6. Речь иного сложения

Речь иного сложения.

1.

Уносит течение Реки торопливые откровения Ночи – появляются новые.
Невозможно остановить покаянные признания памяти.
Вживаются в ритм ночного дыхания пассажиры бессонницы.

Но странники времени Приближения, - вслушиваются в речь иного сложения.
Перекличка лебединых стай, - точно звон гусарских сабель, - высекает из камней утренних – признания эпохи Воздастся.

И художник доверился проводнику своей утренней мысли – отделил мечом разделяющим сознание от усталости умственной.
И мысль обрела свободу.
И режиссёр – стечение жизненных обстоятельств – позвонил ему ранним утром.

Привет, говорит, художник, от моего стола твоим повторениям.
Художник в ответ: здрасте, - наше вам с кисточкой.

А режиссёр, - без обиняков, - тут же попросил человека остановить действие вчерашнего времени – решительно.
Собери, говорит, строки своих путевых заметок в единый текст – в Книгу концептов.
И завтрашний день озарится счастливой улыбкой.

Художник что-то промолчал в ответ.
Подошёл к окну: озадаченно смотрит на небо, - перевёл взгляд во двор, - чтобы убедиться, стоит ли на прежнем месте фонарный столб, - ценой скрытых усилий, подпирающий улицу.
Сметает ли дворник на обочину Истории крошки со стола письменного, - раскинувшегося крышами ласнамяэских девятиэтажек, - там, внизу, за окном.
 
Он смотрит на бледно-серые коробки бетонные – выстроились в каре убегающие крыши домов.
Через глубокий ров, волны хвойного леса, мимо останков средневекового монастыря Святой Биргитты бредёт караван дождевых облаков в сторону моря.

Видит художник, как с дождливыми крошками опустилась на его рабочий стол душа Благовеста, - как ткут ангелы повеления ткань предстоящих событий.
И он понял, наконец, одну простую истину: слушать и слышать – это из одного корня.
При условии, конечно, что открыт человек миру многозначному – душой навстречу.

Смотрит художник на свод синих восхождений, - в надежде услышать даже непроизносимое.
Ибо способность слышать собеседника, означает готовность – к дороге, - к полёту.

Вот почему, прислушиваясь к голосу в телефонной трубке, - надеется художник расслышать дыхание на обратной стороне своего слуха.
А знакомец что-то говорит о предстоящем пути, - о крыльях синей мельницы.

Неужели от настроения зависит способность слышать друг друга?
Или речь, - произносимая на другой стороне слуха, - должна совпасть с желанием слышать.
С желанием разделить озабоченность того, - кто выговаривает своё дыхание на другой стороне его понимания?
 
Художник смотрит в окно.
Улыбается в телефонную трубку.
Кажется, он действительно вознамерился стать двойником намечающегося События, - стать соратником режиссёра параллельных последствий.

Он пытается расслышать в промозглой осенней сырости рассекающий звук крыльев морских.
Он хочет предугадать путь колокольного звона, - повествующего о чьей-то любви и чести.

Неужели от него самого зависит, - как сложатся обстоятельства жизни в самое ближайшее время.
Или он так и будет, - растопырив глаза на запах старости, - оседающий вороньими криками на ветви облезлых деревьев, - изучать зыбкую линию горизонта.

Художник кивает согласно телефонной трубке, - глаз не сводит с синей дороги, - по которой идёт Иисус – новорождённой судьбе навстречу.

2.

Маракует режиссёр на театральной сцене.
Пытается выстроить линию обозримых событий в некий сюжет: из отдельных путевых заметок сооружает бумажные самолёты, - обладающие особыми аэродинамическими характеристиками.

Курого – ловкие люди в чёрном – тут как тут.
Они помогают охотнику за человеческими мнимостями перелицовывать обличья времени.
Они своевременно меняют зеркала городов, - они весьма обходительно навязывают режиссёру представления о действительности.

Курого подменяют образы реальности, - доверительно намекая о неизбежности.
И режиссёр, - подлаживаясь под ритм городских будней, -  проявляет пространство Города – знаками восклицания.

Но осознав меру погруженности во чрево сна каина, - режиссёр
сохраняет в памяти у горожан только удобоваримые воспоминания.
Ибо люд площадной привык без разбору лопать, - что само под руку лезет, - а потом за живот хватается, - поражая мир несъедобным вопросом: за что?

А ведь за всякое содейство волчьему делу, отвечать надо – и брюхом, и жопой.
И выдавливать надо из себя раба не по капле, - как советовал некий господин важный, - а радостной струйкой.

По утверждению экспертов, телевизионно-газетное время имеет колоссальное воздействие на сознание обывателей.
Поскольку изначальная энергия мыслительных самолётиков, - оказавшись в перекрёстном свете театральных софитов, - не сразу сгорает от пристрастных взглядов зрителей.

Вот почему режиссёр всё глубже и глубже погружает события, - переживаемые зрителями, - в самые нижние слои атмосферы.
Подвергая при этом испытанию городской плащаницей живучесть вопросов, - на которые толком не знает ответов.

Просто кудесника театральной сцены интересует сам факт возникновения вопросов.
Вернее, смутные догадки о существовании ответов, - ещё не подтверждённых необходимыми снами.

Да, режиссёру не раз приходилось заныривать в свои лунатики-сны.
Но так и не нащупал Ныряльщик дна лунного моря – не нашёл подходящих ответов.

Ибо награждает дух морской упорных ныряльщиков знаком человечности, - только в том случае, - если наловчились они выпекать из муки ночной – хлеба рассвета.               

Поэтому не надо утяжелять память облунённых снов лицемерным покаянием рыб, - так и не сумевшим преодолеть черту ветхозаветной оседлости, - так и остающимся рыбами всё той же заводи-площади.

3.

Откровенным желанием тревожит палач пятачок эстрады – нервничает.
На каждую обнажённую мысль, высказанную площадным оракулом, - ожидает от Тётки ответного раздевания.
Позволяет людям площади втереться друг в друга, - чтобы стали они единым телом некоей допустимой Возможности.

Поразительно портретное сродство людей, - объединённых покаянным временем.
Рыбы мёртвого моря, - превращённые в народонаселение вчерашнего времени, - обживают территорию своих всегдашних вопросов-ответов – поверхностно.

Зато палач нимательно изучает пространственные объекты – эти фигуры человекопродолжений – адаптированные к снам мёртвого времени.
Головой качает.

А когда на краешке слуха старика-Города замерло чьё-то дыхание потное, - эхо неясных побуждений ужалило Тётку в темя.
И по взмаху дирижёрской палочки подхватилась площадная толпа на разные голоса.

И Событие, вскормленное подручными каина – вздыбилось на попа.
И люди, - утомлённые славой мёртвого времени, - соединились в торжественном звуке: мы-мы-мы.

Но не выскользнул звук "мы-мы-мы" из осенних снов Таллинна.

Натружено скрипят крылья Перестройки и Гласности, - перемалывая площадную молву в назидания поздней осени.
Дирижирует людьми на Поле певческом первое лицо нации – он одержим.
Горят фиолетовым пламенем опознавательные костры эстонского времени.

А ведь ещё вчера костры Иллюзии очерчивали по периметру плащаницу Таллинна.
Ещё вчера имя у площади городской было – Иллюзия.
А сегодня – Свобода.

Ибо дух Свободы, - отмывая ноги людям Иллюзии, - призвал Тётку-толпу к ментальному перерождению.
И человеческая тьма, - перодившаяся в дух свободы, - оказалась в затрунительном положениии: Тётке-толпе, по закону следствия, - надлежало или себя убить прежнюю, - или "свободе" крылья повыдергать.

И не смогла тьма человеческая решиться на осознанный выбор.
И доверилась Тётка-толпа выбору палача.

И придушил палач в себе чувства человеческие: вгляделся в стотысячный лик поющего поколения. И руку вскинув, потребовал тишины.
И споткнулся о безгласную ноту смычок Паганини.

И тихий ропот Тётки-толпы виновато качнулся из стороны в сторону.
И нацист – глава Города, - вырвал из уст палача признание: "Наша тьма кончается там, - где наша свобода начинается".

И переглянулись люди площади. И нацист – первое лицо Города, - подвёл итог.
"Наша свобода – наша тьма. А по сему, оставим площади нашей имя вчерашнее – Иллюзия".

И вскричала Тётка-толпа: "Наша Иллюзия - время эстонское. Аминь". 
И дни недели сорвались в галоп.

И уверовали люди площади в эстонское время.
И пустота между "свободой" и "тьмой" назвалась Иллюзией.

И началось в массе людской какое-то шевеление.
Сначала по щелям, а потом уже и посреди Дня, - в известном смысле, началось – умственное брожение.
Гадко – но терпимо.

Однако кончилось брожение ума полным обвалом привычных устоев: уже к вечеру народ площадной совсем понесло – и всё больше жидким стулом.

Мораль: не жри, толпа-дурёха, без разбору брехню подстрекателей, - иначе понесёт – чем ни попадя.
Короче, не теряй головы, Тётка.

Но случилось.
И вознамерилась Тётка разом покончить с постылой действительностью.
И волны иллюзий в один миг затопили дворцы рыб.

Просто люд площадной, разбуженный от долгой спячки всеобщим словесным недержанием, - выбрал время обличения своим знаменосцем.
Следит народ внимательно за национальным катарсисом, - и за собственным стулом тоже следит – внимательно.

Бдит Тётка, какое содержание выжимают из себя мужи государственные, - на самом, что ни на есть, высочайшем уровне.

Не просекая детали, - заглатывают обыватели изобличающую информацию внутрь.
Точно конфетки мятные, спрятанные под языком у сластёны, - притаился специфический дух за щекой у Тётки.

Повсеместно и бесповоротно желтеет народ, - едва-едва успевая сглатывать бесперебойный вороний трёп – кар-р-тавый.
Хотя, некоторые слои возбуждённой толпы, напротив, - соответствует идейному содержанию иного колера, - вплоть до буро-красных, - или откровенно ультрамариново-правых наклонностей.

Да-а, желают граждане Таллинна, исходя из личного стула, извлечь площадную мораль новейшей Истории, - желают устав государственных правил расписать заново.

Все спешат внести свою персональную лепту в дело перестройки и гласности.
Но не у всех личный стул позволяет – не все владеют убедительной информацией.

Поэтому тех, кого уже совсем несёт жидким словом, - оттеснили.
Ну, а кто сыпит каменьями, - вытолкнули на видное место.

Так засранцы твёрдых убеждений, - вывалив камни на голову Тётки, - прорвались в законники.
Теперь они судят и рядят – по праву персонального стула.

Очень строгий процесс перераспределения стульев властных как-то сам собой и наладился.
По принципу личного стула входят во власть народные избранники – всё выглядит вполне демократично.

4.

В качестве наблюдателей – со стороны – не вникая глубоко в содержание всенародного недержания, - косятся на возню нью-демократическую невозмутимые псы-рыцари.

Представители мирового сообщества сквозь пальцы следят за соблюдением толерантных требований в странах несбывшихся надежд человечества – и ладно.

Рыцари обтянуты с головы до ног шмутьём бронированным по последнему писку – они сами себе нравятся.
Они свысока смотрят на суетливый прибой в море как бы европейском.
Они натаскивают правилам цивилизованной игры новообращённое евролюдишко.

И самые бойкие из обращённых народностей уже рвутся доказать свою преданность звёзднополасатому флагу, - как давесь доказывали усердие серпу и молоту.

Что ж, пусть горбатится, ублажая прихоти новообретённых пассажиров теперь другой вагоновожатый.
Ибо роль перевёртышей в том и состоит, - чтобы вовремя одарить поцелуем нежным своего Возничего.

Уже некоторые из стран, обращённых в цивилизацию, сумели пробиться поближе к столу поминальному.
Выслуживаются обращенцы перед хозяевами новыми этой старой засраной недели – очень убедительно.
А заокеанским псам-рыцарям всё нипочем.

Им с высоты бреющих «стелсов» хорошо видать: в один момент могут исчезнуть с географической карты мира нерадивые города и веси, - и даже целиком раствориться в мировом сообществе ослушные земные окраины.

Если кто-то из стран-диссидентов вздумает на свой манер житуху ладить, - тем нипочём не выдержать бронированной аргументации миролюбивых рыцарей.
Рухнут самозванцы тотчас под натиском неоспоримых фактов с лазерным наведением – и примерно.

Кнехтящее европейское воинство порядки рыцарские у-ух-х, как уважает: своевременно, по команде сверху, приводят в чувство гуманитарной реальности недотёп-изгоев.
И то: авиазатрещины никому не нравятся.

Евровоинство издали смахивает на своих заокеанских хозяев, - но вблизи от них прёт – провинцией.
Хотя они тоже, - для важной разницы, - зачехлились в маскировочные халатики – на манер крутой.

Правда, у них не звездочки расползлись по полосатым халатикам, - а разные там тараканы мрачные узорятся, - букадёры с башками драконьими, - ненормативные страшища, - да гады ползучие, - удостоверяющие принадлежность воинов-кнехтов к какому-нибудь еврособойчику.
Так иногда даже страшнее получается.

И вообще, всякий ныне и присно на земле проживающий, должен усвоить: нет спаса от гуманитариев!
Брысь и скрежет зубовный ослушникам!
Все давай-давай до кучи – Глобальной!
До Идеи полосатой в звездочку!

Конечно: и евролюдишко, - и другой люд земной – смекают в правильном направлении. 

5.

Что ж, псы-рыцари своё дело знают: они как в нужнике, - дёргают за грязные языки толкователей буден.
И вороны, давясь гласными, сплёвывают на головы обывателей тонны брехальего мусора – бесперебойно.

Доказывая верность звёзднополосатому флагу, - утопло во лжи племя каиново.
Впрочем, американский пропагандистский потоп давно ожидался.

Просто сформировал каин собственную контекстуальную среду, - соотносящуюся с площадной действительностью.
И отреклись от облика человеческого прислужники кривых пространств.
И города Запада, сбившиеся в чёрные стаи, - душевный покой забыли. 

Но рыцари заокеанские забор баламутный острыми пиками поддерживают.
Поддерживают мировой порядок – и справно!

Никому не позволительно покидать территорию снов каина.

Да, в короткий срок установили звёздно-полосатые бестии правила игры не только в странах новейшей Европы, - но и на берегах совсем уже далёких холуёвых окраин.
И все, кто посмышлёнее, - спешат скорее лечь под псов-рыцарей.
А те выбирают брезгливо: кого осчастливить вне очереди.

Предлагают себя маргиналы для интересов рыцарских почти за так: лишь бы угодить хозяевам.
Желают новообращенцы участвовать в гуманитарных акциях против разных там отщепенцев, -  лишённых американской совести и надёжного стула за столом поминальным.

Изучают перевертыши конъюнктуру политических буден, - хотя и так ясно: только принадлежность к мёртвому времени уже гарантирует прибыль совести – необлагаемой налогами.

Благообразие всех, так сказать, самостийных тётушек, зависит от самой крутой – от заокеанской каменной Тётки.

Да и вообще, должен же кто-то в их Общем Доме порядок поддерживать?
Поэтому народишку окраинному терпимо.
И о'кей.

Ибо кто желает поголовной американской свободы – тот лицедействует.
А кто не желает "свободы", - тому беспробудная "тьма" во снах Иллюзии.
Третьего не дано.
Гласит правило.

6.

Горькой мыслью стреножит палач День сегодняшний – не скрывает раздражения.
Очень убедительно точит площадку эстрадную резкими телодвижениями – точно секиру.

Злится палач: острит прямоугольники телеэкранов, - оттачивает в уме комбинации ходов с двумя неизвестными, - где в кадре остается Х, - а Y обращается в свою противоположность.

Ой, переживает палач, - того и гляди, лопнет струна Тёткиной скрипки – жилы рвёт тоска.

блуждают данники телевизионного времени
в целлюлозных снах
городов-идолов 
им ещё надо
свой дух покорить 
им
ещё сон каина – барин

Конечно, спору нет, - каждый сам должен вывернуть наизнанку символы веры вчерашней на свет, - сам должен выйти на след Иллюзии.
Чтобы из пропагандистских камланий вчерашнего времени построить ступени, - ведущие на вершину Горы американской демократии.

Ибо пробуждают иногда Тётку-толпу пропагандисты-демоны, - чтобы, ведомая Иллюзией, - устремлялась она на водопой к ручьям высохшим.

Что тут поделаешь: нет желающих среди работников света, - учить уму-разуму людей, бедою умудрённых.
Потому что граждане эстонского времени ублажают язык "пустоты", - примостившейся между "тьмой" и "свободой".
 
Что не говори царедворцам Иллюзии, - а всё равно: останутся они с грузом своей мудрости там, - где их "пустота" к ответу призовёт.
Гласит правило.

7.

На российских просторах тоже процесс интеграции в единое рыночное поле идёт полным ходом.
Пока служивые люди утрясали конституционные отношения с Тёткой, - самые главные фигуранты закулисного Представления, свой кайф втихомолку ловят.
Мастурбируют олигархи тишком, - не привлекая внимания завистливой Тётки, - где-то в коридорах властных.

Набивают хайку проныры по самое некуда.
Некоторые даже облысели от трудов умственных, - и буковки твёрдые съели – теперь шипят.

Да и то: как тут не облысеть, - помножая капитал госсобственности на предпринимательскую жилку, - и тут же, не отходя от чистой прибыли, делить-поделить принципиальность общественных устоев на собственную смекалку.

Словом, в короткий срок, установили тихушники свои правила игры на рыночном поле.
Тётка, естественно, осталась в уме.

Чиновный класс, - точно звеньями цепи покаянной, - побрякивает ключами от самых широких возможностей.
Намекают служивые люди олигархам на свою долю от пирога поминального – тоже желают урвать кусок от людского терпения.

И первичная притирка между сильными мира сего состоялась, - к взаимному удовольствию.
Есть правовое поле – и ладно.
Тётка, естественно, осталась в уме.

Довольствуясь чёрными лимузинами, - шарфами белыми, - зубами толстыми, - улыбками щедрыми, - и безмолвною прессою на свой счёт, - сочли олигархи за благо схоронить где-нибудь в сторонке аннексированное от Тётки терпение – до поры.
Благо дыр чёрных – этих зон оффшорных – точно грязи – поедом.

Но одно десятилетие сменило другое, - и главные фигуранты закулисного представления уже открыто демонстрируют своё происхождение богоизбранное.
Тогда как под скатертью поминальной, под шумок внешних слоёв атмосферы, поедают Кучу властную – зубасто.
Такие они.

Жрут олигархи демократическую задумку Тёткину с Головы.
Впрочем, как и положено.

Жрут и Тёткино тело.
А как иначе?
Халява казённая – баба подлая.
А кто не охоч до бабы подлой, - да на халяву?

Короче, оказёнились бабьей подлостью главные – мордовеют за Тёткин ум задний.

Но! Блатные!
Не дремлет мир уголовный: строго следят санитары поминальных застолий, - чтобы никто не переел – они всегда рядом. Они опора.

И как-то у блатных с мордыхаями игра краплёная утряслась – узаконилась.
Тасуют между собой тусовщики застольные маски благообразные, - со здравицей в круг запускают проекты совместные. Полный нештяк.

Удивляются аппетиту новоиспеченной демократии бывалые парни из разных там западных гуманитарных фондов.
Однако не отказывают в кредитах щедрых транснациональные тусовщики братьям меньшим, - но уже с повадками матёрыми – как бы худа не случилось.

Просто те из транснациональных кредиторов, - у кого ещё вчера в речах напутственных назидательность была, - сегодня обиженно пыхтят, отпуская остроты в адрес постсоветских бизнесменов.

7.
–
Спору нет: Тётка по определению дурная.
Чуть не по ней – сходит на брань площадную.
Не желает внять, бескрылая, - что в быстротечном вероисповедании – правды нет.

Что вы хотите, - двухтысячелетний крестовый поход на мир закончился.
Начался другой поход.
Какой?

Об этом потом – наберитесь, господа, терпения.

Так вот: кончился крестовый поход!
Хотя кончает Тётка, всякий раз, - как случай её повалит под Идею глобальную.

Но не хочет кончать цивилизация европейская.
Из одной Истории в другую желает вывалиться старушка двужильная.

Наверное, поэтому зубоскалят западники на жизнь обрыклую, - напирающую со всех сторон.
Паскудятся на тщету Дня.
Назидают чужакам, - живущим в ином смысловом измерении.

Не могут в толк взять продвинутые граждане мира: то ли побить непонятливых, сующих палки в колесо их Истории, - то ли забыть презрением?

То есть, проучить задавал-маргиналов все хотят, - тут расхождений нет – тут единство мнений.
Другое дело: выделяться негоже из семьи цивилизованных орд.
Гуртом всегда сподручнее учить уму-разуму не только отдельных граждан, - но и целые народы.

Можно очень даже правильно проучить, - можно и побольнее, - можно и вообще с лица земли стереть.
Как стирают людскую память со школьной доски.

Или взять, да вырвать, к примеру, из Земли часть географии, - что была отведена Богом под душу.

Или взять, да вырвать у Матери глаза.
А может оттяпать язык – благо чужой?!

А что?

У каждого средневековья свои ухищрения для острастки.
Ну, а если дело до суда дойдет: так Суд Страшный – это расчёт конкретный – всё на Общак распишут.

Другое дело – Гаагский суд.
Это всё равно что счёт в швейцарском Банке.

Тащится Тётка – тащится и верует.

Что вы хотите: верует, оказывается, мир честной в Банк швейцарский.

8.

Слепец, никогда не видевший гор, - поклоняется вначале траве, камням и деревьям.
Поскольку скрыт от него смысл Целого, - до тех пор, пока не прозреет.

И не надо удивляться подростковой грубоватости городских апостолов, - обличающих хитросплетения ветров западных.
Апостолы и всем советуют, - относиться к перемене климата на планете терпимее.

Короче, не закатывайте истерики, - ошарашенные этой неоднозначной церемонией.
Подумаешь, отделяют посланники Верхнего Неба карму вчерашнего дня от времени новорожденного – мечом разделяющим.
А чем ещё заниматься небесным долгожителям в ожидании пришествия на землю Сына Рода?

И вот Час осознания пришёл, - и мысль действия – реальность высочайшей пробы – сошла в глубины моря человеческого.
Растворилось в сознании людей вещим сном – время Воздаяния.
Чтобы каждый человек смог отличить волчью ягоду от манны небесной.

А испив водицы из проруби вечности, - уже не захотели люди жить в режиме вчерашнего времени.
Люди, крещённые тишиной небесной, - отложили заповеди Благовеста в душе.

Разглядев за обломками старых традиций ростки многомерной души человеческой, - возделывают судьбы живые Сад новых русских причин.

Да, - есть помощь просящему.
И поселить свободу в душе – можно.
Ибо радость желанная не порок, - а порог.
Гласит правило.

Просто нашёл Иисус в корзине дневной, - откровения русской самобытности.
И время, завещанное Отцом, - увидело свет.

И умудренная старость без боя сдала позиции – тысячелетнии заводи.
И освободились от жертвенного служения авраамической религии православные христиане, - на мир взглянув по-новому.
И ангелы повеления разбудили белых пчёл, - не имеющих тайного умысла.
Вьюжат пчёлы Участия над колосящимися нивами, - пробуждают зёрна сознания эпохи Воздаяния.

Каждой зоркой стреле, - предопределена своя мишень-расположенность.
Вот и Моисей прозрел дорогой Севера.
А зрение обретя – перестал быть заложником иудейской кармы.

И всполошились люди площади, - прослышав о новом завещании Неба.
И кое-кто решил тут же бежать из снов каина.

И земные странники, достойные имени своего – возвели Умолчание в Покаяние.
Ну, а у кого нет царя в голове – у тех воры в сердце кутят.

Ибо не поможет огонь тем, - кто ногами врос в мёртвую воду.
Потому и прячут глаза люди вчерашнего времени, - от вопрошающих куполов вещих храмов-странников.

Воздуху про запас глотнув, - заныривают с опаской в телевизионные ящики.
Желая сухими выскользнуть из событий подмоченных, - утопают во снах каина - по самое некуда.

Не увидеть глазотёрам сквозь очки чёрные, - зависшую в воздухе Волю Мудрого.
Бессмысленно верхоглядам глазеть на небесное зарево: незрячие окна человеческих душ не увидят воздухоплавателей - пришельцев из Шамбалы.
Потому что мечи солнечные обрубили приспособленцам Дня сего мысли хитроумные.

Устали ангелы повторять, - что привычный способ сожительства с миром – губителен. 
Что вверх по лестнице Воскресения, охраняемой архангелами, - не подняться площадной молве.
Что карма пожирателей снов каина не ведает о дороге Исхода.

И вышел Христос из учеников, - чтобы войти в себя – освободить Путь, Суть и Соль перерождённого человечества.
И вышел Пётр, - в числе других апостолов, - из прибойной молвы городской, - чтобы услышать молчание Учителя.

И присоединил божественный дух к откровениям Верхнего Неба дыхание человека-слово, - что-то понимающего в строительстве.
И старожилы Иерусалимской площади воскресли в своём неведении.

Терзаются листья календаря отрывного о глухую стену – терзаются раздумья Петра о скалистое лицемерие Запада.
Главное, не потерять во сне виртуальном – берег реальности.

И не стал искать оправдание Дню вчерашнему Иисус – вырвал из молчаливой груди упрёк ученику нерадивому.
С кем говорит твоё сердце, доверчивый Пётр?
Зачем ты стучишь в ворота Города-каина?

Забудь о назначении стены плачущей, - воздвигнутой когда-то иудейскими старцами.
Рассветы и закаты совсем других последствий теперь рифмуют главы городов.

Неужели не уяснил, - что правда одержимой толпы, - это и есть суд Гаагский?
Готов ли ты, Пётр, заглянуть в глаза этой правде – правде судей гаагских?
Не прикинешься ли шутом, - как обычно?

Не убоишься вдохновенного взгляда просвещённой толпы, - отыскивающей, кого бы пригвоздить к кресту её чести и совести?
Что скажешь, Пётр?

Не спеши, друг, с ответом.
Одно лишь движение души не знает иллюзий, - один лишь мешок менестреля – реальность.
 
У новорождённого Древа корни другие.
Найдёшь ли силы – обрубить старые корни?

Встряхнись и вспомни: на блуждания в лабиринте лицемерия не осталось времени.
Сердце отсчитывает ритм дыхания, - уже восставшего над бездной.

Меркнут имена Учителей прошлых миров, - по мере угасания костров на небе вчерашнем.
Тяжесть прожитого – хранилище покаянной памяти, - но и всё. 

По ощущениям утренним, воссоздай направление пути – картину ещё только предстоящих событий.

Вглядись в лик Дня сегодняшнего.
Подает тебе знаки человек-слово – .
 
1999 год.