Ранний опыт борьбы против грязных рук

                Следующий.
«Следующий!»- кричит заведующий. Тогда он достал меня из вопящего чрева матери, разверзшееся алым цветком детородной боли, холодными резиновыми ладонями. Подхватил бережно как знамя, перерезал и завязал пуповину своими ловкими вездесущими как у Шивы руками и аккуратно положил на стол горячий плод – Меня. Мама перестала кричать и уснула. Он прикрутил мои маленькие ручки и ножки тонкими веревками к столу, таким образом сковав в необходимую ему неподвижность мое тело. Я лежал на столешнице живым крестом и орал во все свое младенческое горло. А что я мог сделать: безвольная глина в умелых руках, вырванный кусок мяса под взглядом кухаря. Он знал что делает, а я ничего не понимал и смотрел округленными с расширенными зрачками ужаса глазами, смотрел и хныкал, орать больше не было сил. В нем не было эмоций, только ледяной смысл, чистое дело. Такое бывает у профессиональных убийц и валютных проституток. Но Он не хотел меня не убивать, ни сделать всегда готовой к игре куклой при Карабасе Барабасе. Может поэтому я перестал надрывать свой маленькие легкие и терпеливо скулил: мне не грозили больше не физическая, ни духовная смерть. Это была жизнь, а жизнь везде и всюду скулит изо всех щелей и подворотен. Это ее право скулить и быть услышанной.
И началось изо дня в день. Я рос в атмосфере пристального наблюдения и какого-то векового эксперимента. Он словно знал ответ на любой самый произвольный вопрос. Я вытягивался и путы тянулись за мной навязчивым вьюном, уплотнялся и они крепли вездесуще. Он был этими путами, мой Палач.
- Мне больно!
- Жизнь это боль. Ты поймешь это позже когда привыкнешь к этой боли.
- Что значит к этой?
- Сейчас расскажу, маленький. У Боли, малыш, целая иерархия. Ты был зачат с болью, наливался ею внутри, наконец был отторгнут и выдворен, тоже можешь заметить не безболезненно. Боль ждала тебя на пороге, встречала крестной матерью. Что ты так завопил в первую секунду, с первым вздохом?
- Ты врешь: я молча сосал палец.
- Значит вопил внутренне. Тут кругом боль, на каждом шагу и сам шаг наполнен ею. Физическая боль, психическая, духовная и все что у тебя есть снаружи и внутри, все что ты чувствуешь и думаешь оттеняется ею. Хватит сказок, продолжим твои пытки. Подрастай  подросточек.
Да, боли было много. Насильственной боли. Когда ты не виноват и не находишь причин. За что мне это? Что я сделал? Ничего. Ничего не сделал. Можно пораниться в бою, может болеть голова, нога, рука, совесть, но у всего есть причина, источник. Или нет? Он говорил, говорил. Шептал, пел, мурлыкал, гневно рокотал. Я уже ничего не понимал. Огромное ухо, морская раковина со звуком прибоя внутри. Я поток, единый и целый. Покой. Это полный покой. И тут он вонзал в меня боль. Неожиданно, молниеносно. На! И я орал пустой рамой разбитого зеркала, злобой невостановимости, становясь вдохом без выдоха. Боль была настолько чистой, что даже ненавидеть его, ее источник, я не мог. Не было сил.
Кто он был мне я не знаю. Палач-извращенец на пенсии, одинокий престарелый маньяк. Ведь никто не помешал, не спас меня. Это цепочка договоренностей, копоть поруки. А мама! Почему мама его не остановила и отдала меня. Или все-таки это похищение и меня найдут, в конце-то концов. Мертвым телом под занавес наверно. Никому я не нужен. Только ему, чтобы мучить и наслаждаться видом разорванного воплями рта. Я не вынесу. Я не вынесу.
- Вот ты и стал кое-что понимать, кумекать.
- Что, по-твоему, такое «понимать», слепой крот с железными клещями?
- Но-но, Белоснежка. Я вижу вот и все. Хоть и слепой. Может у меня третий глаз открыт, глупышка.
- И что ты там видишь своей зенкой?
Он наклонился и прошептал:
- Боль приносит наслаждение,- припал к самому уху – А?
- Дурак.- я отвернулся к стене.
- Молодец мальчик! Растешь.
И удар. Больно. Больно. Больно.
- Улыбайся, улыбайся всегда. Что ты такой серьезный? Радуйся. Иначе твою улыбку нарисуют и ты будешь болваном-идиотом в китайском кукольном театре. Будь актером в маске. Твоя улыбка будет живой, она будет только твоей. Ты ее царь. Слышишь меня?
- Да - выдыхал я устало.
- Ты - император смеха. Никто не лишит тебя королевства. Никогда. Улыбайся. Иначе я нарисую улыбку на твоем лице, и ты превратишься в урода. Smile, baby.
Я улыбался. Может это прекратит боль. Я старался изо всех сил. Это была борьба. Битва. Идущие на боль улыбались и я в их толпе улыбок, сам становясь толпой. Здесь каждый хотел протащить хоть немного громаду из смеха отлитого кома.
- Ты опять не прав. Ты сопротивляешься. Зачем?
- Чтобы преодолеть.
- Это ни к чему не приведет. Что преодолевает белка в колесе или Сизиф? А?
- Наверное бессмысленность. Они же не виноваты.
- А при чем здесь это? Те, кто на другой стороне такие же: они вечно следят за белкой и Сизифом. Тоже борются с абсурдом? Тоже заперты в тюрьме. Где здесь палач и жертва и кто может стать судьей? Сопротивляться бесконечно невозможно. Что-то наверняка тебя сломает и вечность…Да, да, мы с тобой в вечности, она наша мать. Вечность их отторгнет как бракованный экземпляр, выкинет в выгребную яму суеты как слабого младенца в Спарте. Ты этого хочешь?
- Я хочу чтобы прекратилась боль…
- Сейчас, сейчас.
И снова…снова…снова…
Я улыбался его цинизму. Мои губы растягивались сами. Хватит фокусов. Все знаю назубок. На каждый обнаженный в улыбке. Вариации бесконечны, но суть одна. Я улыбаюсь. Улыбаюсь. Я один.
Очнулся. Его нет. Ушел. Я не привязан. Свободен. Бежать, бежать отсюда. Вырвался в солнечный день, в толпу, в улицу. Шел и усмехался, еле-еле усмехался глядя кругом. Так бродил весь день и уснул вернувшись в его подвал. Он не появился, дверь по прежнему открыта. Мне все равно. Я устал, хочу спать.
Я сидел на пыточном столе. Чего я жду? Все вокруг черно-белое кино. Видимо что-то со зрением или это ночь и лунный свет из маленького как в бойнице окошка. Его волны делали все гладким и мертвенно прозрачным: шероховатые стены с осыпавшейся местами штукатуркой и оголившимися боками кирпичей, кафельный скользкий пол и труп повешенной лампочки у потолка.
- Ты понял. – Я вздрогнул. Он появился со спины. Вылез как тень в сумерках.- Ты все понял. Только боль дает краски. Она и есть жизнь. То что скрывается под оболочкой мы вскрываем с ее помощью, ее ученики. Изнанка улыбается своей кровавой улыбкой, вываливаясь на свет, и затопляет это кладбище новой жизнью. Ты все понял, мой сын.
- Да, отец, я все понял.
- Иди. Тебе нужен следующий.
«Следующий!»…