Остров солнца и камни предков - гл 5

5. БОГИ И ЗМЕИ. Часть 3

Оказывается, на женщине — на ее фронтальной, так сказать, стороне — можно было разглядеть, кроме основного лица, еще несколько запасных, и, кроме них, на ней было резмещено еще и множество глаз. Глаза были повсюду – даже на спине было видно два: они входили в состав находящегося там лица -- на нем, кроме глаз, имелся еще и рот.

Тут было самое время подумать, что это просто активизировалось мое воображение: днем, стоя на холме и рассматривая этот камень, я ведь ничего такого не заметила. Однако в противовес этому можно было подумать, что сейчас же ни на каких других сфотографированных мной камнях, я ведь не вижу ни глаза, ни головы, а на этом — безусловно вижу. Четыре больших головы, включая одну, которая разместилась у женщины прямо на животе.

Эти камни на холме... следует сказать, что я не воспринимала их обособленно -- они мне видились в рамках более широкого контекста — и, прежде всего, контекста перуанского.

Как вы, может быть, знаете, камни в Перу в доколумбовых культурах пользовались особым уважением — я имею в виду те, что находились в уаках, то есть, в местах, которые считались священными. "Пользовались уважением", "считались священными" – все это можно сказать и в настоящем времени.

Думаю, что некоторые места в Перу — хотя это не относится ко всем — и считаются священными именно потому, что в них находятся эти особенные камни. В некоторых местностях такие камни называются уанками.

Многие из них хоть на первый взгляд и кажутся совершенно обычными — а если честно, то и на второй и на третий тоже — тем не менее, местные традиции, мифы и легенды наделяют их особенными силами.

Например, в Сондоре — в религиозно-церемониальном центре этнии чанков, который находится в часе езды плюс ходьбы от города Андауайлас — на вершине холма тоже находятся два стоящих рядом камня. В высоту они два с половиной или три метра, а между ними — неширокий проход. Сам холм обнесен несколькими рядами концентрических каменных стен -- стены немаленькие, сантиметров 70 в высоту и, пожалуй, столько же в толщину.

По местным преданиям, эти камни на вершине холма -- какие-то особенные, но до деталей мне докопаться не удалось, потому что в Андауйласе я находилась совсем недолго -- всего каких-то пять дней. И тогда,  решив действовать эмпирическим путем, я провела с этими камнями целый день. Разглядывала их и так, и этак... проходила между ними и туда, и обратно. Ходила вокруг. Сидела около них. Лежала... Никакого эффекта это не возымело — правда, было неизвестно, какой именно эффект следовало ожидать.

Хотя... хотя — так тоже нельзя сказать, что эффекта совсем не было. Может быть, и был, только вот так взять и однозначно сказать, что он был связан именно с сондоровскими камнями — ммм... я бы не взяла на себя такую смелость. Но рассказать что произошло – в рамках возникшей у меня гипотезы -- могу.

Гипотеза была такой : эффект этих камней мог выражаться в том, что в Сондоре в меня каким-то образом вселился воинственный дух чанков. Обычно это выражение употребляется в фигуральном смысле, однако в моем случае все было предельно конкретно. Когда я вечером вернулась в Андауайлас после посещения Сондора, то этот новый постоялец тут же заявил о своем присутствим тем, что вдруг ни с того ни с сего во мне прорезалася боевой дух в последней стадии своего развития -- другими словами, во мне пробудилась агрессивность. И это при том, что обычно агрессивность – без особого на то повода – мне совсем не свойственна.

Понятно, что при желании повод для агрессии найти можно всегда и везде — однако по возвращении из Сондора эти поводы стали возникать повсеместно; и более того: сами поводы были, в общем-то, мелкими, чего нельзя было сказать про мою реакцию на них. Казалось, какая-то воинственная волна так и поднимает меня на гребень неминуемой стычки, однако ничего поделать с этим неожиданным даром чанков я не могла.

И три последующие дня, проведеннные в Андауйаласе, я старалась держаться от всех подальше -- а потом, когда через шесть часов  пути я добралась до другого города, бурные волны тут же стихли, и опять для меня наступил безмятежный штиль. Похоже, что этот сондоровский дух действовал строго локально: прошло уже полтора года со дня посещения Сондора – и, слава богу, пока без рецидивов.

По словам американского биоантрополога, которая на материале этнии чанков написала свою докторскую диссертация и с которой я встречалась в Андауайласе, воинственность и агрессивность — как раз и были отличительными чертами этой этнии. Это заключение она сделала, прежде всего, на основании раскопок, которые проводились в зоне проживания чанков. На найденных в ходе раскопок черепах чанков количество травм на них просто зашкаливает.

Но вообще-то в Сондоре эти камни внешне были... ну, камни как камни — если бы они не стояли на вершине холма на самом почетном месте — вряд ли бы я задержала на них взгляд больше двух секунд. При том что территория на холме от других больших камней была очищена и, как мы помним, вокруг них шло несколько рядов каменных стен

Да и не только в Сондоре — во многих местах в Перу, где я побывала — я даже перечислять их не буду — часто видишь стоящие рядом два камня: они стоят так, что между ними образуется или зазор, или узкий проход. Что с ними предполагалось делать — было бы как раз интересно узнать. Может быть, между ними или вокруг них надо было ходить, чтобы... чтобы, скажем, приобретать какие-то заслуги и сиддхи. Или же через образованное между камнями углубление в форме V надо было на что-то смотреть... на какие-то астрономические явления — типа равноденствия или солнцестояния. Или же... или же я просто даже не знаю.

Вспомнив про эти камни, принадлежащие культуре Чанкас, и про многие другие, посещенные еще раньше, я снова — и с новым уважением — посмотрела на камни, стоящие на холме с часовней.

Они образовывали портал, обозначая место входа и место выхода – куда-то и откуда-то. Может быть, когда-то над этими двумя камнями и перекрытие было, хотя насчет него – сомнительно, потому что уж больно большая у камней разница в высоте. Мне же — в свете моих ассоциативных рядов человека путешествующего — они тут же напомнили security контроль в аэропорту: проходишь через ворота-детектор — и они начинают противно верещать. Но эти камни, конечно, молчали.

Слева от ступенек стоял камень высотой чуть больше метра, а справа разместился камень, на поверхности которого мы обнаружили изображение женщины – этот камень был высотой три с половиной или четыре метра.

 При виде ее массивных бедер и большой груди память тут же услужливо говорит: а ведь мы с такими изображениями уже знакомы. С Венерой виллендорфской ... и с другими Венерами тоже. С неолитической – из ;atalh;y;k. С греческой — только не той, что Милосская — а с той, что из Димини. И это только, если на первых возникающих параллелях остановиться, а так -- их бесчисленное множество.

 А что... наша местная Венера вполне могла быть стать участником группировки, которая бы объединила Венер всех времен и народов — и она как раз была бы делегатом от Южной Америки. И в нашей кабанской Венере, как и во многих других, археологи тоже увидели бы символ плодородия: эта интерпретация — самая общепринятая.

Но, как это ни удивительно, самое несомненное сходство она проявляла не с другими древними Венерами, а с современными и кубистическими «Авиньонскими девицами», которых явил миру Пабло Пикассо.

И застывшая на неровной поверхности камня Венера, и сам камень, на котором она находилась — они, возьмусь предположить, относились к культу земли. Если это так, то уместнее было бы называть это нерукотворное изображение не Венерой — такая фамильярность совсем ни к чему, а называть ее Великой богиней, как это делают античные авторы. Заодно можно освежить в памяти тот факт, что Ее по имени – имеется ввиду, конечно, ее настоящее имя – в те далекие неолитические времена называть не полагалось. Ее имя табуировалось, потому что Она считалась как подателем плодородия, так и источником смерти -- почему  в общении с ней и требовалась предельная почтительность и осторожность:

Но насчет имени «Великая богиня» -- что к нему прибегают античные авторы — это замечание общего характера, потом что в Перу ее все называют Пача Мамой. Пача, или как региональный вариант Патца, значит на языке кечуа «мир» и «земля». «Мама» — так и есть «мама». Хотя культ земли во всем мире -- наряду с культом неба -- считается самым древним, но в Перу — за пределами больших городов типа Лимы, Трухильо и Арекипы — этот культ вполне актуален и по сегодняшний день: в некоторых регионах времена язычества, похоже, затянулись.

Культ земли — в общем и целом это, конечно, замечательно, но что конкретно делает на часовенном холме эта женщина, на века впечатанная в камень?

Тут я обращаюсь — опять-таки, чтобы и Пача Маму тоже поместить в более широкий контекст — к древним мифам, которые в разных концах земли сохранились и по сей день. Чтобы быть предельно краткой,  за иллюстрацией обращусь только к нескольким -- к тем, что, на мой взгляд, имееют непосредственное отношение к нашей каменной  богине.

Обратимся, например,  к эпосу осетинскому. В нем говорится, что один из выдающихся героев этого народа, Сослан, был, оказывается, рожден камнем. И если перенестись в другую часть, в Индонезию и Океанию, то местные предания здесь нам сообщат, что  и по их сведениям тоже первый человек  был рожден камнем.

Если мы посмотрим на женщину, то видно, что принятая ей позиция — она присела на корточки — вполне может предполагать процесс родов. Особенно если принять во внимание видимую мне голову у нее на животе — или в этом случае лучше сказать: голову у нее в животе — тогда вообще все очень даже сходится.

Есть и другие аллюзии по части родов — более жизненные, совсем даже не мифические и территориально к Кабане близкие. Не так уж далеко от перуанской сьерры — в джунглях Амазонки – роды у нативных племен так и происходят: женщина садится на корточки и словно выдавливает из себя плод.

Насчет родов в джунглях Амазонки — я сама, правда, такое не видела, но зато читала про процесс деторождения в книге «Шабоно». Она написана американским этнографом, и автор была как раз невольным свидетелем этого мероприятия, и не только его — а еще и свидетелем того, как за рождением младенца сразу же последовала его смерть, потому что на его шейку положили палку, а потом встали на нее с обеих сторон.


Еще я видела, что такой же метод родов был запечатлен в скульптуре ацтекской богини  Tlazolteotl -- а вот в нашем современном цивилизованном мире так рожать, вроде бы, не положено -- но, может быть, я просто отстала от последних трендов.

Но рождение — это одна из возможных трактовок происходящего на нашем холме. Если мы обратимся к другим мифам, например, к норвежским, то из них узнаем, что, наоборот, камень не рождает людей, а является обиталищем душ умерших. И об этом говорится не только в мифах скандинавских — мифы перуанские поведают нам о том же.

Наш камень на холме с часовней расположен так, что тело Венеры обращено к западу. Поэтому, принимая во внимание разные факторы и общий контекст, в который она помещена, я вообще-то не думаю, что ей отводилась, по крайнем мере, в этом месте, такая категоричная роль: подательница или рождения, или смерти.

С таким же успехом — это уже на мой взгляд — нашу женщину можно интерпретировать как символ вечной трансформации и как символ бренности нашего существования. И не только нашего. Непостоянство — удел всего сущего: ему подвластны и горы каньона Пато, по которому мы проезжали пару дней тому назад, и звезды, которые нам кажутся вечными, и боги, которые нам кажутся всемогущими. Одним словом — сплошная анитья.

Если соединить оба эти мифа, относящиеся к большим камням  — миф о рождении и миф о смерти — то и рождение, и смерть, и снова рождение — они сливаются в единый и непрерывный процесс, и этой вечной трансформацией  как раз и заведует наша Великая Богиня, нерукотворно явленая нам на камне. Она приводит людей в этот мир, и она же потом переправляет их на запад. Помните? В Древнем Египте не существовало слово «умереть» — вместо этого говорили: человек отправился на запад.

А еще... еще тут есть такое местное поверье – оно бытует в зоне бывшего распространения культуры Реквай – поверье про Upe Machay. На кечуа “мачай” значит “большая пещера” или “большой камень”, а “упе” - мертвый. По этому поверью на месте упе мачая расположен проход в нижний мир, в Учку патца. Или же, говорят другие старейшины, предлагая несколько другую трактовку методологии перехода – именно сам камень и служит проходом в Учку патца.

И тогда вполне можно увидеть, что этот явленый на камне нерукотворный барельеф как раз расположен на пограничной черте, которая отмечает и вход, и выход. Они — элементы одного и того же процесса и единственное, что их разделяет — это время. Вход в этот материальный мир и выход из него в другие миры — Анан Патца или Урин (Учку ) Патца – и они, если довериться мировоззрению Анд — безусловно существуют.


Верхний и нижний миры – туда по мере необходимости попадает шаман во время церемонии. В верхний или нижний – по мере своих заслуг – уходят предки. И там, в верхнем мире – потому что им по рангу положено – живут боги. Так что многие местные люди считают, что им есть куда уходить

И если это так, тогда нашей Великой Богине из Кабаны не больше и не меньше как  отводится роль пограничного состояния: переход из небытия в жизнь и движение в обратном направлении. В этом проявляется ее несомненный дуализм -- а концепция дуализма, как вы помните, одна из основополагающих в космовидении Анд.

Лично мне больше импонирует последняя версия — по сравнению с двумя другими она более всеобъемлющая, но в общем-то какой из этих трех придерживаться — это уже на ваше усмотрение.


Впрочем, могут быть и запасные варианты.