Скажи Кецалькоатль!

Самое сложное в мексиканской культуре – это названия: Чимпальсинго, Коацакоалькос, Тласольтеотль… Я лично их не могу освоить. Я в свое время «эмпириокритицизм» - и то пять суток запоминал. А тут такие товарняки с ненашими буквами.
Например, вот такая фразочка из энциклопедии: «Тольтекский Тонакателькутль и его жена Тонакасиуатль породили красного Тескатлипоку, черного Тескатлипоку, Кецалькоатля и Уицилопочтли, в свою очередь Кецалькоатль и Тескатлипока принесли с неба богиню Тлальтекутли, которая…» Ну и в том же духе… И такие вот двухметровые кукли-пукли на каждом шагу.
У меня, конечно, есть способ, как их запомнить, ну, хотя бы некоторые. Скажем, самая главная книга древних индейцев майя называется «Пополь-Вух». Вроде бы, не очень сложно, а пойди-ка запомни! Мой способ такой: берутся два наши похожие слова, причем такие, чтобы «Пополь-Вух» был как бы их средним арифметическим, как бы их ребеночком, похожим и на маму, и на папу. Ну вот. Какой, спрашивается, папа и какая мама у этого «Попль-Вуха»? Я решил так: папой будет Винни-Пух, а мамой – Бубль-гум. Сработало. Через неделю я этого Бубль-Пуха запомнил.
Иногда, конечно, бывает, что для запоминания приплетешь наше слово, и оно начисто вытеснит мексиканское. Например, в городе Канкун главный курортный проспект, вдоль которого выстроили отели, называется Кукулкан. Это имя бога индейцев майя. Пернатый змей, у ацтеков он именовался Кецалькоатль. Так вот – как запомнить «Кукулкан»? На помощь пришел Ку-клус-клан. Пришёл – и победил. Так и засел в печенках, вместо пернатого змея. Скажешь, бывало, чернокожему таксисту: «Езжай-ка, амиго, на ку-клус-клан». А он не хочет. И правильно делает.
Словом, очень трудно обычному человеку освоить азы великих культур Центральной Америки. Но надо. Потому что Месоамерика – это прекрасно.
Кто был, скажем, на том же Юкатане, на знаменитом курорте Канкун. Тот меня поймет.
Юкатан – это Тропик Рака. Месяц-оборотень среди звезд, похожих на древние пиратские монеты на аспидном дне флибустьерского сундука. Звезды звенят ночными цикадами, шуршат пеной прибоя, хохочут ночными птицами в джунглях.
Пальмы шумят, как ливень. Ночью просыпаешься, и кажется, что идет дождь. Нет, ты все перепутал: это своими пересохшими губами-листьями шепчут пальмы. Шепчут, что жаждут ливня.
Днем – белый, как мука, никогда не раскаляющийся песок. Изумрудно трепещущее желе Карибского моря.
Поднимаются волны. Зеленое полупрозрачное стекло волны встает перед тобой, как монументальная кобра. Какое-то время размышляет, убивать тебя или нет. Такое ощущение, что вал застыл навсегда. Но вдруг – всегда неожиданно – стекло стремительно плавится  с вопросительным стоном и превращается в утробно урчащую накипь пены. Смерть – рождение – смерть – рождение… И так без передышки миллионы лет.
Если плыть на спине и глядеть на низко летящую чайку – она ослепительно малахитовая.
У скалы тебя встречает толстая неторопливая игуана с лицом дремлющего депутата. Игуаны заседают повсюду. Вся Мексика – большая игуанья Дума.
Рано утром на берегу можно найти все, что угодно. Веера из сухих водорослей в стиле модерн. Кораллы в псевдорусском стиле. Крабов. Очки. В первое утро я нашел лифчик пятого размера и с портретами Фиделя Кастро на обоих полугрудиях (Куба рядом). На второе утро – раковину, завернутую в черный чулок и напоминающую лицо террориста, грабящего банк.
Птицы в парках-джунглях делятся на два вида: одни истерически-победоносно хохочут, другие жалобно стонут. Все как у людей.
Мексиканцы – работники и работницы отелей – похожи на доброжелательные, жизнеутверждающие тумбочки. Глядя на них, хочется жить.
Мексиканский испанский – очень понятный. С нашими интонациями, типа рязанских.
Всюду, конечно, кактусы. Натуральные – вдоль дорог, в джунглях и в парках. Жареные – на вкус что-то вроде трубчатой фасоли в сметане. В виде текилы, отдающей сивушным самогоном из картошки. В виде гамаков: нити для гамаков, очень крепкие, тоже делаются из кактусов. Наркотики – тоже из кактусов. Кактус – это мексиканское всё. Выпил кактус, закусил кактусом, и на фоне кактуса на кактусе же вздремнул.
Единственное, с чем мне не повезло в Мексике (так мне казалось тогда) - это соседство с нашими. Нет, я их, конечно, люблю. Но не в Мексике.
Наши – вездесущи. Как запах рыбы. Как пляжный песок. Как образ тёщи.
Отвлекусь. Помню, еду как-то по Италии. Поезд Флоренция – Рим. Поезд почти пуст. Майское утро. За окнами с невероятной скоростью мчится назад Тоскана. Вся в зелени, жемчужная, неторопливая, как породистая дымчатая кошка. Поезд притормаживает. Мимо проплывает название городка, которое я не успеваю прочитать, но буквы которого пахнут водорослями и свежими креветками. Что-то объявляет женский голос. Что-то такое: staziooone, treeeno… Как будто волны набегают на песок, лениво останавливается – и опять откатывают назад. Как будто сладко потягиваешься утром, застывая в блаженном напряжении, - и снова расслабляешься.
Поезд останавливается. Я смотрю в окно и не верю своим глазам: передо мной, прямо напротив, ржавый плакатик, на нем грязно-черным по грязно-желтому надпись: «По путям не ходить». По-русски. «Не», разумеется, шкодливо зачеркнуто жирной царапиной. Несколько секунд я не понимаю родного языка.
Это какими же косяками, табунами и популяциями надо таскаться по тосканским путям, чтобы в малепусеньком тосканском городишке появилось такое предостережение! Это все равно что в Арзамасе вдруг появится объявление на суахили: «Выгул самок гиппопотамов до обеда строго воспрещен».
В Мексике произошло примерно тоже самое, только круче.
Когда я, после более чем тринадцатичасового перелета с пересадкой в Амстердаме, таможни, автобуса, рисепшена и лифта, ввалился с свой номер с видом на море, я вышел на балкон, чтобы вобрать Дух Океана, услышать его Таинственную Вечность, увидеть его Волшебную Бесконечность и все такое прочее, я услышал:
- Тю!..Наши в городе! С приплыздом, мучачо! Айда по двадцать капель!
На соседнем балконе сидели наши: две тетеньки, бальзаковского возраста, три дяденьки, в т.н. акматической фазе развития, и подросток. Я понял, что это судьба.
Я не буду подробно описывать их. Скажу кратко. Тетеньки были Настоящие Наши Тетеньки. Они Очень Любили Задушевно Петь. Они Громко  и Заливисто смеялись. У дядей были Веселые Красные Лица. Они тоже Очень Любили Петь. Пить они тоже Очень-Очень Любили. Еще они всегда Задорно Острили. Подросток был Очень Вредный. У него была Рогатка и Ножичек. Между нами началась Настоящая Дружба. Их звали: Зина, Валя, Коля, Федя, Роберт и Валерик. Валерик – это тот, который с ножичком.
Зина красилась хной. Валя обесцвечивалась перекисью. Лицо Коли было устрашающе густо-свекольного цвета (как потом выяснилось, школьная кличка – Упырь). Федя всегда носил майку на бретельках. Роберт любил говорить об инопланетянах и метров на десять всегда пах чесноком. Валерик весь день стрелял из рогатки и каждый выстрел сопровождал словом «бзыть». Меня они звали «Станиславич» или «мучачо». Валерик, правда, звал меня «дядя Вова». Для ясности: Зина – это жена Коли и мама Валерика. Федя – это муж Вали. Роберт – одинокий волк и друг Феди и Коли. А заодно, как выяснилось, и мой.
В первую же ночь я сделал серьезное филологическое открытие. Оказывается, существует богатейший туристический фольклор, прежде всего – процветающий жанр туристической частушки.
Как только огромное алое Карибское Солнце, похожее на лицо Коли, скрылось в стальной, стремительно темнеющий, пучине моря и небо густо вызвездилось едкими солеными кристаллами тропических звезд, наши вышли на балкон и начали культурно отдыхать. Я тоже был вынужден принять участие в культурном отдыхе.
Сначала мы пили текилу с пивом. Федя называл этот коктейль «Ячменный кактус». Закусывали орешками, спертыми из самолета. Все это вместе пахло карбидом. А потом Зина и Валя стали громко петь частушки. К сожалению, у меня, как я уже говорил, плохая память. Поэтому запомнил я мало. Начали Валя и Зина, если не ошибаюсь, с «турецкого цикла». Если пела Валя, то Зина в конце куплета задорно взвизгивала: «И-и-их!» На весь Канкун. Если пела Зина, то Валя завершала басом: «Эх-х-хма!» Так, что какая-то тропическая птица под балконом начинала жалобно стонать, как Доронина. Там было что-то такое:

В Анталию
Прилетела я.
Сверху до низу
Белотелая
(И-и-их!)
Эх, Анталия
Ты прекрасная!
Попа белая
Морда красная
(Эх-хма!)

Попа белая
Да след от лифчика.
Где найти бы мне
Турка-живчика!
(И-и-их!)

Дальше не помню. Помню только, что лирическая героиня цикла нашла-таки себе турка. Но бросила его и вернулась к «залетке» (и-и-их!). Но «залетка» уже нашла себе другую «зазнобу» (эх-хма!). Так что цикл завершался трагическим резюме про русских мужиков:



Они коварные,
Хоть и невзрачные,
Тяжелы же вы,
Узы брачные!
(И-и-их!)







Потом стали петь Федя, Коля и Роберт. Федя спел о главном:

У арабов есть Хургада,
У французов – Ница.
А у нашего туриста
Есть опохмелиться!

Коля-Упырь вспомнил про корриду:
 
Ой, коррида – на смех курам,
Прямо со смеху рыдал:
Два часа мужик шампуром
Все в шашлык не попадал!

Что-то было еще… А, про Мексику! Это спел холостой Роберт:

Мексиканцы – молодцы,
Не чета арабам.
Кактус выпил, кактус съел –
И пошел по бабам!

И все в таком роде. До утра. Сил записывать у меня не было. Теперь жалею.
Проснулся я поздно от головной боли, похожей на обострение радикулита и геморроя вместе взятые. И еще от сильного запаха чеснока. Это Роберт вышел на соседний балкон проветриться. Пела птица под балконом. Потом послышалось Валериково «бзыть» – и птица смолкла. Навсегда. Так начался мой отдых.
Дней через пять мы поехали на экскурсию в Чичен-Ицу, древнейший город цивилизации майя. Чичен-Ицу я запомнил своим фирменным способом – через случку слов  «чеченка» и «чечевица».
У нас был мексиканский экскурсовод Хорхе, говоривший по-русски. Вполне понятно. Он, разумеется, сказал, что он – потомок майя. Они тут все так говорят. Кроме нас семерых, в автобус посадили ещё двух братьев-кавказцев из соседнего аула… то есть, тьфу! отеля, как стало ясно потом, чеченцев: Ваху и Ахмада. Хорошие ребята, серьезные, спокойные. Приехали смотреть свой родной город Чичен-Ицу, всё законно. Даже трогательно.
В автобусе наши пели частушки и пили «Ячменный кактус». Хорхе, которого окрестили Ушастой Говорилкой, без умолку рассказывал о Мексике, о культуре майя, об ацтеках, тольтеках, дискотеках, текиле и кактусах… Было очень весело и интересно. Ваха и Ахмад сначала с горным достоинством молчали, но когда Говорилка начал повествовать о массовых кровавых жертвоприношениях индейцев, заметно оживились и даже стали задавать вопросы: как именно приносили жертвы, кого, что отрезали, чем, сразу или постепенно и прочее.
Приехали в Чичен-Ицу. Очень веселые. Дошли до пирамиды. Пирамида большая. Полезли наверх. Женщины визжали, мужчин пыхтели, Валерик делал «бзыть» камешками. Спустились вниз, подкрепились «Кактусом», пошли дальше.
Дальше – площадка для игры в мяч. С двух сторон площадки – стены. На высоте метров пяти – кольца. Но не горизонтальные, как в баскетболе, а вертикальные – как ушки. Отверстия в кольцах маленькие, где-то с голову Говорилки. Если без ушей. Индейцы майя играли каучуковым мячом весом в два килограмма. Ступнями ног, руками ниже локтя и головой играть нельзя. Впрочем, головой не сильно и хотелось. Если такой каучуковой бульбой по крыше схлопотать – весь шифер обсыпется. Обо всем об этом нам доходчиво рассказал Говорилка.
- А чем же играть-то? – возмутился Федя.
- Телом, - уклончиво ответил Хорхе.
- Тело бывает разное, - задумчиво произнес Роберт.
- А ты разным не играй, - сказал Коля. – Коленкой его пинай, огузком…
- А тухесом можно? – спросила Валя.
- Что такое тухес? – не понял Хорхе.
- Ну… арьергард… - куртуазно пояснил Федя. – Точка намбер файф. Мадам Сижу.
Хорхе продолжал вежливо улыбаться с приветливым непониманием.
- Задом, - грубо разрядил я обстановку.
- А! – понял Хорхе. – Попа – это можьно. Пожялуйста.
Он подумал и добавил:
- На здоровье.
Мы промолчали. Какое тут здоровье: по попе пушечным ядром.
- Ну, и чего было тому, кто выиграет? – угрюмо поинтересовался Роберт.
- О, это есть самый интересный моменто! – воскликнула Говорилка. – По одна версия, победитель быль отрезать голову. Чтобы сразу попадаль в Рай. По другой версия, отрезаль голову быль тот, который проиграль. Но второй  верий хужее. Первый – правильно!
- Ни хрена себе «хужее»! – взревел Федя. – Это же если ты выграл, тебе голову отрезают?
- Да! – лучезарно засиял Хорхе. – Тебя приносили в жертва. Ты – сразу в Рай. А если проигаль – плёхо, позор. Ты тогда… козёль… - блеснул Хорхе знаниями.
Тут оживились Ахмад и Ваха.
- Чэм голову отрэзали? Деловито спросил Ваха.
- Ножем, – ответил Хорхе.
- А потом? – встрял Ахмад. – Голова куда?
- Голова – на палка. Палка – на площадь. Все смотреть, завидовать: ты молодец, Рай…
- Нэглупо, - сказал Ваха. – Совсэм нэглупо.
- А тэло? – не унимался Ахмад. – Тэло куда?
- Тело – разрезать на кусоки. Кусоки – много. Каждый человек  в Чичен-Ица – кушаль кусок. Браль сила.
- Дэльно, - сказал Ваха. – Очэнь дэльно.
- А кости? – это опять Ахмад. – Кости куда?
- Кости – не знаю, - задумался Хорхе.
- Варить их, - вмешалась деловитая Валя. – На студень.
- Ну уж ты, Валюх, совсем… Фашистка… - поморшился Федя. – Прямо не ожидал от тебя.
- Бзыть! – неожиданно сказал Валерик. Валериков камешек аккуратно вошел в кольцо. – Сразимся?
- Не понял, - произнес Роберт.
- В мячик сразимся?
- Мячика нету, - возразил Роберт. – А то бы сразились.
Валерик, как волшебник, достал из рюкзака маленький каучуковый мячик. Такой мы в детстве любили скидывать с четырнадцатого этажа. Здорово было! Он потом назад почти до десятого подпрыгивал.
- Ну что ж, - сказал Федя. – Это, конечно, не совсем то. Но сразиться можно.
Хорхе попытался что-то возразить, но его уложили под пальму. Он лежал там недовольный, как перезревший кокос.
- Чур я с мамкой и папкой, - сказал Валерик. – И в дядей Вовой. А вы все.
- Ещё дядя Робик за нас будет, - сказал Коля.
- Ладно, - согласился Федя.
Получилось так. В одной команде: Зина, Коля, Валерик, я и Роберт. В другой: Федя, Валя, Ахмад и Ваха. У нас вышло на одного больше, но зато он – ребенок.
Хорхе играть отказался: дескать, нога болит. Ясно, сдрейфил. А ещё – потомок майя!
Это была прекрасная игра! Выяснилось, что Коля блестяще владеет коленной чеканкой. Зина классно принимает мячик на грудь. И при этом воинственно кричит «И-и-их!» Правда, иногда мячик застревал в Зининой груди, но в целом это не мешало игре. Роберт, хотя и не очень мастерски обрабатывает мяч, но зато так густо дышит на противника чесноком, что это действует лучше любого силового приема. Я, сознаюсь, не силён в игре, но зато я очень быстро бегаю в разные стороны и этим смешиваю противнику все карты. Валерик – мастер распасовки и вообще гений стратегии, тактики и точного, молниеносного «бзыть».
Наши противники тоже были на высоте. Валя не зря спрашивала про тухес. Она классно отбивает мячик тухесом. При этом мячик (или тухес?) производит звук, похожий на тот, который раздается, когда шинкуют капусту, а сама Зина кричит громким басом «эх-х-ма!» Федя, в прямом смысле этого слова, играл телом, не принимая во внимание замечание Робика о том, что «тело бывает разное». Он замечательно бил этим «разным телом» по мячику, как будто это не «разное тело», а монтировка. Ахмад и Ваха очень умело разыгрывали всевозможные хитрые кавказские комбинации. Почти всегда безрезультатно, но красиво.
Мы играли больше часа. Вокруг нас собралась толпа болельщиков. Наверное, первый раз лет за шестьсот-семьсот в здешних местах. Самое забавное, что среди болельщиков были местные полицейские. Вспыхивали софиты, жужжали телекамеры, публика неистовствовала и все такое прочее.
Через час ноль семь наша команда разыграла блестящую комбинацию. Сначала мяч был у Ахмада. Ахмад локтем отдал пас Вахе. Но тут на Ваху, как дракон, дыхнул Робик. Ваха поморщился и потерял мяч. Мяч подхватил Коля. Коля коленками блестяще расчеканил каучук и отдал пас мне. Я, как хотя и очкастый, зато лихой Гарри Поттер, промчался мимо мяча (будем считать, что так было задумано), и мяч аккуратно лег на Зинину грудь. «И-и-их!» – взвизгнула Зина и мощно отгрудячила его Валерику. Валерик героически принял каучук на правое плечо, сказал «бзыть» и – о чудо! – мяч влетел в кольцо!
Это был фурор. Какие-то французы с криками «Да здравствут Путин!» качали Валерика. Меня лобзала в десны какая-то японка, приговаривая что-то вроде «Нехирова, нехирова…»  Говорилка перестал быть кокосом и всё норовил обнять Зину.
Наградить нас было решено так. Проигравшая команда скидывалась и покупала Валерику самую большую статуэтку Кецалькотля. Он же Кукулкан. Пернатый змей. Из оникса, пирита, яшмы и прочих местных прелестей. Ахмад с Вахой все пытались навести разговор на отрезание победителям голов, но уже как-то вяло.
Мы пошли в местную лавку. Валерик выбрал. Симпатичный такой Кецалькоатль. Нечто среднее между Бен-Ладеном и Киркоровым. «Вылитый Кеша», - сказал Валерик.
- Кто это?
- Наш попугай. Красивый, с перьями на голове, но вредный, блин, как змеюка.
Догуливали Мексику бурно. Зря я ругал наших. Ну кто бы ещё возродил древнюю индейскую традицию игры в мяч? Французы, что ли… Или японцы? Смешно.
Через месяц после приезда мы все собрались в доме Коли, Зины и Валерика. Ахмад с Вахой тоже пришли. Вспоминали Мексику, пили «Ячменный кактус», пели частушки. В разгар веселья Валерик взял меня за карман штанов и потянул в свою комнату.
- Смотри, дядь Вов, - сказал Валерик и включил свет.
Я посмотрел. В клетке сидел роскошный какаду. Рядом с клеткой стоял Пернатый Змей. Вылитые братики.
- Это Кеша. Он говорящий, - сказал Валерик. – Слушай, дядь Вов. Ну-ка! (Это он попугаю.) Кто это? – Валерик ткнул пальцем в статуэтку.
Попугай недовольно моргнул правым глазом, брезгливо тряхнул хохлом и отвернулся.
- Ах ты, гадюка в перьях… - зашипел Валерик и достал рогатку. - Сейчас «бзыть» сделаю! А ну-ка скажи «Кецалькоатль», а то убью! – И наставил рогатку на Кешу.
Кеша часто-часто заморгал глазами, растопырил хохол, как динозавр, и, жалобно прикрывая свое попугаячье тело правым крылом, отчаянно заорал: «Кецалькоатль! Кецалькоатль!! Кецалькоатль!!!»
- То-то же, - успокоился Валерик. – Здорово, дядь Вов?
- Здорово, - ответил я. Действительно – здорово.
С тех пор прошла ещё пара месяцев. Говорят, Коля с Федей организуют «клуб любителей индейской игры в мяч» где-то в Бибирево. Валерик сколотил дворовую команду «Кецалькоатль». Зина с Валей работают над формированием женской команды завода имени Мантулина. Ахмад с Вахой обещали к осени привести в Москву сборную Северного Кавказа. Хотят отыграться. Робик открыл бар «Ячменный кактус». Там у него на стене кольцо. Кто попадет – стопка кактуса и кружка ячменя бесплатно. Попугай Кеша уже говорит «Кецалькоатль», «Тонакателькутль», «Тонакасиуатль» и «Уицилопочтли». Хорхе шлет Зине и-мейлы. Скучает Говорилка. А я обо всём об этом пишу в журнале, потому что изложить устно – памяти не хватает. Не то что у Кеши.