Вчерашние люди. фрагмент повести

        Мир наполняют послевоенные люди
                Послевоенные вещи.
                Нашёл в письмах кусок до военного мыла
                И не знал, что делать – плакать, мыться…
                ( Бергер. )          



Мне тридцать шесть. Я не женат, у меня  скверный характер и проблемы с сердцем от нездорового образа жизни. Я мог бы быть кем угодно, но стал собой. В основном,  неприятные истории, заканчиваются для меня хорошо. Наверно мне помогает Бог. Он большой и всех любит. Люблю ли я его, мне трудно сказать, Я даже не могу его поблагодарить. Моя атеистическая страна не научила меня молитвам, зато я виртуозно могу материться, причём с детства.
С того самого времени, когда мы, послевоенные дети, жёсткие как сухие початки кукурузы, сбивались в стаи, ища себя в этой жизни.
Ярость отцов покалеченных войной вливалась с кровью в наши жилы, требуя продолжать воевать. И мы не были добры ни к себе, ни к людям окружающим нас. Бродя по послевоенным пустырям, мы искали оружие, подрывались на случайных минах, и лучшим украшением нашей одежды был офицерский пояс.
Однажды мы наткнулись на совершенно не повреждённую землянку. На долгие месяцы она стала местом наших сборищ. Память родителей не давала нам покоя. В один из дней, когда часть ребят собралась в землянке, оставшиеся на верху кинули вниз дымовую гранату. Они смеялись, стоя на крышке люка, пока остальные задыхались внизу. Наверно это было весело. Мы не были злые, но вся земля у нас под ногами была пропитана ненавистью, а мы жили на ней. Вокруг все разговоры были о войне - в кинотеатрах и по картонному конусу репродуктора, в книгах и на уроках. Мы воевали вместе с Володей Дубининым и Зоей Космодемьянской, а праздники Победы затягивались на полгода. Война продолжалась в нас, и полукриминальные банды сшибались на окраинах города, деля, не известно что.
Я вспоминаю моих друзей того времени. Никто из них не нашёл себя. Кто с отчаянья подсел на колёса наркоты, и они унесли его в невозвратную даль, кто не увернулся от ножа, а остальные тупо спились и тихо ушли, не оставив следа.
Мне нечего вспомнить из моего детства и поэтому я отказался от него, сразу став взрослым. Мне не понятна была беготня за футбольным мячом и рыбалка, я читал взрослые книги,  и пытался понять гиперболы Кафки. Мои друзья пожали плечами, покрутили пальцем у виска и, ушли от меня доживать свое детство.
Молодые ветры вихрем пронеслись в моей голове, принеся каких-то женщин, поиск идеалов и нехорошие связи. Всё это унеслось осенними листьями  в даль, и забылось, как прошлогодний насморк. Книги Шиллера и Мандельштама легли на полки и спокойно умерли для меня.


Продолжение по требованию.