Адаптированный под современность глава третья

Выходные прошли дурацки, я метался от одного приятеля к другому, и в результате жутко устал. Было даже неудобно рассказывать корешам, что со мной произошло, и какая моя новая работа. И не потому, что я боялся, что мне не поверят, а потому, что меня не покидало чувство, будто это всё розыгрыш. Циничный, но смешной розыгрыш, где людей снимают на скрытую камеру, чтобы потом показать всему миру, как они важничали, встретив такое отношение к себе. И да, я приду к 10:00 в офис, меня встретят сотрудники с бумагами, где мне нужно будет поставить подпись, что у меня нет никаких к ним претензий, и я не возражаю, если сделанную запись опубликуют. Абсолютно стандартная форма для, в целом, рядового, но нетипичного для нас случая.
Поэтому приятелям я не сказал ни слова, продержав в себе свои страхи целые выходные. И даже в их пьяном бормотании, обсуждении знакомых барышень и прочем мужском общении не нашёл покоя. Всё было будто не на своих местах.
А вообще, все холостяцкие мужские посиделки однотипны, в каждой из них зримо присутствуют недостающие женщины. И всё, так или иначе, крутится вокруг них. Это утомляет, по крайней мере, меня, ведь хоть я и тоскую по нежным рукам любимой женщины, но не спешу вновь возвращаться к семейной жизни. Но приятели, как заговорённые, предлагали познакомиться с офигительными девушками, и чуть ли не совали мне телефонные номера, убеждая позвонить. Самое подходящее время, ага! «Не понравится, будешь искать другую», - был главный аргумент. «Ты ведь ничего не теряешь». Неправда, теряю. Свой придуманный мир, воспоминания о любимой женщине, ту зловонную и одинокую жизнь, которая со временем даже стала нравиться. Решимости что-то менять нет, я не созрел, а вы, идиоты, даже не пытаетесь меня понять. «А тебе что, вообще бабы не нужны? Ты же один живешь», - пьяный ответ с сальной улыбкой, который очень злил. Тебе какое дело, в кровать ко мне лезть не надо. А если честно, то далеко не каждая баба нужна в постели, а всякие мимолетные связи делают только хуже.
И знаете, что самое ужасное? Что этот диалог повторялся постоянно, с разными приятелями, в разных местах, но убийственно однотипно. Наверное, у меня развилась паранойя, но я был уверен, что приятели сговорились (они все незнакомы между собой, во всех отношениях совершенно разные люди). И большое спасибо моему хладнокровию, что я ничего такого никому не сказал. Иногда лучше хранить свои нутряные пакости под замком, там им самое место.
Но итог плох – я разбит и вымотан, и с каменным лицом, неспешно начищаю до блеска ботинки старой губкой, думая о совершенно немыслимых вещах, о которых даже рассказать страшно. Почему не делают ботинки с приклеенными сбоку губками, чтобы можно было тереть нога об ногу, и обувь всегда будет начищена? Эти минуты безумия, они всегда приходят в моменты сильных переживаний, но действуют как душевное обезболивающее, придавая абсурду силу избавителя от страданий. Будто сам разум хочет помочь метущейся душе, сделав всё как бы понарошку, не по-настоящему.
Иногда накатывали совсем странные чувства, будто вот-вот позвонят в дверь, и очередной курьер принесёт мне контракт на бумаге, и ритуальный изогнутый кинжал, чтобы я вскрыл себе вены и подписал закладную на душу. Бред. Я хочу вырваться от самого себя и своих мыслей. И так как было утро воскресения, предстояло пережить целый день, целых 15 часов до того момента, когда можно будет попытаться заснуть.
Что делать? Ну конечно же, шататься по улицам и паркам, сидеть на лавке и разглядывать прохожих. Когда от меня ушла моя женщина, я сутками только этим и занимался. Презанятный досуг, надо сказать. Молчаливые соседи по лавочке в сто крат мне милее пошляков-приятелей, несущих ахинею уже после первого глотка. И ничего прибавить к этому не хочется.
Я стал неспешно собираться, одел старые кроссовки, изношенный спортивный костюм неизвестной фирмы (такой, наверное, уже точно нигде не найдёшь), и вышел на лестничную клетку. Там почему то пахло сигаретами, вопреки всем заветам Фроловны, и мне даже стало любопытно, кто тут объявился такой смелый. Или делает назло, или совсем недавно переехал в этот дом.
Пока я закрывал дверь на ключ, стало понятно, что на этаж ниже кто-то действительно курит, причём именно в данный момент и на этаже нашей пенсионерки. Немыслимо, значит, самое время ждать концерта, когда она выскочит из двери или поднимется от соседки. Предвкушаю бурное представление, и чтобы узнать, кто же будет его главным участником, я быстро спустился по ступенькам, и увидел мужчину средних лет, который сидел на голом полу, прислонившись к перилам. Дверь в квартиру Фроловны была отворена настежь, и оттуда приглушённо бубнил телевизор, или радио, а он курил, делая большие затяжки. Под его ногами лежало минимум три окурка, сам же мужчина, казалось, не замечал ничего вокруг. Как наркоман, сказала бы сама пенсионерка.
Я испугался, что случилось нечто страшное и непоправимое, и когда приблизился к нему вплотную, он повернул своё измученное лицо, устало взглянув на меня  мутными карими глазами.
- Что здесь происходит? – недоумённо спросил я, на всякий случай готовясь скрутить этого человека. Хоть Фроловна и достала меня в своё время, но если этот хмырь её ограбил, или не дай бог, убил, пусть отвечает по всей строгости закона.
- У меня мама умирает – хрипло, низким голосом сказал он. – Я скорую вызвал…
- Вы сын Нины Фроловны?
- Да… Только не Нины, а Надежды. У неё сердечный приступ.
- Тогда какого ты тут сидишь, а не с ней?! – голос повысился сам собой, почти до крика.
- Она не любит запах сигарет, а я всегда курю, когда нервничаю…
Я не стал продолжать эту странную беседу, и быстро вбежал в квартиру, где в первой же комнате увидел пенсионерку, лежащую на кровати. Она была бледна, её короткие седые волосы спутались на лбу, и учащённое тяжелое дыхание ярче всего остального говорило, что дела плохи.
- Нина Фроловна!
Она не реагировала на меня, а только продолжала держаться своей слабой рукой за сердце, буравя взглядом потолок. Женщина выглядела настолько жалко и беспомощно, что у меня на глаза стали наворачиваться слёзы, и я захотел помочь ей всем, чем могу, только не знал, как.
- Вам принести воды? – Фроловна продолжала молчать, а кинуться и начать её теребить мне запрещал рассудок. С другой стороны, скорую уже вызвали, сейчас ничем помочь нельзя. Так может, сын правильно сделал, что временно отстранился от этого кошмара, до того, как приедут врачи? Мне стало немного стыдно за свою поспешность, и я вышел обратно на лестничную клетку.
- Жива? – всё так же безучастно спросил сын, прикуривая очередную сигарету.
- Жива, только не реагирует. Может, ей надо помочь чем?
- Не надо, я уже дал ей таблетку.
Не знаю, что на меня нашло в тот момент, но каким-то иррациональным позывом, имеющим мало общего с логикой, я захотел покурить именно сейчас, именно здесь. Сесть рядом с этим мужчиной, и просто помолчать какое-то время.
- Серёжа – сказал я, и протянул ему руку.
- Анатолий – чуть привстав, пожал её.
И в тишине мы курили, ни разу не посмотрев друг на друга, в чём была некая солидарность. И у него есть проблемы, и у меня всякого хватает, но вдвоем будто легче переживать. А тишина – лучший фон для этого, по крайней мере, тогда, когда от твоих действий ничто не зависит. Суетиться и бегать нужно только в том случае, если это имеет смысл, а здесь смысл – переждать, дождаться решения, которое свершится по воле хаотичного тока событий. Мы не всегда властны влиять на него, мы не властны предугадывать, и потому самым мудрым в такие моменты может быть только спокойствие. И это не слабоволие, и ни в коем случае не бегство от реальности. Это рациональное отношение ко многим проблемам жизни. И какой непредсказуемой должна быть жизнь, чтобы я, сидя в подъезде при таких обстоятельствах, пришёл к этой мысли.
- Пойдём обратно, скорая в пробке встала – сказал Анатолий, и резво вскочил на ноги, чуть пошатнувшись вначале. Было видно, что у него закружилась голова, и он потерялся.
- Пошли – сказал я, и с силой затушил сигарету о пол. Странно, выходной день же вроде, и никто за это время не прошёл по ступенькам, и не увидел, в какой свинарник мы превратили лестничную клетку.
Перед входом в квартиру Анатолий замешкался, будто ломая некий барьер. То ли страх, то ли нерешимость, а может, другие чувства, которых я не понимаю. Мне трудно заглянуть в душу человеку, у которого жива родная мать, что он чувствует, когда может её потерять. Приёмные родители, как бы они не были добры и отзывчивы, и как бы сильно к ним не привязался сирота – это всё не то. Но тут, будто таинство, я вижу, что испытывает этот человек. Ему больно видеть Фроловну в таком состоянии, и, ожидая всего что угодно, он долго не решается зайти. Прошло не меньше десяти секунд, а он всё стоял на пороге, и только по учащённому дыханию я понял, что он плачет.
- Толя, давай я первый зайду, посмотрю – мне пришлось отодвинуть бедолагу, и протиснутся между ним и дверным косяком. Волнение достигло своего пика, сердце нестерпимо стучало, и каждый шаг, что приближал меня к комнате пенсионерки, давался с трудом.
Но она лежала, как ни в чём не бывало, и смотрела в окно. От прежней бледности не осталось и следа, а врождённая живость женщины вернулось в её тело, она резко посмотрела на меня.
- Кто там накурил опять? – злобно спросила она, и я понял, что скорее смерть испугается и убежит отсюда, чем Фроловна перестанет денно и нощно бдеть.
- Мы – потерянно сказал за спиной Анатолий.
- Я сколько раз тебе говорила, что нельзя курить! От этого твой отец умер, и дядька. Хочешь как они? – она грозно приподнялась на кровати, буравя взглядом непослушного сына.
- Мама, лучше лежи – сын окончательно преодолел оцепенение, спешно вошёл в комнату и попытался уложить её обратно. – Скорая скоро приедет.
- Да не нужна мне твоя скорая! – отмахнулась женщина, и после, будто прозрев, уставилась на меня. - Тут не колхоз, чтобы каждую свинью пускать. Что он здесь делает?
- Мама… Он помог мне.
- Тоже мне, помощничек, да он похлеще тебя будет! – и Фроловна недовольно отвернулась к стене, что было очень забавно, потому что в этот момент она была похожа на маленькую капризную девочку, которая истериками и плачем получает желаемое. Никакой обиды у меня нет, не смотря на прошлые баталии. Мне просто смешно, и я не смог сдержать улыбку, которую никто из присутствующих не заметил.
- Я могу уйти – сказал я, обращаясь скорее к Анатолию, чем к ней.
- Подожди на кухне, я скоро к тебе подойду.
Быть в веселом расположении духа здорово, особенно после того, как с тобой произошло что-то необычное. Подумать только, если бы я просто прошёл мимо, сейчас слонялся бы по парку, высматривая уток в пруду. Ведь многие бы так сделали, испугавшись Анатолия, просто прошли бы мимо, и даже открытая настежь дверь могла не впечатлить их. Какие же они равнодушные, пугливые и глупые, а ведь и я такой, местами. Но судьба сложилась так… Что, я сказал судьба?! Нет, я подразумевал хаос, события так сложились, по случайному стечению обстоятельств. Думаю, тут нечего больше расписывать на данную тему.
Ну а кухня была точь-в-точь как моя по планировке, только с мебелью поприличнее и холодильником поновее. Кран не капал, я даже специально присматривался, всё было ухоженным, вычищенным, вымытым. В моей квартире такой порядок недостижим, как бы мне этого ни хотелось, и даже моя бывшая жена не могла навести такую чистоту, близкую к стерильной. Тут дух больницы, где по нескольку раз в день до блеска натирают полы, и такие стандартные на кухнях пенсионерок мисочки и крыночки для домашних любимцев здесь отсутствовали, я всё внимательно осмотрел. Ну как же, в такой чистоте животные завестись не могут! Их скорее побьют, чем допустят в это белоснежное царство.
И мне сразу вновь вспомнился склочный характер Фроловны, и то участие, которое я к ней испытал, медленно таяло в моей просыпающейся злости. Ну как у такой стервы может быть такая чистая кухня? Она же ещё меня свиньёй назвала, старая ведьма! А я, дурак, ей искренне помочь хотел. Сейчас оклемается, придёт сюда, и ещё каких-нибудь гадостей мне наговорит, или просто выставит за дверь.
Но тут затрезвонил звонок, и в проёме распахнутой двери показался человек в белом халате, а за ним ещё один, которых я увидел из кухни. Скорая приехала, и энергично принялась осматривать комнаты, в поисках больных. Их уверенности я искренне позавидовал, вспоминая свои колебания, и только приглядевшись к ним получше, понял, что это две женщины: одна молодая, другая пожилая. И когда они вошли в комнату Фроловны, оттуда послышался душераздирающий крик, а потом мат вперемешку с просьбами уйти отсюда. Ох уж эта пенсионерка, врачи же ничем не провинились, кроме того, что ехали достаточно долго.
- Следите за своими словами! – так же бойко раздалось в ответ. – Штраф платить будете за ложный вызов!
- Она просто врачей боится, вы не понимаете – затараторил Анатолий. – Осмотрите её, пожалуйста, я вам помогу.
- Да в хлеву я вас всех видела, свиньи! – вновь надрывалась Фроловна.
Послышались звуки борьбы, и я уже не смог усидеть на месте, а быстро кинулся в комнату, где могла пригодиться моя помощь. Там сын обхватил маму за шею, одновременно стараясь нейтрализовать её старческие руки, которые судорожно колотили воздух вокруг себя. Врачи же, симпатичная молодая блондинка и недовольная пожилая медсестра, готовили какой-то укол, скорее всего, успокоительное, чтобы утихомирить не на шутку разбушевавшуюся старушку. Хладнокровно-прехладнокровно. Я не стал ждать приглашения, и кинулся помогать Толику, на ходу задев старую тумбочку с массивной светлой вазой, которая от удара упала и со звоном разлетелась.   
- Аааа! Вазу зачем разбили, черти! – забилась в истерике пенсионерка, и я схватил её за старческие ноги, в которых было столько сил, что даже я, 90-килограммовый мужчина, с трудом сдерживал буйство Фроловны.
- Быстрее колите!
И никогда, никогда, даже в самых тайных бессознательных грёзах, я не представлял, что у меня будет возможность именно так расквитаться с этой ужасной старухой. Врачей боишься? Вот, к тебе приближается грозная женщина в белом халате, со шприцом, который проткнёт твою кожу, и будет долго вводить в кровь специальный состав. Страшно? Получай, старая перечница, и не смей, больше никогда не смей меня называть свиньёй!
- У неё не могло быть сердечного приступа – прозвучал женский голос за спиной. – Сейчас бы она точно не брыкалась.
- Совсем из ума выжила – пробубнили совсем над ухом, и прямо перед лицом, словно ракета в замедленной съёмке, пролетел маленький шприц, и приземлился в руку Фроловны, чуть ниже локтя. Буквально две секунды – и содержимое, мутно-белое вещество, без остатка испарилось в кровеносной системе. – Можете отпускать, скоро успокоится.
Как по команде, мы оба синхронно отошли от пенсионерки, и с тревогой стали наблюдать, что же будет происходить дальше. Я ожидал чего угодно, что она вскочит и кинется на нас, станет крыть матом, закричит, позовёт на помощь. Но Фроловна просто села на кровати, подобралась и тихо заплакала, закрыв лицо трясущимися руками.
- Ну а теперь будем разбираться – сказала старшая медсестра, грозно, но с усталостью в голосе.
И время будто замерло среди желтоватых обоев, массивного комода, тумбочки и несмолкающего телевизора. Весь быт опрятной, но прошловековой обстановки был всего лишь декорацией к чему-то очень важному, неуловимому. Я опять проникся жалостью к пенсионерке, не смотря на все внутренние протесты, и от былого злорадства остались только сожаления. Как можно быть таким злобным и злопамятным? И почему так быстро менялось моё внутреннее состояние?
Вообще, женское страдание сильно подавляет мужчину, чем успешно пользовалась моя бывшая жена, пытаясь манипулировать мной. Признаться, я сильно очерствел с тех пор, став циничнее и равнодушнее, иначе бы не смог простить себе разрыв отношений и дальнейшее прозябание в жизни, без денег и близких людей. Но даже сейчас, после всего, что творилось, мне стало нестерпимо жалко бедную пенсионерку. Душа внутри билась в судорогах, будто её заточили в застенки, и заставили смотреть, как там пытают несчастных. На глаза вновь навернулись слёзы, но в этот раз гораздо гуще и обильнее. Пришлось украдкой смахивать, пока остальные не увидели, насколько я расчувствовался.
Врачи, тем временем, уже успели померить обмякшей Фроловне давление, осмотреть её, прощупать пульс. Я точно не могу сказать, что они делали конкретно, но их врачебный саквояж был открыт, из него пару раз что-то извлекалось, а Анатолий, стоявший вблизи и смотревший на все манипуляции, выглядел спокойным. Значит, всё идёт именно так, как и должно идти. Конечно же, не в смысле судьбы, а просто в русле обычных медицинских предписаний.
- Не уходи пока – резко посмотрев на меня, сказал Анатолий.
- Да я тут – улыбнулся я.
Скорая выполнила свой долг, и после этого устроило нервный допрос сыну пенсионерки, почему он вызвал врачей без серьёзных на то оснований. А он оправдывался, что она побледнела, схватилась за сердце, и сказала, что скоро умрёт.
- И вы так и решили, что она умрёт?
- Ну да. Видели бы вы её!
И я видел эту мёртвенную бледность, о чём заявил во всеуслышание, но доктора не принимали этих оправданий. Они стояли на своём, что их драгоценное рабочее время было потрачено впустую, и машина чуть не сломалась по дороге сюда, потому как водитель гнал, спеша к умирающему человеку. Самое обидное, что зря.
- … и уедем мы ни с чем! – закончила тираду женщина постарше. – Ещё и успокоительное израсходовали.
И воцарилась пауза, гениальная в своей многозначительности. Поэты могли бы воспеть этот момент, столь частый в российской действительности, и оттого почти национальный. Любой гражданин, даже ребёнок (если не ребёнок, то подросток точно) сталкивался с ним, и знал, что в такие моменты требуется. Конечно, можно сделать всё официально, и получить квитанцию на оплату штрафа по почте, или вести всё по судебной линии. Но куда проще договориться с живым и понимающим доктором скорой, не бездушной системой, а человеком, который за хорошее отношение к себе согласен всё простить.
Я посмотрел на Толика, и сразу же увидел, как игриво загорелись его маленькие глазки, и он неспешно полез в карман своих свежих брюк, и извлёк оттуда три сторублёвых купюры.
- Рад, что у нас остались такие самоотверженные люди – с торжественной улыбкой декламировал он. – которые мчались на спасение умирающего. Пусть это будем скромной благодарностью для них.
Та, что постарше, посмотрела на мужчину, как на идиота, и молча взяла деньги, а потом, хмыкнув, стала собирать саквояж. Молодая кинулась было помогать, но женщина пробормотала что-то недовольное, и вскоре они обе покинули квартиру, в непередаваемо гробовом молчании. Так и хотелось крикнуть им что-то вслед.
Но сказать просто, что мы откупились, было никак нельзя. Мы совершили стандартный ритуал, который применяют в спорных ситуациях с людьми, имеющими полномочия.
- Ну вроде всё – с несказанным облегчением выдохнул Толик. – А тебе большое спасибо за поддержку.
- Да ладно, я же просто тут стоял.
- Ты меня успокоил. Не хочешь пропустить со мной по рюмашке?
- Я почти не пью. Если только… - я вспомнил о содержимом своего холодильника, присланном с курьером. – Если только ты не хочешь попробовать дорогое шампанское.
- С удовольствием!
- А мама не будет против?
- Думаю, нет, если ты угостишь и её.
Мы оба улыбнулись, предчувствуя открытую беседу с откровенными рассказами о себе. Да почему бы и нет, в конце то концов? Такое же не каждый день со мной случается, чтобы так запросто отказаться от компании.