Где ты, Яфа? Где?

               
вспоминает Ирина Никитична Щедрова

    Вот была вчера на даче и снова вспомнила тётю Риву. Может быть, и не рассказала бы никому, но ты уезжаешь… Я часто вспоминаю эту женщину. А при чём тут дача? Я там работаю на земле, понимаешь, как-то так сложилось, что особо ничего с собой поесть не беру. Осталось там немного молока в пачке, взяла с собой плюс кусок чёрного хлеба. Нальёшь в чашку молока, нащиплешь туда кусочками хлеба – кажется, ничего вкуснее этого никогда и не ела. А ведь когда-то именно тётя Рива угостила меня этим лакомством.
     А если по порядку, нужно начать с того, как мы с мамой и сестрой приехали в Киев после войны, маму вызвали на работу в областную контору госбанка. Мне город не понравился. Огромный, страшный, чужой. Там ведь ещё и развалины домов на улицах были… Пустынно, потом трамваи стали ездить, скрипят на поворотах, долго приходится ожидать, потом ехать. Знакомых нет, нет и моей любимой подруги Яфы. Раньше мы жили в Крыжополе, в Винницкой области. Это было небольшое еврейское местечко, я дружила там с девочкой из бедной семьи…
Яфа с мамой жили в подвальном помещении, в маленькой и сырой комнатке, чтобы попасть туда, нужно было спуститься по нескольким ступенькам вниз, как в подземелье. Отец Яфы погиб на фронте, а старший брат девочки сидел в тюрьме. Его забрали, потому что он хотел помочь матери. Он работал контролёром в кинотеатре, ставил приставные стулья людям и продавал на эти места билеты. Подрабатывал по крохам, но посадили его, как взрослого расхитителя…
     Мы с Яфой целые дни проводили вместе, на улице или у нас дома. Не сидеть же в комнате Яфы, где прямо напротив двери комнатки был загончик для свиней. Мать Яфы, несчастная еврейская женщина, должна была содержать свиней, хотя сами они не ели свинины. Но нужно было прокормить семью, лишившуюся опоры. Там всегда пахло навозом. Вот этот запах сырости и навоза и был определяющим в быту Яфы. Это был запах беды и нищеты. Где теперь моя подруга? Где?
      И вот оказалась я в Киеве, где нам с мамой и сестрой предоставили жильё в глубоком подвале банковского ведомственного дома. Это был самый престижный район города. «Липки». Но комната не обустроенная, сырая. Мама не хотела нас гробить, решила снять жильё где-то поближе к природе. Так мы попали к тёте Риве. Там проходил трамвай, маме приходилось добираться до работы довольно долго. Нас поселили на втором этаже двухэтажного коттеджа. Место было изумительным, оно примирило меня с Киевом. Фактически это был пригород в то время. Когда-то там протекала речка Нивка, потом она пересохла, образовались небольшие озерца, одно из них – совсем рядышком. К нему можно было спуститься откосом с сочной зелёной травой. На воду, бывало, садились дикие уточки.
      Я знала, что хозяин дома – отставник, полковник, участник войны, работает завучем в топографическом техникуме. В доме управлялась по хозяйству очень симпатичная добрая женщина Рива Юрьевна, тётя Рива, как я её называла. Мужа её я почти не видела и плохо его запомнила, только однажды нам с мамой пришлось побывать у него на работе, в техникуме. Но об этом – в своё время.
      У тёти Ривы возле дома был небольшой участок, 4–5 соток земли, где, как и в её квартире, соблюдалась абсолютная чистота. На участке с одной стороны росла клубника, с другой – картофель, зелень, росло несколько деревьев. Сарайчик для свиней, собачья будка недалеко от туалета, куда вела протоптанная тропинка. Такая же тропочка выводила из дома с противоположной его стороны.
      Тётя Рива казалась мне сгорбленной, измождённой старухой. А ведь ей не было тогда и сорока четырёх лет. Она каждый день везла на рынок картофель для продажи, клубнику, зелень – всё это ей приходилось тащить на себе. А на обратном пути она несла мешок с отходами из столовой, там знакомый давал ей остатки порций клиентов для прокорма поросят.  Этот груз нужно было довольно долго тащить на спине, жидкое содержимое выливалось на тётю Риву, её «базарная» одежда была вся в пятнах. Дома женщина, не разгибаясь, работала на участке, делала всё необходимое по дому, кормила свиней.
      В комнатах на первом этаже, где жила семья тёти Ривы, всё было стерильно чистым, там стояло трофейное пианино, мебель казалась мне необыкновенно красивой, на стенах висели картины. Как-то тётя Рива показала мне фотографии, я была поражена, когда увидела её довоенное фото. Да она же была красавицей! «Это Вы?» – вырвалось у меня. Оказалось, она была высокообразованной женщиной с яркой внешностью, с тонкими музыкальными пальцами. Что с ней стало?! Все деньги, заработанные на продаже свинины и продуктов огорода, уплывали на содержание коттеджа. Наша с мамой плата за квартиру тоже шла в дырявый бюджет семьи.
      Только спустя много лет поняла я, что не только огород, свиньи и работа по дому отнимали все силы тёти Ривы, она делала всё для того, чтобы её респектабельный муж ни в чём не испытывал нужды. Женщина взяла на себя заботы о семье, а муж появлялся в доме, как гость, которого нужно было принимать, угощать, обстирывать… Тётя Рива и дети жили впроголодь. Ели обычно картошку в различных видах, её приправляли небольшим количеством какого-то жира, хлеба было мало. Страдали и животные. В собачьей будке жила красивая породистая овчарка Альфа. Мышами пробавлялся кот Пиня. Этот кот нахально вылизывал тарелки после того, как их опорожняли члены семьи, хотя в них не оставалось ни крошки, Пиня всё равно украдкой вылизывал всё дочиста. Там даже стояла палка недалеко от стола у тёти Ривы, чтобы отгонять кота. Его, кстати, очень не любила Альфа. Пиня рысью пробегал мимо её будки, а нашего кота Ваську Альфа спокойно пропускала.
      Не давала пройти собака и мне, когда я по узкой тропочке направлялась в туалет-скворечник. Альфа требовательно смотрела мне в глаза, приказывая присесть по своей нужде возле её будки. Несчастная собака – кожа да кости – поедала мои детские экскременты. Я не знала, как избавиться от опеки Альфы, придумала делать свои большие дела на чердаке. Когда тётя Рива обнаружила, что я там оправлялась, она пришла в ужас и сказала моей маме, что это же запах и вообще – «почему так делает эта девочка?» Но я не выдала Альфу. Мне было её жалко… А ведь взрослых она пропускала в туалет,  и только мне приходилось изыскивать момент, когда я могла пулей проскочить мимо будки.
      Дети тёти Ривы, Юрий и Вадим тоже никогда не ели досыта. Кто-то третий, старший, кажется, учился в городе, жил в общежитии. Я хорошо запомнила  Вадика, который был года на два старше меня. Он отлично учился, всегда был для меня примером, тогда я тоже по его примеру из хорошисток перешла в отличницы. Худенький, подвижный мальчик Вадик носил всегда один и тот же хлопчатобумажный спортивный костюм, давно выцветший. На ногах его – поношенные кеды, он не снимал их ни летом, ни зимой. В мороз надевал он пальто, из которого давно вырос, а ноги обматывал газетами, чтобы не так промокали в снегу.
      Я была ещё маленькой, хотя уже училась в школе, как-то не обратила внимания на то, что никто не ест клубнику с огорода, иногда подъедала ягодки, как только они поспевали. Тётя Рива мне ничего не говорила, только маме сказала, что ей не жалко для ребёнка клубнички, но ведь ягодки нужно мыть, известно, чем их поливают…
      Я долго думала, что тётя Рива моя настоящая родная тётя. Я видела, как мама её уважает, как эта женщина не имеет ни минуты отдыха, какие у неё скрюченные пальцы и забитые землёй трещинки на ладонях. Воду для домашних нужд и для полива огорода приходилось носить из колонки, всю тяжёлую работу выполняла тётя Рива. Я бегала за ней хвостиком. Как-то возле колонки напоролась ногой на стекло от разбитой бутылки. Кровь льётся, рана образовалась глубокая. Тётя Рива хотела отвести меня в поликлинику, но я отказалась. Тогда она сама обработала мою рану и перевязала ногу, потом ещё несколько раз делала эту процедуру, и всё прошло.
      Не всегда тётя Рива успевала убирать у поросят, мама мне сказала, что если мне их жалко, нужно убрать у них в загончике. Я всё старательно вычистила, потом набрала целый мешочек жёлудей и бросила им. Поросята были так рады, что прыгали, как дети, играли жёлудями, грызли их. И тётя Рива меня похвалила.
      А однажды, когда мама особенно долго не возвращалась с работы, тётя Рива позвала меня в комнату, налила молока в высокую белую чашку с голубым цветочком (помню всё, как сейчас), она отрывала кусочками чёрный хлеб и бросала эти кусочки в чашку с молоком. «А ну-ка, попробуй!» Я проголодалась и съела всё с особым удовольствием. Потом я часто просила маму сделать мне такое же угощение, но мама говорила, что я уже взрослая, а это еда для маленьких. Вот теперь я балую себя на даче, когда никто не видит, и каждый раз вспоминаю при этом тётю Риву, её доброту и терпение.
      Как-то на зимних каникулах сидела я как всегда около тёти Ривы, она предложила мне покататься на лыжах Вадика. Я кататься не умела, но ползла кое-как вдоль улицы, теперь она называется Щербакова. Доехала я до какого-то странного продолговатого дома, дальше дорога обрывалась. Пустырь… Ему не было конца, снег лежал нетронутый, чистый, белый… Тишина. Я испугалась и возвратилась домой. И, как ни странно, именно на этом пустыре двадцать два года спустя я получила квартиру в новом микрорайоне. Дом, показавшийся мне странным, стоит по сей день – это воинская часть.
      Но если вернуться в то время… Оно было нелёгким, мы с мамой и сестрой тоже плохо питались, ведь половину маминой зарплаты приходилось отдавать за жильё! Наконец-то банк выделил нам восьмиметровую комнатушку на третьем этаже. Её отделили от общественной кухни коммуналки. Тогда мы переехали от тёти Ривы.
       А когда я закончила восемь классов, решили мы с мамой, что стоит попробовать поступить в топографический техникум, ведь там работает хороший наш знакомый, муж  Ривы Юрьевны. Поехали мы по старому адресу, попросить тётю Риву поговорить с мужем, получили адрес техникума, пришло время, зайти в кабинет завуча. Там я хорошо рассмотрела мужа тёти Ривы – это был красивый, холёный статный мужчина. Он сидел в кресле и принял нас, как мне показалось, очень холодно. Он отсоветовал нам подавать документы в этот техникум. Сказал, что с плохим зрением и с таким здоровьем, как у меня, будет невозможно проходить практику в полевых условиях…
       Прошло два года. Теперь тётя Рива навестила нас. Меня не было дома, но мама мне рассказала, что эта труженица, которая всю свою жизнь положила на то, чтобы обеспечить всем необходимым мужа, чтобы содержать коттедж, семью, просила маму прийти в суд в качестве свидетельницы. Её муж придумал тяжбу, заявил, что один из сыновей не его, что жена ему изменяет, он требовал себе дом, а тётю Риву хотел выгнать на улицу, так как у него новая семья. Глаза женщины опухли от слёз, бледная испуганная, она просила у мамы помощи и защиты. В конце концов, справедливость восторжествовала… А в тот вечер мы с мамой всё вспоминали нашу жизнь на втором этаже коттеджа и плакали… Больше тётя Рива не приходила.
       Теперь я живу в районе Нивок, ты знаешь, так называется и станция метро, рядом с нашим районом. А озерцо? Ты видела, во что оно превратилось? Там торговый пятачок рядом с выходом из метро, всё забросано грязными жирными бумажками, разовыми стаканчиками, пакетами. Озерцо, которое было чистым и прозрачным, превратилось в сточную канавку. А дикие уточки по привычке иногда всё ещё прилетают, присядут – и прочь!
        Коттедж тёти Ривы цел, но весь участок, включая этот дом, огорожен высоким в два человеческих роста  металлическим забором, там висит на калитке надпись: «Охраняемый объект».
       Давно нет тёти Ривы, её муж тоже умер, а дети продали дом и разъехались. Мне ещё виден второй этаж коттеджа из-за забора. Штукатурка кое-где обвалилась, окна заколочены… Прохожу я мимо этого места, и сердце сжимается от воспоминаний радостных и печальных…
       А недавно снился мне сон: хоронят Риву Юрьевну. Очень много провожающих, и я среди них. Я не просто плачу, я рыдаю. Подходит ко мне Вадик, он пожилой и совсем седой. Он говорит мне: «Ира, не плачь, мама Рива не умерла, она жива».