Визуальные впечатления

      Я вышел из дома небольшого дальнего Подмосковного спящего городка в темноту зимнего утра, шагая больше по следам памяти — сонный автобус и холодная электричка. Тусклый свет вагона, и можно было слегка подремать под ритмичный стук колес, прерываемый короткими остановками. Примерно на полпути, когда сон особенно крепко охватил меня, электричка надолго замерла. Неожиданно в тревожной тишине простуженный динамик зашелохтал: поезд дальше не пойдет, и это в чистом поле… После мгновения оцепенения вагон ожил. В руках пассажиров одновременно возникли всевозможные мобильные телефоны, и в эфир полетела лавина сообщений, SOS.
      Как огромная зеленая толстая гусеница, облепленная "солдатиками" — путейцами в ярких куртках, она разлеглась среди белого снега чистого поля, с распахнутыми дверями во все стороны. Ремонт обещали закончить примерно через 2-3 часа, а до ближайшей станции оставался километр пути. Отчаянные пассажиры начали спускаться по ступенькам, некоторые прыгали вниз по склону на едва заметную тропинку. Процессия растянулась тонкой струйкой вдоль железнодорожной насыпи, движимая угрюмыми мыслями — ох, Господи, за что же такие испытания. Кругом серебрился на просыпающемся солнце бело-голубой нетронутый снег, местами покрытый желтоватыми верхушками болотной травы.
     Впереди несли ведро капусты, в котором аппетитно поблескивали желтые узкие полоски мелко нарезанных листьев, смешанные с ярко оранжевыми кусочками моркови. Поблизости кто-то тащил серые мешки с картошкой с округлыми краями, а рядом покатила коляска с, странным образом, притихшим младенцем. Далекие сумки на колесиках, ярко раскрашенные, сплетались с тележками, полными непонятного товара, велосипедами и лыжами, а кто-то тянул за собой санки.
Зависть в тяжело бредущей толпе вызывали разве что идущие налегке молодые люди с газетками в руках и плеерами,  обгоняющие утомленных путников, которые тащили обычные вещи: сумки, сетки, пакеты, чемоданы и прочие пожитки. Так незаметно подошли к небольшой станции.
За углом у ворот водокачки люди, истощенные долгими путями, выливали на снег накопившиеся остатки, оставляя после себя ржаво-желтые следы. Еще сотня метров — и шоссе, где мимо проносились автобусы, понемногу подхватывающие путников. Из раскрытой двери переполненного автобуса валил пар клубами: хоть и душно, но тепло, да и на колесах веселее.
    Черные ботинки оставляют следы на сером городском снегу, а вдоль светлых дорожек темнеют маковые зерна гранитной крошки. Впереди виднеется кусочек свежего черного асфальта на перекрестке, где оранжевая курточка дорожника вырывается из серой будничной рамы.
     Светофор, покраснев, словно вспомнив о нас, чуть поколебался и, на время притормозив своему желтому свету, дал знак на зеленый ход. Снег, накрывающий черные ветви голых деревьев, ненадолго задерживался, но ветер вновь поднимал его ввысь, размывая картину и скрывая дома.
      Зелёная сетка старинного дома колышется, афиша «Выставка картин» с трудом держится, но всё же манит своим уголком. Поднявшись по темной лестнице, оказываешься в солнечной прихожей с размалеванным линолеумом. Музыка нежно звучит. Гостиная серого тона – почти идеальный куб, пол – под итальянский мрамор с иероглифами. Здесь раскинулась небольшая выставка которую организовал О,  а встречающая посетителей картина «Остров в океане, Закат», залитая красным цветом тропического заката, становится уютным камином среди заснеженного города.
    На фоне окна раскрывается работа, пропитанная глубокой философией — “Внутренний светофор”. Его красный цвет символизирует внутреннее напряжение автора, невидимое окружающим, плавно переходит в оранжево-желтый — цвет ожидания, пока не достигает безмятежного зеленого, открытого миру. Красное напоминает спелое яблоко, сверкающее на солнце среди листвы.
      Следующая картина, известная как «Сам в себе», отражает классический пример нестабильного внутреннего состояния, где две сущности стремятся к преобразованию. Это преддверие драматической развязки — клетка на грани деления или раздвоение взгляда, где столкновение мнений становится неизбежным.
При близком взгляде на полотно контуры фигуры становятся все более эфемерными, словно мираж, передающий вибрацию среды. Яркость красок, несмотря на успокаивающее воздействие, вызывает расплавление контуров, даруя объем. При удалении, наоборот, мираж начинает материализоваться — эффект, подобный касанию пальца к жидкокристаллическому экрану; более теплые участки тела излучают интенсивный цвет, насыщая восприятие энергией.
     Другие картины расположены для сопоставления с предметами, на которых впоследствии предполагается их воспроизведение. Они выставлены здесь как эталонный метр, чтобы зрители могли, при необходимости, оценить, насколько копия близка к оригиналу. Эти произведения искусства выступают своеобразным товарным знаком, который будут тиражировать в различных формах — будь то плакаты, афиши, сумки, футболки, кружки, оформление выставочных пространств, фотопостеры или электронные заставки. При демонстрации таких картин под завораживающую музыку зрители, облаченные в специальные очки, имеют возможность насладиться стереоскопическими изображениями.
       В комнате находилось несколько человек, которые, пытаясь разгадать загадки холста, порой лишь пожимали плечами в раздумьях о верности своих догадок. Для впервые пришедшего посетителя особое ощущение анонимности: автор пока известен лишь в узком кругу публики. Каждый из находящихся в комнате высказывает свои предположения о картинах, но истинная загадка заключается в том, кто же автор. Этот вопрос остается открытым, пока кто-то мимоходом не постарается исправить едва заметный перекос. Вероятно, это и есть сам автор, который, возможно, задумал повесить картину немного криво, художник и зритель, плененные игрой таинства.
       Хотя, возможно, так было задумано, картина висит слегка криво, и в какой-то миг и мне захотелось её исправить. Но, остановившись на полпути, я ощутил ловушку этого желания. Экспонаты — о, как они манят! — но табу руками не трогать !  кроме как самими родными руками автора. В этом таинственном пространстве искусства каждая деталь обретает свою особую значимость, и даже кривизна рамки становится частью замысла, игры между совершенством и несовершенством. Я стою в оцепенении, наблюдая за тем, как свет проникает в зал, касаясь холста, подчеркивая его текстуру.
       Миг, в который ошибка кажется искушением, пронзает сердце: не трогай, не нарушай гармонию. Увы, интерактивность останется лишь мечтой, и я — безмолвный наблюдатель, окутанный чувством восхищения перед тем, что создано умом, пронизанным тонкой игрой красоты и замысла. Каждое произведение — это крик души автора, и даже кривизна этой картины наделяет пространство новой силой.
Несколько глотков горячего, крепкого кофе, предложенных как нельзя кстати, наполнили утреннюю атмосферу морозного утра нежным бодрящим ароматом, дополняя гармоничную картину этого волшебного мгновения.