнить. Кого-то из своих родных... На следующий день, едва Федоровна угнездилась на скамейке возле забора, к ней подошла Наташа и села рядом. Девочка молча смотрела в землю и даже не болтала ногами. Потом вдруг сказала, глядя куда-то в сторону, словно и не Федоровне даже:
    — У меня вчера папка повесился. Теперь меня забирать на выходные некому.
    — А ты ко мне приходи, — сказала Федоровна тихо, почти шепотом, и вдруг обняла Наташу.
    С тех пор Федоровна стала по пятницам забирать Наташу из интерната, и пятница стала для Федоровны маленьким праздником.
    Вскоре, однако, интернат закрыли, и девочка осталась у старухи. Как это получилось, почему Федоровне разрешили оставить Наташу у себя, сказать трудно…
    Жизнь Наташи у Федоровны пошла спокойная, обыденная, сытая. Да только уж очень Наташе было скучно в избе без компании, шумных игр, ссор и примирений. Хорошо еще, сосед дядя Толя подарил им с Федоровной старый телевизор, а Наташе отдал свой мобильник.
    — А звонить-то мне кому? — удивленно глядя на дядю Толю, спросила она.
    — А матери?
    — Так она ж меня бросила. Да и номера ее я не знаю.
    Федоровна поспешила вмешаться в разговор. Строго глядя на Толю, сказала:
    — Мать она и есть мать. Второй матери не бывает. Ты, Толь, ее мать поищи в городе-то. Наташа тебе фамилию скажет.
    Свою фамилию Наташа хорошо знала: тетрадки ею подписывала, на уроках на нее откликалась, хотя и чувствовала себя всегда и везде только Наташей. Без всякой фамилии. У отца тоже была такая фамилия. Когда Наташа родилась, он сидел в тюрьме. Наташина мама, оставив маленькую Наташу деду, уехала не то на заработки, не то с каким-то мужиком за счастьем. Она, конечно, иногда появлялась у деда дома, и тогда Наташе становилось так радостно, что хотелось петь, правда, если только мама была трезвой.
    Потом, когда дед умер, мать забрала ее в поселок возле станции, где их пустил к себе жить дядя Саша первый. Этот дядя Саша, после того как от него ушла жена, из дома не выходил, лежал на топчане. Мама покупала липкое, сладкое вино, и они с дядей Сашей его выпивали. Дядя Саша зарастал щетиной, и глаза у него делались все голубее. А когда стали совсем как небо, он умер. После похорон пришла жена дяди Саши первого и сказала:
    — Нечего вам тут! Идите отсюда.
    И они с мамой поехали в деревню, где мама жила когда-то. Шли долго. Помнится, перебирались через глубокий овраг, заболоченный ручей. Мама почему-то спешила и тянула Наташу за руку. Возле черной избы с заколоченными ставнями мама остановилась. Вокруг торчали обгоревшие стволы деревьев и трава была по пояс и совсем зеленая. Мама сказала:    — Здесь мы жили. Теперь придется у людей угол снимать.    Тут Наташа увидела старые качели, все обуглившиеся, черные, и захотела немного покачаться, но мама крепко взяла Наташу за руку и повела отсюда прочь.   
В деревне они с мамой стали жить у дяди Саши второго, у которого ноги не ходили, и мама за ним ухаживала. Мама и дядя Саша второй тоже пили, но теперь уже горькую водку. Так Наташа потом на суде и сказала. А мать сжала кулаки и закричала на нее, и тогда судьи приписали Наташу к отцу, который к тому времени уже вышел из тюрьмы... Это было так давно, что Наташа уже и не помнила маму. Ну, разве что ее светлые волосы и низкий, хрипловатый голос...
    Наташа вглядывалась в снежинки за окном, и тут одна из синичек села на раму и постучала клювом по стеклу. В клюве у нее что-то было, какой-то клочок бумаги. Точно такие узкие бумажные полоски птички часто отрывали со столба возле интерната, на который потерянные мамы приклеивали свои объявления. Наташе даже почудилось, что синичка спрашивает ее: «Кому дать? Кому дать?»
    — Мне, — ответила Наташа и открыла форточку.
    Синичка прыгнула на оконницу, и прямо в Наташину ладонь упала бумажка с подтеками расплывшихся чернил.
    Написанные на ней буквы прыгали, наскакивая друг на друга.
    — Лер-мон-то-ва, один… — прочитала Наташа.
    Цифра, написанная за единицей, совсем расползлась, но Наташа почему-то решила, что это цифра семь.
    — А где это, Лермонтова, семнадцать? — спросила она Федоровну.
    — У нас такой улицы нет. Это где-нибудь в городе. Подожди, вот Толя из командировки вернется, у него спросишь, он знает, — ответила Федоровна.
    Но Наташа вдруг почему-то подумала о том, что это адрес ее мамы. А иначе зачем синичка принесла ей эту бумажку?!
    Она вспомнила, что, после того как интернат закрыли и детей распределили по опекунам, какие-то женщины еще долго приходили к этому столбу и вешали объявления. Однажды Наташа сорвала такую бумажку, но на ней был нарисован кот, которого потеряли.
    Наташа закрыла глаза и увидела перед собой женщину с соломенными волосами, говорящую хрипловатым голосом: «Доченька!»
    Сжав в кулаке бумажную полоску, Наташа прошептала:
    — Мама!
   
Этим утром Федоровна лежала на кровати, то и дело повторяя:
    — Как же ты без меня будешь?
    Правда, к обеду она, охая и тяжело вздыхая, все же поднялась и даже сварила щи.
    И тут Наташа впервые почувствовала тревогу: «А что если Федоровна помрет? Как я тогда? Надо скорей ехать искать маму. У меня же есть ее адрес!»
    Накрыв Федоровну одеялом, Наташа села рядом и сложила руки на коленях. Федоровна то и дело открывала глаза, словно проверяя, здесь она, вздыхала, что-то бормотала себе под нос. Из глаз у нее то и дело катились слезы, но какие-то маленькие и мутные…
    Как только Федоровна уснула, Наташа оделась и поспешила на железнодорожную станцию.
    Сидя в вагоне электрички, Наташа смотрела в окно, и ей становилось не по себе от широких снежных просторов, редких черных изб, покрытых большими белыми шапками, от одиноких людей, смотрящих на бегущую мимо электричку. Когда Наташа переводила взгляд на пассажиров, ей казалось, что все на нее смотрят с осуждением, неодобрительно качая головами. Тогда Наташа быстро опускала глаза и пыталась вспомнить мамино лицо, но ничего, кроме копны светлых волос, не могла вспомнить…
    Если в вагон входила какая-нибудь женщина, Наташа думала: «А вдруг это мама?» — и пристально вглядывалась в нее, в ее волосы, если, конечно, те можно было разглядеть за шапками и воротниками…   
Город напугал Наташу. Низкие темные дома, грязный снег, редкие фонарные столбы, тихо, пусто. На площади перед зданием вокзала стоял красный фургон с надписью «Пицца», на котором был нарисован веселый повар в белом колпаке, тянувший Наташе большую, чуть подрумяненную пиццу с ломтиками ветчины, кусочками грибов и еще чем-то, Наташе не известным. Она вдруг уловила в морозном воздухе запах свежего хлеба. Проходивший мимо мужчина в длинном черном пальто и шляпе с широкими полями, почти закрывавшей его лицо, мельком посмотрел на Наташу, и от его взгляда девочке стало не по себе.
    Наташа шла вдоль унылой одноэтажной улицы с темными окнами, шла, засунув руки в карманы, и влажными от волнения пальцами сжимала в руке бумажку с адресом и кусочек сахара, который вынула из сахарницы, едва только Федоровна заснула. Сахар Наташа взяла потихоньку, чтобы Федоровна не заметила.
    «Конечно, — думала она, — Федоровна ничего бы и так не сказала. Но удивилась бы, зачем мне сахар в карман. Подумала бы, что я куда-то собралась или мне опять плохо и надо вызывать „скорую“, делать мне укол. А если б я ей сказала, что это синичка мне принесла мамин адрес и мне надо ехать, то нахмурилась бы и не отпустила меня… И все же что я скажу маме, когда увижу ее? А что если она меня до сих пор не простила и будет кричать как тогда, на суде? Но ведь тогда я была еще маленькая и глупая. Лермонтова, семнадцать, Лермонтова, семнадцать…» — повторяла она про себя.   
 Табличек с номерами домов ни на одном не было, прохожих, которые могли бы подсказать, — тоже.
    На привокзальной площади ей, правда, пытались объяснить, как пройти на улицу Лермонтова, но Наташа так волновалась, что толком ничего не поняла. То и дело Наташа останавливалась возле огромных рекламных щитов. Она видела их впервые. На одном из них была изображена женщина с распущенными волосами, в красном платье. В руке у нее был микрофон, который она держала как эскимо, собираясь не то лизнуть, не то откусить от него. «С песней по жизни!» — по слогам прочитала Наташа и все смотрела на женщину, на ее голые руки и шею. Смотрела скорей с удивлением; зачем она здесь, почему? Нет, эта красавица попала сюда по ошибке. «А может, она специально явилась сюда, чтобы кого-то обмануть? — вдруг подумалось Наташе. — Но разве такие красавицы обманывают?» Послышался гул мотора, Наташа повернулась и увидела все тот же фургон «Пицца». Повар опять протягивал ей нарисованное лакомство, и Наташа нахмурилась, еще крепче сжав в ладошке кусочек сахара. Она бы уже давно съела этот сахар, но он был ей нужен не для еды, и она терпела…   
Незаметно стемнело. Наташа уже почувствовала знакомую слабость, у нее кружилась голова. Стало холодно и немного страшно. Она думала: «Федоровна, наверно, уже волнуется».
    Кто-то шел ей навстречу и пристально смотрел на нее из-под широких полей своей черной шляпы. Странно, это был тот же самый мужчина в длинном пальто, которого она уже встречала в этом городе. И тогда он тоже шел ей навстречу.
    — Ты что, кого-то ищешь? — строго спросил он.
    — Нет, — испуганно ответила Наташа, и ее рука до судороги сжала бумажку с адресом и кусочек сахара.
    — Нехорошо говорить неправду!
    Мужчина стоял и в раздумье смотрел на нее. Наташа опустила голову и быстро пошла вперед.
    В палисаднике одноэтажного дома с обвалившейся штукатуркой Наташа заметила женщину с лопатой. Та, в оранжевом жилете, платке, из-под которого лезли в лицо волосы, очищала дорожку от снега. Махнув несколько раз лопатой, женщина закашлялась, достала сигареты, зажигалку, закурила, сделала несколько глубоких затяжек. Закашлялась глубоко, со звоном. Потом, в изнеможении погасив сигарету о сучок дерева, убрала окурок в карман и принялась вновь монотонно отбрасывать снег. Вероятно, почувствовав на себе Наташин взгляд, она замерла и медленно повернулась.
    — Кого тебе? — спросила она грубым, хрипловатым голосом.
    — Маму, — тихо выдавила из себя Наташа.
    — Здесь нет никакой мамы, — раздраженно сказала женщина.
    — А Лермонтова здесь есть? — почти прошептала Наташа, вынула из кармана руку и разжала ладонь, чтобы показать бумажку с адресом. Оплывший кусочек сахара тут же упал и глубоко провалился в снег. Но Наташе было теперь не до него. Она увидела, что буквы на бумажке совсем расплылись, так что не осталось ни одной, и ей вдруг стало ясно: теперь никто не поверит в то, что синичка принесла ей адрес мамы и что она, Наташа, ее дочка. И Наташа заплакала.
    Женщина отвернулась и стала опять закуривать, но теперь у нее дрожали руки и огонек все время гас.
    Втянув голову в плечи, Наташа побрела прочь, чувствуя слабость и волнами подкатывающую к горлу дурноту. Ноги подкашивались, и Наташа боялась упасть. Сейчас ей нужно было остановиться и за что-нибудь ухватиться, но всюду лежал только снег…
    Навстречу ей шел прохожий. Это был все тот же мужчина в длинном черном пальто и широкополой шляпе, под которой не было лица — одно только черное пятно. Мимо по проезжей части почти бесшумно полз фургон «Пицца», а сама Наташа словно плыла по воздуху. И ей было очень плохо.
    Она вдруг села на снег и тихо, одними губами позвала:
    — Мама...
    — Девочка, что с тобой? — крикнула женщина с лопатой. Голос слегка дрожал.
    — Ничего, — шепотом, не оборачиваясь, ответила Наташа, продолжая всхлипывать.
    А мимо все ехал и никак не мог проехать фургон «Пицца», и мужчина без лица все шел на нее, раскачивая свое длинное черное пальто, и Наташа уже слышала, как ее мама говорит ей:
    — Наташа, доченька…

6. Скворцы прилетели Вар. 2
Нана Белл
Уложив Наташку на старую, ещё брежневских времён кушетку, укутав её бабкиным ватным одеялом, Николай подошёл к печке, открыл дверцу, зажёг спичку, поднёс к коре. Огонь облизал поленицу, разгорелся.
- Вот так бы всегда, хорошая сегодня тяга, - как будто кому-то сказал он.
Но никого кроме малОй, наревевшейся без матери, в избе не было. Что в избе?
На всей их улице – только он да девчонка, только два дома на всей их улице, его да дачников. Тех ещё ветер не принёс, а дочку, как ветром сдуло.
“Нет, объявится, конечно, когда-никогда. Деньжат подзаработает, сколько-нисколько, объявится. Тут дитя её, куда ей без неё. А пока с дедом. Хотя какой я дед – ни седины, ни бороды. Хоть сейчас в женихи, а тут в няньках. Да, нет, я что, я ничего, это, пожалуйста.”
А сам кряхтел, держался за поясницу, кашлял.
Вышел на крыльцо, в чём был, в рубашке, старых спортивных штанах да тапках на босу ногу. Как всегда, глянул на небо, на готовившееся к закату солнце; на берёзу, которая выросла так, что закрывала полнеба, расставив, ручища над тропкой к калитке, над малиной, над столом, где летом кому чаи, кому стопари. Посмотрел он и на ржавую груду металла, сваленного под берёзой, которая когда-то была ЕГО комбайном.… Надо было давно её сдать на металлолом, чтоб глаза не мозолила и не травила душу.
- Да, и окашивать трудно, всё косой цепляешь.
Но до косьбы ещё далеко. Правда, трава зазеленела и серёжки на берёзе объявили – скоро прилетят, скоро прилетят, милые.
Взглянув наверх, где висел уже не один десяток лет слаженный им скворечник, когда-то голубой, яркий, заметил, что тот покосился, как бы не упал…
Вышел за калитку, вот он простор, вот где дышится, вот где и курнуть не грешно. Но ещё и на скамейку у забора не успел сесть, как увидел: под берёзой скворчиха наскакивала на женишка, тот хохлился, лепетал что-то в ответ, будто оправдывался.
- Так, значит уже тут, как тут, а дом-то покосился. Вот она и выговаривает.
И сразу вспомнил своё – как привёз в дедов дом молодую жену, а она ему:
- Это что же, я в такой сырости ночевать буду? Да, у тебя грибы на стенках растут.
- А я ремонт сделаю, яичко будет.
- И когда же это? Из чего?
-Да, ты не шуми, не шуми, посмотри лучше кругом. Какие сады, луга, овраги – красота. А берёзу эту я сам сажал, ещё мальчонком был. И знаешь, загадал – пока берёза жива и я с ней, а берёзы не будет – тогда уж всё…
Николаю казалось, что он понимает птиц, и удивлялся, как они похожи на людей.
- Так, значит, уже прилетели. Не успел до их прилёта подправить. Ну, ничего, ничего. Сейчас.
Николай притащил из сарая лестницу, приставил к берёзе и не спеша, как он всё теперь делал, стал подниматься вверх. Пока лез, ругал себя последними словами:
- Какого - такого (он то, конечно, сказал по-другому) я так редко перекладины набивал, нельзя что ли было поближе их друг к другу приколотить. Корячься теперь.
С трудом дотянулся до покосившегося скворечника, поправил и подумал:
- На будущий год надо новый сделать, этот уж совсем сопрел.
Не торопясь, стал спускаться. Его подгнившая лестница скрипела, шаталась.
- И ей пришло время.
Он закашлялся, дышать стало трудно, и вдруг перекладина подломилась, и ему пришлось ухватиться за сук берёзы. Издав сухой хриплый звук, дерево откинуло от себя засохшую ветку, пальцы рук у Николая разжались как-то сами собой, и он упал на груду металла, на ржавые останки былой гордости колхозного строя.
Острый обломок того самого комбайна, который приносил ему когда-то доход и славу, царапнул сильно и больно.
Он хотел сказать злые слова, которые и словами-то назвать нельзя было, которые сами выскакивали из него, но вместо них почему-то шепнулось “Господи!” и вдруг увидел над собой какое-то неведомое ему раньше небо над головой. Всё затихло, стих ветер, птичьи голоса будто растворились в воздухе, и даже берёза, его берёза, будто замерла.
И вместо боли, в нем родилось удивление и восторг. Сквозь ветки голубело, слегка подсвеченное золотым лучом солнца, небо. Оно распахнулось перед ним, и вдруг земля оказалась где-то внизу: и берёза, и изба, и поля. За зарослями садов краснели уцелевшие от пожаров стены старых домов, весело блестели на кладбище металлические цветки свежих венков, тёмными пятнами лежали надгробья, кривились старые кресты.
Обычное, примелькавшееся, стало великим и таинственным.
Его не удивляло это странное разглядывание земли сверху, оно завораживало. Его не удивило даже то, что он увидел: из бани, которая стояла чуть поодаль от их избы, вышла жена, её тело розовое и молодое, круглилось большим животом, за руку она вела светлотелого малыша, смешно загребавшего ногами.
- Что это она раздемшись? Сдурела баба и Лёшку застудит.
Хотел крикнуть, но звука не получилось, только внутри что-то больно съёжилось и будто разорвалось. И уже не криком, а мукой проплыл перед ним тот мост, на котором тряпьём повис Лёшка, приговорённый кем-то.
- Ю-ль-ка!
- Гляди, отец, дети-то у нас какие справные!
И уже не у бани, в ветвях старого сокоря, мелькают качели из какой-никакой доски, привязанной старыми дедовскими канатами, и детишки вспархивают Ленкиным платьицем и Лёшкиными вихрами.
- Юлька, возьми к себе, не могу больше, - хочет крикнуть Колька, но немота рвёт нутрь, бросает на ржавое, отслужившее...
- Наташка-то одна в избе, а у меня печь затоплена, - вдруг думает он.
Сползает с кучи металла, босой, в разодранной рубашке, испачканный кровью, подползает к избе.
Там, за дверью, у соскочившего с печки огня сидит Наташка, маленькая такая девчоночка, только-только ходить научилась, и дует, дует на пламя как на блюдце с горячим чаем…

7. Красавица, чудовище
Ирина Гирфанова
Волшебники царства Завидова.

В некотором царстве Завидово, во граде Любятове жила красна девица Белолика. Высокая, статная, синеокая, была она бела лицом, черна волосом. К тому же — рукодельница искусная. И хотя парни на Белолику заглядывались так, что спотыкались на ровном месте, замуж девушку никто не звал. Какая из неё хозяйка с такой безоглядной добротой? Какая из неё работница с такими нежными руками, с такой тонкой талией? Разве что, принц какой заморский возьмёт в жёны этакую красавицу. Королевой бы ей быть — в самый раз!
Да и девица-красавица никого не выделяла из парней знакомых. Однако пришло время и Белолике встретить суженого. Заехал как-то в Любятов молодой охотник Видан. Пришёл он на городскую пёструю ярмарку, заприметил вышивки диковинные, да туеса расписные. А как поднял взгляд на хозяйку красоты той, так и глаз отвести не смог.  Белолика тоже засмотрелась на незнакомого юношу. Вскоре и вовсе покорил охотник сердце гордой красавицы речами ласковыми, открытостью да щедростью душевной. Сыграли Видан и Белолика свадьбу весёлую, а через год родился у них здоровый и крепкий мальчик. Но недолго длилось семейное счастье Белолики. Захотела разлучить Видана с женой завистливая соседка Деяна. Возжелала она забрать себе чужого мужа. Только добрый молодец не вещица, чтобы просто так взять и отнять. Никак не получалось у Деяны привлечь к себе внимание Видана. И отправилась тогда завистница к колдуну Чернаву.
Никто не знал, откуда появился Чернав, никто не помнил, когда поселился он в пещере у подножия Обережных гор, что обступали кольцом царство Завидово, защищая от врагов и ветров. Способствовал Чернав в исполнении разных людских желаний. В награду за свои труды брал колдун у просителей понемножку: у кого здоровья, у кого силы, и у всех без исключения забирал несколько лет бренной жизни и частичку бессмертной души. Дорогу к себе сделал Чернав лёгкой, скорой, всем доступной. Много хаживало к нему народу, и мало кто отказывался платить цену, что запрашивал колдун. Да и расплата была заметна не сразу. Подумаешь, через пару лет красавица становилась уродиной – краса и молодость так недолговечны! А коли здоровый вдруг заболевал – так кто угадает, отчего? Никто ведь от хворей не защищён. А то, что умирали во цвете лет посетившие колдуна люди — так никому не ведомо, какой ему срок отмерен.
С виду Чернав казался добрым старичком. Борода седа, да глаз чёрен. Улыбка на устах, а в сердце злоба жгучая. Каждую ночь снились колдуну кошмары.

*******

В бедной деревенской избе жарко натоплено. Чадят лучины, немного рассеивая ночной мрак вдоль стен. Пылающий огонь в печи освещает кровать, на которой лежит немолодая измождённая женщина. Её мокрое от пота лицо искажено болью, глаза закрыты, влажные волосы разметались по подушке. Носатая старуха в тёмном платке подаёт женщине кричащего младенца, шепеляво приговаривая:
- Не жилец сынок твой! А если и выживет, так лучше бы помер. Горб у него, не к добру это. А ещё вижу я за ним тень страшную: то-ли смерть это его стоит, то-ли других людей погибель!
Роженица страдальчески морщится. Лишний рот, да к тому же — урод! И она с неприязнью отворачивается от ребёнка. Старуха с сомнением смотрит, как борется за право на жизнь никому не нужный новорожденный.
- Так что, покормишь? Али - пущай помирает?
У матери нет сил слушать отчаянный крик младенца. Она поворачивается:
- Убивать не стану. Грех это. Давай. Авось, сам помрёт!

***********

Дрожа от страха и злости, просыпался Чернав от ненавистных снов. Так-то вот приняла его появление на свет родная мать! Нет ей прощения! Нет состраданию и милосердию!
Мучимый жаждой мести, колдун вставал, сгорбившись брел к столу и жадно пил из заранее приготовленного ковша снотворный отвар. После возвращался, ложился в смятую, ещё не остывшую от жара его тела постель, и вновь засыпал.

**************

- Надо бы имечко дать мальцу! – мать вопросительно смотрит на отца. – Ну, как не помрёт? Нехорошо это. Последышем все зовут. Не по-людски как-то.
Младенцу уже три месяца. Чёрные волосы облепили высокий лоб и влажный затылок. Чёрные глаза буравят родителей вполне осмысленно. Длинный носик громко сопит, но малыш не собирается плакать. Так он выражает своё недовольство тем, что его почти не берут на руки, не разговаривают с ним.
- Чернявый какой! - отец неприязненно морщится. - Никогда у нас в роду таких не было.
- Ну как же! – слабо возражает жена. – Помнишь, своего дядьку Василина? Точь-в-точь похож!
Муж сердито отворачивается. Дядька Василин не был любимчиком в семье. Та же судьба, похоже, ждёт и этого ребенка.
- Пусть будет Чернавом. Раз такой чёрный.
И отец выходит из избы. А мать смотрит на сына с выражением жалости и неприязни — младший сын ей большая обуза.

***********

Сны показывали всю жизнь колдуна с самого рождения и были его вечной мукой. Но именно такую цену заплатил Чернав за своё обучение, за силу колдовскую — отдал он учителю свой спокойный сон. Ведомо было из этих снов Чернаву, что не любил его за всю жизнь ни один человек.

**********

Женский визг, детский плач, возгласы и крики мужчин, лязг металла, треск горящего дерева —  пылают все разом дома в родной деревне. Жители отбиваются от напавших разбойников, один Чернав притворяется мёртвым.

И он один выжил. Ему только исполнилось двенадцать зим, он такой хилый и слабый, что выглядит не старше девяти. Сколько дней блуждал он после побоища по дремучему лесу? Как не погиб от голода, как не попал в пасть какого-нибудь хищника? И во сне Чернава бросает в дрожь от пережитого тогда ужаса.

Темно и холодно. Слёзы непроизвольно текут по щекам, солёная влага попадает на потрескавшиеся губы. Он вытирает исцарапанными руками лицо, озирается и вздрагивает от резкого крика филина. Кажется, в темноте горят чьи-то глаза. Он пятится и упирается спиной в холодный камень. Оборачивается и видит отвесную стену горы и, совсем рядом - вход в пещеру. Недолго думая, спускается по неровным каменным ступеням и оказывается в длинном тёмном коридоре, в конце которого виднеется тоненькая полоска света. На ощупь идёт вперёд вдоль стены.  Через некоторое время оказывается у приоткрытой двери. Тихонько проскальзывает внутрь. В жарко натопленном помещении —  белобородый старик у пылающего очага, пучки сухих трав, связки сушёных летучих мышей и черепа, развешанные вдоль стен.
 
********

По утрам, проснувшись, Чернав лежал и вспоминал, как приветил его благодетель-чародей. Не прогнал измученного ребёнка, вырастил, обучил колдовским премудростям. И через десять лет вышел Чернав на белый свет уже не озлобленным на весь мир мальчишкой, а могущественным колдуном. За эти годы он ничего не забыл и никого не простил. Чернав ненавидел людей, ненавидел всех до единого и с тайным злорадством забирал у своих посетителей здоровье и счастье.


Вот к этому-то колдуну и прибежала за помощью Деяна. Пообещала она за приворот соседа отдать колдуну маленького сына Белолики и Видана. Согласился Чернав помочь просительнице. И вскоре Белолика заметила перемены в муже. Стал он раздражительным и безразличным ко всему, чему раньше так радовался. Перестал замечать сына и смотреть в сторону жены. А вскоре и совсем ушёл к хитроглазой Деяне в соседнюю избу. Но самое ужасное было то, что забрал Видан с собой маленького сынишку. Как не умоляла Белолика отдать ей сына, больше она своего ребёнка так и не увидела. Обезумев от горя, бросилась Белолика, куда глаза глядят.
Бежала она бежала, и занесли её ноги на вершину самой высокой из Обережных гор. Каменистая площадка круто обрывалась вниз, на дне глубокой пропасти тускло поблёскивала серая лента реки в кровавых бликах заходящего солнца. С другой стороны, немного ниже площадки, насколько хватало глаз, раскинулся дремучий лес. В этой зелёной необъятной дали виднелись в лучах закатного солнца розовые полоски берёзовых и красные — сосновых стволов. В проплешинах вырубок просматривались крыши домов небольших деревень, купола и маковки града Любятова, града Берендеева, а в самом центре — золочёные шпили царского дворца в столице Дивнодееве. По бокам площадки вниз плавно спускались зелёные склоны, образующие котловину, в которой притаилось царство Завидово. Огромное солнце уже наполовину погрузилось за неровную линию Обережных гор. Величественный вид этот мог восхитить Белолику раньше. Но сейчас эта красота не трогала израненное сердце несчастной матери.
И так не мил стал Белолике белый свет, что решила она прыгнуть в пропасть. Однако в момент, когда женщина уже готова была сделать шаг с обрыва, увидела Белолика, как с небесной высоты белым облаком спускается к ней крылатая фигура. И в руках у волшебного существа горит-светится огонёк яркий.
- Не отбрасывай жизнь свою, красна-девица, как изношенную ветхую одёжу, - молвит крылатое существо. - Не для того даются тебе испытания, чтобы уничтожить тебя, а для того, чтобы сильнее ты стала! Пришла ты в этот мир чистой и непорочной, жила праведно, любила мужа и сына больше, чем себя саму. И потому вручаю я тебе огонь этот, дарующий силу волшебную и бессмертие! Будешь ты отныне помогать страждущим, забыв о своих невзгодах.
Вручил волшебный посланник небес Белолике свой огонь и исчез, растаяв в бирюзово-розовом небе. А Белолика почувствовала жар необычайный во всём теле. Почернело в глазах у неё, потом радужно-разноцветно стало, потом побелело. И увидела женщина, что плоская вершина горы, на которой она стояла, увенчалась белоснежным дворцом дивной красоты, с прозрачными шпилями, с хрустальными башенками и куполами. А сама Белолика, оказалось, облачена в белые одежды и дарёного огня в руках уже нет, зато горит этот огонь в её сердце!
С тех пор прослыла Белолика великой волшебницей. Никогда уже более не спускалась она с горы своей, которую в народе так и прозвали —  горой Волшебницы. Стала помогать Белолика людям, и плату за свою помощь брать отказывалась. Только путь к себе сделала трудным, малодоступным, дабы лишь самые решительные, самые нуждающиеся, самые упорные могли преодолеть его.
8. Тристан и Изольда
Ирина Гирфанова
На тающих губах – безумная луна,
Мгновение как сон, Вселенная – туман.
Узор твоих касаний набегающей волной
Любовь и смерть сплетает, оставляя мне клеймо.
В одном порыве ветра, в одном дыханьи тьмы
Вдруг приоткрылась тайна, и эта тайна – мы!

История, что я вам расскажу, могла в любое время приключиться. Но довелось сему случиться от Рождества Христова в тысячном году. Её поведал бедный трубадур приятелю — придворному шуту. Шут рассказал поэту. Поэта захватил сюжет, он написал балладу, а бумажный след донёс до наших дней преданье это.
В Шотландии сегодня всё спокойно. Угасли распри и утихли войны. Король сумел вассалов примирить, и лишь в турнирах рыцарям возможно теперь помериться сноровкою и силой. Король немолод, вдов. Он ищет королеву себе, чтобы с женою сердцу милой наследника на свет произвести.
Тристан был третьим сыном у отца. Отец его владел богатым замком. Наследником его слыл старший сын. А младший должен был своим мечом себе составить имя и именье. Тристан мечтал о подвигах и битвах. Турниры и крестовые походы манили юношу, и девушек-красавиц не замечал он, грезя ратной славой. Но строгий граф-отец твердил, что для войны ещё сын слишком молод. И вот Тристану уж семнадцать лет. Король на пир сзывает рыцарей — жениться он намерен. Турнир объявлен в честь сего событья. Уж больше ждать у юноши нет сил! Отец его, смирясь, благословил. Пора в дорогу. Как сверкают латы, как нетерпением пылает взор! Взойдя на борт ладьи, танцующей у пирса, Тристан уселся на скамью, мечтам предавшись. Он на девИцу в пышном облаченьи внимание не сразу обратил. Девица та служанку укоряла, и взор её был гневом омрачён. «Девчонке не к лицу так злиться!» - мелькнуло у Тристана в голове. Ладья же птицей помчалась по морской волне, и юноша забылся в сладком сне.

Девицу ту Изольдой звали. Она сердилась вовсе не шутя. Давно желала дева приключений: хотела мир узнать, чужие страны. Мечтала о любви. Но в брак так рано? Пятнадцать ей, и хочется пожить, и повидать, и полюбить. Да только вот отец, любя, по-своему её судьбой распорядился: дочь замуж отдаёт за короля. Брак без любви. Отец сказал - Изольду ждут богатство и корона. Вот только ей отцовский план - как смертнику орудье палача. Изольда, как погасшая свеча, огонь свой обратила в гнев и обжигала ближних, не жалея.
Её, как королевскую невесту, одели в бархат, золото и мех. Но брак сей не сулил утех — жених был ей не мил, бедой казалась свадьба. Злость выпустив на бедную служанку, себя Изольде стало жалко и, вся в слезах, она одна уселась на корме.
На той ладье плыл ветродуй-колдун. Приставлен был он управлять погодой. Хоть и имел колдун преклонный возраст, к любви с большим почтеньем относился, считая, что подобно ветру, она лишь полнит жизни паруса.
- Как молоды они и как прекрасны! - взглянув на молодых попутчиков случайных, колдун подумал вслух.
И дальше - про себя: «Но... друг на друга не глядят совсем. Вся жизнь пред ними плещется, как та волна под днищем корабля, что нас несёт по этой водной бесконечной зыби! А окажу-ка я услугу им — вселю в сердца любовное томленье!»
Всю ночь старик варил, колдуя, зелье. Готово всё, но надобен предлог. И в этом случай вскоре подвернулся. Увидя, как сердитая Изольда на солнце веер мучит, он тут как тут пред ней с волшебной чашей:

- Вот, выпей, милое дитя! Напиток мой взбодрит тебя. И юноше тому преподнеси. Тепло сегодня щедро солнце дарит!
Изольда, не почувствовав подвоха, охотно выпила из чаши колдуна. К Тристану обративши взор, она невольно закусила губку: «Что со мной? Огонь в крови. Томление в груди! Чтоб ни было, противиться не стану!»
- Отпейте, сударь! Дивное вино! - промолвила, приблизившись к Тристану. - Меня зовут Изольда. Рада услугу оказать вам, милый рыцарь!

- А я – Тристан! Премного благодарен. Давно я жаждою томим!
«Тристан! Как он красив! Как благороден взор! Его глаза синее волн морских, что беззаботно плещутся за бортом! Корабль наш замер, но попутный дует ветер! Как я не замечала до сих пор изгибы губ его, упрямство подбородка? Волос, чернее ворона крыла. Тристан… Звучит, подобно серенаде!»
Тристан взял кубок из дрожащих рук. И вид, и поведение девицы его немало удивило. Желанье пить, однако, победило. Её влечение он принял за испуг: «Что это с нею? Непонятный взгляд. Изольда. Я не знаю, право. А может, в кубке смертоносный яд? Но даме отказал – и ты уже не рыцарь! Ну что же, коли яд. Я смерти не боюсь. И, чтоб она не замышляла, я буду верен рыцарским законам!»
Осушен кубок, и любовь вино толчками гонит по сердцам. Нет больше ни ладьи, ни королей, ни стран. Их двое лишь – Изольда и Тристан! Он глаз не может отвести от этого лица, вдруг ставшего таким прекрасным. Она молчит, и у него нет слов. А то внезапно разом говорят. О чем – неважно. Важен жест и взгляд. Полу-улыбка, вздох, прикосновенье. Какой восторг, и мука, и паренье! Как будто крылья за спиной. И белых чаек тени по волне. И отраженье лиц в глазах друг друга. Уж день померк, но страсть горит сильней!
Ночная тишина. Трепещет парус. И мерно плещется волна. Почти все спят. Изольде не до сна. Корсет развязан. Освобождён Изольды тонкий стан. Но не свободно сердце! О, словно сон — их встреча! А взгляд его! И только он перед глазами. Изольда влюблена. Любовное томленье владеет ей, как море кораблём. Как сладко замирает сердце. Как громко бьётся. Как горит лицо. Какая слабость, и какая сила! Как плавится душа. «Тристан. Тристан!»
«Изольда... Милая Изольда! Как мог я жить, не зная о тебе! Волнуешь, словно море, мои думы. Как трепетный рассвет ты хороша! Твои глаза, как звёзды в чёрном небе, мерцают тайной. Ты чиста, как небо в ясный полдень. Нет жизни мне отныне без тебя! Изольда... Милая Изольда».
Тристан нигде покоя не находит. И кружат мысли в хороводе вокруг неё — Изольды! Что она!? Быть может, тоже думает о нём? Иль сладко спит? Прекрасное лицо спокойно. Рассыпана волос златая канитель на мягких шёлковых подушках. И грудь вздымается, как тихая волна... В ночи волшебница-луна по морю разбросала блики. Не слышно голосов и смолкли чаек крики. Весь мир уснул - Тристану не до сна!
В ночи они друг друга отыскали. Нашли местечко тайное в ладье. И, словно в море, погрузились в бездну любви и страсти. Позабыто всё — турниры, свадьбы, битвы, короли. Бурлит в их венах лишь вино любви. О, жаркий шёпот, пылкие объятья, горячий трепет губ! Измято платье, отброшен стыд, отвергнут долг — всё это скроет ночь. А полная луна - свидетельница тайной страсти, не выдаст их, позволив им сполна познать всю глубину любви и счастья.
Но вот уж позади порыв желаний, жар, прикосновений ласка. Изольда и Тристан. Ужели им не снится эта сказка? Окончена двух тел влюбленных схватка - запретный плод доеден без остатка!
Наутро вместе вновь. На шаг не отдалятся друг от друга. В смущеньи слуги. В радости колдун, что смог подарок им такой устроить. День минул, словно миг. Влюблённых ночь в объятиях находит снова. Пусть не наступит утро никогда! Назавтра счастье их закончится бесславно!
Но нет! Такое невозможно! Тристан угрюм, как серый зимний день. Изольда мечется в тоске. А скорой свадьбы тень рассвет неумолимо приближает. Ужели завтра её уже другие руки будут обнимать? Другие губы губ её касаться? Слова любви придётся от другого слышать? Когда б не полюбила, смогла бы, может, это пережить. Теперь же это свыше всяких сил! Но знает дЕвица, как быть! Изольде ведомы секреты многих трав. Искусна в врачевании она. Всего за час готов отвар. И снова в чаше красного вина поблёскивают искры тайных чар.
Рвёт ветер паруса. Уж близок королевский замок. В доспехи облачён Тристан. Под северным холодным солнцем блестит металл, синеет море, пенится волна, на близкий берег набегая. Лицо Изольды бледно. Как она прекрасна! Коралловое платье, губ кораллы. Исступлен взор. Драконами расшит зелёный плащ. Вуаль, как облако, спустившееся с неба.
- Изольда, я не вынесу разлуки! - Тристан сжимает её руки.
Дрожат Изольды пальцы, но голос твёрд и непреклонен взор:
- Отныне неразлучны мы! Мне легче умереть, чем миг тебя не видеть!
- Но близок берег. Там жених отнимет навсегда тебя. Я даже думать не могу об этом!
- Нет, нет, Тристан! Не будет жениха. Не будет свадьбы, как не будет мне жизни без тебя. Готова умереть, и быть с тобою в смерти, коль в жизни не бывать тому!
- Что ты придумала, Изольда?
- Вот! Выпив это, вместе будем мы навек! Готов ли ты, Тристан, последовать за мной туда, где нет разлуки?
- Отдать готов был жизнь я за тебя! Чтоб только ты жила, Изольда! Но если ты готова со мной спуститься в тьму небытия…
- Нет, нет, Тристан! В объятья вечной грёзы!
- Люблю тебя, Изольда, больше жизни!
- И я тебя, Тристан! Твоя навек! Нас не разлучат никакие силы!
Встречает у воды король невесту. По случаю одета свита. И в нетерпеньи бьёт копытом конь боевой его. А белая кобыла принять готова новую хозяйку к себе на спину. Парус на ладье надут попутным ветром. Словно птица, летит она над голубой волной. И скоро, скоро милую девицу прижмёт король к груди.
Но что же это? Лишь к берегу корабль пристал, нашла служанка два недвижных тела. Спокойны лица их, и пальцы сплетены в узор. Все в панике — Изольда и Тристан! Они мертвы! Невеста короля и юный рыцарь! О, горе! Горе и позор!
Вовеки не отмыться перед собою горе-колдуну:
- Что я наделал, греховодник старый! В чужие судьбы вторгся, как злодей! Две жизни молодые улетели, как листья осенью, оторванные ветром! Великий Боже! Виноват я, каюсь! То скука, словно яд, моё существованье отравила! Как я посмел вмешаться в жизни ход, что был задуман высшим провиденьем?
А, впрочем... Может быть, я стал орудьем воли Божьей, что так распорядилась всеми нами? Что в жизни ожидало тех двоих? Его — погибель в поле бранном, во цвете лет, не знающим любви. Её — насилья пытка: свой долг супружеский всенощно исполнять с немилым мужем.
Любовь... Пусть так недолго, они вкусили счастья сладкий миг. За это, право, стоит умереть! Я в этой жизни главное постиг: тьма злодеяний, серость равнодушья рассеются лишь от любви немеркнущего света. А мне за ними вскоре предстоит уйти. И будь сто раз я грешен, но если мне в аду гореть, то не за это. Боже, не за это!

9. Рождественские скидки
Лидия Гусева
- Рождественские скидки! Рождественские скидки! – Направо и налево кричал юноша, а также направо и налево пытался их вручить прохожим. Но пешеходы, которые выходили из метро, ускользали от его рук, а кто-то и больно ударял плечом, кто-то брал и тут же под ноги кидал ни в чем неповинную бумажку. Безликую серую массу, уставшую от праздников Нового года и с пустыми карманами, ничего не интересовало. У студента-первокурсника тоже звенел ветер в кошельке. А на Рождество обещала приехать мама из деревни. Ему очень хотелось сводить ее в цирк, театр и, конечно же, купить букет цветов и большой торт!
- Скидки на обувь! Пара сапог по цене одной! Рождественские скидки! – Он старался улыбнуться каждому человеку.
- Набойку поставить - и то денег нет! – Кто-то хмуро кидал фразу.
- А это не то же самое – пара сапог по цене одного? – Спрашивал другой.
 - Скидки на мебель! Доставка бесплатно! Покупайте к Рождеству новую мебель! Выкидывайте старую, как в Италии! – Он пытался завлечь публику своими комментариями, да и самому, чтобы не скучно было
- Какая тут мебель, квартиры - и то своей нет, и не будет, видно! – Слышал он ворчливые и досадные слова, но почему-то в свой адрес.
- Да-да, а мы в ипотеку влезли, положили зубы на полку, теперь мебелью гроб только будет! – Кто-то вторил сзади. Юноша вспомнил о своей матери, которая тоже взяла кредит ему на обучение, и он, как мог, помогал ей выплачивать. А тут еще супервайзер уже за неделю деньги не платит… А она была тут как тут:"Молодец, стоишь на рабочем месте, дай-ка я тебя сфоткую для отчета!"
- А сегодня деньги будут? – Спросил грустно юноша, также уставший от упреков людей и от безденежья.
- Ой, нет, нет, завтра будут! Купил вас, промоутеров, один кондитерский заказчик! Хочет свернуть дело, да распродать всю свою продукцию. Даже наряды для вас приготовил - дед морозовские шапочки! Будете раздавать карамельки прохожим! Вот и выплатим завтра зарплату! – И девушка полетела дальше.
Очень обрадовался юноша такой рекламе, хоть, люди будут улыбаться и радоваться! Ну и конечно, завтрашней зарплаты. До Рождества оставалось всего два дня.
- Скидки, скидки на кондитерскую продукцию «Шоколадного Дома»! Подходите, берите, угощайтесь! Подарки к Рождеству! – Он не забывал наставления своей начальницы и старался сначала раздавать по одной конфетке.
- Да что ты жадничаешь?! Давай больше! Конфетки-то, небось, просроченные! – Сказал грубо один парень, а другой подхватил:"Вот именно, бесплатным бывает только сыр в мышеловке!"
- Да вы что, думаете, что мне жалко?! Мне так начальница сказала, а я-то для вас хоть что, хоть мебель, хоть обувь - все бы бесплатно отдал! – Оправдывался совсем еще юный мальчишка, родом из деревни, и не слышавший никогда таких обидных слов. Он начал горстями раздавать конфеты, но слезы обиды все-таки выступили на его глазах. Да еще, какой-то яркий луч попал в соленые слезы и расщепил их на сотни искорок, как пазлы в игре…
- Вот и молодец! Вот и молодец! – Подскочила вдруг супервайзер. - Все раздал! Я тебе принесла еще работы! Вот тебе банковские карточки. Будешь раздавать в обмен на кредитные, у кого есть.
- А что, какой-то банк обанкротился тоже?! – Не поверил юноша.
- Нет, нет, наоборот, обогатился и решил помочь нуждающимся! – Весело сказала девушка. Как тут наш промоутер обрадовался! Он представил себя самым настоящим Дедом Морозом! И эта шапочка на голове от кондитера. Не высшее ли счастье – дарить людям добро и надежду! С удвоенной энергией взялся за работу!
- Подходите, люди добрые! Подарок от Банка! Меняем кредитные карты на депозитные! Самые настоящие Рождественские подарки, а не скидки!
Толпы людей подбегали к нему, тянули радостно руки со своими злосчастными картами, а получали взамен с кругленькой суммой! А те, у которых не было кредитов, завистливо стояли в сторонке и только ворчали:"Это не справедливо!"
- Ну что, раздал?- подскочила девушка-начальница.
- Все, все раздал! – Довольно и счастливо воскликнул юноша. – Вот бы еще побольше карточек!
- Не волнуйся, я тебе покруче подарки принесла для раздачи! – Она сделала интригующую паузу. - Ключи от квартир!
- Вот это да!?! – Неверующими глазами посмотрел на нее подчиненный.
- Да-да! Будешь раздавать тем, у кого нет своего жилья! – И она умчалась дальше. Не ожидал такого поворота юноша в большом городе! Да и кто в это поверит? Он был на девятом небе от счастья, от счастья, которое дарил людям! А люди также не верили своей фортуне! Они разбирали связки ключей с написанным адресом на плакетках. Плакали и смеялись, пели и танцевали, и теперь уже были готовы, наоборот, ловить руки деревенского мальчика и целовать их. Они совсем забыли, как отталкивали их, когда он раздавал листовки, как толкали и обижали его! Да он и сам не помнил, до того был счастлив! А те, у кого были квартиры и даже по несколько, стояли в сторонке и завидовали:"Это не законно! Это не справедливо!" Тут снова подскочила супервайзер:"Ну что, все раздал?!"
- Да-да, все раздал! – Опять довольно ответил юноша.
- Ну и молодец! Славно поработал! Иди домой, отдыхай, приходи завтра! – Сказала она и развернулась, чтобы уйти.
- А деньги? Вы же обещали сегодня зарплату выдать! У меня завтра мама приезжает.– Почти жалобно спросил он. Начальница развернулась и удивленно спросила:"А ты что, себе ничего не взял? Ни банковскую карту, ни квартиру? Ничего не оставил?" Мальчик также удивленно посмотрел на нее, шутит она или что?! Как же он мог взять?! Он же на работе! Как можно?!
Девушка отвернулась, чтобы он не видел ее ангельски счастливого лица, а голосом строгим и грубым произнесла:"Нет у меня денег! И завтра можешь на работу не приходить, много вас тут таких!"
- Он плачет! Он плачет! Боже мой, Боже мой, помоги ему!» - Сестра побежала в ординаторскую за врачами. Когда все столпились вокруг, юноша почти рыдал.
- Ух! – Вздохнул облегченно один доктор. - Должен выйти из комы! Наверняка, выйдет! Будет жить. Такие рыдания, такие эмоции лучше всякого электрошока! 
Молодой человек открыл глаза и опять увидел людей вокруг себя:"У меня нет больше карточек, простите, и ключей нет, дайте мне, пожалуйста, в долг, цветы маме купить!"
- С Рождеством тебя, парень! И со вторым рождением! – Произнес тут ему доктор. – Помнишь метро? Листовки? Теракт?.. Ты сутки был в коме.
Юноша осознанно посмотрел на всех и вспомнил все… Вдруг, люди в белых халатах расступились… На пороге стояла старенькая, вся в слезах, мать! Он поцеловал ее родные морщинистые руки и сказал: «Прости, я не успел купить тебе цветов… А я вчера Дед Морозом работал! – Добавил он тихо.
- Я уверена, что ты был настоящим Дед Морозом, сынок! С Рождеством тебя! – Мать с сыном обнялись и замолчали. Они понимали друг друга без слов…
10. Вклад в блокадную копилку Ленинграда
Лидия Гусева
 1955 год, Таисия

   Недавно мы начали заниматься капитальным ремонтом в квартире Центрального района Санкт-Петербурга. Без труда отрывая одну рассохшуюся дощечку паркета за другой, я вдруг увидела монету, потемневшую от времени.
- Смотрите, я клад нашла!
Понятное дело, все как-то обрадовались находке. Я начала рассматривать монету. Это были советские пять копеек. Пятёрочка была вырисована в виде острого месяца-серпа, обрамленная двумя колосками пшеницы. Года не было точно видно, но вроде 1944. У меня вместо радости, затряслись руки.
- Слушай, - сказала я сыну, не сведущая в нумизматике, - а, по-моему, в 44-ом не чеканились монеты. Скорее всего, не до этого было, - продолжала я, опираясь на свою женскую логику.
- Нет, мам, что-то печаталось и чеканилось. - Ответил сын.
Я начала с усердием и пемолюксом оттирать грязно-желтенький диск. И… не может быть! Год 1941. С ног до головы меня прошила необъяснимая адреналиновая молния, от чего подкосились ноги. Не думала, что цифра может сделать такое. Да, мы уже привыкли видеть эти годы 1941-1944, 1941-1945 на открытках, по телевизору, в газетах и кино. Да, мы, «обтолераненные» современностью, как снарядами, знаем все равно и помним.  Но, когда в твоих руках оказывается предмет, с четкой принадлежностью к 1941 году, к началу войны, когда держал эту монету последний раз незнакомый тебе человек в то далекое время, что он чувствовал?
У меня, от заряженной памятью и временем монеты, пробежала такая волна боли, смятения, ужаса, как будто это я только что услышала, что началась война.
Жила-была большая семья в Колпино. Родители с тремя ребятишками. Как тут не радоваться! Вдруг, страшное слово «война» прогремело из динамиков, словно с неба. Ученые-психологи говорят, что есть три этапа восприятия горя: шок – неверие – смирение. Оправившись от шока, они не верили, но линия фронта наступала быстро. Летом им пришлось перебраться в Ленинград к тетке. Занимали большая семья одну комнату в коммунальной квартире на Фонтанке, 50. Отец, Петр Артемьевич Артемьев, работавший мастером на Ижорском заводе, быстро нашел работу. На фронт он по возрасту не годился, воевал еще в первую Мировую. Их сына уже в то время служил в Армии. Семнадцатилетняя Тоня и тринадцатилетняя Тася рыли все лето окопы и траншеи вокруг города. Но началась голодная осень, а потом холодная зима. Первой умерла тетка, потом слёг и отец. Он не мог стоять уже на ногах, мать еле передвигалась на карачках. Девочки по очереди ходили с карточками за хлебом на угол Владимирского и Невского. Не обошел и эту семью человеческий негатив. Прямо в очереди у Таисии вырвали карточки. Ей было легче умереть, чем придти домой без хлеба к своим. А там еще один контраст – входит она в квартиру, а на кухне слышится голос соседки: «Муся, на каком масле жарить пирожки, на сливочном или подсолнечном?»
Сказал тогда отец дочерям свое последнее желание: «Если я не поем мяса, то завтра умру. Я знаю, что солдат кормят кониной. А они выбрасывают головы лошадей на дороги, подкармливают жителей. Попробуйте дойти до линии фронта. Принесите голову». Слабые, но все-таки стоявшие на ногах девочки, а это и понятно, родители отдавали им большую часть своего пайка хлеба, двинулись они в направлении своего Колпино. Сколько шли, одному Богу известно. И, действительно, увидели они по другую сторону дороги лошадиную голову. Осталось только перейти эту дорогу. Но тут началась бомбёжка. Лежат они в обочине и смотрят на эту голову через дождь снарядов и после, которого, от нее ничего не осталось. Вернулись домой ни с чем.   На следующий день их отец умер.Это было начало февраля 1942 года. На санках свезли его в ближайший пункт приема.Им сказали, что похоронят его на Волковском кладбище в братской могиле. Девочки решили бросить учебу и устроиться на работу, чтобы получать рабочие карточки. Тоня пошла работать в медсанчасть, 13-летняя Тася, прибавив себе пару годков - в «Росгософормление». Благодаря старшей Антонине, которая приносила половину своего крохотного обеда в нижнем белье, мама с сестренкой и выжили. А Тася, как мальчик Гаврош, бегала под артиллерийскими обстрелами и бомбёжками по Петроградской стороне, клеила газеты и плакаты. Рекламные щитки и круглые тумбы бессменно обновлялись свежими газетами «Ленинградской Правды» и «Смены». Большой Сампсониевский также был ее позицией, где она останавливалась у хлебозавода, жадно вдыхала головокружительный запах. А нередко, чтобы не потерять сознание от голода и тяжести газет, лакомилась клеем из сумки.
- Вот здесь я спасалась в бомбоубежище, вот здесь в подвале, вот здесь просто в парадной, вот здесь, вот здесь, вот здесь… Вот здесь дом был обрушен, в этот тоже попала бомба, а здесь лежала замерзшая женщина с вырезанными ягодицами, здесь старушка стояла на одной ноге, держась за печку, перед ней почти весь дом обвалился…
В их дом на Фонтанке, 50, также попала бомба, но к счастью их парадная не пострадала.  И ночные дежурства на крышах домов их также не обошло. Все досталось этой семье. А вот медаль «За оборону Ленинграда» Таисия так и не получила. В 43-ем объявили, что будут их выдавать в Администрации, но на Невском была в тот день страшная бомбежка, и документы пропали. Сколько не ходила потом Гусева Таисия Петровна по инстанциям, везде получала отказ. А ленинградцы знают, какую значимость имеет эта медаль…
Сейчас на Первом канале ТВ проходит акция, где просят жителей прислать военные фото.
- Мам, покажи свою фотку блокадную. - Донимали ее часто дети.
- Да вы что? Никогда. В жизни не покажу. Это хуже, чем Саласпилс.
Врачи запретили ей учиться и иметь детей после дистрофии. Но, как видите, не смирилась она с этим.
Не буду долго читателя утомлять фактами, вот еще одно ее воспоминание, которое хочется связать с оскоминной толерантностью современности.
- Когда открылись первые бани, то все люди, мужчины и женщины, старики и дети мылись все вместе. Никто ничего не испытывал: ни стеснения, ни стыда, ни страха, - только бы насладиться горячей водой. Потому что все были среднего рода, без намека на половые признаки, а тем более намерения. Одни кости, и глаза в глазницах.
А вот заграницей говорят, что там очень модная такая модель – ходить всем вместе в баню, от малого до старика… Чтобы у детей комплексов не было. А чтобы закрепить материал теорией, уроки секса вводят с 4-летнего возраста.
Зачем нам навязывать европейские нравы, модели, теории? И не зачем нам также американские трактовки поведения: 1-шок, 2-неверие, 3-смирение. Не для нас это. У нас есть просто Вера! Каждый человек, как звезда, индивидуален, также и каждое государство! Поэтому Ленинград и выжил! С честью выжил!
Вот такой клад-вклад семьи Артемьевых, по матери Юшковых, в общую копилку историй блокады получился.
Р.S. Тоня вместе с санчастью в 43-м ушла на фронт. Дошла до Польши. Вернулась с фронта с медалями и мужем. Сережа воевал в танковых войсках, вернулся с ранениями.

11. Цып-цып..
Теплова Елена
- Крошки не выбрасывай! – Лиза Никитична бережно раскрыла пакет с мелко нарезанными овощными очистками и банановой кожурой, - сюда положи, это для цыпляток моих,- пояснила она дочери.
- Ма-а-м…Для каких цыплят?! – медленно, пытаясь  что-то сообразить, проговорила дочь.
 Сидевший  за столом зять Лизы Никитичны на минуту оторвался от своего  занятия, добродушно   хохотнул  и покрутил карандашом  у виска. Тещу свою он любил, но все равно искренне считал ее не от мира сего и ласково называл    « бабулькой».
          Лиза Никитична и впрямь была странной женщиной. Люди редко понимали   ее поступки и мысли. Наверно, не хотели себя утруждать: привычнее  махнуть рукой да сказать – что поделаешь, странная женщина, все у нее не как у людей. Кошек, собак бездомных кормит…  Соседи лишь посмеиваются, а ей все нипочем: раскладывает еду по чашкам, да еще и разговаривает с бродягами четвероногими  -  чуднАя..
В детстве  еще  Лиза отличалась от своих сверстников. Те, как и полагается нормальным  детям, были беззаботны и радовались жизни,  пропадая целыми днями на улице: то казаки-разбойники затеют, то выбивалы, или, когда устанут бегать, сядут рядком и в «глухой телефон» шепчутся да хохочут, что есть сил. Лиза не  принимала участия в этих групповых затеях – ей  больше нравилось  общаться с собакой своей,  дворнягой  по кличке Верный, преданным другом и   чутким ее собеседником. Ему одному  она могла доверять все свои секреты,  часами рассказывать свои  истории – не то сказки, не то быль. А он, не отрываясь, смотрел на свою хозяйку  оливковыми глазами, поворачивал головой, попеременно подставляя то правое, то левое ухо, будто и правда слушал и понимал ее. Иногда, устав сидеть почти недвижно, ложился, клал морду на лапы и продолжал слушать.

- Лиза, ну ты пошла бы с ребятишками порезвилась, слышь,  как у них весело, - говорила ей бабушка, - чего с псиной  в гляделки-то  играть!
Не зная, что ответить, Лиза обычно молчала, а бабушка потом жаловалась матери:
- Сидит как сыч, ни слова не проронит. И что за характер у девки!? Вся в отца! - бабушка недолюбливала своего зятя и при  любой  возможности старалась напомнить об этом дочери.
- Да ладно, мам, не  тронь ты ее, подрастет, поумнеет, - отвечала Лизина мама.
Что мама вкладывала в  свои слова, Лиза не понимала и  продолжала  жить  своей жизнью:  гуляла  с Верным,   баловала кошку Муську,  помогала бабушке возиться с  домашним хозяйством.

Весной с нетерпением ждала момента, когда у наседки начнут проклевываться цыплятки.  С замиранием сердца девочка следила за каждым мгновением таинства:  вот тонкая, едва заметная трещинка появилась на скорлупе, вот она разрослась и теперь уже трещины покрыли все яйцо, а вот!... вот и клювик показался!  Цыпленок делает вдох и прибавляет себе сил, чтобы окончательно сбросить ставший  вдруг  тесным  родной белый  домик! Иногда Лиза даже  помогала появиться на свет желтеньким пушистикам.
- Видишь, слабенький какой? – говорила бабушка,-   может задохнуться, если силенок не хватит пробить скорлупку. Помочь надо,- и осторожно отколупывала белые хрупкие кусочки. И Лизе разрешала. И  тогда девочка ощущала себя причастной к этой великой Тайне – тайне рождения новой жизни!
            

Лиза подросла, пошла в школу, но «не поумнела». Нет, училась она хорошо, ей одинаково легко давались все предметы. А вот  подружки закадычной, как у всех девчонок в школе, у нее не было.  Правда, врагов и завистников тоже не было, а это выглядело   не менее странным.   Казалось, она просто  ни в ком не нуждается.  А вот  без нее, без ее помощи  не то что в классе, но и  в школе обойтись не могли. Она и контрольную поможет соседу по парте  сделать, и сочинение написать, и продежурить за заболевшего  вдруг одноклассника не откажется, и отпоровшийся  манжет на школьной форме  у первой красавицы класса   сумеет  пришить – да ловко так  и легко все у нее получалось! А  когда  мама  пыталась объяснить ей, что нельзя позволять, как она выражалась, «на себе ездить»,  Лиза говорила:  « Да что тут такого, мне же не трудно!», .
                В десятом  классе учителя гадали, куда пойдет учиться Лиза после школы – она была единственной претенденткой на золотую медаль. А девушка, сдав блестяще все экзамены в школе и заработав награду,  пошла работать нянечкой в детский сад. Нет, не «поумнела» Лиза... Директор школы не находил слов для объяснения ее поступка :  что сделаешь, странная девочка, все у нее не как у людей! А Лиза тем временем  работала в младшей ясельной группе; дел там по горло, не посидишь и пяти минут!  Но Лиза успевала не только посуду, горшки перемыть,  полы надраить и колготки выполоскать, но еще  и с детишками повозиться. Это было самое радостное из ее занятий,  тем более, что  воспитательница, пожилая  грузная женщина,  не возражала.
-Ну что, цыплятки, поиграем?! -  обращалась Лиза  к своим подопечным. А в ответ раздавались восторженные возгласы, понять которые могла только «Мам Иза», так называла малышня свою любимицу. Кто из  детишек  первым произнес  «мама» в ее адрес,  никто не помнил, но  обращение «мама Лиза» закрепилось за ней, так что даже родители, забирая ребятишек вечером, говорили : «Ну, помаши ручкой маме Лизе».
    Так и проработала Лиза Никитична всю свою жизнь в детском саду. Правда, учиться она все же пошла – в пединститут, на дошкольный факультет. Закончила заочно с красным дипломом и работала  теперь уже воспитателем. Ее рано стали считать опытным работником, а потому  не раз получала предложение стать заведующей,   звали даже  в Гороно методистом, но куда она от своих «цыпляток»-то?!
              Ровесницы Лизины давно замуж повыскакивали, многие развелись уже, а она жила с мамой, и на постоянные вопросы о замужестве, спокойно отвечала « Не встретила еще свою половинку!» Ей было далековато  за тридцать, когда появился Вася. Откуда он взялся, как  пришел в детсад, зачем –  попробуй теперь разгадай. Шел мимо, да вдруг и остановился – так и остался навек с  Лизой! Через год родилась у них Оленька. Соседка теть Маша, акушерка,  дежурившая как раз во время Лизиных  родов, увидев огненно-рыжую головку ребеночка, растерянно протянула:
- Лизк, а девка-то какая рыжая у тебя… Что мужу-то скажешь?!-
- Солнцу своему ненаглядному  Солнышко родила, - счастливо улыбалась Лиза.
Оленька была не просто рыжеволосая, она вся была покрыта яркими рыжими конопушками: и лицо, и плечи, и спина – все полыхало огнем.
- Солнышко наше, - ласкали ее  влюбленные родители, - Видишь, как солнце тебя любит, сколько света тебе оно подарило. Так и росла  девочка , сияла от этих слов, не замечая насмешек  детей во дворе.
- Меня солнышко любит, - твердила она лет до семи. Потом перестала говорить на эту тему, а  в тринадцать  выпалила   отцу с матерью:
- Родили меня уродиной, кому я  такая нужна, конопатая?! – и, расплакавшись, убежала в свою комнату.
А Лиза Никитична продолжала  говорить  доченьке о счастье, которое непременно придет,  о мечтах, которые обязательно сбудутся ,о  любви, которая  однажды найдет ее и на всю жизнь останется с ней.
-Ты  будешь счастливой, - уверяла она  свою милую девочку.
- Что ж, каждая мать для своей дочки счастья желает, - вздыхали  «добросердечные» соседки, не веря, что у «конопатой» жизнь путем сложится.
А ведь вон как все вышло – дочка с мужем живут ладно да справно. Восемнадцать лет только-только исполнилось Оленьке, когда разглядел ее красоту Сергей, художник, что называется, от бога. Сначала предложил позировать для картины своей, чем до смерти напугал девчонку. А  через два дня, поняв какое сокровище он нашел, сделал ей предложение,  а Оленька возьми, да и согласись! И стала она не просто музой художника, а еще и главным объектом его картин – мадонна с огненно-рыжими волнистыми  волосами смотрела застенчиво с его полотен. «Да-а, хороша!» - говорили посетители  выставок,  глядя  на образ  необыкновенной  женщины на картинах.
  И детишек  трое  родилось –  белокурые все,  как на подбор.
- Эх, жаль на меня похожи, а не на мамочку, - сетовал Сергей, и писал рядом с мадонной златовласых ангелочков…
  - Ма-ма… Для каких цыплят?! – повторила свой вопрос Ольга. - Пап, ну ты хоть объясни, что она опять придумала?
Отец,  седой и  улыбчивый,  как Дед Мороз, только усмехнулся и посмотрел на часы, мол, сейчас-сейчас узнаешь!
   - Пойдем, посмотришь сама, - одеваясь и подхватывая  заветный пакетик, предложила   Лиза Никитична.
   Женщины спустились с пятого этажа пешком:  Лиза Никитична не любила лифт. Сергей раскрыл форточку на кухне и  с любопытством  наблюдал  за происходящим внизу. На  красном пластиковом подносе  их  «бабулька» разложила содержимое пакета и, отойдя на пару шагов,  стала  приговаривать:
- Цып-цып-цып, цып-цып… Кушать, цыплятки мои, цып-цып!!!
На ее зов прилетели сначала три здоровенные  серо-черные вороны, важно
вышагивая, они подошли к подносу и стали  деловито перебирать клювами очистки. Потом подтянулась и мелюзга – не то синички, не то воробышки, не разглядеть с высоты. И вся эта разномастная компания мирно подбирала лакомство  с  подноса! Вороны, правда,  недоверчиво косились на Ольгу – а ты-то кто такая?!  Ольга обняла мать за худенькие плечики, да так и стояла, не зная, что сказать. А Лиза Никитична приговаривала:
- Цып-цып…Кушайте, цыплятки мои…
На фоне жемчужного снега ярким маком  полыхает  овал  подноса, вокруг него чернеют, будто рассыпанные семечки, птицы. Обнявшись, стоят две женщины: солнце  запуталось в волосах  одной, снег припорошил голову другой. Небеса безудержной синью распростерлись над ними.
-Батя, ты только посмотри, красота-то какая! – едва выдыхает художник.
- Вот и я говорю - Красота! – улыбается ему в ответ старик.

12. Ночной разговор
Теплова Елена
« Я хочу прожить с тобой еще одну жизнь. Хотя бы одну… Только на этот раз без глупых ссор и ненужных  обид. Прожить, наслаждаясь каждым днем, каждым часом, мгновением каждым нашей любви».  Ты всегда говорила мне эти слова….А еще тебе нравилось  повторять : « Любимый, ну почему ты такой любимый?». Я неловко пожимал плечами, будто пытался  найти ответ и не находил,  а ты громко хлопала в ладоши и повторяла, смеясь : « А я знаю, а я знаю!». И звонко  целовала меня в макушку. Я обнимал  тебя обеими руками и крепко прижимал к себе. Я покрывал поцелуями твое смеющееся лицо, твою шею и плечи. Ты делала вид, что пытаешься увернуться от моих поцелуев, убежать из моих объятий, но лишь  крепче прижималась ко мне и жарко шептала   свои слова…
А еще  смешно молилась перед сном.  Вставала у окна в нашей маленькой спаленке, разводила руки в стороны, будто хотела обнять Вселенную, всю разом, целиком, принять ее в свою  душу, и так и стояла в свете луны  -  красивая, как богиня. Я едва сдерживал стон, глядя на неземную красоту. Ты думала, что я сплю… А я не спал, я  наблюдал за тобой, не дыша -  боялся выдать себя, боялся  помешать тебе, любимая. Потом ты складывала ладошки лодочкой, подносила к лицу и шептала: «Здравствуй, Господи, прости, что так поздно обращаюсь к тебе – некогда было. Но ты не думай, что я не вспоминала о тебе, я о тебе весь день думала: и когда пирог пекла, и когда варежки  вязала,  и когда тюльпаны сажала - знаешь, как много  у меня дел. Ой, что ж  я, ты и сам все знаешь. Спасибо  за все: за то что любишь меня, глупую, за то что подарил мне моего мужа ненаглядного, за деток спасибо, за внучат. Прошу тебя, не покидай моих любимых, храни их под своей рукой, защити их от напастей, когда я сама  не смогу это сделать. Защитишь, да?!  Ну спасибо тебе еще раз за все!»  Потом  ложилась, сворачивалась клубочком и, утомленная дневными заботами, засыпала, как дитя – маленькое, беззащитное дитя.  В эту минуту мне хотелось обнять тебя и прижать к себе изо всех сил, но я сдерживал свой  порыв.   Просто лежал и смотрел  – ты у меня такая красивая, необыкновенно красивая. Люблю тебя,  мой ангел.    Не знаю как ты, а я помню каждый  шаг нашей любви, - каждое  слово, каждый  вздох, каждый взгляд. Я помню нашу первую встречу так, словно она произошла не  много лет  назад, а всего лишь на прошлой неделе.  Я сидел на скамейке старого парка.  Ты бежала по аллее мимо меня, словно хотела кого-то догнать, настигнуть беглеца и вернуть его на законное место.  Ты мчалась  так, что твое легкомысленное прозрачное платье будто не успевало, отставало от тебя, надуваясь лазурным  парусом за  спиной. Легкая  прозрачная ткань обтягивала  спереди, четко обозначая тонкую талию, упругую молодую  грудь, стройные ноги. Менее всего ты была похожа на обыкновенную студентку – мне казалось, что мимо меня пронеслась богиня . Я жадно смотрел тебе вслед, пытаясь мысленно остановить , схватить, удержать, прижать к себе твое красивое  трепетное тело.  В то мгновение мне показалось, что я уже видел тебя -  то ли во сне, то ли в своем разгоряченном воображении. Такое томительно радостное и одновременно тревожное  чувство охватило меня! Мне казалось, что я потерял то, что искал много-много лет. Несколько секунд я сидел неподвижно, прислушиваясь к себе. Сердце стучало так громко, что я приложил руку к груди, чтобы заглушить  этот звук. Сердце мое, ты чувствовало,  ты знало, что пришла  Любовь.  Родная моя, почему же  ты тогда  решила обернуться? Быть может,  услышала, как бьется мое сердце?  Наверно, решила пожалеть несчастного юношу, сраженного твоей красотой? Ты обернулась на ходу, потом резко остановилась и медленно пошла в мою сторону.  А я, наверно, потерял сознание, потому что  встал и пошел навстречу тебе, широко раскрыв руки для объятия. Ты рассмеялась тогда, запрокинув голову назад. Золотистые локоны пружинисто подпрыгивали в такт  смеху. Я стоял, не решаясь заговорить, только сердце продолжало выскакивать из груди от переполнявшей его радости.
      Это было начало нашего с тобой пути в волшебную страну любви.  Как же  мы были молоды и беспечны тогда!  Помнишь?  Моя единственная, прекраснейшая из женщин... Знаешь, родная,  а  я сейчас люблю тебя даже  сильнее, чем  прежде».
    Старик замолчал.    Худыми натруженными  руками он осторожно поправил соскользнувшее покрывало, нежно провел рукой по волосам женщины.  Тихонько скрипнула дверь. Старик обернулся к вошедшему мужчине, приложив палец к губам.
- Пап, ну ты опять за свое. Тебе врач сказал – не слышит тебя мама, не слы-шит, понимаешь? Иди спать,  ночь давно.  Долго я тебя караулить  буду? Иди. Сиделка без тебя справится, зачем я ее нанимал...
- Сынок, ступай, тебе отдыхать надо – на работу  с утра. А мне что ж, куда торопиться? Я тут с мамой  посижу. Поговорю. Ступай, ступай…
 Выглянувшая из-за туч луна наполняла  комнату мягким светом. Старик   держал в ладонях руку жены  и повторял, как молитву:
« Любимая, я хочу прожить с тобой еще одну жизнь. Хотя бы одну… Только на этот раз без  ненужных ссор и глупых  обид. Прожить, наслаждаясь каждым днем, каждым часом, каждым мгновением нашей любви».

13. Никудышная
Юлия Штурмина
Несчастная выжловка* не получила от предков ни хорошего чутья, ни смелости, ни крепкого тела. Хозяин скоро заметил ее беспомощность в охоте и посадил на цепь, но и для охраны она не сгодилась, виляла хвостом входящим, не лаяла даже на дерзких мальчишек и вороватых котов и скулила по ночам от тоски, нарушая покой домочадцев.  «Никудышная собака!» - ругал ее хозяин, и потому не ласкал и кормил скудно. Миска у будки не часто наполнялась едой, а что хуже всего и водой. В жаркие дни сука лежала в конуре, мучительно ожидая позднего вечера, а потом слизывала росу со всего, к чему могла дотянуться шершавым сухим языком, жевала влажную землю и горестно выла.
 В хорошие дни ей сваливали в миску объедки со стола и наливали супа, в обычные бросали кусок хлеба или кость из бульона, а в плохие дни, которые случались все чаще и чаще, пьяный хозяин кидал ей вареные картофелины прямо с крыльца. Такая кормежка превращалась в пытку. Привязь не позволяла достать откатившиеся клубни. Собака упорно тянулась к ним, рвалась, натирая шею до крови металлическими звеньями цепи. А хозяин, выходя на двор по нужде, выговаривал ей за привередливость:
- Совсем заелась. Картофелю не хочешь. Мясо в лесу бегает и само в кастрюлю не приходит. Пристрелить тебя что ли? Иэх! - Он собирал клубни и кидал их в голодное животное. - Никудышная ты собака! Может тебя в лес увести? На съедение к волкам! Иэх! Пристрелю! –  хохотал он, видя, как собака мечется с открытой пастью, ловит его картофельные снаряды и заглатывает их, едва надкусив.
К очередной весне начались собачьи свадьбы. По закону природы невестой случилась и Никудышная гончая. Хозяин, раздраженный назойливыми кобелями, шумными и кровавыми разборками псов под окнами, снял с потертой шеи выжловки жесткий ошейник, отвесил бедной суке пинок и отпустил на все четыре стороны. Она не задержалась ни минуты, выскочила на улицу и окунулась с головой в животную любовь и свободу.
Через пару недель, набегавшись в стае ухажеров, смертельно устав от их однообразных игр и недосыпания, она захотела покоя и одиночества. Оглядываясь, опасаясь преследования кобелей, Никудышная побрела к единственному укромному месту, которое знала в своей жизни – к старой конуре, но ворота оказались заперты. Сука бегала вдоль глухого забора, просяще лаяла и царапала калитку, а со двора слышался ответный лай - злобный и грозный. В конце концов, калитка в воротах приоткрылась, Никудышная радостно метнулась к ногам хозяина, лизнула руку, жестко пахнущую самогоном, и уже собралась упасть на спину, вымаливая прощения за отсутствие, как на собачьи ребра обрушился хороший удар крепкой палкой. Завизжав, собака отлетела в сторону, а хозяин открыл калитку шире и запустил палку ей в след. Прежде чем ворота закрылись, она успела заметить у своей конуры огромного черного пса, в злобном оскале которого, белели сильные крупные клыки.
Больше к дому она не подходила - шлялась по улицам, задворкам и возле фермы, питалась чем придется, ловила глупых мышей на проталинах, тайком пробиралась в чужие дворы, сгоняла с гнезд тяжелых несушек и подворовывала куриные яйца. Не брезговала и свежим коровьим навозом. Однажды, она нашла околевшую кошку, долго нюхала ее, потом таскала в зубах, не решаясь бросить или съесть. Кошка пахла болезнью, но в утробе голодной суки уже бились сердца восьми щенков. Им она и уступила. От кошки остались только длинные острые косточки, которые не смог принять собачий желудок.
Время шло. Солнце каждый день поднималось выше и светило ярче. Есть хотелось больше. Никудышная гончая все чаще и смелее заходила в лес, и каждый раз получала награду. Мыши, ящерицы, ежи, кладки в гнездах на земле и в кустарниках становились ее добычей. Как-то на рассвете, она встретила больного зайца. Он услышал собаку, но бежать и не думал, сел столбиком, поднял уши и уставился слепыми глазами в ее сторону. Выжловка дернула носом, сделала осторожный шаг и затаилась. Заяц трудно дышал. Его подвижная мордочка промокла от слизи. Выждав достаточно долго, он опустился в мягкий зеленый мох и лег на бок. Никудышная не знала что делать. Незнакомое животное вызвало сильную тревогу, но собака не могла распознать ее правильно. Страх, агрессия и голод заполонили мозг хаотичными призывами к действию.
Сука шагнула вперед и тут же отскочила назад. Заяц вздрогнул и поднялся. Возбужденная кровь разогрела рецепторы вкуса на кончике собачьего языка, и на землю упала капля слюны. Собака облизнулась и, на всякий случай, трусливо поджала хвост. Заяц устал бояться, развесил уши и пошел от нее прочь, сминая лапами нежные первоцветы, а она все топталась на месте и вынюхивала в воздухе подсказку.
Адреналин в ее крови разбудил щенков. Перебирая крохотными лапками и двигая большими головами, они толкнули стенку живота и пустой желудок глупой матери, требуя еды. Сука, впервые прочувствовала их движения, не понимая, что с ней происходит,  растерялась и уселась задом в сырой мох. Но тайные импульсы ее мозга уже неслись по закромам древней памяти, творя чудо.
Черный холодный нос гончей, вдруг ожил, лапы напряглись, глаза блеснули, короткая шерсть приподнялась на загривке и мышцы обрели  новую силу.
Длинноухое животное, не спеша уходившее от нее, обратилось страстно желанной добычей. У выжловки захватило дыхание. Она сорвалась с места, в несколько секунд настигла его, схватила за шею и рванула изо всех сил. Заяц пронзительно завизжал. Собака сжала зубы плотнее. Бедняга вытянулся, задрыгал ногами, выпустил струйку мочи и обвис, навсегда избавившись от мучительной болезни.
Никудышная положила его перед собой, прижала передними лапами, слизала алые капли с надорванной шкуры и принялась за еду.
Ее желудок наполнялся мясом, а мозг будоражащим торжеством.
Привилегия дикости, потерянная четвероногими домашними, открылась ей в полной мере - убить, чтобы выжить - и собака впитывала эту короткую формулу, с потоком наслаждения, получаемым от вкуса теплой насыщающей крови.
Закончив небывалую трапезу, она свернулась клубком под сваленным бурей ветвистым деревом, недолго отдохнула и потрусила вглубь леса, к незнакомому, но уже принявшему ее первобытному миру.
Ближе к родам, округлившаяся в боках выжловка вышла к одинокому жилищу Тулька. Четыре дня бродила она вокруг, изучая молчаливого человека, а на пятый день поела каши из выставленной на тропу миски, боязливо обнюхала незнакомца, признала его новым хозяином и, заискивающе размахивая хвостом, зашла в открытую дверь сарая.
Щенки появились в срок, но часть из них погибла в родах, а остальные умирали поочередно. Никудышная смотрела, как человек уносил ее детенышей, и заботливо прикрывала лапами единственного оставшегося в живых. Но и его черед наступил. Сука вышла из сарая ночью и скорбяще завыла. В ее плаче было столько отчаяния, что молодой волк, пробегавший через опушку, выронил из пасти задушенную тетерку и затаился. Он долго слушал, внюхиваясь в бесконечность болот, а потом задрал голову и ответил на языке древних предков всех собачьих. Песня смерти в два голоса  распугала ночную живность, загнала ее в норы и прервала сон человека. Он вышел из дома. Под сверкающими звездами сидела Никудышная сука. Тулек свистнул, но она не услышала его за своим отчаянием. Он подошел и положил руку ей на голову. Собака вздрогнула, оборвала плач, поджала хвост и убежала в сарай.
Замолчал и волк, подобрал тетерку и нырнул в глухую темноту кустарников.

Утром сука все еще лежала в углу. Ее соски вспухли от прибывшего молока. Она лизала себя и скулила от боли. Тулек стоял в дверях сарая, опершись плечом о косяк, смотрел на собаку, жевал березовый прутик. Никудышная щурилась влажными глазами и заглядывала ему в лицо. В ее сознании он был виноват в пропаже щенков, пусть холодных, но ее собственных. Сука не помнила смерти, но знала, что новый хозяин забрал малышей, а она, по выработанной веками привычке, подчинилась человеку и отдала их одного за другим.
Никудышная перекапывала солому, вынюхивая молочный запах, умоляюще смотрела на Тулька и укладывалась на место, всем видом показывая, чего ждет. Наконец, хозяин видимо понял ее и ушел. Она рванулась за ним, но побоялась выходить из сарая, подобрала прутик, брошенный Тульком, зажала в зубах и легла на пороге, терпеливо ожидая его возвращения.
Он вернулся к полудню. Собака встретила его с суетливой радостью. Повизгивая, безудержно виляя хвостом, она прыгала вокруг человека. В его руках был тот самый кусок материи, в котором он уносил щенков. Хозяин поманил ее на место. Никудышная рванула внутрь, едва не угодив под ноги лошади, прыгнула в свой угол, уселась, растянула морду в улыбке и вывесила сбоку розовый мокрый язык. Тулек хмыкнул в усы и осторожно выложил перед ней чужого щенка - такого же маленького, слепого, как ее погибшие дети, но с жутким запахом. Сука сморщила нос, ткнула малыша мордой, злобно фыркнула и зависла над ним, оскалив сильные клыки. Человек обхватил руками ее лапы и локтем, мягко завалил на бок. Собака обиженно захлопнула пасть над тихим подкидышем. Тулек подвинул его к животу. Он тут же очнулся, прихватил тупой мордой сосок и начал есть. Никудышная боялась шевельнуться, а щенок о ней даже не думал. У него был отличный аппетит. Он упирался передними лапками в ее живот и делал то, что заложила природа в каждом новорожденном млекопитающем. В конце концов, сука расслабилась и потянулась к нему носом. Мерзкий запах чужого детеныша теперь не казался таким уж отвратительным, но на всякий случай она опять оскалила зубы. Тулек, сидевший рядом на корточках, взял ее морду ладонью сверху, слегка сжал и покачал головой.
- Не рычи. Он же тебе нравится. Да? – и сам ответил, - Да.
Никудышная вытянула морду из его ладони, лизнула пальцы и прильнула мордой к щенку, ткнулась носом в его мягкий вонючий бок и замерла. Щенок продолжал сосать. Вместе с молоком уходила боль, уступая месту блаженству. Сука тщательно вылизала приемыша, еще и еще раз обнюхала и предупреждающе рыкнула - теперь на Тулька.
- Ого! На меня рычишь? – засмеялся он. - Ай, ай. Плохая ты гончая. Врага не угадала. Лисенка приняла!
  Собака приподняла верхнюю губу и угрожающе лязгнула зубами.
- Значит, не шутишь. – Тулек убрал от нее руки и поднялся. – Ты не волнуйся. Этот не пропадет. Какой крепыш! Ох, и достанется тебе от него через полгода, - сказал он ласково, но гладить собаку больше не стал. Вышел, прикрыв за собой дверь.
Сука свернулась клубком, согревая приемыша. Она нервно поглядывала на лошадь, на крохотное окошко, за которым мелькали птички, на крысиную нору под бревном стены и скалила зубы на каждый шорох. У нее опять был щенок, и теперь, она готова была сцепиться с каждым, кто осмелился бы его обидеть или забрать. И хотя кусок материи, в котором Тулек уносил щенков, лежал на полу, она смотрела на него, опасаясь возвращения хозяина, и бережнее прикрывала лапами пушистого рыжеватого детеныша.   
Тулек вернулся, но только для того, чтобы поставить в ее углу миску полную теплой каши, с расплывшимся пятнышком сладкого сгущенного молока.

14. Весна поднималась в горы
Юлия Штурмина
Весна поднималась в горы и дарила тепло.
- Чья девчонка? - Джамбулат сидел у окна в кухне и ловко жонглировал пистолетом Макарова, не спуская глаз с пары семилетних детей, оживленно спорящих у ворот. Мальчик размахивал руками, показывая в сторону гор, и часто заменял слова жестами. Девочка показывала в сторону дома и, похоже, не все понимала. - Она русская? – спросил мужчина.
 - Это Алия, дочь Вахи. Он разбился на машине в Лондоне пять лет назад. Ее мать русская, в Москве скончалась от болезни. Девочку Аслан в подмосковном детском доме нашел и сюда привез. Она со мной уже месяц. Девочка наша. До трех с половиной лет мы растили – я и Лейла, потом ее мать замуж вышла за большого человека в Москве, он прислал людей, Алию у нас забрали.
- А мальчик чей?
- Это внук Салман, сын моей Лейлы, - старенькая Кулсум опустила голову и вытерла щеку морщинистой рукой. – Умерла от аппендицита Лейла. До больницы  не довезли - не успели. Отец Салмана на нефтяном заводе работает, редко домой приезжает, но деньги передает и подарки детям. Внуки - все, что у меня осталось. – В морщинах щек заблестели слезы.
- Кулсум, у тебя русская внучка, - цокнул языком Джамбулат, щурясь от солнца распахнул окно настежь, высунулся по пояс и позвал девочку.
Дети перестали спорить, одновременно повернув лица к мужчине. Мальчишка сорвался с места и выскользнул за ворота. Девочка подошла к окну.
- Ты мусульманка, Алия?
- Да, - она поправила серьгу под платком и улыбнулась.
- Глаза у тебя красивые - бархатные, твой брат Аслан такой сестре радоваться должен. Он где сейчас?
- Он везде - в Шатое, в Грозном, снимает фильм.
- Для кого фильм снимает? Для Москвы?
- Не знаю… Сказал для Лондона.
- Ну, хорошо, хорошо, русская девочка, - усмехнулся мужчина и опять зацокал языком.
Алия пожала плечами и задержала взгляд на пистолете, который мужчина продолжал подкидывать, крутить и жонглировать им, словно безделушкой.
Джамбулат, свел густые черные брови на переносице, закрыл окно и вышел на улицу.
- Подойди ко мне, Алия, - сказал он, - знаешь что это?
- Пистолет Макарова, - ответила девочка.
Глаза Джамбулата удивленно вспыхнули.
- Дочь Вахи! А что с ним делать можно, знаешь? – спросил он с явным сомнением в голосе.
Алия кивнула, взяла оружие двумя руками, села на корточки, зажала ствол пистолета  между колен, двумя пальцами левой руки отвела защелку и правой вытянула пустой магазин.
- Есть патрон? - спросила она шепотом, с опаской поглядывая на окно кухни, где бабушка, опираясь на костыль, стояла у стола и готовила угощение для гостей.
Джамбулат подмигнул, ухмыляясь в черные усы, и подал на ладони три патрона.
- Еще дашь?
- Хватит.
Девочка вставила магазин в основание рукояти, с большим усилием надавила ладонью на крышку магазина и, услышав щелчок, облегченно вздохнула.
- Кто первый будет стрелять? – робко спросила  она мужчину.
Джамбулат не мог скрыть восторга, прищурился улыбаясь и, цокнув языком, разрешил.
- Стреляй первая, дочь Вахи.
Во дворе стояла широкая скамья. Алия встала на колени, положила на нее руки с тяжелым пистолетом и прищурила левый глаз.
- Смотри туда, баба на дерево толстую сковороду повесила, чтобы Салман забор пулями не портил. Я один раз стрельну и в нее  попаду. Только один раз, больше не хочу. Он отдает больно.
Пуля действительно попала в многострадальную сковороду, но в самый край, и  срикошетила в каменную стену дома.
 За воротами раздались голоса.
- Все в порядке! – крикнул Джамбулат человеку  с автоматом, осторожно заглянувшему во двор.
- Алия, оставь себе пистолет. Два патрона достаточно, чтобы защитить уважаемую старую Кулсум и красивую маленькую девочку. - Он сел на корточки перед ней, взял ладонями за плечи и полушепотом добавил: - Никому не говори, что твоя мать русская. Будут спрашивать: «Чья ты?», - отвечай: «Дочь Вахи, сестра уважаемого Аслана, сестра Салмана, внучка Кулсум», - но про мать - молчи. Вот здесь помни о ней, - он ткнул пальцем в пуговицу, под которой билось воробышком сердце. - А вот здесь забудь, - палец прижался к макушке, обмяк, и теплая ладонь легла на голову маленькой Алии.

Мужчины внесли во двор тяжелые ящики, после короткого обсуждения, опустили их в старую яму за домом, накрыли плитой и присыпали слоем земли. Салман и Алия наблюдали за ними из окна.
- Джамбулат хороший человек? – спросила девочка.
- Не знаю.
- Он мне пистолет подарил.
- С патронами?
- Да.
- Значит хороший.
Салман потер кулаком лоб, прижался носом к стеклу, выдохнул и провел пальцем по запотевшему пятну.
- Алия, зачем женщине пистолет, играй в свою куклу. Я буду тебя защищать.
- А я тебя…
Салман возмутился.
- Я мужчина! Это мое дело! Отдай мне  пистолет.
- У тебя есть.
- Отдай  пистолет, - настойчиво потребовал мальчик.
- Нет! - Алия упрямо сжала губы и обиженно отвернулась.
- Не отдашь съем твой кактус!
- Ешь! – засмеялась Алия и подвинула к локтю Салмана маленький горшочек с круглым колючим растением.
Салман озадаченно нахмурил черные брови, сжал губы, на худеньком лице проступили скулы. Он сбегал в комнату, принес ножницы, аккуратно состриг иголки, смыл их водой из кувшина и, с грустным видом, откусил добрую половину растения.
У Алии задрожали губы.
- Это мамин кактус был.
Салман усердно жевал и смотрел ей в глаза.
- Он вкусный! На, поешь.
- Он живой был, - заплакала девочка.
- Я живой, ты живая, собака живая, птица живая, а кактус не живой. Он - трава.
Девочка тихо плакала.
- Нельзя плакать, я не разрешаю, - неуверенно произнес Салман.
- Почему нельзя? – сквозь слезы спросила Алия.
- Стыдно. Плачут слабые. Слабым быть стыдно.
Еще раз всхлипнув, она вытерла слезы и села на пол.
Салман сел рядом.
- Не надо мне твой пистолет, оставь себе, - примирительно сказал он.
 Девочка молчала.
 - За горой танки стоят… Я бегал смотреть. Хочешь, тебе покажу?
Алия отрицательно покачала головой.
- А щенка хочешь?
Алия кивнула.
- Пойдем к соседям. Они вчера в Мелчхе уехали, вещи увезли, корову увезли, а щенков в подвале оставили.
- А как мы их достанем?
- Там маленькое окно есть, щенки через него выходят. Возьмем у Кулсум лепешку и молоко.
- А собака не укусит?
- Не бойся, не укусит. Ты со мной ничего не бойся.

У соседей во дворе собрались вооруженные мужчины, они сидели на скамейках, ступенях и на земле, одни дремали, другие разговаривали. Апрельское солнце припекало с утра и к полудню уже калило в полную силу, навевая лень. На зашедших детей смотрели молча. Салман провел Алию за дом, к окну подвала, но оно оказалось заложено широкой доской. Мальчик откинул ее, встал на четвереньки и заглянул в темноту. Оттуда потянуло затхлым, неприятным запахом. Салман свистнул, темнота ожила, и к окну с пола потянулось что-то совсем не похожее на собаку. Мальчик отпрянул назад.
- Ой, мамочка! – вскрикнула Алия.
Из каменной рамы окна на них смотрело страшное одноглазое лицо. Вместо второго глаза, из-под брови выпирала сине-фиолетовая опухоль, из трещин которой сочилась темная кровь.
- Мне нужен мой щенок, - растерянно произнес мальчик, отползая дальше.
Лицо дрогнуло, разжав слипшиеся губы, и издало звуки, которые Салман не понял, но Алия поняла и осторожно протянула в окно полулитровую банку молока.
- Зачем? – испуганно спросил Салман.
- Он пить хочет. Он сказал: «Дайте пить».
В маленькое окошко просунулась распухшая окровавленная рука, обхватила банку, но  не смогла удержать ее. Вторая рука, с черным обрубком вместо указательного пальца, оказалась сильнее. Банка исчезла в темноте. Салман бросил туда же лепешку, крепко сжал ладонь Алии и потащил девочку к воротам.
- Стойте, - крикнул с крыльца один из мужчин, когда они уже выбегали со двора. Второй выскочил за ними на дорогу, но не побежал вдогонку.
Салман толкнул Алию в сторону на узкую тропу, ведущую к дому через соседнюю улицу.
- Беги домой, а я с другой стороны приду, сказал он и помчался на край села к подножию горы.
Но пришел он только к вечеру, появился на пороге грязный и ободранный. Бабушка сердито покачала головой, осматривая содранные локти внука. Мальчик виновато потоптался около нее и ушел умываться.
Алия вошла в кухню, когда Салман бережно раскладывал на столе патроны.
- Зачем тебе так много? - шепотом спросила девочка.
Он мельком взглянул ей в лицо и отвернулся.
- Там за горой убивают.
Алия отступила от него на шаг.
- Зачем?
Салман пожал плечами и почувствовал, что хочет плакать.
- Все друг друга убивают, -  произнес он очень тихо и спокойно, но от этого спокойствия в собственном голосе ему стало не по себе. Он больно закусил нижнюю губу, буркнул:
- Плакать нельзя, и убежал в свою комнату.

15. Светка и Рустик
Александр Асмолов
   В небольшом аквариуме стайка рыбешек медленно кружила среди башенок и водорослей, окутанных вихрями мелких пузырьков воздуха, чем-то напоминавших снежинки, с той лишь разницей, что они поднимались вверх. У лежащей на мелкой гальке разбитой амфоры,  суетились вечно занятые чем-то сомята, а по стенке зеленоватого стекала, словно промышленный альпинист скользила большая улитка. Обитатели миниатюрного подводного царства с любопытством скосили черные бусинки немигающих глаз на заглянувшую в комнату сухощавую женщину неопределенного возраста.
 - Свет, Руслан пришел, - сообщила она лежащей на широкой кровати блондинке.
 Та засуетилась, приводя себя в порядок и озабоченно озираясь на дверь. Из коридора небольшой квартиры слышались приглушенные голоса хозяйки и гостя. Судя по тембру      и  неторопливым коротким фразам, мужчина представлялся уверенным в себе крепышом. Так оно и было на самом деле.
 - Свет, привет, - привычно произнес он и, чмокнув в щеку лежащую на высокой подушке блондинку, сел на край кровати подле нее. – Как ты?
 - Лучше всех, - с нескрываемой тоской откликнулась она, словно из другого мира. – Смотрела вчера открытие в Сочи. Из наших никого. Подъемники шикарные, да и трассы выглядят красиво. Никогда такого порядка не видела там.
 - Завидно ? – Руслан сгреб ее бледную неподвижную руку в свои огромные, словно лопаты ладони, и нежно погладил, словно пытаясь отогреть.  – Мы еще покатаемся с тобой. Вот увидишь.
 - Не в этой жизни.
  Он молча достал из внутреннего кармана кожаного пиджака флажок с символикой олимпийских игр в Сочи и, сунув его в лапы плюшевому медвежонку, который словно только того и ждал, стал размахивать обоими перед блондинкой. Подражая зычному голосу судьи-информатора на страте, Руслан громко произнес:
 - На старт вызывается Светлана Долгова, Советский Союз… Долгова! Долго собираетесь, девушка. На старт! Кто-нибудь, найдете эту Долгову. Вечно она на другой трассе гоняет. Эй, Долгова! Дисквалифицирую…
 - Ты забыл, - у нее неожиданно задрожала нижняя губа, - меня давно дисквалифицировали. Пожизненно.
   Она быстро прикрыла левой ладонью глаза, а правая так и осталась неподвижно лежать на коленке гостя. Он спокойно отложил медвежонка в сторону и достал из необъятного кармана большой носовой платок. Мягко отстранил ее руку и смахнул навернувшиеся слезинки с когда-то красивых глаз блондинки.
 - Это от ветра, Светик. Опять забыла очки надеть. Сколько раз тебе говорить, на трассе ветерок. Глазки беречь надо. Внизу репортеры и поклонники, а у тебя глазки красные будут. Не хорошо-с.
 - Да, - она улыбнулась, еще всхлипывая, - я сейчас. Это пройдет.
   Светлана прижала своей левой рукой его огромную ладонь к своим губам и зажмурилась. Он не шелохнулся, спокойно глядя на упавший со лба завиток.
 - Не смотри на меня, Рустик. Я такая некрасивая… и убогая. От меня прежней ничегошеньки не осталось.
 - Отшлепаю, - его голос тоже дрогнул, но только на мгновение. Думаешь, что если ты в постели валяешься, то можно мой платок мочить… Кстати! В какой-то сказке говорилось, что слезы девицы-красавицы волшебной силой обладают. Вот я возьму это платочек, да пойду к ведьме на Чертову гору. Пусть поколдует.
 - Здесь столько этих ведьм перебывало, дорогой, что никакая Лысая гора не сравниться.
 - Так, ты тут шабаши устраиваешь, - зловеще прошептал он. – С ведьмаками, небось?!
 - Еще с какими, - она потянула его голову к себе на грудь, зажмурившись от нахлынувшего чувства. – Я часто вспоминаю, как ты откопал тогда меня из снега и нес на руках. Километров десять. От боли я теряла сознание, а когда приходила в себя слышала, как ты повторял – «Все будет хорошо. Только потерпи». Я терплю, Рустик. Терплю. Только прошло двадцать шесть лет. У нас бы уже дети выросли, а, может, и внуки появились. Сил моих больше нет. Даже плакать нечем… Мать на тень стала похожа, а после смерти отца почти не разговаривает. Это все моя вина. Она давит каждый день. Каждый час.
  Она гладила его огромную голову на своей груди одной худенькой левой рукой и все шептала, словно молилась кому-то.
 - А когда тебе дали семь лет, я дважды вены резала, да мать умереть не дала. Теперь даже посуду не оставляет на тумбочке. Я так до окна ни разу и не доползла. Вся моя жизнь на этой кровати. Как в тюрьме.
  Он мягко отстранился и молча посмотрел ей в глаза. Она почувствовала это и ответила тем же. На лбу женщины прорезались две глубокие морщинки.
 - Я виню себя в том, что из-за денег на бесполезные операции ты пошел к браткам. Ты сломал свою жизнь, став тем, кем никогда бы не был. Если бы не я. Если бы не моя травма. В свои девятнадцать я была бесшабашной…
 - Ты, - он приподнялся и нежно приложил свой палец к ее губам. - Ты была королевой. Королевой всех склонов и трас. Ты бала не Долговой, а  Долгожданной. Ты была просто Снежной королевой. От слова нежной.
 - Перестань, пожалуйста, а то я опять расплачусь.
  Он словно не слышал ее.
 - У меня было время подумать. Я понял, что это судьба. Наша с тобой.
 - За какие грехи?
 - Не знаю. Я принял ее, как есть. Без базара.
   Молчаливая пауза нависла над ними, и оба, не сговариваясь, отвернулись к аквариуму. Обитатели аквариума занимались своими делами, лишь изредка поглядывая на двух неразговорчивых полубогов, от которых зависела судьба этого подводного мирка.
Тихо щелкнул дверной замок в коридоре.
 - Ты принес? - он молча кивнул в ответ. – Мать пошла в магазин. У меня будет время.
 - Может я еще поищу Себастьяна, - неуверенно начал гость. –  Австрия не такая большая страна.
 - А потом опять будешь «искать» еврики. Нет, больше не возьму от тебя деньги. Я не наивная чукотская девочка и понимаю, почему классный биатлонист так понравился браткам.
 - Ты самое главное в моей жизни.
 - А те… - она поперхнулась. – Они в чем виноваты?
 - Это мой грех.
 - Нет, дорогой, это и мой грех. Не сломайся я тогда, ты остался бы в сборной и взял бы золото в Калгари. Зачем нам врать друг другу.
 - Судьба, - он повернулся к Светлане. – Я бы еще раз попробовал.
 - Я не позволю тебе уродовать свою душу! –  Ее взгляд загорелся ненавистью.
 - Опять ждать семь лет на этой койке? Или пятнадцать? И каждый день признаваться себе, что я никому не нужна в этой стране. Выслушивать, как чиновники чмямлят, стыдливо пряча глаза, что не посылали меня на ту трассу. Видеть, как мать сохнет от горя и несправедливости, полнейшего равнодушия со стороны бывших «друзей». Если бы не ты, не было бы ни одной операции, ни одного знахаря или костоправа. Кто считал, сколько денег на это ушло! Да, мы бы с мамой на свои ничтожные пенсии давно бы загнулись.
   Руслан только грустно улыбнулся.
 - Раз в пять лет каким-то ветром сюда заносит молоденькую журналистку и она в шоке бежит, осознавая всю низость моего положения. Я больше не хочу так. Нет смысла. Уже не кричу бездушному телевизору, что лучше бы на эти деньги не олимпиаду устроили, а убогим помогли. Таких, как я, немало, но никто никогда даже цифры не зазвал. Нет нас в этой стране. Есть десяток, кто выступает на Паралимпийских играх. А я не хочу закончить свой путь в какой-нибудь богадельне, которые каждый год сгорают со всеми несчастными горемыками.  Лучше сегодня.
  Руслан серьезно посмотрел на нее.
 - Поцелуй меня в последний раз и уходи. Я уже и записку написала. Так будет правильно.
 - За кого же ты меня держишь? Думаешь, я тебя брошу?
  Когда мать открывала ключом дверь неказистой квартиры, в которой давно не звучал смех, один за другим раздались два негромких хлопка.

16. Поцелуй перед рассветом
Александр Асмолов
- Почему ты не спишь?
- Не знаю, – он  задержал дыхание, прислушиваясь к себе, но, не найдя ответа, коротко выдохнул. – Полнолуние.
- Становишься вампиром? - ее голос прозвучал насмешливо.
- Наверное, возраст. Уже никуда не нужно спешить, а спать не хочется.
- Хочешь сказать, что только в молодости ты мог урвать десять минут в метро. Заснуть стоя, держась за поручни в раскачивающемся вагоне, и проснуться на своей остановке. Потом пробежаться по эскалатору наверх и пройтись пешком до дома по ночному городу. За каждым окном была своя жизнь, и короткого взгляда было достаточно, чтобы разбудить воображение.
- Да, - не отрывая взгляда от залитого лунным светом вида за окном, меланхолично произнес он. – Теперь мне и заглядывать в окна не надо. Так все знаю.
- Например.
- У всех свои проблемы и они важнее судеб мира. Сын не сделал уроки и не хочет идти в школу, дочь забеременела и бросает институт, у брата лопнул бизнес, сестре не дали обещанную должность, а самого подставили конкуренты. До остального нет дела.
- Ну, не всем же бежать на майдан.
- Может, потому и бегут, что поняли это раньше меня. Хотят что-то изменить.
- А ты уже не хочешь? – она умела задеть его за живое.
- Скорее, не верю в то, что после такой заварушки всем сразу станет лучше. Десяток наверху пересядут в другие кресла, а остальным нужно будет убирать мусор и отстраиваться заново. Старую песню «на майдане возле церкви революция идёт» пели не раз.
- Значит, не зря семья и любовь главное в жизни.
- Наверное, - нехотя согласился он, все еще стараясь рассмотреть что-то в лунном пейзаже за окном. – Но меня не покидает чувство, что я не успел или не смог сделать главного. Не выполнил предназначения.
- И каково же оно?
- Честно говоря, последнее время все чаще об этом задумываюсь. Ну, зачем-то я появился здесь! На свете немало случайностей, но должно же быть что-то главное. Не хаос все это создал, а чей-то разум. Иначе зачем?
Он резко замолчал, словно испугался этого вопроса, на который так и не нашел ответ. И теперь, в эту лунную ночь, пытался разглядеть подсказку в том таинственном пейзаже за окном. Взглянуть на мир и на себя в ином свете.
  Мелькнула шальная мысль, что темный мир вампиров и оборотней не так уж плох. В знакомых контурах деревьев и зданий ему открывалось нечто новое, более хрупкое и незримое ранее. Прежде он слышал о тонких мирах, но только теперь смог понять, как они могут выглядеть. Похоже, один такой мир приоткрыл перед ним завесу. Вернее – безмолвный краешек ее.

   В ночной тишине лунный свет давал возможность проникнуть вглубь знакомых предметов и строений. Он словно раздвигал руками полупрозрачные покровы, проникая все дальше в неизвестную прежде суть. Она не пугала, а манила к себе.
 -       А ты любил по-настоящему? – неожиданно спросила она.
 -       Да, - хрипло откликнулся он.
 -       Меня?
 -      Конечно, кого же еще.
  Он обернулся, чтобы поцеловать ее в подтверждение своих слов и удивленно застыл. Она тихо спала, привычно подсунув ладони под край подушки. В лунном свете была такой же, как двадцать лет назад.
 -     Спишь? – едва прошептал он.
 -      Ты еще не понял, с кем разговаривал? – до боли знакомый голос опять звучал насмешливо. – Твой настойчивый вопрос так барабанил в двери, что мне позволили откликнуться.
   Он ошалело присел на край кровати, пытаясь сообразить, что происходит.
 -     Ты пришел не землю, чтобы еще раз испытать любовь, - ее голос стал серьезнее. – Просто не помнишь, как просил об этом. И нам позволили еще раз пройти этот путь. И встречу, и первые объятия, и твои стихи… Во всех мирах так мало этой искренней привязанности, которую на земле называют любовью,  что миллионы просто упиваются ею.
 -     Подглядывают, что ли? – хрипло вырвалось у него.
 -     О, не переноси людские пороки на остальные миры.
 -     Значит, ты – это ты?
 -      Да… - голос рассмеялся. – Размышляешь, как настоящий землянин. Ладно, спи, а то нашумел тут своими вопросами. И поцелуй … - голос замялся, - меня.


Финал:

1. Проклятая любовь
Теплова Елена
-Бабушка, ну можно я не пойду спать? Ну можно?! А как же мамочка одна останется? Ее комарики покусают, она же не сможет их прогнать,- белокурый малыш с грустными недетскими глазами умоляюще смотрел на бабушку.
                Бабушка, красивая моложавая статная женщина, не выдержав этого взгляда, сгребла мальчонку в охапку, прижала к себе что было сил и заголосила:
-Ой, горе-то какое, горюшко! Сиротиночка ты мой! На кого ж тебя мамка твоя покинула? Да как же мы жить без нее станем? Ой, силушки моей нет, ой, нет  сил больше! Да как же     мне все стерпеть, как выдержать?!
Малыш испуганно смотрел на кричащую бабушку, потом погладил ее нежно по плечу и тихонько, но по-мужски твердо, приказал:
- Не надо, бабулечка, не кричи – мама испугается. Потом подошел к гробу, закрыл лицо матери покрывалом. – Вот, так не покусают комарики.
           Бабушка затихла, только горестно раскачивалась в такт своим мыслям….

            Ох и красивой девчонкой  была Шурочка. Тонкий с горбинкой нос, глаза ярко-синие     в пол-лица, волосы золотым водопадом стекают на плечи. Строгий отец, увидев обрезанную косу, выпорол дочку, приговаривая:
«Мотри у меня, Шурка, принесешь в подоле – забью до смерти». И впрямь, уж больно хороша была девка, на красу такую все мужики деревенские как мухи на мед  - так и липли, так и липли. Но Шурка никого близко к себе не подпускала, дожидаясь суженого своего, того, что в мечтах  своих давно нарисовала. Только в деревне таких нет.   Шурочка мечтала вырваться из деревенской жизни, от работы этой бесконечной по хозяйству, от вони со скотного двора, от посиделок деревенских никчемных – не по душе ей все это. Уехать бы в город, там  наверняка можно встретить стоящего парня: образованного, культурного, прилично одетого, такого как Сергей Столяров, которого она раз всего и  видела в кино – в деревню культура нечасто добиралась в ту пору. Ясный взгляд артиста, его улыбка запомнились девушке, о них тайно мечтала, ворочаясь бессонными девичьими ночами.
          Ясным майским днем пришла к Шурке нежданная радость.  Привезла  ее Шуркина  крестная,  отцова сестра из  райцентра. Крестная  слыла женщиной умной, имела пять классов за плечами и хорошую должность – кастелянша  в медицинском училище. К авторитетному мнению тетки Зинаиды прислушивались все, даже строгий Шуркин отец  вел себя как ученик в присутствии грозной учительши. «Ежели Зинаида сказала, стало быть так и надо», пояснял он обычно слова старшей сестры. На этот раз чуть ли не с порога заговорила Шуркина крестная  о ней: «Девку  ты, брат, справную вырастил, пора и в жизню ее пускать.»  Выпивая наравне с братом, Зинаида Петровна  продолжала вещать мудрые советы. Итогом было семейное  решение – отправить Шурку в райцентр учиться  «на фершала».
           Девчонка   была сама не своя от радости: сбылось, прощай, грязная деревенская жизнь! С песней в душе собирала девушка свои нехитрые пожитки под тихие материны слезы и грозные отцовские наставления.   
        В училище  девушку зачислили еще в июне – крестная подсуетилась. В первый день занятий Шурочка боязливо переступала порог большого двухэтажного здания училища.   Сотни девчонок  в  одинаковых черных юбках и белых кофтенках  кучковались небольшими группками – Шурочка была одна. Простая деревенская девчонка, она все же заметно выделялась среди остальных – природная красота, высокий рост, статная фигура, королевская осанка, все в ней  привлекало внимание толпы.  Кто ты такая, откуда взялась – молчаливо вопрошали  взгляды окружающих. Учеба расставила все по местам: Шурка была способной, ей легко давалось все, поэтому она сразу приобрела любовь  преподавателей и ненависть учащихся. Девчонки, как известно, не прощают подругам красоты и ума.
           Шурка, казалось, не замечала неприязни со стороны соперниц. Да и соперничать было не из-за кого – во всем училище не было ни одного стоящего парня, так,  несколько прыщавых очкариков, кому они нужны-то. Девушка верила, придет ее любовь, обязательно придет – с ясным взглядом, ласковой улыбкой, сильными руками, большим сердцем.
             В ожидании встречи с судьбой незаметно прошли годы учебы. В июне сорок первого девчонки готовились  к вручению дипломов – шили нарядные платья, придумывали прически повзрослей… Праздничный вечер отменили – страшная беда отодвинула все праздники на время. Война…
             Шура ни минуты не сомневалась, что должна идти в военный госпиталь. Ее не могли остановить ни теткины крики,  ни отцовское  строгое молчание, ни мамины тихие слезы. Шурочка  шла на фронт медицинской сестрой, шла навстречу своей судьбе.
           Филипп Романович, тридцатипятилетний подполковник с  нетяжелым   ранением левой руки, весельчак и красавчик, сразу заприметил  новенькую сестричку. Да и как не заметить красоту такую! Откуда ты на беду мою взялась, дивчина милая, думал подполковник, глядя на молоденькую сестричку. А уж Шурочка, взглянув в глаза офицеру, поняла все сразу – он это, он! Его ждала  все годы, о нем мечтала. Без него теперь не жить ей на белом свете. Так стала Шурочка фронтовой женой. Любовь, казалось, хранила их  невредимыми все долгие дни и ночи войны. Рука об руку шли они по военным дорогам, вместе дошли до Берлина, вместе возвращались на милую Родину. Вот теперь-то и начнется светлая красивая жизнь, думала Шурочка. Да и как иначе – муж любимый рядом, врага одолели, трофеев вон полон мешок, будет чем дом украсить. А там  детишек нарожаем, да и заживем всласть. Таким видела свое будущее Шурочка.
           Поехали сразу в родное село Филиппа Романовича.
-К родителям потом съездим, они у меня хорошие, поймут все, - уговаривала сама себя Шурка. Не хотелось ей в свою деревню  – впереди новая жизнь!
По главной улице села они шли под руку. Шура нежно смотрела на своего любимого, успевая  при этом заметить, как глядят на них во все глаза сельские жители. Шура горделиво поглядывала вокруг, а  Филипп Романович, словно ежился от взглядов односельчан.
- Филиппушка, ну что ты как сыч ?! Улыбайся людям, смотри как они тебя встречают,- весело щебетала Шура и улыбалась, светясь от счастья…
-Вот и мой дом, - выдохнул Филипп Романович, остановившись возле старого, потемневшего от времени, но крепкого сруба.
Небольшие окна, как грустные полуприкрытые глаза, навевали печаль. Тяжело было дому глядеть на тяготы своих обитателей в эти горькие военные годы, никак не повеселеет, не сбросит с себя грусть-печаль.
Филипп поклонился в пояс родному дому и повторил:
- Вот и дом мой. Матушкин дом…
На крыльцо вышла женщина в черном одеянии. Шура поняла – мать. Собралась внутренне, улыбнулась своей светлой яркой улыбкой, отстранилась чуть в сторону от любимого – пусть обнимется с матерью, потом и я ее обниму как родную, подарки вручу – вон какой полушалок шелковый, так и переливается  на солнышке.
- Мама! – сжал в крепких объятиях сухонькую старушку. Держал долго, боясь отпустить. 
Мать не проронила ни слезинки – выплакала все за долгие годы: сначала братика младшего своего оплакивала, погибшего в первые дни сорок первого, потом сынов старших – оба в плену сгинули. Один вот Филиппушка жив остался.
-Мама, это Шура моя, люблю ее, больше жизни люблю. Прости и благослови…-  не успел договорить Филипп.
-Ох,  сынок, не думала, что скажу так, а только лучше б тебя немцы поганые убили, чем вот так, при живой жене девку чужую осмелился в дом привести… Не будет тебе благословения. Есть у меня невестка, Верка твоя. Она всю войну со мной рядом, мы с ней горе мое пополам делили – оттого и легче  мне было, оттого и  не померла.
Шурочка немела от услышанного. Филипп говорил, что в разводе давно они, что никогда не любил свою жену, тоже говорил. Что несет эта старуха, наверно, гибель сыновей помутила ей рассудок? Как она может очернить такой светлый день? Холодный груз заполнял  сердце, Шура не понимала, как  себя вести.
 Мать резко повернулась к девушке, будто поняла немое обращение к себе. Подошла поближе, вгляделась в лицо.
- Красивая, - то ли вопрос, то ли утверждение услышала Шура. А дальше все как в тумане.
- А за то что детей сиротами сделала при живом отце, плодить тебе самой сирот во веки вечные. Не будет  тебе прощения, ни от меня, ни от людей, ни от Бога., - и уже повернувшись к сыну,- будь проклята твоя  любовь, сынок, нет тебе прощения. Ступай, живи в моем доме со своей кралей, а нам  с Веркой и детишками много не надо – мы и в бане проживем, не сгинем.
Сын хотел обнять мать, но та  была как каменная. Постоял рядом, молча поклонился да пошел прочь. Шурочка подхватила свой трофейный саквояж и побежала вслед за любимым.  «Сумасшедшая старуха, точно  сумасшедшая», твердила она про себя, догоняя бегущего  мужа. Не поняла, не почувствовала тогда Шурка, какая судьба ей уготована.
       Филипп не мог себе места найти, потому и махнули на север.  Десять лет прожили душа в душу. Детишек трое родилось. Только вот Филипп  угасать стал – тихо болел, не жалуясь никому. Маленькой дочке всего-то два годика было, когда похоронила Шурка мужа. Одна поднимала детей, учила, замуж выдавала и женила – со всем справилась. Только вот… Старшая дочь  двоих детей одна растила. Сын  - умница, гордость матери, погиб в экспедиции, мальчонка его отца даже не помнит. Сколько слез выплакала , думала не вынесет  горя. Да откуда-то брались силы – во внуках видела продолжение своих детей. Вот и Вовка, младшенький внук, как же он похож на ее сына, на дядю своего. В честь него и имя получил, доченька так решила.  И вот, в двадцать семь лет ушла, оставив пятилетнего сына сиротой.
Как же жить-то дальше? В воспаленном мозгу звучал явственно голос: «Плодить тебе самой сирот во веки вечные. Не будет  тебе прощения, ни от меня, ни от людей, ни от Бога». Женщина встала, словно сбросив с себя тяжелый груз, подошла к окну и распахнула его   резким движением. Сделала судорожный вдох.  Оглянулась на внука, улыбнулась сквозь слезы. Неумело осенила себя крестным знамением и зашептала :           « Боже, прости меня, если можешь и дай мне сил жить дальше».
               

2. Девушка с футляром
Теплова Елена
        -А я, девчонки, вчера в кино снималась. А что, я считаю,  в жизни  все попробовать надо. Ну, чтоб было, что вспомнить…в старости!
Татка захохотала, затянулась сигаретой, пятой за вечер, и, запрокинув голову, изящно выпустила дым. Она всегда много курила, сколько  я ее помню. А сколько же лет мы с ней знакомы?! Ох, и не сосчитать, и не вспомнить…
Мне кажется, она всегда была в моей жизни.Эх, Татка, Татка!  Искорежила себе жизнь, прошлась по ней тяжелым  танком на гусеничном ходу, в клочья изорвала душу – ничего не оставила ни себе, ни людям.
                Татку  Бог наградил бесценным свойством – она не унывала никогда. Даже когда ей было нелегко, она  хихикала, как ни в чем не бывало. Казалось, у нее  в жизни все  прекрасно! А она просто не умела страдать. А еще она очень нравилась  мужчинам, причем и молодым, и не очень. В школе, куда Татку перевели родители в выпускном десятом классе ( так уж получилось),   мальчишки  частенько дрались из-за нее. А ее  хорошенькие  одноклассницы   непонимающе пожимали плечами: « Ну что они все в ней нашли?!» Но когда АЛЬБЕРТ   начал оказывать  Татке свое повышенное внимание – этого уже завистницы-девчонки принять не смогли.  Альберт был красив как бог, даже, наверно, красивее.  От одного взгляда по-кошачьи   зеленых глаз девчонки млели, все без исключения. А тут какая-то неказистая троечница!  Проучить ее, чтоб знала свое место!Но Татиана  -  не  Татьяна, а Татиана , именно так назвали ее родители  - не обращала на них внимания. Она вообще старалась не замечать окружающих без надобности. Ну подумаешь,  девчонки с ней не разговаривают – да пошли они, куда подальше, решила для себя Татка. А Альберт… Он и правда, красавчик. Только умный слишком, Татке было с ним скучно: шуток ее не понимал, сам анекдотов не  рассказывал,  ну вот о чем с ним разговаривать?!   Альберт  незаметно для себя самого влюбился в  эту смешливую  девчонку.  Чувство свое он, конечно,  скрывал от  любопытства окружающих. Да разве
укроешь от чужого взора  трепетное волнение, легкий румянец на щеках, счастливую  улыбку -  все то, что отличает влюбленного человека?!  Скоро вся школа знала о романе красавца Альберта с  новенькой.  Альберта любили учителя и уважали пацаны, поэтому все старались уберечь его от насмешек. Настойчиво и нежно молодой человек  старался донести  до своей избранницы ярко вспыхнувшее чувство. Они   много времени проводили вместе. Татка была рада  появившейся     возможности  не сидеть над домашкой: Альберт со свойственной ему легкостью расправлялся   с  заданиями, чтобы приблизить момент их прогулки по загородному парку. Они ходили туда в любую погоду -  парк радовал всех влюбленных своей заброшенной , неухоженной спокойной красотой. Старые деревья , молчаливые и грустные,  невольно подслушивали шепот влюбленных, подсматривали , смущенно  прикрывшись зеленью ветвей,   поцелуи парочек. Сколько любовных историй видели они на своем веку – только им и известно!  Здесь, рядом с  величественным спокойствием старых деревьев, словно под их защитой,  Альберту было легко  говорить  о своей любви. Он нежно  держал в своих руках узкие Таткины ладошки,  осторожно прикасался к ним губами ; ему казалось, что  холодные   пальчики  девушки  с яркими хищными  коготками обжигали его губы  - это  пламенеющая страсть жгла его изнутри. Никогда еще молодой человек не испытывал ничего подобного. А Татка… Татка  вообще ничего   не испытывала к Альберту. Холодными были не только ее руки, но и душа-ледышка, не способная оттаять даже от жарких слов влюбленного юноши.
Альберту не нравилось привычное для девушки имя Татка, и он придумал для нее новое – Тиана,  загадочное, необычное, похоже на Диана.
 -Тиана, - шептал он на ушко свое возлюбленной, - мы ведь всегда будем с тобой вместе, правда? Скоро мы окончим школу, и тогда уже сможем по-настоящему быть вместе. Я все для тебя сделаю, ты мне веришь?
                Татка молчала, потому что не знала что сказать: она еще не очень хорошо разобралась во всей этой истории - новая школа,  Альберт с его любовью, предстоящие экзамены и выпускной. Пожалуй, больше всего именно выпускной вечер и занимал ее:надо успеть сшить платье по уже придуманному фасончику,  достать  подходящие туфли, а вот о прическе можно не думать-  мама-парикмахер  сделает все на высшем уровне, так что  все попадают от зависти.
Татка молчала, потому что не решила еще точно , что Альберт ей не нужен – а вдруг он сможет стать тем человеком, за которым как за каменной стеной.    Альберт целеустремленный, да и учится хорошо, способный. Может, закончит  какой-нибудь институт хороший, станет начальником большим, зарабатывать много будет. А еще лучше, чтоб он стал дипломатом, вот тогда бы Татка не раздумывая вышла за него замуж.  Листая  яркие  заграничные  журналы , которые иногда приносила домой мать (« клиентка дала посмотреть»), Татка видела себя на месте роскошных дам в норковых манто и с бриллиантами . «Уж я бы показала им всем, как жить надо», - мечтала Татка о жизни за границей
                На выпускной вечер Татка пришла не одна.  Кавалер  выглядел лет на десять старше ее самой.   В смокинге и с галстуком-бабочкой он смотрелся очень уж солидно  рядом с мальчишками, надевшими по случаю выпускного бала новенькие строгие костюмчики.
 - Ну и кто же это пришел к нашей Таточке? – защебетала  подлетевшая учительница. 
Таткин спутник красиво склонил голову, кивая училке, и коротко представился : «Борис».   Не ожидавшая такого ответа классная руководительница нелепо присела в реверансе и прошептала: «Очень приятно,  Алла Ивановна», - и почему-то покраснела от смущения. А Борис подхватил Татку и легко закружил с ней в танце. Татке очень нравилось, что вся толпа просто  глаз не отрывала от их пары. Знали бы они еще, чей он сын,  вообще бы от зависти лопнули. Татка была счастлива. Как здорово получилось, радовалась она, что  Борис в тот день поссорился с отцом и он не дал  ключи от машины. Борис отправился  в метро, чтобы добраться до работы вовремя. Вот там-то он и увидел улыбающуюся  девушку. Татка стояла на своем любимом месте,  напротив выхода, и любовалась своим отражением в стекле. Глаза она всегда  подводила карандашом, несмотря на запреты учителей,  и густо красила короткие реснички французской тушью, подаренной маминой  клиенткой – от этого глазки, маленькие и невыразительные от природы , становились яркими и броскими, не заметить их  было невозможно. Да и  улыбка сработала – Борис, привыкший общаться с высокомерными и чопорными сотрудницами  своего министерства , был  покорен Таткиной искренностью и простотой. С девушкой было так легко общаться, что Борис вскоре принял важное для себя решение.
            Выпускной вечер , тщательно подготовленный учителями, никак не мог пойти по заданному руслу. Все были смущены новым обстоятельством: девчонки шушукались по углам, учителя  удивленно покачивали головами, Альберт, раздавленный увиденным,  сидел на подоконнике и смотрел в одну точку – жизнь рушилась, и он не мог предотвратить этого разрушения.  Мальчишки решили спасать друга. Дружной стайкой они ринулись к виновнице происходящего. «Татка, можно тебя на минуточку», -   серьезно и жестко сказал  Пашка, староста класса. Не переставая улыбаться, Татка подошла к одноклассникам. « Пойдем, поговорить надо», - мальчишки потащили ее на первый этаж, под лестницу, там обычно проходили все школьные разборки. Здесь пацаны обступили Татку плотным кольцом , так что ей некуда было деться,  и устроили ей допрос. «Говори, А или Б?»- кричал  на нее все тот же Пашка. «А или Б?» - не менее грозно вторили ему остальные.   В какой-то миг Татке  вдруг вспомнился загородный парк, Альберт, согревающий поцелуями  ее замерзшие руки, белочка, спускавшаяся к юноше  на плечо, старое доброе дерево, хранившее их общую тайну…   Маленькое сердце девушки  попыталось что-то прошептать ее разуму, но Татка резко отбросила эти воспоминания и, расхохотавшись, прокричала «Конечно, Борис! А вы все лохи, все, все лохи», - отшвырнула мальчишек и пошла в актовый зал.
***
      Я смотрю на Татку: сколько лет прошло, а она, кажется, совсем не изменилась и  по-прежнему нравится мужчинам.  Ой, сколько же их у нее было…. С Борисом жизнь не заладилась сразу, с первых же дней.  Оказалось, что он не в состоянии обеспечить ей красивую жизнь, которая всегда была в мечтах Татки. А тут еще закончилась помощь всемогущего когда-то отца Бориса. Больше Татке, по ее собственному выражению, ловить было нечего. И она ушла к другому.  А дальше все, как в страшном сне – череда Таткиных мужей менялась так быстро, что ее мама не успевала запомнить зятьев. А Татка все искала того самого, за которым как за стеной каменной. Куда только не заносила ее жизнь – и в Польшу, и в Грецию, и даже в Африку.        « Нет их нигде, мужиков-то», - каждый раз после очередного замужества говорила Татка.

Заливистый хохот подружки выуживает меня из воспоминаний.
- Нет, вы представляете, напялили на меня какой-то мужской плащ, сунули в руки футляр , говорят: «Вы у нас будете девушка со скрипкой!. И дальше пошло-поехало: «Мотор!  Массовка пошла!» И так семнадцать раз. Искусство, ха-ха-ха. А я в футлярчик-то заглянула – нет там никакой скрипки, обманули. Татка  закончила свою речь и почему-то грустно вздохнула.  Мы не успели удивиться, как Татка снова звонко рассмеялась.
- Пойду я девчонки, пора мне, я ведь теперь дама замужняя, меня муж молодой заждался, - хотела по привычке расхохотаться над своей шуткой, но снова вздохнула и просто улыбнулась, грустно и светло.
Сраженные новостью, мы наперебой загалдели: «Ну, давай, Татка, рассказывай!»
-Да что вам  рассказывать! Все равно не поймете… Эх, девчонки… А знаете, как меня муж называет?!  Не Татка я теперь, а ТИАНА. Так вот… Курить - здоровью вредить, -  Татка затушила сигарету, подхватила сумочку и направилась к выходу, на ходу махая нам шелковым шарфом.
 - Тиана, - повторяли мы хором, - Тиана, Тиана…


3. В деревне
Нана Белл
Собака выла каждую ночь.
И как не накрывала Анна голову подушкой, как не чиркал спичками Леон, закуривая одну за другой сигареты, спасения от этого воя не было.
 Сигареты были в жизни Леона такой страстью, что как он не пытался избавиться от неё, не мог. Ею то Анна и объясняла его странный поступок, когда однажды на свою и Аннину пенсии он закупил все сигареты, которые привезла автолавка. Как Леон винился тогда перед женой! А Анна? Ну, что Анна? Могла, конечно, в сердцах и ведро с крыльца скинуть, и покричать, и поплакать, но потом прощала, как прощает мать нашкодившего ребёнка. Она понимала, что старик боится остаться без курева. Как случалось уже не раз…  И автолавка к тому же приезжала всё реже и реже….
Анне иногда казалось, что живут они на необитаемом острове. Она, её Леон и эта воющая по ночам собака.  От этого воя день для них перемешался с ночью и времени будто не стало.
Каждое утро Анна выносила курам замоченный с вечера хлеб и, поставив плошку на землю, вглядывалась в заросли борщевика, который  всё ближе подступал к их забору. Доставала из карманов толстые ватные варежки и привычным движением выдёргивала серп, воткнутый в заборный столб, принималась резать толстые неподдающиеся стебли, опасаясь, как бы их ядовитый сок не брызнул ей в глаза.
Когда руки переставали слушаться, она разгибала спину и вглядывалась в почти незаметные за зарослями избы с провалившимися крышами. Переводя взгляд с одной избы на другую, она шептала:
- Ох, Шурка, Шурочка, и как же ты за своим сынком не углядела? ... а ты, Петро? В пургу в магазин потащился. За бутылкой. Дурачина…
И так вспоминая, она шла к старой бане, чудом уцелевшей после последнего пожара.
Открывала разбухшую дверь, входила в темное, сырое, с развалившейся печью, помещение, где в углу лежала собака.
Перед собакой валялись кости сгоревших коз, которые она мусолила жёлтыми от старости зубами.
Анна жалела собаку и всегда приносила ей что-нибудь: кружок колбасы, небольшой кусок сала или хлеб. Из миски сука не ела, откинув её носом далеко в угол, а вот из рук брала.
Порой туда же приходил Леон, которого Анна почему-то упрямо звала Лёней.
 Усевшись на бревно, некогда подпиравшее лавку, старики кормили собаку, гладили её и долго молчали, а потом Леон начинал рассказывать ей о своей, прошедшей на отшибе,  жизни.
Он рассказывал собаке что-то на родном языке, на котором ему говорить больше было не с кем, жаловался и показывал на свои распухшие ступни, с трудом умещавшиеся в старых разношенных галошах. 
Собака, наклонив на бок морду, внимательно вглядывалась в его лицо. Её уши при этом насторожённо подрагивали, будто она боялась пропустить что-то важное. И Леону казалось, что собака понимает его так, как никто никогда не понимал.
 Анна не хотела мешать мужу, молча, смотрела на них обоих и понимала, что собака и муж — это её семья. Она считала, что собака плачет ночами о своих щенках, которых каждый год топили у неё на глазах. Вспоминала, как однажды собака долго, до самого поворота, бежала за автомобилем каких-то дачников, взявших последнего щенка, а потом лежала на дороге, глядя в ту сторону, где скрылась машина.
Иногда старик стягивал с больных ног носки и тогда собака, подползала и лизала его ноги.

Вчера, проходя мимо дома, в котором летом жили дачники, старики заметили, как какая-то баба пытается пролезть в окно веранды. Рядом стоял низкий широкоплечий мужик со смуглым цыганистым лицом. На нём был короткий тулуп, штаны, заправленные в сапоги. Около него жались друг к другу двое маленьких детишек. Леон хотел было закричать, уже и рот раскрыл, что, мол, по чужим домам шастаете, но подумал, что может напугать детей и сдержался.
- Ты чей? – спросил он мужика.
  - Я сам по себе. А ты-то кто?
- Хозяин. Я тут живу. Вон мой дом. – И Леон  показал на свою избу.
- Может ты и над небом хозяин? –  с неприязнью спросил незнакомец, проследив за движением руки Леона.
Баба обернулась, спрыгнула на землю, решительно подошла к старику:
- Вам- то чего? Мы же не в ваш дом лезем, - сверкнув на Леона огнём угольных глаз, сказала она.
- Откуда вы? - тихо спросил Леон, вдруг разглядев её молодость и ту бедовую красоту, которая когда-то очень нравилась ему в женщинах. Но тут же осёкся, увидев усмешку в глазах мужика.
- Бывший клуб знаете? Там рядом и живём,- ответила женщина и почему-то засмеялась.
- Так там же в окнах и стёкол нет. Спите-то на чём? – опустив глаза, спросил Леон.
- На полу.
- А детки?
- И они с нами.
- Ну, это негоже, - вмешалась в разговор Анна, - Пойдёмте с нами.

В сарае из-за поленницы  дров Леон вытащил старые кровати. Две маленькие, детские, когда-то крашенные белой краской и одну большую с блестящими никелированными набалдашниками.
Потом  Леон вынес на улицу матрасы, одеяла и завёрнутые в старые простыни посуду и алюминиевые ложки.
Анна стояла в стороне и удивлялась: женщина-красавица была молода, она не дала бы ей и двадцати, а мужик…ну, этому лет пятьдесят.
- Это что же отец ваш? - спросила она.
И удивилась, услышав:
- Какой отец, муж.

Пока женщины переговаривались, мужчины складывали вещи.
Леон вдруг заметил у мужика за голенищем нож и покраснел. Мужик, перехватив испуганный взгляд Леона, усмехнулся  и подмигнул ему.
Как только новые знакомые ушли, Анна сказала:
-Это, наверно, цыгане. К нам в деревню цыгане раньше часто наведывались, но те ходили табором и дети у них по всему селу бегали, а эти тихие, испуганные, будто побитые…
Но всё это было днём, вечером же, когда надо было укладываться спать, начиналась другая жизнь….
С каждой ночью собака выла всё сильнее и надрывнее.  Ни настойка пустырника, которую Анна нашла в нижнем ящике шифоньера, ни вата, которой Леон затыкал уши, не помогали.
- Что с ней? – удивлялся Леон и сам же отвечал, - наверно, болит что-нибудь.
- Да, - соглашалась Анна, - душа.
- А разве у собаки есть душа?
- А как же. Смотри, как убивается.
Однажды Леон сказал:
- Всё. Больше не могу.
Зажёг свет, стал греметь инструментом, достал топор.
- Ты куда? Не пущу,- твёрдо сказала Анна.
Старик положил топор обратно, потушил свет и, отвернувшись к стене, накрыл голову подушкой.

И опять наступало утро, и опять Анна выносила еду курам, надевала ватные варежки и, до дрожи сжимая рукоятку серпа, принималась сечь упругие стебли сорняка.
Потом с довольным видом оглядев отбитую у борщевика полянку, говорила:
- Ты, Лёнь, цыган пригласи. Я сейчас щей наварю.
Цыгане приходили часто, поначалу в избе насторожённо осматривались, напряжённо садились за стол и только после, когда отогревались едой и самогоном оттаивали.  Роза помогала Анне, мыла посуду в миске, до блеска вытирала её и ставила на полку. Фёдор, незаметным движением запихивал рукоять ножа глубже в сапог и довольно вытягивал ноги. Леон, улыбаясь, снимал с печи фибровый чемоданчик с сигаретами и говорил гостю:
- Кури, у меня их много…, - и, посматривая на жену, улыбался так, будто извинялся за что-то.
 
 Нет-нет старики жаловались гостям на собаку, которая воет по ночам так, что уже терпеть нельзя.
- Дак прибить её надо. Повесить, - советовал тогда Фёдор. - Хошь подмогну? Мне и самому она надоела.
- Да ладно тебе, - пихала его локтем в бок Роза, - чего зря болтаешь.
А Леон смотрел на усмехавшегося Фёдора и думал:
“Этот всё может”. И ему становилось страшно.
Анна сразу переводила разговор, но посмотрев на Леона, думала, что и она, наверно, когда-нибудь согласится с неизбежностью такого поступка. Однако тут же гнала эту подлую мысль прочь.
Когда цыгане уходили, Анна спрашивала мужа:
- Ты что ж, изверг, собаку извести хочешь?
- Ты с чего это взяла? – оправдывался Леон.
И тогда они собирали со стола остатки еды и спешили к бане, где глядя в помутневшие собачьи глаза, словно извиняясь, упрашивали её, чтоб та ушла куда-нибудь от них по добру по здорову.
Однажды рано утром Анна услыхала крики Розы, доносящиеся из бани. Вышла из дома и увидела убегавшего Фёдора. Вслед за ним, сжимая в ладони лезвие ножа, неслась Роза. 
Анна поспешно вошла в баню. Собака лежала на своём обычном месте, но увидев Анну, оскалилась и глухо зарычала, чего никогда с ней раньше не случалось.
Сразу за Анной в баню тихо вошла Роза, встала рядом и зашептала:
- Тётя Нюра, не бойтесь, я ему не дам, пусть только попробует. Самого прирежу, - и почему-то добавила, - простите нас. Если хотите, мы уйдём …
- Ну, что ты! Живите. Ведь скоро зима.

А потом была  ночь. И опять выла собака…
Леону показалось, что кто-то ходил возле бани, шептал. Он подошёл к окну и увидел Фёдора и Розу, которая схватив Фёдора за рукав, с силой тащит его, а тот упирается, пытается вырвать руку. Неожиданно и Фёдор увидел в окне Леона, замер. Леон отпрянул от окна: в глазах Фёдора была такая злоба, что мурашки поползли по его телу. Фёдор же, оттолкнув Розу, тяжело пошёл прочь.
Леон долго стоял у окна, глядя на удалявшиеся фигуры.
 Утром, когда Анна ещё спала, Леон взял кусок копчёного сала, надел старый брезентовый плащ и пошёл к бане.
В бане, не глядя собаке в глаза, он кинул ей сало. Достал из кармана верёвку, набросил петлю собаке на шею и потащил упирающуюся суку через дорогу в заросли где и повесил её на толстой ветви ивы.
Дул ветер.
Растянувшееся тело суки болталось так, словно никогда и не было живым.

Старик уже подходил к дому, когда ему показалось, что до него донёсся вой. Он вздрогнул, остановился, закрыл лицо руками и побежал обратно.
Там, развязав узел, он снял собаку и положил её на землю. Принялся трясущимися руками рвать траву, отрывать куски дёрна, ногтями скрести землю. Как не старался Леон, яма оказалась мала. Тогда он сгрёб опавшие листья, и засыпал собаку. Лёг сверху сам и, чувствуя животом мёртвое тепло, заплакал.
 - Зачем? - стонал он, - ведь живая душа была.
По небу неслись свинцовые, предзимние тучи. Снег мелкой крупой припорашивал землю.  С трудом встав Леон побрёл к дому.
На крыльце, в ватнике, накинутом поверх ночной рубахи, стояла Анна. Когда Леон подошёл к ней, она обняла его, и он сразу прижался к ней как ребёнок.
 Ему захотелось рассказать жене о том, о чём раньше мог говорить только с собакой, о том, как мёрз в болоте, выбирая из него торф, как потом не чувствуя ног, еле добирался до барака, в котором мучились и умирали соседи по нарам….
- Они были сильные, сильнее меня, но все умерли, а я вот выжил. Я терпел. Но боюсь. Всю жизнь боюсь, Аннушка. Раньше боялся начальников, уголовников, теперь вот этого цыгана. Я, таких, как Фёдор видел. Они несгибаемые, безжалостные, они мяли меня, как глину, корёжили, выгнебали…Знаешь, он бы всё равно собаку убил, и нас с тобой следом, я знаю. А теперь…
Но Анна внимательно посмотрела на него, потом тихо сказала:
- Не бойся, Лёня, потерпи, потерпи ещё немного, теперь недолго…

4. Всё будет хорошо!
Нана Белл
 Маргарита Владимировна стояла у окна, с тревогой ожидая Надю и  ругая себя за то, что дала волю своей немощи и не пошла с внучкой в магазин. Она боялась, что к Наде опять пристанут мальчишки, будут смеяться над ней, обижать.
Надя, которая и в раннем детстве была  крупной девочкой, за последний год изменилась, грудь у неё выросла так, что все платья оказались малы,  даже зелёное в разноцветный горошек платье, недавно купленное на вырост, с трудом вмещало новое Надино тело.
Надя чувствовала, что она уже не девочка, но что такое женщина, знать не могла да и не хотела. Она по-прежнему ходила, загребая ногами, давала сдачи мальчишкам, засовывала за щеку любимые леденцы.  Усаживаясь перед телевизором, жевала булочки, конфеты или куски хлеба, посыпанные сахаром.
Одно время Маргарита Владимировна боролась с внучкиными привычками: просила Надю не есть столько сладкого, пыталась объяснить ей, что это вредно, и денег у них на эти излишества не предусмотрены. Но…безуспешно. Переубедить Надю, которая всегда стояла на своём насмерть, не могла, потому что понимала, что любой каприз внучки обязательно закончится истерикой: сначала Надя заплачет, закричит, потом повалится на пол, начнёт дергаться стучать ногами, головой. Её лицо, и без того некрасивое, исказится гримасой, изо рта потекут слюни, потом она потеряет сознание и тогда -  Скорая, уколы, укоры…
“Как странно, - думала Маргарита Владимировна, по-прежнему, вглядываясь в просвет между домами, - что у нас родилась такая больная девочка. С чего бы это? ” И ещё она думала о том, как уберечь Надю от дворовых мальчишек, которые только того и ждут, что Надя обманется, поверит им, и уж тогда они уволокут её в какую-нибудь подворотню… И вообще,  как Надя будет жить, когда её, Маргариты Владимировны, не будет?!
Наконец увидев за окном Надю, Маргарита Владимировна поспешила к входной двери и вышла на лестничную площадку, ожидая внучку. Поднимаясь по лестнице, Надя громко с отдышкой дышала. Лифтом внучка не пользовалась, боялась.  Кажется, это было единственное, в чём Маргарита Владимировна сумела убедить внучку.
Увидев бабушку, Надя радостно забасила:
- Всё, ба, хватит копейки считать. На работу устраиваюсь.

Надин громкий голос разносился по всему подъезду и какой-то мужчина, спускавшийся с верхнего этажа поначалу вздрогнул, а затем с ухмылкой посмотрел на неё, явно оценивая вдруг обабившуюся соседскую девчонку...
 
       - Да, кто ж тебя инвалида возьмёт? - спросила Маргарита Владимировна и, схватив Надю за руку, втянула ее квартиру и захлопнула дверь.
       - Халид с рынка. Буду  у него выпечкой торговать. - Надя протянула бабушке руку, согнутую в локте, - Пощупай какие у меня мускулы.
Потом она  взволнованно-радостным голосом рассказывала Маргарите Владимировне о том,  как зашла на рынок и стояла там возле  выпечки. И как к ней подошёл мужчина и спросил, любит ли она булочки. Потом дал  два пирожка и предложил поработать у него продавцом...
- Вот они, я их с собой принесла! Будем чай пить!
Побледнев, Маргарита Владимировна как всегда спокойно сказала:
- Надюша, он, наверное, пошутил.
- Да ну тебя, всегда ты так, -  обиделась внучка, и по её лицу  вдруг прошла судорога.
Маргарита Владимировна знала, что её слова теперь будут только раздражать Надю, поэтому после чая с пирожком, который в горло не лез и был для Маргариты Владимировны хуже отравы, она удалилась в свою комнату, там легла на постель и заплакала.
 Она слышала, как за стеной шумел чайник, и Надя  что-то весело напевала…
Маргарита Владимировна проплакала всю ночь. Она понимала, что не сможет теперь уберечь Надю от беды. Именно беды, которая и есть эта нынешняя жизнь – напористая, циничная, вечно голодная до людского горя, сломанных судеб и отравленных душ. Она давно смирилась со своей долей, с тем, что уже десять лет живёт без мужа, дочери, с больной от рождения внучкой, что раз в год ей приходится идти в органы опеки и выкупать Надю у инспекторши, грозящей упечь Надю в интернат или детский дом,  вкладывая в карман исходящей праведным гневом инспекторши очередной конверт с деньгами.  Что осталось У Маргариты Владимировны в этом мире? Только Надежда, которая была в её жизни всем  - и любовью, и надеждой, и верой в то, что Господь  убережет, не оставит внучку на растерзание этому веку…
      В ту ночь Маргарита Владимировна так и не смогла уснуть.  Она слышала, что у Нади опять почти до утра работал телевизор, слышала пьяные крики с улицы, шум проезжающих под окном машин,  лай собак, грохот мусорных бачков, плач детей, которых родители тянули в детские сады. Она всё думала и думала о том, что теперь делать,  как  не пустить  внучку на рынок к Халиду: напугать? умереть?
Утром она все же забылась, и как ей показалось, всего на несколько минут, но когда проснулась, испугалась зловещей тишины царящей в квартире. Тут же бросилась в комнату Нади и увидела лежащее на полу одеяло, разбросанные фантики от конфет, огрызки яблок.
“Не удержала!” – почти простонала Маргарита Владимировна.
    Не зная, что теперь делать, Маргарита Владимировна ходила босиком по квартире, то и дело заглядывая  в Надину комнату, словно надеясь увидеть ее там. Ее взгляд, слегка безумный, скользил по стенам, занавескам, старенькой мебели, пока вдруг не остановился на фотографии, к которой на неё смотрел улыбающийся муж  в военной форме муж. И тут ее словно осенило.
      Она принесла из кухни  табурет, на него поставила стул и, держась за стенку руками, вскарабкалась на эту пирамиду. Открыла дверцу антресоли и принялась скидывать на пол какие-то свёртки, коробки… Наконец, нашла то, что искала. 
      Прижимая к груди небольшой сверток, пошла на кухню. Развернула пожелтевшую газету со  Сталиным в траурной рамке. Взяла в руки небольшую белого металла коробочку, доверху заполненную некогда бесценными, а теперь никому ненужными иголками для швейных машинок. Свадебный подарок мужа. Открыла и туту же закрыла ее, погладила гладкую поверхность, потом наудачу поискала на металле клеймо, однако так и не нашла его.
“Она точно серебряная!”, -  пыталась убедить себя Маргарита Владимировна.
  Взяв с подоконника свежую газету, одну из тех, которые запихивают в почтовые ящики вместе с рекламными листками, увидела лицо решительного мужчины с какими-то равнодушными глазами, прочла “Голосуйте за Навального!” и завернула в газету  коробку.
До рынка было недалеко. Обычно Маргарита Владимировна доходила  до него минут за пятнадцать. Но сегодня  ей понадобилось около часа, да и то она едва не задохнулась от быстрой ходьбы…
Она была уже возле рынка, когда мимо неё,  заполняя собой всю проезжую часть, проехал чёрный автомобиль. Из машины вышел приземистый губастый мужчина средних лет, и Маргарита Владимировна почему-то  подумала, что это и есть Халид. Сказав что-то шофёру на своем вороньем языке, он вразвалку вошёл в здание рынка.
Маргарита Владимировна вдруг ощутила такую слабость, что не могла и шагу сделать. Однако сделать этот шаг ей все же пришлось. 
Когда она вошла на рынок, то сразу увидела внучку. Та стояла за одним из прилавков, и рядом с ней какой-то парень лет восемнадцати, непристойно громко смеясь, пытался схватить её  за грудь. Надя отталкивала его и что-то сердито кричала. Увидев это, Маргарита Владимировна была готова уже броситься внучке на помощь, но вместо этого решительно направилась к стоящему тут же Халиду.
Почувствовав на себе чей-то напряжённый взгляд, тот занервничал, втянул голову в плечи, потом все же обернулся. Однако, увидев возле себя лишь старую женщину, облегченно выдохнул и сказал:
- Чего тебе?
- Вот, возьмите, - прошептала Маргарита Владимировна. Голос у нее куда вдруг пропал. -  Это у меня от мужа осталось. С войны привез, трофейная, с иголками… Она  серебряная. Только я клейма не нашла, а так серебряная.   Больше у меня ничего нет. Это за Надю. Не обижайте её, прошу...
             Брезгливо развернув сверток, Халид вдруг побледнел, осторожно открыл крышку:, перед ним лежали завёрнутые в тонкий пергамент иголки. Точно такие когда-то доставала его мать из  такой же металлической коробки. «Вот, Халид, смотри, отец с войны привёз! Трофеи!» – любила повторять мать и всегда смеялась. И Халид вдруг почувствовал запах свежей лепёшки, аромат печного дыма, увидел, как мать, уже состарившаяся, сидя у окна, держит на коленях эту коробку и, смотря вдаль,  улыбается чему-то нежно, и слезы текут из ее глаз. И Халид увидел высокое голубое небо, рыжую гору над аулом, в одной из пещер которой теперь покоились его отец и мать….
          Когда Халид наконец вернулся к действительности,  пожилой женщины уже не было рядом. А ему так хотелось сказать ей, что всё будет хорошо, что она  не должна беспокоиться за внучку, потому что он, Халид, и бабушка Нади, они вместе, они почти родные люди, просто жизнь обманула их и развела по разные стороны поля, на котором каждый день идет безжалостный бой за лучшую, сытую, комфортную жизнь, где кто-то должен обязательно отдать свою, свою жизнь, чтобы тебе, победителю, стало еще лучше, еще удобней, еще вкуснее… Но они-то ведь почти родные, а он, Халид, не даст своих родных в обиду. Он любого, кто только посмеет, зубами разорвет!
     Так думал Халид, глядя как его племянник возле прилавка с выпечкой все ближе подбирается к грудастой некрасивой девочке в зелёном  платье, и у которой все меньше сил отталкивать настойчивого джигита от себя...

5. Где ты?
Юлия Штурмина
1. День.
Тот, что стоял у дороги и смотрел на понурую кошку, бредущую за высоким стариком, был маловат для своих лет, глуповат и немного болен. Он широко улыбался щербатым ртом шестилетнего ребенка и скреб ногтями комариный укус на щеке. 
- Эй! За тобой! - крикнул он старику и помахал рукой.
Старик остановился, кошка тут же уселась, подняла голову и беззвучно мяукнула.
- Чего тебе? – спросил у него старик, запуская руку в карман сильно поношенных брюк.
- Кошка за тобой идет, - выбираясь из молодых лопухов, пояснил маленький, выжидающе глядя на запущенную в карман руку.
Старик развернулся, его лицо перекосила гримаса неудовольствия. Он нагнулся, чтобы прихватить трехцветное животное за шкирку, но кошка увернулась, в два прыжка подскочила к высокому дощатому забору и уселась под ним, нервно передергивая белым кончиком хвоста.
- Хы-ы, - засмеялся маленький.
Старик задумчиво почесал шею, вздохнул и протянул маленькому что-то, затянутое под узел в тряпичной сумке.
Маленький быстро спрятал руки за спину, опять широко улыбнулся и еще раз сказал:
- Хы.
Старик выловил в кармане конфету и кучу мелочи, развернул ладонь и показал маленькому.
- Женька?
- Угу.
- Хочешь конфету?
Маленький с готовностью протянул обе ладони.
- Дам тебе конфету, пятьдесят рублей и это, - он показал на сверток. - Бросишь сумку в реку?
- Не, - сказал маленький, - не брошу.
- Как хочешь. На пятьдесят рублей можно несколько чупа-чупсов купить.
Маленький перестал улыбаться, сунул в рот палец и насупился.
- Что хочешь можно купить, - продолжил старик и заговорщицки кивнул в сторону сельского магазина.
Маленький выхватил из его рук сумку, конфету, мелочь и помчался, сломя голову к реке.
- Счастье! Счастье! – припевал он. – Спасибо, Бог!
Кошка жалобно мяукнула и исчезла в зарослях цветущей сирени.
В выцветших водянистых глазах старика мелькнула растерянность. Он посмотрел вслед кошке, на убегающего мальчика, на небо и удивлено повторил:
- Спасибо, Бог? Хм…

2. Вечер.
 Брусничным светом отражалось небо в лужах и в пруду. Из мокрой травы тяжело выбирались ночные бабочки и комары.
Маленький сидел на деревянной ступени покосившегося крыльца, подперев кулачками подбородок, и придумывал имя котенку, спящему у него на коленях.
Отчим подошел сзади, слегка ткнул его в бок мыском сапога, закурил и опустился рядом.
- Все сидишь.
- Угу.
Отчим покачал головой, затянулся и выпустил дым колечком.
- Недоумок ты, Женька. И мать твоя тоже. Понял?
Женька сжался над котенком, опустил голову к коленям и сунул в рот палец.
- Будь моя воля, я бы из вас людей сделал, - отчим посмотрел на мальчика, столкнул его со ступени и смачно плюнул.
- Тащи обратно кота, я сказал, или брось где-нибудь подальше! Понял?!
Женька кивнул.
- А где бросить-то?
- Хоть где! Но чтоб не мяучил тут!
Котенок проснулся и тонко, протяжно замяукал.
- Угу, - грустно кивнул Женька, бережно прикрыл ладонью голову котенка, побрел к дороге, но на полпути развернулся и примчался обратно.
- Чего еще?! – выцедил отчим сквозь зубы.
- Он не мяучит, дядь, - радостно объявил мальчик. – Не мяучит, послушай. – Он протянул пищащего котенка отчиму и доверчиво улыбнулся.
- Чего-о? – возмутился отчим, поджал губы, вскочил с крыльца и горой навис над мальчиком. В его руке свистнул прутик, которым вечером загоняли кур. - Какой дядь? Я сказал меня «папа» называть, недоумок!
Женька попятился от него, зацепился за траву, упал, заревел, поднялся и помчался к дороге, разбивая в брызги брусничные лужи.
- Не мяучит, не мяучит, - подвывал он, прижимая к груди пищащего котенка. - Он так плачет, дядя! Потому что он ма-аленький!

3. Ночь.
Старику снились мыши. Он перевернулся на бок разок другой и услышал сердитый голос старухи.
- Встань что ли, дед, шугани его, не то до утра под окном топтаться будет. Мать небось и не знает, что он по деревне ночью шляется.
Старик в полутьме подошел к окну, подвинул ветхую занавесочку и осторожно прижался к стеклу лбом.
- Кто?
- Я, - откликнулась темнота и хлюпнула носом.
- Женька что ли?
- Угу.
- Чего тебе надо? Марш домой, пока комары не загрызли.
- Я маленького принес и сумку. Забери. С ним дядя домой не пускает.
- А ты чего его в реку не бросил, я ж тебе заплатил, - старик приоткрыл окошко, посмотрел вверх - на полную луну, вниз на черные тени и на светлое лицо мальчика и строго сказал. - Ну-ка, пошел отсюда, пошел домой.
Но Женька стоял на месте, почесывая ногу об ногу и сдувая с мордочки котенка наседающих комаров.
- Дядя домой не пускает, - повторил он. – Ему котенка не надо.
- Чтоб тебя! - рассердился старик. – Мне тоже не надо. И тебя мне не надо! Пошел отсюда. Завтра отчиму расскажу, что по ночам людям спать не даешь. Вот он тебе всыпет.
Женька перестал хлюпать и сопеть, прижал котенка к щеке и, не поднимая головы, тихо спросил:
- А бабе твоей надо?
- И бабе не надо! – закричал старик. – Никому не надо! Дурная твоя голова! Иди отсюда домой!
Окошко закрылось, в стекле отразилась луна и черное небо.
- Угу, - послушно кивнул Женька, но не ушел - сел на корточки, опершись спиной о бревно, выпирающее из стены дома, уткнулся лицом в уставшего котенка и, опасливо косясь на запертую дверь и поблескивающее окошко, роняя слезы в нежную шерсть, тихонько безнадежно завыл:
- И-ыы. Где ты? И-ыы, иди сюда. И-ыыы…
 - Кого это он? Мать что ли зовет? – прошептала старуха, села на кровати, пошарила босой ногой по полу в поисках тапка, нашла, но не надела.
- И-ыы, где ты-ы? - размазывая по щекам сопли и слезы, тихо монотонно подвывал Женька.
Старуха надела тапки и, не зная, что делать дальше, озадаченно посмотрела на деда, стоящего у окна в свете луны.
- И-ы, где ты, Бо-ог? Иди-и сюда…
Старуха охнула и перекрестилась.
- Вот напасть! – вскрикнул старик, включил свет, схватил что-то в кухне и вышел на крыльцо. За ним выскочила кошка. - Давай его!
Кошка закружилась вокруг мальчика, громко, жалобно мяукая. Старик взял котенка и протянул мальчику большой сверток.
- Держи.
- Не, - Женька сильно замотал головой, так что слеза сорвалась со щеки, спрятал руки за спину и отступил назад. – Не.
- Да я пирог тебе даю, дурья башка. Бери и беги домой!
Женька выжидающе поглядел в звездное небо, широко улыбнулся щербатой улыбкой шестилетнего ребенка, схватил сверток и побежал домой, перепрыгивая черные лопухи и лунные тени. «Счастье, счастье. Спасибо, Бог» - шепелявя, припевал он.
Из оврага, залитого молочным туманом, взметнулась птица. Мальчишка взвизгнул от радости и помахал ей рукой.
- Недоумок, - вздохнул старик глядя, на растворяющуюся в темноте маленькую прыгающую фигурку.
Кошка потерлась о его ноги и требовательно протянула:
- Мя-а!
Старик бросил ей котенка и пробурчал:
- Бери, может сам сдохнет.

6. Выстрел
Юлия Штурмина
В этот день гудели пчелы в ветвях цветущей груши, а на карнизе крыши маленькая птичка пела немудреную звенящую песенку. Алия сидела на широкой деревянной скамье, под неподвижным курчавым облаком, похожим на уснувшую овечку, болтала ногами и пришивала золотую пуговицу на кукольное платье, сшитое вчера бабушкой Кулсум.
- Джамбулат! – резанул тишину низкий мужской возглас.
- Джамбулат! – душераздирающе завопила женщина за воротами.
Алия вскочила и испуганно посмотрела в сторону высокого каменного забора. Голоса мужчин и женщины перекрывали друг друга, потом раздался свист и сразу за ним оглушительный хлопок. Из верхних окон дома, со стороны улицы, вылетели стекла. Крики смешались со стонами и проклятиями.
- О, Аллах! – закричал кто-то.
Девочка застыла на месте, приподняв плечи, втянувшись в них, как маленькая черепашка, забыв об иголке, крепко стиснутой в тоненьких пальцах, о нити и золотой пуговице, повисшей на ее конце.
Салман вбежал во двор с улицы, на повороте, едва не упав, проскользнул по мелким камням, налетел на Алию и, вцепившись в ее шерстяную кофточку, заорал в ухо:
- Что стоишь здесь?! Что стоишь?! Что стоишь, Алия?! - Повторял он, не замечая, что рукав кофточки Алии уже треснул по шву, выплюнув курчавые шерстяные волокна. Он тянул сильнее и настойчивее, приседая и опускаясь к земле, словно хотел стать меньше ростом, совсем маленьким, чтобы разом исчезнуть с этого места или спрятаться, хотя бы под скамейку. На другом конце улицы раздался сухой хлопок и сотрясающий воздух взрыв.

Бабушка добралась до них, взяла за руки и, сильно хромая на больную ногу, потащила детей в дом.
- На пол, на пол, не бойтесь, здесь стены толстые, садитесь на пол. Не бойся, Алия. Не бойся, Салман, - уговаривала она внуков, дрожащими руками заталкивая их в угол комнаты. Она осыпала их ласковыми словами, а дети молча смотрели то на нее, то на дверь, то на большое окно над столом. Бабушка задернула штору.
На улице началась перестрелка.
- Это люди Джамбулата стреляют, - прошептал Салман, озираясь по сторонам. Его черные глаза блестели в полумраке комнаты, а на щеках проступил нехороший пятнистый румянец.
- В кого? – спросила Алия с придыханием, так тихо, что брат едва услышал ее.
- Ему Аллах говорит в кого…
- Зачем?! – спросила Алия неожиданно громко.
Мальчик повернулся к сестре, широко распахнул глаза и быстро возбужденно заговорил.
- Ты что не знаешь для чего у них танки?! Они на танках приехали! Ты глупая, Алия! Ты глупая!
Автоматные очереди слились в сплошной треск, что-то страшно свистело снаружи, падало и грохотало прямо у стен дома. Карниз сорвался со стены, шторы упали на пол, стащив цветок с подоконника. Стекла разлетались по комнате.
- Салман! – закричала девочка, зажимая ладонями уши и зажмуривая глаза, но ее голос поглотил невообразимый шум. - Я боюсь! Мне страшно! Я боюсь!
Бабушка опрокинула стол на бок, отгородив угол от окна, упала на колени, на четвереньках подползла к детям, села на пол спиной к стене, вытянув ноги в цветных шерстяных чулках, и прижала их головы к себе. Алия рыдала с закрытыми глазами, уткнувшись лицом в бабушкин халат. Стрельба не утихала. В какой-то момент дом дрогнул, Алия на секунду приоткрыла глаза и зажмурилась. Мгновения хватило, чтобы испугаться еще больше - стена лопнула и разошлась ветвистыми трещинами. Бабушка крепче прижала детей к себе. Алия опять открыла глаза и уже не смогла отвести взгляд от разделенной на двое стены, сквозь которую стало видно сад, стелющийся черный дым и тихое небо. Еще хлопок, и дверь разлетелась в щепу. В покореженный проем ввалились тяжелые солнечные лучи, наполнились пылью, дымом и повисли над разбитой дверью. За дверным проемом не было ни комнат, ни мебели, ни стен, а вместо крыши, над обломками каменных плит, дремало равнодушное небо. Оно впивалось синью в глаза и звенело долгим пронзительным эхом.
Несколько пуль ударились в стену над Салманом. Осыпалась штукатурка. А через минуту, перепрыгнув обломки двери, мужчина с автоматом оказался у них в комнате. Он что-то кричал. Алия смотрела на него и не могла расслышать ни одного слова.
«Это хороший человек Джамбулата или просто хороший человек, или хороший русский», - подумала Алия. Но хороший человек схватил Салмана за воротник рубашки и сильно дернул. Автомат на его шее качнулся и ударил Алию по голове. Девочка обхватила его рукой, но тут же отдернула пальцы. Ствол был горячим, как раскаленный утюг. Мужчина потащил Салмана на улицу. Он не сопротивлялся. Бабушка протягивала руки за внуком, открывала рот и беззвучно плакала. Алия первый раз видела так много слез на щеках старенькой Кулсум.
«Наверное, бабушка плачет по Салману, но не может встать и спасти его» - подумала она, медленно расставляя слова в своих мыслях. В голове звенела долгая нота «си». Девочка приподнялась, вывернулась из-под бабушкиной руки, доползла к чудом уцелевшему платяному шкафу, сунула под него ладонь и вытащила пистолет.
 «Две пули достаточно, чтобы защитить уважаемую Кулсум» - повторила она слова Джамбулата и добавила: «И Салмана тоже». Бабушка по-прежнему беззвучно открывала рот и тянула руки, но теперь уже не за Салманом, а к ней. Алия прижалась к щели под окном, протиснулась в нее и выпала в черный дым, растекающийся по бесшумному саду.
- Салман! Брат! – закричала она изо всех сил, не услышала себя и ничком свернулась на земле, зажав виски руками. В глазах разлилась кровавая пелена. Горький дым впился в язык и горло, вызвав приступ кашля и рвоту. С трудом поднявшись, не различая направления, она побрела в глубину сада и наткнулась на двух мужчин и Салмана, сидящего на земле. Он показывал место, где люди Джамбулата закопали ящики, и загораживался руками от направленного ему в лицо автомата. Алия, прикрыла пистолет полой теплой кофты и остановилась. Один из мужчин оказался чернокожим, точно таким же, как в шумных американских фильмах, которые мальчишки в детском доме обожали смотреть по вечерам. Он схватил Салмана за воротник, нагнулся к его уху, что-то прокричал и толкнул мальчика в спину. Салман, шатко пошел в дым, к забору и вернулся, волоча две лопаты. Мужчина с черным лицом опять навел на него ствол.
Алие показалось, что такое же горячее дуло автомата прилегает к ее виску, ей захотелось лечь и закрыть глаза. Но она открыла их шире, вытащила пистолет и перевела предохранитель в нижнее положение. «А вдруг, он умрет» - подумала Алия и опустила пистолет ниже, целясь в бедро мужчины, стоящего над Салманом. «А вдруг в живот попаду» - опять испугалась девочка и попробовала прицелиться в щиколотку.
Облако едкого дыма качнулось и накрыло ее душной волной. Глядя сквозь слезы на расплывающийся силуэт и фактически ничего не видя, она решила зажмуриться и стрельнуть наугад. Выстрел тоже оказался беззвучным. Алию откинуло на спину, пистолет выпал из рук, она открыла глаза и в разорвавшемся облаке гари увидела круглое белое солнце, очень похожее на луну. «Салман» - крикнула девочка, приподнимаясь на локте. И Салман вышел к ней. Он стоял, покачиваясь из стороны в сторону, как это бывает с пьяными мужчинами, а с плеча вниз по груди, сквозь ситцевую клетчатую рубашку проступало алое пятно крови.
 Доктор, посмотрел в черное небо пронзенное иглами холодных звезд и выпрыгнул из кузова пыльного грузовика.
- Сколько ему лет? – спросил он, кивнув на машину.
- Семь.
- А ей?
- Семь.
- Вези аккуратнее, - махнул он водителю, перекинул ремень автомата через шею,  опустил ствол вниз, кинул в рот таблетку кофеина и тихо сказал сам себе. -  Сколько их еще будет...
Салман лежал на носилках - тихий, бледный, прикрытый под горло тонким одеялом. Алия сидела рядом и молча плакала.
- Не плачь, - шепнул Салман.
- Почему? - одними губами шепнула Алия.
- Плачут слабые, а слабым быть стыдно…

7. Девушка на пляже
Александр Асмолов
     В затухающем над рекой закате всегда приходили интересные мысли, и не обязательно по весне все были романтическими, а в рамке багряной листвы по берегам – философские. Они были разными. Иногда в позёмке, извивающейся по заснеженному руслу, могли привидеться майские ручьи. Это была своеобразная рулетка.
   Сава с детства любил закаты. Прощание со светилом всегда наполняло его размышлениями о главном в жизни. Он забывал обо всем, погружаясь в какое-то гипнотическое состояние, впитывая последние лучи солнца. Не то, чтобы это всегда были мысли о смерти. Нет. Просто в этот момент он не мог думать о чем-то поверхностном. Тонкая грань перехода из светлого мира в темный была подобием портала в мир иллюзий. Частенько именно так в его душе рождались замыслы новых картин.
   Он оказался в Суриковском сразу после окончания Ручьёвской школы, и первое время никак не мог обрести в шумной столице то душевное равновесие, без которого писать что-то стоящее немыслимо. Благо, ему везло на хороших учителей. То ли он находил их, то ли они высматривали пытливый взгляд собрата в толпе, но так было всегда. Константиныч, как первокурсники звали своего мастера, почувствовал смятение и отпустил пацана на натуру вне плана. Так Сава открыл для себя Петрицу. Случай или судьба привели его на берег тихой речки Подмосковья, но в тот день появилась четкая уверенность, что когда-нибудь у него будет здесь свой дом.
Мечты сбываются.

   Назойливый звонок сотового телефона распугал все мысли и заставил вернуться в комнату. Покинутое кресло на веранде осуждающе продолжало смотреть на реку в одиночестве.
 - Аллё, - недовольно буркнул Сава.
 - Извини, если не вовремя, - после некоторой паузы прозвучало в ответ.
 - Маша?
 - Спасибо что узнал, - в её голосе чувствовалось волнение. – Смотришь на закат?
 - Д-да, - он машинально махнул рукой, словно отгоняя наваждение. - Что-то случилось? Полина?
 - Успокойся, Скворцов, - небольшая пауза подсказывала, что собеседница курит. – Бывшие жены иногда звонят просто так.

   Она что-то хотела ещё сказать, но сдержалась. В наступившей тишине был слышен шум города за окном, который словно говорил, что жизнь никогда не останавливается и течёт сама по себе. Как вода в спокойной Петрице.
 - Ты не в Москве? – с каким-то тайным смыслом прозвучал знаковый женский голос.
 - Нет.
 - Смотришь на свой любимый закат? – он почувствовал её грустную улыбку.
 - Да.

 - Скворцов, ты так и не научился разговаривать с женщинами, - вспыхнула, было, собеседница, но сдержалась от дальнейших нравоучений. – Мы с Полей были на твоей выставке. Вот, собственно, почему и звоню.
 - И как? – едва выдавил он из себя.
 - Хорошо. Ты не изменил себе. Все такой же романтик.
   Они помолчали. И чем дольше затягивалась пауза, тем томительнее она казалась.
 - Я видела её, - не сдержалась и первой нарушила молчание женщина.
 - Кого? – он попытался сделать вид, что не понимает о чём речь.
 - «Девушку на пляже»…
    У Савы отчего-то перехватило дыхание, и он заспешил к открытому окну на веранде. Солнце уже утонуло в речке, и хлынувшая откуда-то тьма окутала его полузабытыми воспоминаниями. Они замелькали в сознании, яркими вспышками, выхватывая из какой-то глубины то, что составляло всю его прошлую жизнь.
   Знакомство в однокурсницей Машенькой. Их бурный роман. Противостояние семьи столичного профессора, растившей умницу-красавицу не для какого-то аборигена. Их тайный брак и мытарства по обшарпанным съёмным квартирам. Её самопожертвование и его гениальные картины. Вечный поиск денег на холсты, краски и выставки. Вопрос пятилетней Поленьки к папе – «Мы что, нищие?»… И тот удивительный летний день на пляже. Перед самым разрывом.
 - Ты знаешь, - её голос донесся, словно из прошлого, - Полина узнала меня на этой картине. Сразу. Едва увидела её на выставке. Я ей никогда не рассказывала о нашем последнем дне на пляже, но она почувствовала. Потом всю ночь ребенок рыдал у себя в комнате и никого не подпускал к себе. А утром, когда муж уехал на работу, подошла ко мне и так нежно обняла, что у меня слезы навернулись. Я и не заметила, как она выросла. Мы так постояли с ней обнявшись у окна, а она мне и шепчет:
- Тебя так никто не будет любить, как папа.
   Опять нависла тягостная пауза, сжавшее сердце с такой силой, что и вдохнуть было больно. Сава, не мигая, смотрел в темноту, поглотившую реку. Он знал, что Петрица рядом, но ее не было видно.
Почему мы так живем, чувствуя, что достаточно протянуть руку, чтобы прикоснуться к тому чего желаем всей душой, но боимся сделать это?

8. Юбилейный букет
Александр Асмолов
   Что ни говори, а юбилей всегда волнующее событие. Ступенька, коих с возрастом становится все меньше. Пожалуй, и не хотелось бы взбираться на нее, да надо. Все хлопоты по хозяйству хозяйка большого дома у пруда поручила домработнице, а, вот, составление списка приглашенных и распределения их за праздничным столом оставила за собой. Не ведающие этих проблем навряд ли поймут волнение, охватившее Маргариту Михайловну. Ее друзья, родственники, коллеги, чиновники, партнеры и просто знакомые составляли достаточно пестрое общество, которым нужно было управлять. Причем, делать это ненавязчиво. Фальшь почувствует любой, а, вот, оценить тонкость игры способен лишь искушенный. Впрочем, таких будет на торжестве немало.
   Обладательница различных титулов и званий, Маргарита Михайловна, была достаточно известна в мировом оперном искусстве. Возможно, пик ее славы уже прошел, но на нем теперь гордо реяло приятное прозвище «королева Марго», присвоенное в театральном обществе сильной женщине, вполне соответствующей такому имени. Путь, самостоятельно пройденный от некрашеного пола в сибирском селе до подмостков Ла Скала, дорогого стоил. И юбилей был неким подведением итогов. Не окончанием карьеры, но переходом в новый статус. Ее короновали.
Наступил юбилейный вечер.
   Все в большом в доме у пруда волновались не меньше хозяйки. Она, словно шкипер перед штормом, четко отдавала команды, и ее уверенный голос был слышен то справа, то слева. Проходя мимо, она едва удостоила меня взглядом, что говорило о скрытой внутренней борьбе. Впрочем, это был боец. Остановившись у зеркала, Маргарита Михайловна глубоко вздохнув всей грудью и гордо вскинув голову, твердо посмотрела куда-то вдаль. Так она всегда делала перед концертом. Взгляд над публикой был некоей индульгенцией, которую она сама себе выписывала. Хотя бы на время.

    Первым, как всегда, появился Гоша. Давний друг семьи и еще более давний поклонник Ритули, как он ее называл. Уже успевший полысеть, с солидным животиком, он был неутомим.

 - Пора, красавица, проснись… - призывно зазвучал его приятный тенор прямо с порога. – Ничем тебя не потревожу… - он ринулся навстречу  нашей красавице и припал на колено подле пышного платья.

 - Мой милый рыцарь, - она протянула руку в белоснежной перчатке для поцелуя, - ты всегда впереди всех.

 - Если ты о моей шевелюре, - не вставая с колена, Гоша провел ладонью по розовой лысине, - то все ради тебя, королева. Приказывай, и обзаведусь новыми локонами. Ты же знакома с моим пуделем. Договоренность достигнута на условиях бартера.
 - Надеюсь, это не «Вискас», - звонко рассмеялась Маргарита Михайловна.
 - Мамой клянусь, - Гоша не отпускал руку в перчатке, - только сахарные косточки. Я же не хочу превратиться в мартовского кота.

  - Да ты, как есть, кобель старый, - захотелось добавить мне, но было не по статусу вмешиваться, и сие ценное замечание осталось неозвученным.

  Следом за Гошей стали появляться и другие знакомые лица. Коллеги из «Большого» подарили замечательную фотографию в золоченой рамке. Мне удалось мельком глянуть на нее. Молоденькая Рита на каком-то конкурсе, раскинув руки, берет высокую ноту. До чего хороша она была тогда! Высокая, статная, глаза выразительные, но взгляд не глупышки. Девочка с характером.

   - Прими от подданных сей скромный дар, - громко продекламировал вошедший Стотский фразу из какой-то оперы и преподнес Маргарите Михайловне изящную статуэтку в стиле гжельского фарфора. Они лет десять выступали вместе и были очень дружны. Сплетничали о более тесной дружбе, но, думаю, это все козни завистников. К Рите грязь не приставала. Она была красивой и открытой в общении женщиной, но скандалов не припомню.

 - Ставьте цветы сюда, - помогаю я какому-то незнакомому юноше. Он так и не решился пробиться к королеве со своим скромным подарком. А розы шикарные, небось дорогущие…

    Плодовитый Рохман явился с исчерканным листком. Надо думать, это новый опус в честь юбилярши. Несколько минут на поздравления и поцелуи, и гости уже просят хозяйку о премьере. Как мне это напоминает молодые годы, когда вокруг Риты назойливым роем кружились и композиторы, и поэты, и писатели. Теперь наступило время продюсеров.

 - Друзья мои, - узнаю баритон Витебского, - Маргарита Михайловна исполнит арию Лючии из новой оперы Арсения Семеновича «Красавица из Флоренции». У рояля автор. С премьерой, друзья. С премьерой!

   Гости притихли, и голос Маргариты Михайловны заполнил большой дом у пруда. Она не случайно выбрала именно его. Чье-то бывшее поместье в революцию разграбили, потом отвели под склад, а после и вовсе бросили умирать. Только воля Марго подняла его из небытия. И не зря. Они чем-то похожи. Свою силу знают, но не бравируют, а уж, если заявят о себе в голос, то далеко слышно будет. Потому, что корни их тут, по этой земле босиком ходить любят. Ни на какие «миланы» не променяют. И помощников по дому хозяйка сама выбирает. Все душевные милые люди, как семья. Вот и я не первый год с ней, а дурного слова никогда не слышала.
   Тем временем народ все прибывает. Да какой. Полозов, как всегда, учудил. Его подарок четверо молодцов вместе со столом внесли, а по бокам канделябры по девяти свечей поставили. Попросил наш шоколадный король свет приглушить и собственноручно начал свечи зажигать. Заинтриговал собравшихся так, что все притихли. Потом эффектно сдернул покрывало, а на столе макет Большого театра из шоколада. Здоровенный…
 - Я хотел бы подарить королеве настоящий «Большой», но денег хватило только на этот, - хитро подмигнул Полозов. – Пусть твоя жизнь будет самой сладкой на всеете, дорогая Марго.
   Да, любит мужчина эффектные позы. Не удивлюсь, если когда-нибудь заявится в поддевке с окладистой бородой и сапогах гармошкой. Достанет золотой брегет из жилетного кармана, а за ними следом и цыганский табор. Барин.
   Позже всех приехал Кочергин. Этот никогда не щеголяет в дорогих костюмах, а вниманием не обижен. Опять с новой фотомоделью. Сам из себя сморчок, а денег в карманах немерено. В простака всегда играет. Вот народ и недоумевает, откуда у такого недотепы золотые прииски. Хитер.
 - Позвольте, Маргарита Михайловна, мой «презентик» скромный «преподнесть». Уж не обессудьте принять. Мы люди темные, простые, но талант ценить можем. Вот…
   И достает из сумочки своей спутницы корону. Самую, что ни на есть, настоящую. Потянулся мужичонка корону водрузить на голову хозяйке, да росточком не вышел. Пришлось нашей певунье реверанс сделать, как на сцене. Все так и ахнули, когда по всей зале засияло от короны той. Да с переливами. Воистину к лицу нашей Марго корона. Ай, к лицу! Такой бы и в стране царствовать не грех, да мужики не уступят. Разве что, в трамвае подвинутся.
    Впрочем, подарков нанесли солидно. На столе передо мной от флакончиков, сверточков и бархатных коробочек тесно стало. Да и мне перепало. Цветами завалили наполовину, а сверху водрузили огромный юбилейный букет.