Алиса

               
                АЛИСА
                Черная фантастическая метафора

Эта история началась с Гея. Ведь с него начался весь кошмар. Меня зовет Алиса, и я пишу дневник, а вы читаете о моих друзьях, о нашей совместной истории, о которой никто не знает.
Гей, парень идеального мышления. Его каждый новый день начинался с каких-нибудь открытий, и каждое открытие становилось для нас откровением. Ведь он, нам, первый предложил проникнуть в дом. А кому нам? Нам – это Том, Анжела, Ангина и, конечно, я!
Это произошло с собрания, которое происходило в шалаше. Гей предложил отправиться в один заброшенный дом.… Ну, кто знал, чем это закончится для нас?  Репутация дома была не такой уж светлой, как нам казалось раньше, а слишком темной и запутанной.

                Гей

Гей нас ждал с нетерпением и когда мы пришли, он первым делом выложил идею.
-Вот! – ткнул он пальцем на вырезанную газетную заметку, на которой был изображен тот самый дом. – Куда мы сегодня пойдем! Дом, о котором много пишут, говорят, и пускаю немыслимые слухи! Так мы будем первыми, кто исследует это место! И развеем миф в пух и прах! Мы узнаем, где, правда-матка, зарыта!
Идея Гея была хороша, но опасна! В-первую очередь – это то, что после смерти хозяев дома, никто не поселился! Во-вторых, слишком живуча о нем легенда, и то, что о нем говорят, мало, у кого бы уложилось это в голове. Прописной пункт психушка! В-третьих: Случайностям место быть!
Но какие бы не были наши отговорки Гей на всё про всё, сказал:
-Трусы!
Это нас задело! А как не задеть, когда мы сами себя считали смельчаками, но не трусами. Это было в наших интересах.
И мы согласились.
Назначенный день был назавтра!

Весь день я провела с каким-то для меня непонятным чувством. Это чувство наполняло меня немыслимой фантазией. Мне казалось, что, перейдя запретную черту дома, мы столкнемся с какой-то страшной тайной! И когда познаем плод секрета, вот тогда-то всё начнется!
Почему меня охватывало чувство страха? Не знаю. Может оттого, что я слишком впечатлительна? А может оттого, что там, в доме, что-то произошло, и, оно, бесследно не исчезло. Не знаю. Но с раннего утра и до позднего вечера меня не покидало двойное чувство страха и таинственности.
Том тоже не находил себе место в доме. Ведь то, что они задумали, а задумал Гей, было для Тома ново.
От такого чувства новизны он по несколько раз названивал Анжеле и по несколько раз переспрашивал, что она чувствует? И с этим вопросом он хотел услышать верный ответ. Но Анжела была настолько низко интеллектуальна, что все ее чувства были притуплены и на мучавший вопрос его она лаконично отвечала: Ничего!
-Как ничего?! Да у меня кровь бурлит от сегодняшней затеи, а ты говоришь ничего. Затея на слове, а на деле опасна! Ты, что ж совсем не понимаешь, куда мы идем?
-А куда мы идем? – смастерила Анжела из себя дурочку.
Такого ответа от неё Том не ожидал. Ведь все жители городка знали про дом!
-Ты что ж совсем ничего не знаешь, что произошло в том доме?
То, что произнесла Анжела Тома, выбило из колеи. Это было дико. Неправдоподобно для ее умственных способностей что-либо мыслить и говорить. От таких слов он даже на минуту позабыл о доме.
-Том, - нежно, ласково, добродушно отвечала Анжела, - впредь, запомни, что в чужом белье я на редкость не падка! А то, что там произошло, меня мало волнует, по сравнению с тобой! – произнесла саркастической и высокомерной интонацией.
Том не стал спорить и рассказывать про дом, хотя желание у него сидело внутри. Он сухим, кратким, обиженным голосом распрощался с Анжелой до вечера.
Задело до боли! Да как она посмела эта недоспелая молодуха со мною таким тоном говорить! Кем она себя возомнила?! Патриарх словесности! Да её уровень мышления сравним с мышлением младенца! В чужом белье я не копаюсь! А я копаюсь, значит! Ну, я тебе покажу, как я копаюсь. Мразь!


Анжела. Человек одаренного обмана. В кругу своих друзей она из себя строила как бы идиотку-недоучку, что у нее неплохо получалось. Глядя на такое создание, со слабоумным мышлением, у всех её друзей возникало одно желание: пожалеть и поучить. Но если б знали, ее сокровенные друзья, что в этой не жалкой, не скотоподобной личности сидит притаившаяся растущая, жалящая, корыстная крыса! Таким способом притворства Анжела готовилась в актрисы. И чем больше она из себя изображала идиотку, тем увереннее её карьера поднималась вверх.
Том, как бывший её парень, признал в ней диагноз: слабоумная, и с ней расстался. Алиса, Гей и Ангина верили в её бестолковость и с жалостью думали об её будущем.
Но сегодня с Анжелой произошла перемена. Ее чувства, которые она схоронила пять лет тому назад, не могли больше держаться в узде и притворяться слабоумной, вырвались наружу. В разговоре с Томом она дала понять, что, всё!  Хватит! С меня!
И это было только начало. Начало Анжелы!


Том понял, что это заговор! Причем спланированный. Когда он увидел Анжелу в новом одеянии и преображении, - то чуть с ума не сошел! Алиса, Гей и Ангина то же сильно удивились. На Анжеле было надето новое голубое ситцевое платье, привлекательного и сексуального фасона; волосы, она перекрасила в красный цвет; на ногах спортивные модные кеды, с красными прямыми стрелками вперед. На какую-то долю секунды всем стало неловко находиться с новой преобразовавшейся личностью. Но когда Анжела заговорила, то у всех одновременно спало чувство неловкости.
-Как же я об этом не догадался! Маскировка! Ведь Анжела боится себя связать с таинственной для нас непонятной тайной?! Ведь куда мы идем, по сути, в дом мертвых! Ведь в том доме произошло убийство. И не просто убийство на нервной почве, а дикое, зверское, кровавое убийство! Убийца посажен на долгие мучительные годы. К тому времени, когда он выйдет, нам будет лет под сорок, но легенда жива! И ДОМ ЖИВ, - животрепещущим голосом Гей посвящал друзей в тайны дома. – И мы как жители своего города, не такого уж большого, а маленького, всем известны наши лица! И любая морда нас может застукать! Но Анжела предусмотрела с точностью до миллиметра об одной вещи – маскировка! Глядя на неё, и не подумаешь, что это Анжела! А какая-то девка с улицы! Вот что о ней можно подумать! На сегодня наш план отменяется! Что б к завтрашнему вечеру все были, как Анжела. Маскированными!

                Наступило завтра

Задание было не из легких. Оно составляло из мучительных, душевных, творческих мук. Чего Том не перепробовал, чтоб замаскироваться до неузнаваемости. Костюмы, которые он надевал, висели на нем нелепо и до боли узнаваемо в них был он; и Том с отчаянием опускал руки.
Алиса пожертвовала во имя глупой затеи своими волосами. Побрившись налысо, а следом за ней и Ангина, они вдвоем выглядели, как сошедшие с экрана фантастических фильмов про инопланетян. В комбинезонах, серебристого цвета они приперлись к Тому и предложили тоже так сделать с собой. На такой безумный  шаг Том отказался.
-Лучше смерть, чем стать посмешищем для народа! – ответил Том.
Тогда они стали втроем придумывать для него образ. В каких нарядах Том не побывал; и в ковбойских, и в вурдуладских. Под вечер Том был готов. Одет он был во фрак. В дорогой отцовский фрак. В нем он чувствовал себя неуютно и напряженно.
Во-первых – фрак отца!
Во-вторых – духи, пахнущие от фрака, напоминали об отце. И у Тома было такое чувство, что вот-вот материализуется отец в одетом фраке и даст хорошую взбучку.
В-третьих, чувство неуверенности у Тома сидело постоянно. Из-за фрака!
4 и 5 чувство можно не пересказывать. И так понятно, что чувствует забитая мышь.
Но когда Том сделал пару глотков игристого винца, вот тогда-то он и призадумался, что с ним может сделать отец?
Вариант из первых
Том. Отец с ремнем. Порка.
Вариант второй
Из самых трудных:
Летнее предутреннее солнышко только что восходит, и с удивительным ярким утренним восходом просыпается отец, возвращается Том, как приблудный сын из Евангелия, отец, увидав сына, берет с вешалки армейский ремень и, не смотря надетый фрак, начинает порку.
Вариант третий
Жесть:
«После тяжких побоев сын известного коммерсанта попадает в больницу с увечьем головы. Комментарии излишни. И так понятно, сотрясение мозга, череп надвое расчленен, дара речи нет, признаков жизни ноль, диагноз смерть. Отец – сволочь».
Все эти ужасы нарисовались в воображении у Тома, что он резко вскочил.
-Я сейчас! – рванул Том, как угорелый из шалаша.
-Наш маленький Том сдрейфил! Видишь, Гей, с кем ты водишься, сосунком! – сказала Анжела.
-Он сказал, я, сейчас! Значит, придет! – ответил Гей.
Сорок минут, которые они провели вместе, были сорок минут гробовой тишины.
Говорить не хотелось, да и о чем можно было поговорить, когда и так было ясно, что их ожидало.
Алиса с Ангиной сидели вместе, взявшись за руки, и наблюдали за звездным небом с надеждой на то, что упадет звезда. Изредка они поглядывали друг на друга. И только слабоумный не догадался бы, что в этом взгляде чередуется: любовь, страсть, желание быть рядом, чувства, осязание и безумное хотение.
Алиса и Ангина были лесбиянками. Вот что в их ярких, светящихся глазах блестело. Плод греха. Развратного, грязного, бесстыжего греха. Но за телесной красотой грех невидим.
Анжела сидела одна в углу, на мягком крошечном диванчике, который от силы умещал в себя одного человека. Анжела безмолвствовала, не думала ни о чем, не мечтала, не летала в облаках. Она с легкостью расслабилась и погрузилась в транс, отдаваясь просторам широты.


Том прибежал, с трудом глотая воздух. Пробег, который он сделал, был, сравним с пробежкой тигра. Уж больно не хотелось быть побитым и изувеченным… Друзьям-то незнакомо, что такое жестокость отца, а Том до боли знал. Вот почему он вернулся в обычной для него одежде.
Гей, увидев Тома начал со страшной силой ругаться, но гнев Гея для Тома не страшен, когда более сильная сила стояла за спиной Гея.
«Лай собаки!»  - так оценил Том Гея.
Собака полаяла, поскулила и… в час ночи они стояли у дома! Погода была отличной, чистое ночное летнее звездное небо с улыбкой смотрело на подростков и в знак признанной авантюры благословенно дало свое добро.  Приблизившись к дому, у всех, одновременно, проскребся страх по коже. Ужасным тоскливым стоном открылась дверь, которую открыл Гей. Чего они ожидали там увидеть? Полотно ужасающих рыл? Или сборище бродяг с оголодавшими глазами, а может кучку наркоманов?  Нет, не этого они ожидали там увидеть. У каждого было свое представление. Анжела вообще ничего не воображала и не представляла, первое, что она заявила, когда дверь приоткрылась, какая темнотище! Что всем это не понравилось. Ибо в её голосе была слышна нотка не разочарования, а большая доля сарказма говорящего, ну и олухи! И надо же! послушать дурака, чтоб припереться сюда, хрен знает зачем! Ангина и Том, вообразили, что первым делом им бросится в глаза ужасный слой паутины! Алиса с Геем подумали о другом, но оставили свое воображение при себе.
Проникнув в дом, а он был двухэтажный, Гей предложил разделиться и осмотреть дом.
Раздележка:
Группа 1: Ангина с Алисой.
Осмотр: 1 этаж
Группа 2: Анжела с Геем
Осмотр: 2 этаж
Группа 3: Том с одиночеством
Осмотр: подвал

С прискорбным чувством Том спустился в подвал. Ощущение было такое, что очутился в большом просторном холодном железобетонном гробу. Затхлый запах гнили сильно ударило в носовые ноздри, сморщившись от такого гнилого запаха Том, мысленно проклял, что его сюда заслали. Страха в нем не было. Да и чего ему бояться? Когда ты один находишься со своей тенью. Включив фонарь, он увидел перед собой нагроможденное количество проржавевших бочек с протертыми до неузнаваемости буквами. Подойдя поближе Том, попытался прочесть, но попытка не  удалась. Приоткрыв одну из бочек, пар, выскочивший оттуда, сильно напугал, что от такого резкого выхлопа Том отскочил на три шага назад. Дальше, то, что произошло можно назвать перевернутой реальностью; такие спецэффекты Том не раз наблюдал в кино, но чтоб в жизни – никогда! Секунд пятнадцать до Тома доходило, что же произошло?! А когда дошло, было поздно; удар, оглушивший его сзади, вывел из состояния равновесия.


Очнулся Том в фантастическом уникальном месте, но назвать это место фантастическим и уникальным, - это было бы глупо  с его стороны, когда он был в подвале. Том, правильно подумал: какого черта я здесь делаю? И каким ветром меня сюда занесло?
Первое о чем он с беспокойством подумал, так это о том, а не перепил ли я абсент? Но когда реальность не возвращалась в нормальную реальность, то тогда Том реально понял, что он загнан в инкубатор. В помещении, в котором он находился, было зеркальным. Без дверей.
Ужас реальности сильно завладевал им и перерастал в нервный, истеричный срыв. Чего-чего, а Том до боли не любил зеркала. И то, что он здесь оказался, по чистой случайности, было не случайным.
С детства Том ненавидел зеркала. В зеркале он видел себя, как бы насквозь – какой он есть. А был он жадным, подлым и негодным. Глядя на себя в зеркало, ему становилось обидно и больно. Зеркало его раскрывало до подноготы души. Никакой священник с хорошей обученной практикой не исправит и не поставит на путь истинный Тома, как зеркало. И когда Том, завидев себя в зеркале, а это были редкие исключительные случаи, он как бы становился на какое-то время кающемся грешником. Но время шло, зеркало забывалось и вместе с ним, ужасающее, убогое зеркальное отражение Тома. И тогда он возвращался в свое обратное волчье обличье.
Том не раз рисовал свою картину смерти. Какой  бы она могла быть? Какие о нем говорили бы слова? И можно эти слова сравнить со светлыми? Нет. Смерть Тома была бы праздником для отца и матери, закутили на его поминках, оторвались по полной программе, и со словами распрощались со своим сынком: « Наконец-то обуза отошла в век иной! Жил в говне, подох в говне! Какие мысли о себе он оставил? Никаких! Срам да стыд вот и всё! Что он после себя оставил! Даже на смерть свою копеечку не вложил. Все да мать и отец, опора его жизни была, и то, раньше срока отошел! И то легче стало без него. Бог сжалился над нами!»
 Вот за что Том ненавидел зеркала. За свое говно и убожество. И то, что он здесь очутился не по чистой случайности, а по кем-то задуманной игре.

Алиса с Ангиной решили начать осмотр с комнаты “С”. Хотя на первом этаже еще были две комнаты, но они не были пронумерованы. Зайдя  в комнату, как тотчас за Алисой дверь резко захлопнулась. Алиса даже не успела и подумать, почему она захлопнулась, когда следом за ней шла Ангина? О таких вещах просто некогда думать. Позабыв обо всем на свете, кто она такая и что она здесь делает? Она отдалась порыву…
Запах, который стоял в комнате с необыкновенной нежностью, обворожил сознание Алисы. Как только она открыла дверь и внезапно закрылась, запах мгновенно в неё вонзился. Она за пару секунд почувствовала весь прелестный, ароматный, одурманивающий, притязающий и поглощающий разум запаха. Удивительно, но факт! Запах имел специфический ингредиент, а так как Алиса была из страстных натур, она безо всякого раздумья отдалась порыву страсти.
Комната, с удивительным ароматным запахом с невероятной беспощадностью поглощал Алисин разум. Такого колдовства и силы она не видела, что б да так, да и цепляло. Спецэффекты, которые она разглядывала, были поразительными. В книгах, в сказках, в фильмах таких трюков было предостаточно, но чтоб в жизни никогда! От такого изменения, колдовства и волшебства у Алисы чуть крыша не съехала. Перед ней возникали разноцветные, ярко насыщенные краски. Комната  переливалась от одного цвета краски в другой, как радуга. Через какое-то время, ощущение, что ты находишься в комнате, пропало. За место цветов стали появляться настоящие, живые цветы, и гарантия того, что ты находишься в помещении, была мала. Комната превратилась в цветущую, остро пахнущую оранжерею. Мыслей, страха у Алисы не было перед чем-то неизведанным. На вопросы: что я здесь делаю? И где Ангина? Безмолвствовал. Алиса была в полном блаженстве, из-за которого она потеряла голову и была готова пойти на все, лишь бы не потерять этот кусочек счастья. И хотя разум её был жутко затуманен, сладострастным наслаждением, Алису не покидало чувство мысли, что всему приходит конец.
За любое наслаждение, какое они ни было, а оно, без всякого сомнения, греховное, ждет расплата. Но мы все равно отдаемся прелести Греху. Алиса купалась в наслаждение, и то, что ей дали, почувствовать, слиться с удовольствием, она, ужасно не хотела все это потерять.
Вечно жить, радоваться, кайфовать и не думать о последствиях греха. Не думать о ближних, о Боге, о богатстве.  Ведь  все здесь. Вот он рай. Здесь, в этом душистом запахе блаженства.
От такого сильного перепада наслаждения Алиса громыхнулась на пол и потеряла контроль над собой.

Не менее как три часа прошло с того времени, как я здесь оказался.
Жутко неприятно становилось Тому на душе. Никогда, нигде он столько долго времени не находился как в зеркальном помещении. То, что он о себе знал, ему и так известно, что он за личность, но то, что зеркало ему напоминало о себе, было невыносимо. В зеркале отражалась как бы все его поступки, дела и грешки, которые он успел уже совершить за подростковый период. Они были мелкими и большими, паскудными и неприятными. И видеть себя со стороны для него было пыткой.
Но  это всего лишь малая часть изображения. В зеркалах. Вот где корень зла! Том видел не свою внешнюю оболочку, а внутреннюю часть своей души, от такой истины ему хотелось накинуть петлю и окунуться в бездну. Душа его была ужасной и убогой. В такие минуты откровения на Тома находило озарение, что пора кончать и завязывать с этой негодяйской жизнью. И в эти чарующие, волшебные минуты он становился придуманным, лживым, кающимся грешником. В такие драгоценные для него минуты были источником нового перерождения, правда, временного. Он видел всю свою сущность от пятки до носа, и с этим открытием Том ненавидел себя и свое убогое отражавшее отражение. Но через некоторое время, когда зеркало забывалось, и отражение не отражалось, Том приобретал свои естественные очертания лица. Облик зверя. Он даже придумал себе число – три шестерки. Когда Том прочел впервые Евангелие, то для него стало открытием, что, Иоанн Богослов писал о нем, когда его и в помине не было; и предупреждал об его пришествии с тремя шестерками в обличие зверя. Божественные откровения для Тома были комплиментами. Но то, что я уже сижу здесь на протяжении трех часов и дай бог, чтоб столько не просидеть, были для него мучительной пыткой. Том стал помаленьку сходить с ума: то он с ярой силой бросался с кулаками на зеркальную стену с намерением разбить; то он дико стонал от боли; то кричал и требовал немедленного освобождения! Но после всех безуспешных попыток Том упал душой, скис, отчаялся, опустил руки, улегся на пол и заснул.


Гей с Анжелой долго вместе не продержались; поднявшись на второй этаж Гей, приметил, что площадь, как с левой стороны, так и с правой стороны большая, и предложил разделиться, я, на правую сторону, ты на левую сторону.
-Если что, зови на помощь! – предложил Гей свою услугу, на что Анжела сморщила нос и потопала.
Гей посчитал, что он правильно сделал, что разделился с Анжелой. Ведь с её новым обликом, ему как-то было не по себе. Её резкая, быстрая перемена из серенькой, дохленькой мышки переродившая в сильную элитную даму, напрягало. От неё исходила какая-то сильная, потусторонняя, вызывающая, как на смелые, так и на подлые поступки, энергия! Энергия, которая светилась в её глазах, была странноватой, скверной, с подвохом жизни, от которой крупно пострадаешь. Вот почему он решил осмотреть второй этаж один, чтоб почувствовать себя в своей тарелке.
Войдя в комнату, в которую попадал лунообразный кусочек света через окно. Свет придавал вид комнаты таинственный сакральный характер. Но то, что дальше произошло, было, чудом! Лунное отверстие, просвечивающее через оконце, превратилась в ледяную застывшую лунообразную дорожку, ведущая в таинственный мир энергетики и желания.
Откуда у него возникло такое желание, ступить на эту дорожку и пройтись по ней, он не задумывался. Он  с охотой подошел к дорожке и ступил. Ощущение было такое:
Приятно мистического характера
Такое:
Соприкосновение с чем-то незнакомым и желанным, и при этом не задумываешься, откуда оно явилось?
Такое:
Страха не испытываешь
и когда две ступни ступили на лунную дорожку, ведущая в открытое уличное пространство, он с легким радостным чувством пошел по ней.
Шаги, которые он выделывал, приравнивал шагам Христа, идущего по воздуху и по морю. Несравненное чувство ни с чем несравнимо. С жалостью Гей подумал об Анжеле, что с ней расстался. Тогда б и она познала это чувство небытия. Но не долгими были эти минуты счастья и радости.


Анжела не успела, и сделать трех шагов, как она окунулась в однотипный цвет тумана. Туман был не серый, как обычно, а розовый. На мгновенье Анжела сильно напряглась. Но вся эта жалкая доля мгновения, напряжения и настороженности, как рукой сняло. Туман, в который она окунулась, стал завладевать её сознанием, и то, что она ощутила, было настолько приятным и сладострастным, что она отдалась. Счастье, которое перед ней открылось в розовом цвете, было её счастьем. Она купалась в море наслаждения, все то, о чем она мечтала, с неимоверной силой осуществлялось. Желания за желанием шли чередой. Красота, власть, деньги, богатство. Вот  что она хотела и, увидев все это, она чуть с ума от счастья не разрыдалась.
“Неужели я все это получу? Я и никто другой! Неужели все эти мои мечты осуществляться? Я стану тем, кем я хочу! Богемой красоты! И не будет этого жалкого, унизительного, прискорбного для меня унижения! Я, и никто другой не будет надо мной верховодить!”


                Сказки столько начинаются

Прочел Том надпись на появившейся зеркальной стене и мигом исчезла. Надпись говорила о многом, о том, что я здесь не один, а это значит, что за мною кто-то следит. Мгновенно Тома осенило, и закричал. Крик был настолько оглушительным, что по швам треснули несколько зеркальных стен.


После того, как дверь захлопнулась Ангина, оказалась одна. В леденящем до мозга костей, в страшном комнате. Попытки открыть дверь были тщетными и напрасными. Рванув на второй этаж с ужасным криком, чтоб найти кого-нибудь, она очутилась в совершенно странном месте. Куда она попала было для неё вдвойне страшнее. Больничная палата, в которой она находилась, исходил приторный затхлый запах гнилья. Возле окна, на подоконнике стояли  и красиво улыбались невинные фиалки, стояла кровать, застеленная в белую больничную простыню с надписью “ П р о к а ж е н н а я”. Но Ангину поразило больше всего не это, а то, что за окном стояла солнечная погода, когда на дворе должна была быть ночь.
Леденящий страх охватил её мертвой хваткой. Подойдя к кровати, она увидела бирку, которая висела на поручне кровати:

                АНГИНА христианского рода
                г.р 1990
                Болезнь –

-Мадам, вы опять встали! – послышался за спиной Ангины нежный, бархатный, ласкательный женский голосок. Повернувшись, Ангина, встретила взглядом молодую медсестру, с замечательной улыбкой. – Ложитесь немедля!
-Ну… я вас… не знаю… Я здесь первый раз. Это какая-то ошибка?
-О! мне доктор докладывал о вас и о вашем диагнозе, и в этом нет ничего странного, что вы не помните себя, своего места предназначения и эту палату. Да, вы мните себя, насколько мне известно, от доктора женщиной далекого ума! И то, что вы себя не признаете больной. Но вы действительно больны, – странным рвением говорила сестра. – И то, что вы лишились памяти – это не значит, что вы можете выходить из себя!
-Ну… я, правда, вас не знаю! Я первый раз здесь! Первый…
-Все сначала! – заломила театрально руки кверху сестра. Этот жест сильно впечатлил Ангину и, расслабило, что её и погубило. Сестра резко опустила руки, и незаметно для Ангины просунула руку в больничный халат и оттуда вытащила шприц, наполненный жидкостью. Сестра мгновенным образом оказалась рядом с Ангиной и вколола в шею дозу морфия.
Волна ласкательной, успокоительной, снотворной, эйфорийной жидкости поразительной скоростью пронзила все живые клетки Ангины. Ангина в расслабленном наркотическом дурмане, разделась без каких-либо сопротивлений, легла на кровать и бормотанием заснула: я… первый… раз… здесь…
Уснула.

А л и с а, А л  и с а…
Послышался нежный голосок. Алиса догадалась, что это они, идут, что б отобрать у неё то, чем она упивается.
Алиса стала сосредотачиваться, собирать мысли в кулак и высказать им все, что она думает об этом. Но кайф был настолько силен, что она не могла ни о чем думать. Наслаждение было сверх силы. Её разум был, слаб, и что-либо думать, говорить было не к чему. Голоса, которые раздавались стали ей смешны; то они были близко, что вот-вот появятся; то на далеком расстоянии, что невозможно было их расслышать. Все это могло длиться до бесконечности, пока перед её глазами не предстали те, кто голосил. Их было трое, все они были маленького роста и жутко смахивали на карликов. Лица, как ни странно были человеческие, вели себя, правда, странно, все время о чем-то спорили на своем языке. Одеты они были в одинаковую одежду, что их трудно было различить, кто есть кто? В джинсы, синего цвета, в черный балахон с какой-то пятиконечной пентаграммой, но на земную она не была похожа; на ногах ботинки, спортивного вида, универсал.
Так вот, один из них все время тыкал пальцем на Алису и жестом руки показывал: либо режем, либо калечим! что те, двое, противники насилия высказали: ни в коем случае, брат, ни в коем случае, брат! Закон не позволяет! – “ Да плевать я хотел на ваши законы! Ваше устройство общества устроено на страхе закона, и от этого закона нельзя побеспредельничать! когда у нормального здорового человека просыпаются животные инстинкты! Я хочу крови!”
Алиса, наблюдавшая за всем этим – молча и в полном отключении сознания, ибо её разум был забит кайфом. Если б она имела толк разговора о чем толкует, тот, шустренький, с носом бородавки и что он от неё хочет, то ни на минуту Алиса бы здесь не торчала и не лицезрела на карликов. Но, когда тот с бородавкой на носу достал пиратский нож, с заостренным лезвием, вот тут-то Алиса и стреманулась; но бородавчатый не успел и шага сделать, как те, двое, стремительно набросились на него, и стали колошматить. Битва была из громких. Дрались ни на смерть, а на кровь, кто кого больше перепачкает кровью; крик, ругань, мат, удары под глаз, в рот, в пах, все это закружилось вихрем, и только после шестичасового боя, когда окончательно карлики испустили дух, они приостановились колошматить. Все их побои, ушибы, порезы и разрезы рук, ног и остальной части тела, моментом исцелилось, как будто они и вовсе не дрались. Трое карликов стояли и с улыбкой смотрели на Алису, как на священный кубок, с которым надо что-то делать? И вдруг один из них заговорил:
-Это всегда так бывает. Ты девчонка на нас не обращай внимания. Мы иногда срываемся. Кризис психоделии. Он наступает в период полнолуния, то один из нас становится жертвой упадка психодушки. Это такое состояние, когда мозг просит жертвы, - то мы, то есть двое из нас, как нормальные контролируем состояние психодушки. Так что все нормально. Все прошло.
Все это он проговорил с такой легкостью и естественностью, как будто он знал Алису лет сто, и  тем делом, которым он занимался, было его основной работой: колошматить психодушек.
На фоне всей этой картины Алиса почему-то задумалась о нем: “ А ты-то сам был психодушкой, что других не прочь отколошматить?”
-Дорогая, мои способности безграничны. Ты человек – я сверхчеловек! Так как я читаю мысли, то могу ответить! О, да, девочка! - торжественно говорил карлик. - И не раз, и не два я бывал психодушкой. Состояние сравнимо с твоим. А какое, ты сама знаешь, но намного сильнее и жестче. Тот кайф, который ты испытываешь, требует расслабления. Как наш кайф требует жертв и силы. Но не время тебе пояснять меру употребления. Вставай и пошли!

Том задумался, неужели такой хрупкий вопль, может возыметь такую силу, что зеркала пошли по швам?
От такого открытия Том сильно загорелся желанием обратно повторить попытку, как можно громче провопить. Но вопль повторного круга уже имел другой конец, печальный. Крик, который издал он, был, сравним с человеком, которого положили на операционный стол, и без наркоза, с безжалостной и бесчеловечной мукой вырезают все его внутренности. И при этом, не дают ему потерять сознание, чтоб узрел и понял смысл боли.
Вот такой крик был Тома, что сам ужаснулся. На что рассчитывал Том? Неужели он рассчитывал на то, что все к чертям собачим разлетится, и он выбежит из этой зеркальной комнаты. Но не тут-то было. Швы (они же трещины) стали постепенно исчезать, и за место них зеркальная стена преображалась в целости и сохранности. Повторный крик его обернулся в смертельную угрозу. Пронзительный крик, наполненный отчаянием, был пойман комнатой и предательским горным эхом разнесся по всему маленькому помещению. Том мгновенно заложил уши и попытался уйти от вибрации звука, но попытка настолько была плачевной, что у него, от его же собственного крика потекла из носа кровь. Это могло продолжаться долго, вечно. Том почувствовал, как из ушей потекла кровь, и от этого еще стало хуже; перед глазами все у него закружилось, и он потерял сознание.

Очнувшись, Том, увидел марку SONY. Корпоративная марка всего человечества. Бирка зверя. Sony был старого выпуска, примерно 1990 г; с такой, хоть и маленькой надеждой Том окрылился. За магнитофоном он обнаружил батарейки и кассету. Вставив батарейки и засунув кассету в подкассетник, Том с нетерпением ожидал услышать музыку. А почему не музыка? Ведь не голосовое откровение! Музыка, ведь она же утешительница нервов. А у него и так нервы на пределе. Удивление его было сильным. Кассета оказалась чистой. Лист, который из подкассетника выпал, он особого внимания не обратил, но сейчас, когда надежда опять потухла, Том приподнял с пола бумажку, и все разъяснилось:

“Дорогой, брат, Том! Так как ты всю свою жизнь прожил, как свинья, и за собой не следил, то мы решили тебя исправить. Твоя дурацкая бестолковость нас выводила из себя. Нам было больно смотреть, как ты греховно прожигаешь свою младенческую жизнь. Мы задавались вопросом: да когда же этот козел возьмется за ум?! И пришли к выводу: НИКОГДА! И  даже если придет второе пришествие Христа, он и дальше будет продолжать грешить. Да, мы понимаем, что с тобой поступили подло, засадив тебя в клетку, в зеркальный ящик.… Но такова воля нашего хотения. Пойми, правильно, ведь все делается к лучшему, и для твоего же блага! Том, пойми, мы приемники аббатства, и о тебе хорошо уведомлены, и о твоих безграничных внутренних способностей, о которых ты сам не догадываешься; но наступит день или ночь, и ты все сам поймешь, кто ты таков? И тогда ты возненавидишь свою прошлую жизнь. Ведь какая она была, прошлая жизнь? Плодом срама и говна! Вот она – какая была! Куча хлама! Мы искренни, верим в то и от всего сердца хотим тебя поставить на путь правильный! Магнитофон, который мы тебе предоставляем, не ради забавы, а ради твоей пользы; записывай на пленку свой голос, и вникай в то, что говоришь. Прослушивай свою запись по несколько сотню раз. Ибо вся, правда, о тебе – в тебе самом!

                Аббатство принятых монахов”.

Это было наглостью! Мало того, что они засадили в какой-то психоделический ящик, так они еще и требуют моего исправления!
-Ублюдки! Живодеры! Травители!  - закричал Том с ненавистью. – Так, тайна разрешена! Я не один, а это значит
Аббатство …. какое знакомое и дурацкое слово
Аббатство
Аббатство
Ага!
Точно
Так
И
Есть
Монахи… Эксплуататоры. 

Все что помнил Гей – так это быструю, острую, нечеловеческую боль. Да и то, она была, какой-то странноватой. Неестественной. Дальше все было как в тумане. Отрывками, воспоминаниями Гей стал все собирать произошедшее.
Да и много ли прошло с того времени, как???
Что, как?
Что?
Как?
Помимо пятиминутного возникающего повторного вопроса у него всплыл другой, более важный вопрос: А существую ли я на самом деле? Имею ли я такую же сильную мысль, как Платон иль Христос? Да и жив ли я?
Платона, Христа он уже не знал. Просто они у него сидели в подсознание и первое, что пришло ему на ум, так это они. И кто такой Платон и кто такой Христос, и какую роль они играли в этой шахматной жизни, Гей не имел уже никакого представления.
Вопросы, которые у него возникали и так же быстро исчезали, были всего лишь эквивалентом текущей воды. И всё – больше ничего. Истина пропала, а вместе с ней и чувство мысли; но чем больше этих глубоких, возникающих вопросов появлялось из какой-то странной ему пробирки, тем сильнее он загонял себя в тупик.
 П о т е м к и  с о з н а н и я  э т а  м а л а я  д о л я  к и ш а щ и х  ч е р в е й
мелькнула форма мысли. И что самое странное – эта мысль появлялась все чаще и чаще, чем остальные
П о т е м к и  с о з н а н и я  э т а  м а л а я   д о л я  к и ш а щ и х  ч е р в е й
она возникала в тот момент, когда он пытался на чем-либо сосредоточиться; о чем-то подумать, вспомнить, прожитый для него неизвестный день или часа, времени, секунды, минуты и, как только он напрягался, - а это надо было видеть, как все его лицо мучительно вздувалось и становилось красным, как возникала
к и ш а щ и я  д о л я  ч е р в е й
и действительно, почему я над этим раньше не задумывался, над кишащей долей червей?
Это была хорошая пища для ума. Ведь есть над чем подумать и поразмыслить! И с этой новой мыслью он впервые задумался над смыслом жизни и своего мракобесного существования.
“Ну что значит, потемки сознания? Ведь человек, заблудившейся в темноте, отдает себе отчет в том, что я не заблудился. Ведь так или не так?”
От такой навязчивой формы мысли у него разболелась голова. И не то, что разболелась, а при каждой новой мысли, Гей чувствовал острый укольчик в мозг. Он с большим желанием сейчас бы выпил целых пять таблеток парацетамола, и боль бы снялась. И как только он об этом подумал, как мгновенно боль исчезла
к и ш а щ и я  д о л я  ч е р в е й
пронеслось за место боли.
“Какая примитивная и странная форма мысли. Почему она у меня до сих пор сидит в сознание?”
 П о т е м к и  с о з н а н и я  м а л а я
-доля паскудный, гниющих червей!!! – прокричал в раздражённости Гей.
червей
          
              червей

                червей

эхом отозвалось в сознании
И только сейчас на него нахлынула вся реальность: Он не стоял, а висел в воздухе, на какой-то подвешенной нитке, он был схож на управляемую кукольную куклу, и любое властное движение чьей-то руки, могла им манипулировать; но эта была всего лишь малая часть страшной участи, на земле, на холодной, серой земле, в равнину им в широту вырисовывалась огромное мертвое кладбище и, на одной из могил он наткнулся на свою

                ГЕЙ
                Христианского рода Христа
                От жизни брал не
                Так уж много, но в грехах
                Он малость искупался. Да и кровь
                Он у других попил он всласть.

                У П Ы Р Ь ! ! !   

                Да будет его душа
                Душой говяжьей

                Г.р. 1992
                Прокаженный

                ИСЧАДИЕ БЕСОВОГО ОГНЯ

Да как же это вышло? Ведь вот он я? Ведь я тут. Дышу, живу и мыслю. – Гей попытался сделать хоть какое-то сопротивление, но это причиняло ему жуткую боль. – Если это Ад – то не таким я его себе представлял

Таким

           таким

                таким

Откуда-то в подсознании возникла новая навязчивая форма мысли    

М н о г и е  п о с л е  ж и з н и с м е р т и  у д и в я т с я      




Туда куда они привели Алису, было местом тишины. Так она определила по табличке

                МЕСТО ТИШИНЫ

                П о з в о л е н и я

1 Созерцать и не думать о плохом, а уж если вы и задумались о плохом –
То гоните прочь, паскудную, гнусную, червивую мысль!
 Ибо в тихих местах, как раз и черти водятся!

2  Дышать и вдыхать аромат цветущего сада!

3 Просьба:
Не курить и не злоупотреблять доверием растущего сада!

-Что это? – первое что пришло на ум, спросила Алиса тех троих, которые её сюда притащили.
-Могильник мертвой тишины, - легкостью ветра ответил бородавчатый. – Этот сад имеет дурную репутацию. Хотя, глядя на него и на его прекрасные творения, задаешься вопросом – чем дурен? Да, одним делом; зайдя вовнутрь, сад начинает тебя поглощать, и когда он тебя окончательно поглотит, то ты вместе с ним становишься одной целой. И тогда на тебе можно ставить крест. Это не сад прекрасной красоты – это могильник дурной славы! Мертвое поле душ заросший сорняками. Сад имеет специфический манящий к себе вовнутрь наркотический запах, от которого трудно устоять и отказаться, чтоб ни войти к нему! Так что Алиса, побереги себя, да и не советую тебе туда ступать, – предупредил серьезно бородавчатый с опасением, что она не устоит и сорвется.
А было чему срываться и восхищаться: красота, которая преображалась с каждой новой секундой, была настолько великолепной и изумительной, что так к себе и влекла. Таких цветов, деревьев Алиса еще никогда не видела, и плоды, висевшие на деревьях, были сильно искушенными, что у неё возникло желание рвануть туда и испробовать. Тишина была наполнена какой-то сладкой музыкой. Алиса изо всех сил напрягла слуховые перепонки и услышала звон бубенчиков. Звук настолько восхищал, что украл все чувства у Алисы. Дернув руку, и отцепившись от карликов, она рывком поспешила в сад.
-Куда!!! – вцепились в неё две руки мертвой хваткой. – И не думай, мигом растворишься и станешь той частью жидкости, которую уже испробовала! – предостерегающе задержал Алису остроносый карлик.
Но Алиса, словно не слышала, она силком оттолкнула от себя карлика и, освободившись, мигом побежала. Только трех шагов не хватило до блаженства. Три чертовых шага. С болью Алиса прокляла тот день, когда ей позволили увидеть то, и не дали познать плод новых ощущений; несмотря на кричащий протест, карлики всё же связали руки-ноги и потащи ли на себе её вглубь леса.
Как ни странно, но минутой спустя как сад исчез из поля зрения, Алиса пришла в себя. Дурман, который был у неё в начале, стал исчезать, и в это самое время она стала понимать; с приходом в себя у неё стали возникать вопросы, что было для неё полным откровением “ Где ж они раньше были? Эти мысли?!” Сначала о ребятах, о которых просто забыла и не вспоминала. Ей стало даже стыдно, что так забыла и не вспоминала. После воспоминаний на неё нашел какой-то неестественный страх, что у неё до этого не было, но, приглядевшись карликам – она увидела в их бесстрашных, чересчур злобных глазах, какую-то корыстную цель. Еще она поняла, что, попав сюда, за неё они отвечают головой. И случись с ней что-нибудь – им головы не сносить! И с этой мыслью Алиса решилась на нечто большее: “ А что?!  Можно и попробовать!”

                Алиса и прыжок

Обрыв, который находился от Алисы шагов десять, был не таким уж глубоким, как казался на первый взгляд. На что она рассчитывала, было не ясно, но то, что она себе причинила массу новых неприятностей – это точно!
-Эй вы, олухи! Смотрите! – прокричала Алиса и ринулась на край обрыва.
Карлики лениво повернули головы в сторону бегущей и в созерцательной позе уставились. Да с таким видом, как будто они заранее были уведомлены о происшедшем. Алиса на секунды две, удивленно, затормозила свой безумный прыжок, и в эти две секунды возник вопрос: “ Ну, что стоите, и смотрите! Видите, вот я, а там смерть! Или вам не жалко своих голов?!”
Первое, что она почувствовала, так это глубокие острые уколы, которые исходили от заросших кустов. Иголки кустов выстреливали, как из арбалета, и метко втыкались в нежную кожу Алисы. С диким криком она звала на помощь. Подошел как всегда бородатый. Ей почему-то показалось, что он мало к ней питает симпатии, и что сейчас он отыграется. Она не ошиблась.
-Дорогая, девочка, твой интеллект настолько слабо развит, что мне стыдно в тебе признать слабоумие! Но так как ты по видимо дура, а в этом я не ошибаюсь, по-твоему поступку. То объявляю тебе некий смертный приговор, в кусты, в которые ты умудрилась запрыгнуть, являются кустами ядовитыми. Иголки, воткнувшиеся в тебя, возымеют над тобой смертельный яд через каких-то там три часа. Так что я готов заранее тебе сказать, мерси, буржу!




Новое время. Новое место.


Через три часа Алису хоронили по всем правилам канона. Вызвали отца священника, что по признакам и по произношению, священник сильно был поддатый и на произношение на слове АМИНЬ, говорил ХАМИНЬ/
Карлики, как только сплавили мертвую принцессу, исчезли, не удостоив назвать своих имен. Да это особо не так уж сильно волновало, как само интересовало, а широк ли будет цирк?
Хоронили, конечно, незнакомку. Но за последние пятнадцать часов, которые успела провести Алиса в мертвом теле, приобрела особо нездоровый интерес к себе.
Её удостоили положить в дорогостоящий гроб. Приходили к ней не как попрощаться, а как на последнюю надежду, “мол, дескать, чудо принесешь? ведь на тебя вся опора наша. Смотри не профавли!” и уходили, взглянув мельком на смерть. Отец-священник читал отходную и мало верил в чудо. Когда отца спрашивали, как зовут девчонку (причем заметьте, в настоящем времени, а не в прошедшем, ибо никто не верил уже в ее смерть), то священник не удосуживался отвечать, а с бранью отгонял от себя чертей. Священник полным вдохновением читал отходную, ведь это была его первая отходная молитва, и в то же время, при очитке, на отца-священника находила некая угрюмая мыслишка, “что, чуда-то не будет”.
Как только Алису опустили в вырытую яму, люди малодушно, сомнением засуетились, ведь главного нет! Священник решил подождать десять минут, а там и поглядим, будет ли оно это чудо иль не будет?! Чему мало верил. Десять минут прошли, чудо не объявилось, на что священник уже в полной уверенности, объявил, что Воскресенский всех надул и, как только первая земля упала в яму, раздался крик:
-СТОП!!!
Кричавший был тот самый, который удостоил Алису к погребению и на весь замысловатый цирк. Когда ее принесли на себе карлики и, объяснив профессору, что с ней, профессор не удосужился ее осмотреть, а предложил некое предложение:
-Глупой  девчонке, глупая смерть! – объявил профессор каким-то злобным сарказмом. – Наша земля в последнее время оскудела на смерть. Так с какой стати я буду её лечить? С какой стати?! С нынешними материальными ценностями и возможностями продлить себе жизнь люди позабыли, что такое смерть, и, они, того, немного оглупели. Новая технология лекарств дает возможность омолодить свой организм и то, что девчонка умерла это её естественный выбор.
-Но…. её можно спасти.
-Спасение в руках Христа, а не в человеческих. Да, вы правы, я могу дать ей противоядие, но на кой черт я буду её воскрешать к жизни? На кой черт она мне сдалась? Кто она мне? Дочь иль племянница? Я что ее папа или дядя? Сейчас век цинизма! Вы что ж думаете, что у вас проснулись давно забытые благородные чувства, и вы стали, такими уж распорядочными. Так вы думаете?! – резким взглядом профессор уперся в троицу. – Нет, - ответил за место карликов. – Нет, нет и еще раз нет! Как завещал великий я. Все не так. Этот кусок материи и гроша ломаного не стоит.  Сколько, по-вашему, может стоить её душа? – резко и плавно профессор переменил тему, и вероятнее всего с какой-то целью. – Для вас? – карлики об этом как-то не задумывались, да и особо не напрягались о ценах душ. – А ваши, сколько стоят? – высокомерным тоном профессор произнес, намекая на то, мол, ваши души и консервной банки не стоят. – Конечно, - не дав карликам ответить, - вы, ответите, мол, дороже всех, так вот ребятки, - тайным движением он всех прижал к себе, - я вам скажу такую вещь, а вы мне ответьте: продайте мне её! Я вам дам за неё три целковых золотых. Ни два, ни один, а целых три! Ведь кто она вам? Родня? Нет, не родня, а чужое племени лица. Обуза, обуза, бремя…. Или как? – ядовито подмигнул профессор. – О, да, я вижу по вашим чистым глазам, что вы благородны, театрально благородны, но вы бы были рады избавиться от неё. Какой прок вам от неё? Да к тому же она на шаге от смерти. Ведь я даю вам за неё целых три целковых, - профессор обозначил эту сумму такой важностью, что в ней составляло всё его состояние.
Дело было решено. Сторговались на пять. С ним и расстались.
Когда профессор заполучил покупку, то у профессора появились многочисленные возможности.
Возможность 1. Открыть миру глаза, что смерть не за горами!
Возможность 2. Задать вопрос: Кто за последние тридцать лет подох?  Ответ: Никто! Кроме чахоточной кошки. Да и то, ни жилец была она этого мирка. Что произошло  за последние тридцать лет, как я изобрел вам препарат омоложение организма? Ответ: Ничего! Тогда я вас спрашиваю, вы стали счастливы? Вы кричите: НЕТ! Так чего же вам недостает, животные? Вы кричите: смерти! Ну, чьей смерти? Чужой! чужой! О, боже, да вы циничны! Отвечаю вам. Ну, у меня есть подарок вам. Одна, тварина, покончилась собой, принося себя в жертву ради вас. Вас глупцов! Но я не дам ей умереть! Я как изобретатель омоложения организма, так изобрету изобретение Воскрешения. Я воскрешу её для Вас!!!

Масштабная картина стояла перед глазами профессора, ученого, человека, доктора Воскресенского. Все легально, девка покончилась собой, своей естественной глупостью. Вот оно, пламя славы!
Девочка была идеальным инструментом для создания новой религии. Ведь все старые религии исчерпали себя, и ничего нового они уже не могут сказать. Православие, буддизм и иже с ними. Человек давно от них отрекся и принял самого себя. Но профессор Воскресенский знал, что человек не так уж счастлив, как казалось на первый взгляд. Да, Воскресенский продлил жизнь. И когда он проталкивал свою речь, о невероятном случае, об уникальной девочке, которая пожертвовала собой во имя Вас, и когда толпа увидела мертвое тело, она с испугом переглянулась.
-Неужели, она пришла до нас? до нас! – пробежался холодящий, веселящий шёпоток.
-Граждане! – стоял в полной уверенности Воскресенский в своем новом открытии, - случилось то, о чем мы так и не мечтали. Перед нами лежит бездыханное тело молодой еще не созревшей леди, возникает, однако, вопрос: От чего она подохла? Ведь жизнь прекрасна? Не так ли господа? – многочисленная толпа, неуверенно, почувствовала себя после такого откровенного вопроса, и с явным изъяном, профессор намекал на то, если жизнь прекрасна, так почему же здесь торчите? – ДА, - за место них ответил профессор, - жизнь полна прекрасного говна! Хоть она и стала вечной, а толку мало! Но посмотрите на это маленькое чудо, - театральным жестом профессор повернул свой взгляд с глупой толпы на идеальный инструмент, - лежит себе и ни о чем не беспокоится, ей только 13-14 лет, и она  сделала свой выбор.
-Отчего она умерла? – прокричал среди толпы любопытный, что доктору это сильно не понравилось.
-Отчего она умерла, вы спрашиваете? – профессор сделал вид сострадательного монаха. – Умерла от выбора. Она решила покончить собой. О, боже! – заломил руки кверху профессор. – Как покончить собой? Ведь это дар! А дар бесценно! Но она посчитала, что это её дар, и у нее есть право на выбор, как у вас, - ткнул профессор пальцем на многочисленную толпу, что та сразу прокричала: “Да, у нас есть выбор, и мы сделали выбор: ЖИЗНЬ!” – А она сделала за вас, она стала одной из первых, кто покончил собой. Вы хотите, чтоб я её воскрес? – вопрос прозвучал так неожиданно, что всех озадачил. Не этого живодерская толпа хотела услышать, не этого, а другого. Она хотела услышать, хороший голос разума: А может и нам так поступить? И толпа бы ярым, диким криком согласилась: ДА. Каждый стал бы предлагать своё идеальное самоубийство. Ведь одному ж страшно умирать, а вместе, не так уж боязно. И когда профессор Воскресенский предложил, а не желаете ли её воскресить, то у всех из ярких лиц, потускнел свет надежды. – Я вижу по вашим глазам, что вы не рады и не хотите ее вернуть к жизни, но когда она воскреснет, ваша радость вернется, ведь мы, все, ей зададим один глубокий священный вопрос: Какова цена на склоне небосвода? Стоит ли нам бросаться в пропасть, чтоб наслаждаться вечной жизнью?
И тут чего профессор ожидал, услышал, дикий восторг радости. Так вот для чего весь этот цирк, для того, чтоб воскресить девчонку из того света и спросить, какова цена самоубийства?
-Да! хотим!! И примем в этом соучастии, - и только один, среди толпы, среди безмозглых баранов, был самый умный и думающий, ведь он прокричал: Отчего она умерла? Ведь он первый задумался над тем, что у самоубийц ничего нового не выпытаешь. И когда он узнал, то уже не стоял близ стоящего безумия.

                Федор Михайлович

Человек бойкого ума. Вся его жизнь проходила в сознательных вопросах, на которые он сам и отвечал. Еще с раннего детства у него возникли зачатки сомнения, в годах, этак, пять, он у матери спросил: “Отчего ж мать, наш народ так евреев ненавидит, когда одного из них, не то, что любит, а боготворит?” На что мать не удостоила сына ответа, а скрутила ему ухо и вышвырнула вон из дома. Пять лет Федор Михайлович скитался, шлялся, заглядывал в окна, моментами останавливался и вглядывался в купола церквей, и ждал ответа.
Ответ пришел во сне. Но не будем вникать в подробности ответа, а кратко изложим кто таков Федор Михайлович и каков его характер? Компьютерными играми Федор Михайлович не увлекался, хотя, мать, как женщина современная сильно огорчалась, что сын её не тем делом занимается. А занимался он тем, что в 10 лет стал читать, когда всё его поколение поголовно сидело за играми и до потеря пульса убивалась компьютерными играми – то Федор Михайлович читал книги.
Что же он читал? Вопрос глубокий! А читал, что ни на есть самых умных людей. Мать, гневно смотрела на этих оболтусов и называла их ЕРЕТИКАМИ. Достоевский, Булгаков, Курт Воннегут и т.д. Все эти писатели захватывали, будоражили молодое только что прораставшее зерно, и оно раскрывалось в полном сознании и сил.
Это произошло 70 лет назад, когда всеми неизвестный в то время профессор Воскресенский изобрел некое лекарство для омоложения организма; вот тогда-то Федор Михайлович задумался над самым гуманным вопросом: А для чего всё это изобретение? Ведь не из благих же целей он это сделал? Ведь для него ж все люди твари. Так из каких же таких он надобностей он сделал?
Ясное дело, из-за денег, славы. Но эти слабые поверхностные аргументы Федор не счел нужными. Они и так были на виду. Федор хотел найти истину. Ведь вся истина где? В глубине. Ведь не просто так взял да изобрел препарат. Тут что-то кроется. И когда многочисленная толпа собралась на площади – вот тогда-то всё и Федор понял:
“Так вот для чего Воскресенский  всё это затеял, что б стать не только литературным памятником, но и Богом!”
Федору Михайловичу только что исполнилось шестнадцать лет, и с этим новым исходом лет он мог участвовать в выборах. Ну что он сделает один против толпы?! Когда Воскресенский задал вопрос толпе: “А не вернуть ли нам её, и задать ей вопрос: Ну, как там? Стоит ли нам бросаться в пропасть, чтоб наслаждаться жизнью?” То никто ни обратил внимание на одну важную деталь: самоубийство. И хотя все догмы церквей канули в прошлое, но их сохранили как кусочки прошлого. Церкви были – религии были – но они особой власти не имели. Лишь малая часть людей заходила в церквушки и то ради любопытства. И вот Воскресенский предлагает им то, что никакая другая религия им не предложит. Религия стала признаком РАЗОЧАРОВАНИЯ.
Теория некоторых умных людей доказала, что все войны, споры, конфликты и разные разусобицы происходят из-за религий. И с этой новой точкой зрения человечество отреклось от божественного начала. Но на протяжении многих лет – люди духовно опустились. И  вот в период упадка Воскресенский, возникает на трибуне и предлагает им то, о чем так долго ждали.
“Так вот в чем дело? Неужели Воскресенский не на шутку вознамерился стать богом! Глупцы. Ведь не ведают, что творят. Ведь она самоубийца.  А это значит, ничего светлого она не принесет. Тогда как же он убедит, толпу, чтоб последовать за ним? Как? Ведь за смерть души расплачиваешься огнем”. 
И тут у Федора Михайловича возникла догадка.
Придя на похороны девочки, которую, он, кстати, возжелал увидеть. Федору было достаточно того, что он уже видит, а видел он то, как толпа скотоподобных, мелких людишек останавливалась возле гроба, и каждый норовил просунуть свою любопытствующую морду на покойницу.
“Звери, а не люди!” – неприязненно отозвался он о человеческой толпе.
-Стоп!!!! Стоп!!! – кричал бежавший профессор Воскресенский – Идиоты! Бараны! Кто вам дал право хоронить девчонку? КТО? – глянул залитыми кровью глазами на священника. Священник сконфуженно сморщился и в страхе пробормотал:
-Ну…. Девчонка… не ожила….
-Конечно, она не оживет! Ты что ж думал, она так встанет и пойдет?! Идиоты! Безмозглое племя баранов! Она мертва! Мертва! – устрашающем смехом посмеялся Воскресенский над смертью. – Мертва! И она воскреснет в том случае, когда я этого захочу. Сейчас мне захотелось, что б вы узрели смерть. Почувствовали носами, что это такое. Узрели её??? Ведь у вас такого роскошества не было…. Смерть! – проголосил невероятным, порывистым духом свободы Воскресенский, что все разом за ним прокричали: - Смерть! Смерть!
Федор Михайлович стоял в стороне, от живодёров, и наблюдал за всем этим безумным цирком. Федор с невероятной силой подавил в себе желание, чтоб не прокричать: “Свинья! Подлец! Еретик!” И когда бы он это прокричал  все эти богомерзкие словечки – то – несомненно, он привлек к себе внимание. О! Тогда бы он сказал. Тогда бы Федор Михайлович открыл бы глаза народу и спас людей о безумного шага.

                Спасительная речь Федора Михайловича

“Люди! Очнитесь! Воскресенский никакой вам ни Бог. Он такой же кусок говна, как и вы! Но только умнее вас и даровитее, но это не значит, что б вами потыкать – а себя мнить богом! Он задумал вас всех погубить! В один котел всех вас отправить! Ведь за самоубийство карается вышка. Ад. Огонь. Муки. Орда чертей . Демоны-мучители. Всё это вас ждет! Воскресенский упьется вашей кровью!”


Но Федор Михайлович был из разумных людей. Он знал, стоит только заикнуться в толпе – как мигом его схватят люди Воскресенского. И мало того, что схватят, да к тому же и убьют. Отвезут в лес, там и прирежут. Вот такое Федор Михайлович подавил в себе желание – во имя имени своего.
Дальше все пошло по маслу. Оставалось смотреть. Как только Воскресенский протолкнул свою театральную речь, он с гордой поднятой головой подошел к гробу со своим красным преданным чемоданом, открыл его и вытащил оттуда стальной, железный шприц и вколол в мертвую.


Чудо умолкает.

Чего толпа ждала, было и так понятно, но то, что толпе не дали увидеть чудо, было слишком. Как только Воскресенский вколол воскрешающую инъекцию в тело девочке, она минуты через две открыла глаза.
“Это было чудо!” – прискорбно  признался в этом Федор. – “Ну, что если она не умерла? Ведь это невозможно вот так запросто воскресить человека. То давно бы всех умерших воскресили!” – окрылился Федор Михайлович новым аргументом.
Компромат был таков: Чего действительно медицинская экспертиза не подтвердила и не дала точного анализа – это анализ смерти девочки!
-Никто из этой безмозглой толпы и не заподозрил. Никто. Кроме меня одного.
“Как же я об этом не подумал…. Какой дурак… какой дурак… какой промах… Ведь это ж могло быть моей гарантией и крушения всего”, - сокрушенно убивался Федор Михайлович по поводу нового аргумента.
Как только Алиса открыла глаза, она на долю секунды, пожалела, что их открыла. Реальность, которая ей предстала ни в самом лучшем цвете:
Первое – это гроб
Второе – её хоронили
Третье – заживо
Четвертое – уж точно она ни с карликами.
Перед ней стоял молодой несимпатичный парнишка. Его лицо было ужасно изъедено прыщами, глаза молодого человека сразу с точностью не определишь, в чем их смысл состоит – то ли в алкогольном опьянении, то ли с азартом жизни, но уж точно в них был виден дьявольский огонь. Худощав, одет он был в симпатичный старомодный костюм, и, как только Алиса попыталась приподнять голову из гроба, как молодой человек с невероятной ловкостью, силой прижал её ладонью рот и запихнул её обратно в гроб.
-Граждане!  - миссионерским духом декламировал речь профессор. – Как после всего того, что я для вас сделал не назвать меня Богом. Ведь я Бог для Вас?
“Ага! Попался! – заискрился Федор Михайлович. – Ты заноза в мозгах, а не Бог! Вот кто ты!” – язвительно прокричал Федор Михайлович в мыслях.
-Конечно – век религий канул в прошлое столетие. Ведь догмы ученых голов доказали, что все разногласия и беды из-за религий. Все беды из-за них! – декламировал ораторским голосом профессор. – Но разве вы счастливы? Счастливы вы, что отреклись от божественного начала? Я вас спрашиваю: СТАЛИ ЛИ ВЫ СЧАСТЛИВЫ?
Конечно, Федор Михайлович знал ответ. Ведь как не знать умному человеку.
-Да, мы несчастны! – прокричала безмозглая толпа.
-Так в чем же дело? – оповестил вопрошающе толпу. – В чем дело? – Язвой безжалостно колол толпу профессор и подталкивал толпу на массовое самоубийство. – В ЧЕМ ДЕЛО? – повторил профессор ядовитый вопрошающий вопрос. – В вас! Лично в Вас! Вы устали от суетной безвкусной обыденной жизни. Вы ею приелись, как свиньи приедаются к своей жратве. Но вы не свиньи. Вы люди! И я как Бог знаю, что вам не хватает – Смерти!!! Да, да, смерти. Вы жаждете крови? Нет! Вы жаждете Смерти!!! И я вам дам её, - профессор прервал речь на минуту, сделав вид, что напрягает мысли, чтоб привести толпу в более интригующее стадо.
“Болтливая башка!” – заметил с завистью Федор Михайлович.
-Этот кусок материи, - заговорил профессор, указывая  взглядом на гроб, - скажет нам – хороша ли жизнь по ту сторону жизни? И если да – то мы готовы ринуться за ней!
-Задай! Задай! Задай! – кричала нетерпеливая толпа, - этот вопрос!
-О, да! Вы жаждете ответа. Но не сейчас. Не сегодня. А завтра… Может послезавтра, но не сейчас! Она слаба. И как у любого слабого её мозг работает наполовину. Только лишь животное может её спросить, что там?! И не подумав о том, что она ему ответит – столь обманчивый ответ, лишь бы отвязался! Ей нужен отдых! Ведь мы люди, а не звери. Так или не так?
-Так-так, - кричала толпа в ответ с полным чувством огорчения. – Подождём. Нам не в спешку. До крепкого разума!
-Я рад за Вас! И за себя! Что я Бог!
Алисе  так толком не дали вылезти из гроба, как только Воскресенский продекламировал свой блистательный, ораторский ум и похвалил свой народ и себя. Он подошел к Алисе, вытащил из кармана белый хлопчатый платок, пропитанный, усыпляющим раствором и силком впихнул в нос Алисе.
Федор Михайлович этот важный момент из виду не упустил. Но толпа. Почему толпа не видела? А может, она слепа?
Зрячий узрит – слышащий услышит! Таков девиз Федора.
Как только толпа разошлась, и лавочка профессора свернулась, Федор мигом рванул к одному очень важному и дорогому собеседнику.
Собеседника звали Илья или Илюша, как выражался в ласкательной форме Федор Михайлович, чтоб спровоцировать его на свою сторону. Чем же замечателен был Илюша для Федора Михайловича? Какие у него таланты, достижения и мысли? Не гений ли он, затворившийся от людского смрада? Чем же он так замечателен?
Да по многим причинам.
Причина 1. Это то, что Илюша от рождения даун.
Причина 2. Что бы ни сказал Федор Михайлович, и какова бы ни была идея, Илюша во всем с ним соглашался.
Причина 3. Федор Михайлович предупредил: Если что не так, убью, и не посмотрю, что ты дурак, даун, дистрофик и бесполезный овощ мира.
На все угрозы Илюша воспринял серьёзно. И во всем соглашался. Уж больно жить хотелось.
Илюша был ростом среднего, лет 30. Когда все начинали принимать препарат омоложения организма профессора Воскресенского, в том числе и Федор, разъясняя тем, что героям скоропостижной смерти не подобает. То Илюше Федор строго настрого запретил принимать лукавый препарат. Так вот, мужчина тридцатилетнего возраста, со слабым развитым умом, за все проведенные годы с Федором Михайловичем, с толковым пареньком кое-чему у него научился. Илюша стал как бы хитрее. Первая хитрость Илюши заключалась в том, что он стал, Федора, как феномен изучать. Приходя к нему, Федор, разгоряченным, пылким сердцем, набрасывался на стул, ставил стул напротив слабоумного собеседника и, рассказывал Илюше кучу неправдоподобных проблем. Илюша в тот момент тупо смотрел на Федора и во всем с ним соглашался, когда тот требовал ответа. Но за этими тупыми, безмозглыми глазами, сквозился наблюдатель и с особым увлечением изучал Федора. Из наблюдения Илюша сделал вывод: Федор болен. И не просто болен, а философски духовно измотан. Его благородное человеческое сердце сгорало от пламени, он хотел спасти всех, но не знал как? Тяжела судьба. Тяжела ноша разрываться между многочисленной толпой. И тут Илюша сделал недавнее открытие, что Федор не выдержит и сорвется. Ей богу сорвется. Эти думы даже пропас Федор. Это произошло вчера.
-Что-то ты брат стал больно притихший, али думаешь?
-С чего это вы взяли Федор Михайлович? – Федор приказал называть себя на “вы”.
-Да, ведь, брат, у тебя глаза вдумчивые. Я тут понимаешь, толкую ему речь, душу изливаю, а он меня не слушает, а о чем-то думает!
-Да где ж мне думать, когда я вас одного и вижу. Да и о чем?
-Вот-вот, что обо мне. Ведь не зря ж сказано, что ученик может превзойти учителя. А я выходит, брат, тебе учитель. И весь мир тебе приношу. А я вижу, брат, как ты из овощного рагу превращаешься в интеллектуала. На вопросы мои, сомнением стал отвечать. Смотри, Илья, не потерплю я от тебя этого. Узнаю, что ты стал умнее меня, башку проломлю. Нечего думать. От них все козни.
С тех пор Илюша стал настороже. В присутствии батюшки Илюша стал изо всех сил изображать идиота, но как только нога Федора Михайловича выходила из конуры, Илюша, резко, напрягался и становился вдумчивым пареньком.
И вот опять Федор вбежал разгоряченным сердцем, в глазах искриться злоба, ненависть не на одного только Илюши, но и на весь род людской. “Гады! Обидели!” – читалось в глазах.
-К чему все эти жертвы?!! Ах, Илюша, - подошел Федор к Илюше, присел на постель, чего он не делал тридцать лет и заплакал в ноги, - к чему все это?! Всё! Харе!


Нет. Это не мечта, а реальность. Ведь я вижу то, что не видят другие, но, а как же объяснить то, что я вижу?
Анжела видела себя со стороны. И в тот момент, как она повстречала себя своего будущего двойника, первое, что ей пришло на ум, что это всего лишь ветвь предсказаний.
Но когда ветвь к ней прикоснулась и заговорила вот тут все и началось.
-О! Как я рада тебя видеть, а то я уж думала, куда ж эта сучка запропастилась? Будущее её, я сделала, а её нет. Так вот ты какая. Иди сюда, - прикоснулась она своей рукой, отчего сильно произвело впечатление на Анжелу. – Ты что, боишься меня? Глупо, глупо. Как ты можешь меня бояться, когда я и есть ты, - она взяла Анжелу за руку, да с такой силой, что Анжела почувствовала боль и повела в роскошный дом.
Дом был наполнен гостями. Все ярко выраженными лицами, подходили к хозяйке и с лестью старались выразить свой восторг и восхищение. Выражения эмоционального восторга хозяйка сторонилась стороной и старалась избегать дальнейшего нудного писклявого разговора. В дороге пока шли через гостиный холл, Анжела приметила одну интересную вещь, что, каждый подходивший, её как бы не замечали. А почему как бы? Ведь так и было.
-А что ты хотела? Ты, что ж думала, что, попав сюда и дворец в твоих ногах? Нет, дорогуша! Все это, - размашистым жестом она обвела рукой в воздухе, - моё! Они меня признают хозяйкой этого дома, а тебя нет. Ты пустое дрянное место. Все что здесь – МОЁ! Тебя нет. Ты пыль, - злобно дернула она руку Анжеле и повела наверх.
В комнату, в которую она привела Анжелу и оставила сидеть одной, была угрюмого настроения. Вся атмосфера комнаты была пропитана какой-то тоскливой тоской. Черные бархатные занавески, готический стиль, деревянная кровать с окровавленной простыней  все это наводило на одну единственную мысль отчаяние.
-Наша малышка начинает думать о друзьях, - вошла неожиданно хозяйка, держа в руках два бокала налитого красного вина. И взглядом волчицы посмотрела на Анжелу. – Друзья. Какое жалкое и сволочное слово. В достижении большом не могут быть друзья. Ведь не зря ж написано, что нет больше друга, кто б жизнь свою положил за друга. А кто за тебя, и даже за меня положат душу? Кто? Алиса, Гей, Ангина или Том? Да случись что-нибудь с тобой ни одна тварь из них не придет и не протянет руку помощи. Калека мира уж больно обременён. Нет, Анжела в этом мире друга. Да и само слово говорит за себя: обман, паршивцы, убийцы, скоты, предатели, трусы, нахлебники. Нет друзей! Если есть кто в этом мире, так только ты и я. Я твоя половина прошлого, настоящего и будущего. Но так как ты меня похоронила, и за все эти годы ты обо мне не вспоминала, а притворялась перед этой жалкой шайкой молокососов, то заметь, я не сидела, сложа дома руки, - бокал который она выплеснула сильно перепугал Анжелу. – Знаешь, - подошла она к шкафчику, открыла и стала что-то там выискивать, - я долго думала, гадала, чем же тебе отплатить? И при этом, чтоб ты страдала. Долго. Медленно страдала. Как я представляла твою пытку, муку. Как я ждала этого часа! – она повернулась и со злобной истерикой прокричала – Неттт!!! – Анжелы не было.


Дорога дальняя, дорога темная.

Анжела так бы и сидела и ждала своей ужасной участи, пока к ней не вернулись чувства. Бокал, который был, в неё выплеснут, сильно охладил и привел Анжелу в себя. Осознав, что с ней что-то сделают, она тихим, мышиным шагом вышла из комнаты и побежала.
Выбежав из дома, ей предстал выбор: с правой стороны дома, стоял густой заросший лес – с левой стороны, был цветущий сад, в который вела узкая дорожка.
-Туда! – решительной пулей полетела она.
На входе в сад она увидела оригинальную табличку

                С А Д  Н Е  А Д

  “Сад не Ад. Как странно? Как все здесь странно. Ад не сад. Заманчивая игра слов”. Анжела ступила в сад.

ДАЛЬШЕ БЫЛО БОЛЬШЕ

                С А Д  Н Е  А Д
           И  Н А М  Н Е  В А С  С У Д И Т Ь

ДАЛЬШЕ БЫЛО БОЛЬШЕ

Несомненно, зная заранее, что тебя ждет, человек бы не пошел на самоубийственный шаг своей души. Так и Анжела сильно пожалела, что ступила в эту чертовую дыру.
Попытка бега не оправдалась.
Она еще больше придало остроты.
Старушку, которую встретила Анжела, сильно удивила и озадачила. Выбор, который был предложен ей, был весьма лукавый. Карточный.
Выглядела старуха, безобразно, кривая нога, перебинтованная голова, гнилые зубы и дымящая не самым свежим табаком сигарета.
-Я весьма польщена тем, что ты здесь. Ведь ты же видишь себя – а значит, я вижу тебя. Я твоя старость. Хотя ты себя не узнаешь. Да откуда тебе знать, малолетняя шалава, я ли я или не я?! Ну, хорош бакланить. Лучше сделай мне одно дельце – удуши меня, или удушат тебя, - требовательным взглядом глянула старуха на Анжелу, что Анжела отвернула в сторону голову.
“Сумасшедшая!” – скользнула мысль.
-Ну, конечно, ведь я старуха, и говорит не так, ведь я дурная баба, коль такие мысли говорит. Нет, дочурка, чокнутая ни я – а ты! Потому что выбор, который выпал на тебя – ни один не устраивает тебя. Кому ж охота марать руки об какую-то старуху? Тебе уж точно, а другим и подавно. Что с меня взять? Денег нет, тела нет, одна убогость. Нечего с меня взять. Так и смерть не взыщет. Ну, а ты, дочурка, слабая, так с тебя и возьму. Раз ты меня не задушишь, то я тебя задушу! Силенок у тебя нет, а вот твоя душонка мне и пригодиться обменять на постельное белье. Думаю, задушу тебя. И силенок на это есть у меня. – Энергичным жестом старуха щелкнула пальцем.

ДАЛЬШЕ БЫЛО БОЛЬШЕ

Как только старуха щелкнула пальцем, Анжела почувствовала, как что-то её невидимой хваткой схватило за шею и стало душить. Первые тридцать секунд её повергло в шок. Все так произошло нежданно, что, растерявшись, она, повалилась на землю, но, придя в себя и осознав, что же произошло, Анжела со страшной силой стала бороться; но рука, невидимая рука, словно тисками зажимало горло, и при каждой силе шея с хрустом обмякла.
Последнее с чем Анжела согласилась, так это с тем, что надо было старуху удушить.


С м е р т ь  у д у ш ь я  н е  м и н у е т
Н и  т е б я  и  н и  м е н я
В ы б о р  к л а с с н ы й  з д е с ь
П р е д л о ж е н; д в е  п е т л и
И з  н и х  т в о я.
С м е р т ь  у д у ш ь я
Н и  м о я

Пропела старуха в веселом духе.

Это уж точно я попала в психиатрическую больницу. Ведь не зря ж ко мне приходят доктора по несколько раз на день и со слезами на глазах уверяют меня в том, что я это я.
-Ну, как я сюда попала?
Как ни пыталась Ангина выяснить свое новое появление в столь необычном месте ничего у неё не выходило. И тогда она в истеричном припадке начинала биться головой об стену и кричать благим матом на медперсонал.
В больницу, в которую она попала, называлась: СКОРБЬ. Два дня Ангина пролежала на кровати связанной. За эти два дня ей дали хорошенько поразмыслить. И она посчитала, что всему придет конец. Ведь это игра. Недолгая игра. Не так ли? Ведь это игра? Игра моего воображения. Что рано или поздно придет счастливый принц и скажет ей, что пришел конец. Ведь, правда? А пока я здесь и никаких принцев нет, я должна повиноваться жестокосердной судьбе и принять игру, даже, по правилам больницы.
Ангина христианского рода Христа.
Вот как они меня обозвали: христианкой.
Первые двое суток её держали под особым контролем. Её как буйно-помешанную привязали к кровати в смирительной рубашке и по три раза на день кололи ей усыпитель. По возвращению в сознание Ангина начинала буйствовать. На третьи сутки изнурительного буйства, которое вылилось на медсестер, прекратилось, и к ней подпустили доктора. Когда Ангина обратно спрашивала, кто её упрятал? Ей отвечали, что на то есть доктор, что б обо всём разъяснять.
-А где был раньше доктор?
Пришедший доктор был весьма плутоватым типом. Первое, что в нем Ангина заметила, так это то, что он постоянно озирался по сторонам и недоброжелательным взглядом выискивал преследователей, убедившись, что место чисто, он начинал серьезный разговор. Из этого следовало кто больной?
Так о чем же Ангина с ним беседовала? Неужто о своей трагической беде? Или о том, насколько  она безнадежна и больна? Или о том, как долго игра затянется?
н е и з в е с т н о
После неизвестного разговора, доктор вышел из палаты, как выжитый лимон. Без сил, полный утомления, а это только утро, а впереди целый день больных!
Ангина так и не поняла, для чего к ней доктор приходил. Неужели для того, чтоб сказать ей плачевный диагноз и объявить смертельный приговор: больна! Так она хорошо все это знает. Еще он сказал, что её продержат две недели, потом переведут на нижний ярус уровня Ц, как легко-помешанную, а после на свободу. Но почему же доктор, которого она пустила по своему желанию, не выслушал её? Почему он так старательно уходил от вопросов, отвечая ей тем, что судьбе угодно так, и не нам влезать в её дела. Почему? Почему? Почему? ПОЧЕМУ?????
Это почему могло долго продолжаться, пока не вошла медсестра и не вколола дозу снотворного.
-И ты говоришь, что тебя сюда впихнули по ошибке? И что судьба о тебе позабыла? И что во всем виноват подвох времени?
-Да-да.
-И так же ты утверждаешь, что ты умнее всех на свете?
-Да-да.
-И здоровее?
-Да-да.
-Тогда тебе не место здесь! Лети голубь в открытые просторы, пасись с быками и овцами! Лети отсюда к матери едрёной! Лети…
Пациентка “Скорби” замолкла уровня Ь. Замолкла не оттого, что ей скрутили шею и впихнули в рот чужой носок, и не от мерзопакостных делишек, которые она по ночам открыто, афиширует, нет, не оттого – она замолкла по одной простой причине, забыла слово. Она вообще иногда забывала такие простецкие словечки, от которых невозможно отвязаться в жизни. Но эта особа “особого круга”. Забывала, и по три, а то и по четыре часа вспоминала слово, и сейчас, сидя напротив вполне здорового и рассуждающего собеседника забыла слово.
-Чертог? – намекнула старательно Ангина.
-Нет. – Пациентка сострила мордочку Эйнштейна, и вид её лица превратился в легкомысленную, беззаботную даму.
-Свободы?
-Нет. Это было…
Игра слов стала главным развлечением для Ангины. За те первые две недели, которые она провела в больнице, свыклась с тяжким бременем судьбы, что ты заблудшая душа ни в лучшем свете мира! Ангина стала знакомиться с такими же несчастными, как она.
Перезнакомившись с немалой кучкой больных, она изумилась их странностям и историям. Правда, истории все были схожи. Упал, проснулся в палате с решетчатыми окнами, биркой на кровати, диагноз шизофреник.
И как все это понимать? КАК ВСЁ ЭТО ПОНИМАТЬ?! У всех стоял один вопрос: За что? Ведь все здесь были впихнуты странным образом в эту странную больницу.
Расследование, которое стала проводить Ангина, к толковому источнику её не привело. Оказавшись в тупике конечный пункт возврата нет, она опустила руки и признала, что все здесь наполовину лишены ума. В том числе и я. Моё больное “Я”.
Что моё “я” значит для меня? Много! Что моё “я” значит для доктора? Ничего. Обычный тип, высокого мнения о себе. Я да Я. Доктор, а где моё я? Вот и все. Кусок говна и сыпучей извести.
С женщиной, с которой Ангина познакомилась, лежала серьезным диагнозом на память простейших слов. Женщина ей понравилась. Она была проста, немного романтична, верила, что весь этот дурдом рано или поздно окончится. Правда, не могла сказать точную дату времени. Необыкновенность этой женщины заключалось в том, что она на середине разговора забывала слово и кидалась в думу. При таких остановок на полуслове она начинала волноваться и нервничать, приравнивая себя к слабоумным, чему сильно огорчалась.
-Только слабые умом могут быть такие! А я не такая! Есть еще в моей пороховнице немного огня! Я не такая! Мой мозг еще не засох!
И тогда Ангине приходилось помогать.
-Огонь?
-Нет, дорогая не огонь. Да это не столь важно, коль собеседник был хорош!
Игра оканчивалась, как обычно с такими вот словами.
Доктор, пришедший к Ангине, сменился на другого доктора, разъясняя тем, что она имеет право за собой менять докторов раз в неделю. Странность этой перемены заключалось в том, что пациент, находящийся в столь угнетенной и мрачной обстановке наводит на суицидальный характер. И когда пациент слабого ума видит сильного ума, доктора, распоясанного вида и немножко хмельного и пахнущего вольным ветром, – то все это плохо сказывается на психику больного. Ангина с этим правилом смирилась. И действительно, смена лиц, и вправду воспроизводило некую свежесть. Но после трех часов с доктором, убеждаешься, что никакой разницы нет, как с тем доктором, так и с этим.
История больных имел особый стиль; харизма; рассказ сумасшедшего; вечное скитание по лабиринтам сознания; клевета на докторов; правдоподобные истории о похищении всё это стало новым увлечением Ангины. Больным – раз в неделю выдавали по десять чистых листов. И с этой выдачей Ангина начала писать. Про таких несчастных, как она.

                Записки сумасшедшего

                Эндрю

Рождение Эндрю остается для всех загадкой. То ли он скрывает, то ли он не хочет говорить. Молчалив, угрюм, порывист на подвиги, числится в больнице особо опасным пациентом. Пытался несколько раз бежать. Но все попытки побега были тщетны. Он и двести метров не успевал пробежать. У него есть родственники. Две двоюродные сестрицы, которых он презрительно вспоминает: « А эти две шалавы! Запихнули, меня, черт знает куда, а сами гуляют на свободе! Да вы знаете, что такое деньги?! Не просто деньги, а много денег?! Нет, не знаете. А я знаю, и они знают! Заплатили докторам, вот я здесь и сижу». По версии докторов, Эндрю попал сюда с диагнозом слабоумного человека, мнящего себя купцом эпохи Возрождения. У него пятнадцать замков, легион солдат и вся Америка перед ним трепещет. Все это до абсурда смешно. Но на самом деле – после смерти матушки и отца, ему досталась немалая сумма наследства, и, сестры, змеиного мышления, сделали гениальный план – упихнули Эндрю в психушку! Спрашивается, как здорового человека можно упихнуть? Подсыпав ему в вино огромное количество растворимой кислоты: ЛСД.
Последствия все здесь!
                Записки сумасшедших 13.04. год эпохи неизвестно

Это была первая пробная запись Ангины. Через месяц у Ангины было уже целых 22-е исписанных страниц. Но рукопись горит! Сестра, нашедшая их в палате, собрала и сожгла, при этом ядовитым голосом высказала по поводу вольнодумной писанины.



Прошло больше месяца, как Том смирился со своей плачевной участи.
-Жизнь игра. – Вот что он услышал за проведенный месяц в шизофренической комнатушке.
Голос, который это сказал, сильно потряс Тома.
-Да кто ж со мной играет? – прокричал он в ярости. – Кто?
Игрок не ответил.
В жизни всякое бывает, и Том никогда бы не подумал, что с ним такое может приключиться.  За месяц он о себе накатал громадное количество кассет и, что самое удивительно через два дня, как Том их внимательно прослушает, исчезали.
О чем же Том записывал? О том, какой он был, и каким он стал? Вряд ли. Этот момент, как Том его обозначил: шизофренический цикл, скоро кончится.
Первое время он записывал о себе без умолку. Нес всякую чепуху и какую-то белиберду. Но когда все это ему опротивело, он сел возле микрофона, сосредоточился на более важные моменты в своей прошлой жизни и серьезным голосом стал записывать. То ничего нового он в себе не открыл, но узнал, о себе, кое-что.

                ЗАПИСЬ 1

И надо же забыть такой дурацкий поступок, подлый поступок. Да разве это поступок? Это подлость по отношению другому. Да и подлостью это нельзя назвать. Ведь то, что я сделал, нет мне прощения. Узнай об этом кто-нибудь мигом спроводился в исправительную колонию. Но ведь я был ребенком, а детям все дозволено, и, даже это. Убийство.
Да, я знал и хотел это, но другого. К моему огромному огорчению мне поручили мою младшенькую двоюродную сестренку, чтоб я с ней посидел. И к родительскому удивлению, я и посидел. Тогда я ужасно экспериментировал над разными вещами, и она как раз попала вовремя. Мы пошли в лес, где я, заприметил огромный, высоченный муравейник. Вот туда-то я, её и привел. Толкнув её в спину, исподтишка, она упала прямо лицом в центр тяжести муравьев, палку которую я держал в руках, стал придерживать “ею”, спину сестры, чтоб она не оттолкнулась от муравейника. Одному богу известно, что я в тот момент хотел услышать. Моления? Крик боли или просьбу отпустить? Неизвестно. Но всего этого не было. Мне показалось даже странным, что эта малолетняя шалава  не издала звука. Красные, мелкие ползучие дьяволята с молниеносной скоростью заползали ей под одежду и искусно там её кусали. Я даже, за место сестры, представил себя, как эти мелкие гады въедаются в кожу и со смертельной болью наносят мне ущерб, но сестра молчала. Почему она молчит и не просит о помощи? Или она совсем глупа, что потеряла дар речи от страха? Тогда, я, её толкнул в бок ботинком и, она, перекатившись через муравейник, сползла на землю.
Обезображенное лицо сестры на меня сильно подействовало – и – перепугало! Ничего кровавее я не видел. Минут пять я не знал, что мне делать, и как вести себя в таких подобных ситуациях. Ведь она мне сестра, и мне её поручили, а я, её убил. Но ведь это несчастный случай.
Предлог несанкционированного убийства.
-Она шла впереди, даже не шла, а летела, как ласточка серебристая. Сколько прекрасного в тот момент в ней было. В этот последний момент, её жизненного цикла, я запомнил навсегда. Яркая, улыбчивая, доверчивая, немного печальная, сердечная, сестра. Зная наперед, я б ни за что её не позвал. Позвав её, она обернулась. И в тот момент она обо что-то споткнулась и полетела вниз головой на землю, ударившись об этот самый смертоносный камень.
Сестра разбила лоб об смертоносный лежачий булыжник. Вот почему она не закричала, и все испортила дорогому мне удовольствию.

Том завершил свою запись.
История вторая такого же плачевного характера, но не будем в неё подробно вникать и судить его за то, что он совершил. Ведь вся жизнь Тома проходила под острым углом убийств. Ведь всё что не делалось, делалось в целях эксперимента. И все сходило с рук. Чувство неуязвимости у него росло ни по дням, а по часам. Только один он, знал, что же произошло на самом деле.
Когда Том стал раскрывать свою душу, то в интересных моментах его жизни стали исчезать кассеты. Вот тут-то он испугался! Ведь неизвестно в чьих руках могли быть кассеты?
“А может все это заранее спланированная акция, чтоб меня подбить на совесть и выбить из меня чистосердечное признание? Так это ловкий трюк!”
Двое суток он мучился над тем, что случилось?!
“Ведь про меня уже знают то, что я никому не говорил”.
На третьи сутки он стал, как ни в чем ни бывало записывать свои записи.
Но на этот раз Том стал осторожнее. Всё что скверное в нем сидело, оставалось взаперти, а то, что светлое сидело, выпускал на волю записи.
Получилось так:
Первая личная запись Тома была: отвратной и грязной, богомерзкой и преступной. Таких уродов надо вешать.
Вторая запись (хоть и фальшива), но безупречно хороша. Он чист и прост.
Вывод:
Ни бес, ни Ангел.
Тот, кто слушал, молодец!

                ***


Когда Шляпников проталкивал свой проект в научно-экспериментальный совет, то ему никто не верил, что это все возможно. На все это смотрели двумя глазами: скептически и усмешкой на устах «Вы, слышали, что этот Шляпников вознамерился переделать человека! Ну не сумасшедший ли он, после всего этого? Какой бедняга, до чего ж докатился переделать самого человека!» но как горько не было на душе у Шляпникова, он все же верил в свое творение. Проект одобрили, но одобрили со снисхождением и со скептическим заявлением, что если проект не оправдает средств, то тебе Шляпников не сносить двух пальцев.
Двух пальцев. Двух жалких пальчиков. Да я готов ладонью пожертвовать ради такого дела.
Чем же так отчаянно увлекался Шляпников, что готов был пожертвовать собой? Ведь таких героев мало осталось в нашем веке. Да, особо ни чем. Спроектировав зеркальный шкаф и написав о нем кучу книг, после чего получил огромную огласку в массе: « Да как же так? господа, как это можно засадить туда особь особого разума и перевоспитать?»
Спрашивали злые языки у разноцветной массы.
И вот весь ответ сидел в зеркальном шкафе с целью перевоспитания.
Особь, так Шляпников называл Тома сидевшего в его конструкции, была что надо. Экскурсии, которые стал проводить Шляпников по два песо, приносили немалый заработок, и всем казалось, Шляпников зажрался. Правда были и такие, которые за глаза Шляпникова поговаривали: зажралась свинья! Вон, какое брюхо отколотил.  Бороду отрастил, строит из себя, знайте меня! Друзей не признает, всё деньги, деньги, да и тщеславие.
Но это всего лишь были злые языки, завистливые языки. На самом деле дело состояло совсем иначе: Глава коллегии научно-экспериментального союза дало срок Шляпникову два месяца с учетом одной обязанности, приносить в казну доход, без утайки черного дохода.
Непоколебимая вера и в честность Шляпникова была безупречной. И они с одобрением одобрили проект Шляпникова, как, что-то новое.
-Убыток надо возвращать! – так совет оценил новые возможности Шляпникова.
Два дня Шляпников скитался по трактирам. Два дня Шляпников мучился с совестью, но делать было нечего. Эксперимент дороже капитала.
И действительно дело было в шляпе. Звон монет, которые испускал Шляпников, превзошли все ожидания! Но все равно где-то в глубине души он себя ощущал предателем. Предателем науки и торговцем душ. Ведь то, что он делает, называется барышничеством. А ведь он хочет переделать человека. Человека испорченного, грязного заморенного грехами. Превратить его из лукавого в блаженненького. А он сидит как баба базарная и продает свой эксперимент народу. Иуда и то был хорош. Продал, смылся. А я? Я-то, что делаю?! Сижу, торгую, пускаю к обозрительной трубе кучку недоделанных людишек, которые приумножаются в полутора миллиона в день. Шляпников пропускает к своему зеркальному шкафу, чтоб поглядеть на будущее святилище. Моментами, Шляпников срывался, бросал свой блокпост и бежал, куда глаза глядят. Но глаза глядели к дому, и, не добегая до дома, он, останавливался, бросался в какую-то рассыпчатую думу, что-то сквернословно приговаривал, и бросался обратно на свой блокпост. “Ведь нельзя ж бросать на полпути, когда вот-вот всё начнется!” И оно случилось. Но дней через пять Шляпникова вызвали.
Предложение, которое прозвучало из уст совета, было весьма удручающим и пугающим.
-Мы как понимаем,  эта особь заговорила! И то, что она говорит нас весьма, весьма интересует! Продайте, нам записи, Шляпников. Ведь, посуди сам, что они тебе дают? Ничегошеньки. А для нас, вернее для народа – подайте массе пир так и масса захлебнётся! А ваши записи особо имеют не только ценный кусок сыра, но и уникальности! Ведь мы залезаем, что ни на есть в самые потаенные дебри человеческого сознания. А эта особь человеческая. И она нам очень интересна. Что в них?
-Ничего, - ответил каменным видом Шляпников, прижимая записанные кассеты к сердцу.
-Шляпников, Шляпников, вы ведь понимаете, что вся суть этого эксперимента, может захлопнуться в любой момент, и вся ваша затея с человеком обернется в полный фарс. В комедию, а вы как я понимаю, не комедиант? Ну, что вам стоит…. Продайте? Ведь это достояние республики….
-Но вы не понимаете…
-Духовные откровения должны иметь всеобщую огласку. Не так ли, Шляпников? А коли, грешен он, да вдобавок плут и убийца, то он должен при общей массе людей покаяться в грешках, коль хочет стать божком. Ведь вы из него хотите сделать Бога?
-Не Бога, а святыню.
-Какая разница. Бог, святыня, всё едино и один бес в ребре! Так продаете или ящик….
В жизни отвратительнее Шляпников себя не ощущал, как сегодня. Ведь то, что он сделал, называлось сделкой. Продал душу чужого человека. И не просто продал, а отдал её на растерзание волкам. И только сейчас Шляпников пришел в полный ужас. Ведь через месяц проект заканчивается, и особь особого разума выйдет на свободу. И тогда ОНО всё прознает. Ведь ОНО такое же, как и мы. Только глупее, но ОНО может мыслить, плакать, чувствовать, сожалеть и т.д.
-Что я наделал!!!
Придя, домой, Шляпников никогда не употреблял алкоголь и табак, но сегодня день был мрачный и Шляпников решил заглушить свою продажную совесть этим пагубным способом. Закурил и запил. Дети, пробегавшие, мимо окон Шляпникова отрезвили на всё происходящее. Ведь то, что он услышал, было о нём:


В шляпе дело не сидело
Коль все дело было в шляпе.
Он народу дал экстаз
Коль экстаз сидело в шляпе.
И на этом разжирел
Стал свиньей сварливой, сытой.
Ведь Иисусика продал
За любимый мармелад.
Жрёт свой сладкий мармелад
Тихо, скромно, не спеша.
Ах! Ты подлый, сытый ***!
Чтоб он в горле пересох!!!

И раздался смешок.

Пуще прежнего разозлился на себя Шляпников. Ведь то, что он услышал, было для него полным откровение. Ведь он себя считал героем дня, предвестником чего-то нового, а получается, что он был посмешищем республики.

А коли, брат, Иудой стал, так не бери ты больше взяток!!!

В мрачную, непроглядную ночь, промозглую до мозга костей Шляпников выбежал на улицу. Хлеставший дождь, словно плетями попадал прямо в лицо, но это его ничуть не огорчало, а наоборот, он даже рад был, что в такой скверный час, его застал дождь. Прошедший одинокий прохожий мимо Шляпникова, чего показалось Шляпникову, даже странным, что в такую пасмурную ночь может быть кто-то ещё - покрутил пальцем у виска. И этот жест, казалось бы, унизительным постыдством Шляпникову показался как раз кстати! Шляпников был рад, что кто-то нашелся и признал его в дураках. И в знак признательного жеста Шляпников сделал в старомодном стиле поклон.
Так за что ж Шляпникова сравнили с сумасшедшим?  А было за что!
Узнав многое о себе, он в обиженном, отчаянном и в плачевном духе сел за письменный стол и стал писать заявление об уходе:

Дорогой, научный комитет! Я знаю, что мой эксперимент принес вам немалый доход, и что с такими деньгами не видать вам год своей страны. Багамы, Альпы, море, кучу разных шлюх всё это время будет с вами. А мне, как жалкому торговцу и мелкому людишке, досталось, как всегда здоровый круглый шиш!
Узнав сегодня о себе, и мало примечательного, я кое-что предпринял: Я оставляю свой пост и ухожу с завтрашнего дня.
                С уважением Шляпников.

Написав заявление об уходе, Шляпников в порыве забыл добавить, проект. Но так как горько было на душе, то Шляпников не счел нужным это добавить. Ведь  его не будет в проекте так и не будет проекта, и скоростным галопом побежал на почту. Там на скорую руку он скорой почтой отправил заявление. Удовлетворенным взглядом и поступком он с опустошенной душой и обидой за себя поплелся к себе домой. В дороге, он порывался сорваться к своему детищу и всё разобрать к чертовой матери, но так как этот поступок ничего не принесет, не сорвался. Сторожевых псов, которых поставили на ночь, верно, своему делу несли долг. И всё назавтра Шляпников отложил. Придя, домой, и, покурив душистой травки, Шляпникова овладело странное чувство никогда он себя так хорошо и легко не чувствовал, как в сегодняшнюю ночь.
В 24:00 Шляпникову захотелось погулять. И не смотря на начавшийся ливень, Шляпников  все равно выбежал на улицу. Непроглядная, холоднеющая, дождливая ночь  ударила в глаза Шляпникову. Ливень, льющийся с неба, не заставил его сидеть, сложа дома руки и дожидаться его окончания. Вырвавшись на свободу уличной раскованности, он впервые почувствовал в ночной городской тишине уютно, и с этим уютом он закружился, затанцевал осенним вальсе. Вот почему прохожий, проходивший в столь поздний час и дождливый час, и дававшие скверные показания о нём, посчитал Шляпникова в тот момент за сумасшедшего.
В порыве осеннего вальса и под громоподобные удары барабанного грома Шляпникову захотелось с кем-нибудь поболтать. Вот это самое желание его и сгубило. Оно как крыса прокралась в сердце и стала жалить, жалить, жалить до жадности и  бешенства. Это потом Шляпников корил себя и убеждал своих судителей, что он был в состоянии аффекта. А когда его спросил правосудья со злым малоприятным лицом: “ А убивал, ты, то же в состоянии аффекта, Шляпников?” На что Шляпников не знал, что и ответить.
И вправду как же так получилось, что Шляпников оказался в числе убийц, кровопийц и низшего элемента людей? Как же так?! Неужто аффект так заставил Шляпникова опуститься?
На этот самый глубокий и туманный вопрос Шляпников и сам не знал, как ответить. И действительно в тот момент его словно бес потянул за руку и сшиб всю ему память. Он помнит только последний свой момент, как он танцевал и больше ничего. “Хоть, убейте, но не помню!” – отвечал он в зале суда. И только один нашелся свидетель, он-то всё и видел, затаившись под темными грязными баками мусора, свидетель дожидался, когда изверг уйдет из поля зрения, чтоб о нём сообщить кое-куда! Свидетель был бомж.
Когда привели бомжа, для Шляпникова было полным удивлением, что какое-то отрепье стало его гибели и краху всему.
-А что можно сказать об этом холопе, - говорил свидетель показания беззубый, грязный пахнущий протухшей рыбой бомж. – Холоп он и в Африке холоп. Убил и глазом не моргнул. Я ваша светлость, таких подлецов мигом узнаю. Они свое дело знают, что я даже глядеть не мог, как этот зверь, что б ему не видеть свет в огне, убивал людишку. Я даже после такого дела, притих, как мышка и молюсь, батюшка, светлый, напусти ты ему такому извергу пелену в глаза, и видно бог упас меня. Когда этот изверг насытился, попировал, сбег, но перед тем как сбегать, он нанес мертвому еще десять ударов ножом, из мести. Вот такие тут дела. Знаем мы эту интеллигенцию. Учатся для того, чтоб поумнее убивать. Вот такие тут дела.
Бомжа увели со свидетельского стулу, и спросили Шляпникова, что он скажет? Шляпников промямлил, что не знает, что и сказать, пожал плечами, опустился отчаянным видом на стул и стал о чем-то думать.
Шесть лет дали Шляпникову в сумасшедшем доме.
Когда судья зачитывал Шляпникову страшный приговор, а Ангелы восторженно захлопали крыльями, а бесы тут как тут напустили колдовские чары, – то в это время Шляпников прокричал в обезумевшем состоянии:
-А проект?!!!!
Вот такие толки, потом о Шляпникове слагали:
-Не человек, а зверь! Убил и ни грамма совести! Всё думал о проекте! когда  ему вердикт зачитывали! Да где ж ему переделать свинью, коли сам свинья!
Много о нём нехорошего говорили. Много о нём легенды слагали и приписывали того, чего не делал в жизни. Много в жизни было сквернословия о нём….
 
А что же дальше, сказочник, скажи?

А дальше было так:
Письмо, посланное Шляпниковым, поступило ровно в срок. Письмо внимательно прочли и сочли нужным, уволить, не задумываясь. Убийство, которое совершил в накануне стало непростительным поступком. А так как Шляпников числился сослуживцем научного союза, то решили Шляпникова уволить, чтоб не замарать репутацию. Таким способом союз избежал всякого рода поругания.
Проект Шляпникова решили оставить и продолжить. Взяли в свои руки и накатали в зеркальный ящик три письма особого рода.

                Письмо первое

Дорогой сожитель ящика. Первое письмо, которое к тебе приходило и в котором говорилось об аббатстве – была полной чепухой! Тебя дурили! Никаких аббатов нет в помине! Но есть другие люди и они ждут твоего перевоспитания! Ты, малец, видно, с мозгами? И понимаешь что к чему?! Относимся мы к тебе, как к сыну, так и ты относись к нам, как отцам! Записи, которые ты ведешь, нас особо не радуют!! Уж больно ты хорош в них стал, когда в прошедших записях, был что ни на есть самым быдлом. Так как же нам все это понимать?! Под каким нам градусом смотреть! Узнаем, что ты флиртуешь с нами, не поглядим, что был для нас ты сыном. С землей твою жестянку сравняем. Хочешь жить – умей вертеться. Так что, берись за голову, и записывай все свои поганые делишки!
                Комитет особого контроля

Когда все это Том прочел, ему все стало ясно, его хотят добить на чистосердечное признание.
Два дня Том ничего не делал, лежал, глядел на потолок. На третьи сутки пришло второе письмо:

Ты видно, брат, так толком ничего не понял, что мы хотим от тебя?! Но коль твоя башка дурна, так урок твой будет не дурен.

                Комитет особого контроля

Короткая записка. Короткая и мысль.
-Что??!!
Усыпляющий газ, который пустили в зеркальный ящик, свалил Тома наповал. Человек, зашедший в комнату, смахивал на некое подобие насекомого, минуту постоял в какой-то задумчивости, подошел к Тому чему особо был не рад и вколол ему в вену немалую дозу кислоты
ЛСД
Синдром летайного исхода
Лица, которые приходили поглазеть на Тома, как он корячился, мучился, что-то выкрикивал на своем особом языке сильно забавляло живодерскую толпу людей.
С приходом в себя Том ощутил в себе некую странную перемену, то, что в нём сидело,  вырвалось наружу. Если б он знал, что в тот момент, когда он осознанно стал записывать свои несветлые дела, и при этом многочисленная толпа с блаженным видом созерцала, как он кается, то он бы ни за что на свете не дал себя в обиду. Под воздействием ЛСД  дело было пустячным. Ибо мысли так и лезли.

                ЗАПИСЬ 2

А что я мог поделать, когда в меня вселился бес. Не стреляться ж мне надо было из-за какой-то дряни? Так или не так?
Тогда мне исполнилось тринадцать лет, когда я ощутил в себе порывы страсти. Бордель, который я отыскал с помощью интересных газет оказался тем самым лучшим местом, о котором я мечтал. Она то же была из числа красавиц. Когда она ко мне подошла (не представившись) кокетливо взяла меня за руку и повела в комнату блаженства. Я был от всего этого вне себя.
Для начала игры она мне предложила выпить, что б я раскрепостился и превратился в сладострастное животное. Не знаю, какие у неё были планы, но у меня уж точно были не те. Выпив бокал раскрепощения, она сразу же перешла на ласки-раздевалки. При этом взяла с меня двойную плату, что я не стал донекиваться от чего ж так дорого? А спокойно отдал себя на растерзание.
Она была хороша. Когда меня ласкала. Но не больше и не меньше. После я, её, попросил лечь на кровать и раздвинуть свои (бесстыжие, похотливые) красивые ножки. Всё это она сделала с какой-то наигранной ролью, которой она насытилась и опротивилась. Но на мой юный девственный возраст, она сделала, что ей велели. Деньги имеют спрос. После я, ей (приказал) сказал, чтоб она закрыла глаза. Она засмеялась и назвала меня (проказником) шалунишка.
Шалун я был, конечно, тот, но если б она знала, что её ждет, то никогда б она меня так не назвала. Когда она закрыла глаза, я вытащил мною припрятанный карманный пистолет и выстрелил ей во влагалище. Восторг, который в тот момент меня захлестнул, был подобен Богу! Когда я увидел её скрюченное, сползавшее тело на пол от боли, я был вне себя от радости. Она стонала, звала на помощь, но я знал, что к ней никто не прибежит. Её дом, её публичный дом, был её личным домом, и за километр её никто не услышит. Перед её глазами, я был единственным соломинкой – как на спасение, так и на смерть. Она рыдала, просила о помощи и умоляла, что б я её не убивал.
Насмотревшись вдоволь и насытившись – я выстрелил ей в голову, избавив её таким способом от жуткой боли.
Когда я уходил от совершенного акта, я знал, а как же мне не знать, что меня и ни на миг не заподозрят. Мне всего лишь тринадцать лет. Позже дней через пять, я вычитал из одной местной газете о ней статью, в которой говорилось, что особа легкого поведения стала жертвой в своем загородном домике очередного клиента. Вот такие тут дела.

Запись Тома имела оглушительный успех. Продажа, которая началась с тысячного экземпляра, переросла в многомиллионный тираж. О Томе знали так, как никто другой. Достопримечательного грешника с особым вниманием изучали в школах, о нем писали сочинения и излагали в устном виде. Ввели этот предмет научного исследовательского образования по грешникам. Сам комитет, сославшись нужным, что знать своих героев нужно в лицо.
Помимо в школах, о Томе говорили в барах, но не в самом лучшем виде отзывались. Сначала, они его хотели морально придавить, потом расквасить морду, надеть пакет на голову и не давать ему минуты две воздуха. И когда он окончательно обессилит вывести на улицу и пристрелить на площади, как собаку.
Мысль проста, план не изощрен.
Помимо выпивох, в баре сидели слушатели (агенты комитета) специально подосланы для собирания материала, насколько Тома любят?
Таким способом комитет прознал насколько Том готов?! Ведь как-никак, а он:
СВЯЩЕННЫЙ ОКА
Пока Том набирал бешеную популярность и не понимал, что о нем каждый день талдычат в теленовостях то Шляпников, который очутился в столь отдаленном месте, сильно переживал за особь.
Первые дни, которые Шляпников провел в больнице после оглашения суда, были для него как бы вне прострации. Место, которое ему уготовили было настолько шикарным, что каждый лежащий в больнице, готов оттяпать лапу лишь бы здесь очутиться. Но  Шляпников зашедши в апартаменты люкса, отчаянным видом и полным равнодушием сел на кровать, схватился руками за голову и так просидел трое суток.
На четвертые его словно подменили.
-Бес, конечно в него не вселился, - определил профессор психушки. – Но в одном я уверен! Что же тебя так Шляпников возбудило? – спросил профессор старческого происхождения, на нем были плотно одеты очки, огромными стекляшками из которых выглядывали глаза профессора. – Что же так тебя возбудило? Шляпников как-никак вас спрашивают?!
На этот вопрос он не знал, что и сказать.
Так что же Шляпникова разозлило и почему он очутился столь волшебным образом на скамье криминальных психов?
А дело вот в чем:
Проснувшись на четвертый день, Шляпников как всегда чувствовал себя скверно. Ужасное отчаяние, которое свалилось на него сверху, легло тяжким бременем судьбы. Ему не хотелось ни с кем говорить, а уж тем более видеться. Разочарование  он получил в зале суда. И то, что он убил человека, он считал дело сделанным, и никакой вины он за собой не чувствовал. “Не велика потеря, коль старикашку отправил на божий свет!” Так рассудил Шляпников. Ведь то, что он сделал, ради блага! Ради него! Конечно, Шляпников рассказал эту страшную, темную историю про то, как на колени громыхнулся перед ним старик и умоляющим голосом просил избавить его от мучений. Сначала, Шляпников ссылался на разум, но когда старик окончательно распластался на тротуаре и разрыдался вот тут-то он и совершил деяние. Но ему никто не поверил.
Вот почему Шляпников самоуверенным и устойчивым психом числился в психушке.
И когда суд огласил, и его увезли в особые места, с надеждой на то, что Шляпников в скором времени образумится и покается в том, что он сделал.
Но все было не так.
Шляпников обидевшим видом, поклялся, что ни с кем не заговорит из докторов. Чтоб окончательно не свихнутся, он уединился в своей шикарной каморке, но на четвертый день, который ничего бы не предвещал, Шляпников услышал знакомый голос.
Дальше можно не описывать, что вытворил безнадежный псих.
Пара покалеченных пациентов. Пара свежих синяков сливовой свежести у охранников, и разбитый вдребезги телевизор.
-Шляпников нас это сильно тревожит! Так что же Шляпников тебя взбесило? Ведь не само оно?
-Особь! – ответил Шляпников гордым непринужденным видом.


Судьба не пощадила Шляпникова. Его отправили на нижний ярус, куда помещали самых буйных пациентов.
Шляпникову выдали миниатюрный мини-приемник, который он хотел сразу же разбить, но передумал, по какой-то причине, посмотрел на белый потолок, по которому прополз одинокий паучок, усмехнулся, почесал затылок, подумал, что паучок такой же несчастный, как и он, и лег спать.


Два дня оставалось до триумфального  шествия. Каких-то жалких два дня. Особь, которую нашел комитет (Шляпникова они из списка вычеркнули) принесла хороший куш. И то, что проект оканчивался, они с особой горечью напивались русской водкой от которой мозги не так уж сильно набухали, а наоборот, они пьяными рылами планировали новый план. План святыни. Так обозначил профессор Чмовский.   


Когда ЛСД Тома отпустило, а комитет счел нужным, что грех великий выпускать особь под воздействием галлюцинаций, то короли судьбы решили, прекратить уколы.
Третье письмо, которое Том нашел, особого ума не стоило читать.
Оно было краткое и простое.
 
Г о т о в ь с я  к  в с т р е ч е

Оказавшись другой на месте Тома, он бы подумал:
“Что за всем этим что-то стоит? Ведь неспроста ж вся эта трепанация черепа? И как бы меня после этой встречи не кастрировали при общей массе глаз?”
Но таких мыслей у Тома не было.
Равнодушно скомкав  записку и бросив в угол, он залег набоковую. Проснувшись через одиннадцать часов, в том самом месте, в том самом одеянии, но с бодрым духом и свежей мыслью Том яростно схватился за голову и стал вспоминать, что же с ним произошло с того момента, как он…

                ВОСПОМИНАНИЯ

Стоило Тому вспоминать то, чего он сам не делал? Хотя и с горечью, но все же вспомнил от и до. Как он под воздействием какого-то сверхчувствительного препарата, стал с особым энтузиастом каяться в своих грехах, и когда кассеты были записаны, пленка ждала своего прорыва, они пропадали! Дальше он не хотел вспоминать и знать, куда девались записи. И так все было понятно.
Гнев, который его охватил, не заставил долго ждать. Он яростным диким криком набросился на зеркальные стены и стал их колошматить. Боль, которую (он или они) нанесли, была ужасной. Удары были настолько сильны, что вот-вот в любой момент потрескались бы стекла, но за место стекал, Том набивал себе синяки на костяшках рук. Уставши, он свалился на пол и бездумным холодным взглядом уставился на вчерашнее послание.

ГОТОВЬСЯ К ВСТРЕЧЕ.

Был ли Том готов? Вот в чем вопрос. Конечно, был, но не на все сто процентов. Как  только он получил гнусное письмо, телеграфным шрифтом, он сразу же мысленно провернул план. Как только он окажется на воле и встретиться (с тем или с теми), кто его сюда засобачил по своей нужде и прихоти, - то он будет держать себя настороже.
Главное, не подавать вида, что ты в обиде. А то уж сразу все поймут, что к чему. Ведь для начала надо узнать врага в лицо, а потом уж действовать.
Но как подать вида, что ты не в обиде? Как? Подать? Вида! Что ты не в обиде?! Как сделать так, чтоб уподобиться сиянию красоты, за столь проведенные месяцы в какой-то жалкой конуре, и сказать, большое вам спасибо, за столь любезный ваш проект! Как это сделать?
Для этого важного вопроса он стал выражать в своем лице необидчивую радость.
Но как ни старался Том из себя изобразить счастливого уродца, ничего у него не выходило. Гримаса  лица плотно запечатлела обиду. И не просто обиду, а обиду со злостью. И это был большой минус. Так как враг и сам обидится, когда увидит его в полной злобе.
Злоба, которая в нем поселилась, не могла смириться с тем, что так по-хамски с ним обошлись.
Да, был грешен, да, убивал людей, но я же был ребенком. Так какого хера вам надо от меня?
На этой ноте Том остановился.
Примите меня таким, каким увидите.
Неизвестно сколько бы это могло продолжаться, пока профессор Чмовский не ускорил свой процесс.
-Особь, которая ждет своего звездного часа, должна быть подготовлена. А то мало ли чего доброго может случиться, например: буянить, капризничать, созывать народ на гуманный суд рассудка, чтоб взвесить все за и против. Тогда что вы всё на это скажете? Когда вся ложь всплывет поверхностным кораблем, и когда толпа очнется от гипноза, и то, что особь никакая не реликвия, то, что тогда  с нами будет?! Что??? Я вам скажу – страшнее суда над нами не придумают. Сначала они нам выбьют мозги, с помощью бейсбольных бит, потом отберут свои же кровные деньжата, добытые нами путевым ходом и, когда их месть упьется правотой. Вот тут все начнется! Каждого из нас, по отдельности начнут инквизировать. Инквизиция народа сравнима с казнью каннибала. Лично вас, - ткнул пальцем профессор в грудь самому усатому проходимцу, -  лично вас, выберут первого, как самого похабного закадычного кутёжника. Так вот, лично вас в одно мгновение ока они сравняют вас под прессом металлолома. Как это не прискорбно! А вас, - перевел профессор свой острый взгляд на маленького, пухленького, хитрожопенького человечишку, - как сильно зажравшуюся свинью, отправят на шашлык! И ваше мясо пустят на съедение собакам! А вас, и тебя, и меня, ужасной смерти не придумаешь. Но не об этом я должен вам говорить, какая из каждого вас должна быть смерть. Мы не герои чтоб падать жертвой. Я хочу, вам сказать о главном. Я тут кое-что обмозговал мозгами и пришел к выводу, что кто-то из вас должен пойти к этой особи и выложить ему все карты на стол. Если эта особь особого мнения окажется особой и начнет отнекиваться от сделки и ссылаться на гуманный суд истории, то в таком случае держа хвост пистолетом, а позу раком лотоса его не стоит убивать! Для этого случая есть метод номер 2


Четверка, сидевшая и вникавшая в ораторскую заученную речь была до боли хороша. Пока профессор Чмовский не сказал самого главного! Со стороны профессора это было подлостью, молчать столько времени и сказать только сейчас, но рассудив все правильно и взвесив все за и против, четверка, согласилась, что надо бросить жребий!
Сначала, думали, как бросать жребий?
Старинный метод бросание монеты был методом дураков.
Карты игра заядлых подлецов. Так как компания состояла из исключительных подлецов, то об этой игре никто и не заикнулся! Уж больно совесть нечиста. Минут пять гадали, что же выбрать?! Пока глава главнокомандующего дивизиона не всунулся в спор и не предложил простую элементарную вещь. Достав из кармана спичечный коробок, вытащил спичку, надломил и при этом злоядным басом прибавил, что велика вероятность остаться с носом, - и протянул зажатой рукой судьбоносные концы.
-Зажегший факел, принесет народу счастье!
Первым делом, как начать вытягивать судьбоносную спичку, которая принесет, не то ли меч алмазный, не то ли венец терновый. Они минут пять между собой бранились, кто первый? Задача была не из легких. Уж больно никому не хотелось остаться с носом. Но так как из этого ничего не вышло, глава пехотного отряда в разозленном виде прокричал “Уроды!!!”
Четверка выстроилась в ряд, да так, что, одного из ряда вытолкнули на стартовую площадку. Усатый оказался на подходе гильотине.
Пот, страх, озноб который пробегал по его телу, словно паровозом отлегло одним мгновением, когда усатый вытащил свою заветную спичку. Спичка была цела. Повернувшись своим собратьям по несчастью, он выразил на лице полное короткометражное кино: храбрость полководца, на котором отпечаталось на лице торжественная улыбка, улыбка идиота, он с гордой походкой перешагнул границу отдыха, как верный, старый, добрый пограничник.
-От заразы не уйдете!
Оказавшись на стороне казенных ангелов, усатый с ярым наслаждением принялся наблюдать за демонстрацией.
Тройка, стоявшая и вникавшая во все это, с горечью опустили морды в землю.
Если б сейчас оказался доктор со своим верным старым чемоданчиком, у которого много чего можно найти то, несомненно, доктор обратил внимание на один странный факт: сердце которое должно биться 120 ударов в минуту, билось 320.
Так вот 320 ударов в минуту наша тройка стояла, наглотавшаяся пуда страха и не как не решалась сделать первый шаг.
Уж больно подло остаться с носом.
Спичек две, а одна из них концовка Х…
-Ну? – посмотрел глава пехотного батальона острым взглядом.
Мигом выскочил шальной пулей из строя самый пузатый авторитет.
Этот миг пузатый запомнил на всю оставшуюся жизнь и о котором сильно сожалел, проклял себя и свою интуицию.
-Ступай. Пока не поздно! Звезда Давида светит в полном свете! Не прогадай! Ступай! – подсказывало сердце пехотинца. И когда в яркий и кричащий момент, пузатый шагнул вперед, – то следом за ним шагнул другой, который, резко, почему-то остановился и  лаконичным жестом, извинился “пардон”, и встал в задний ряд.
Сколько раз пузатик прокручивал эту сцену, сколько раз он представлял его за место себя, сколько раз он себе говорил: не доверять себе, но все равно бес потянул его за сердце! Вот почему он запомнил этот миг, что не его очередь была тянуть за спичку.
Но после стольких долгих лет, лежа на кушетки, пузатик соглашался с тем, что от судьбы не уйти. Ведь если б за место него оказался другой и вытянул совершенно другую спичку, - то все равно б она оказалась в его руке в любой момент.
Но все это было жалким размышлением. Но то, что пузатик вытянул спичку и оказался рядом с тем, с кем судьба так подло обошлась, ибо Том на нем отыгрался по полной злобе, а потом сдружились. Игра стояла свеч!

В азарте много воскрешений!


Как только Алиса пришла в себя и, поняв, что она в засаде у врага, у которого есть на тебя гениальный план. Она, притворившись, спящей принцессой, стала обдумывать план, как бы сделать так, что бы было все не так? Но как только Алиса закрыла глаза, как она почувствовала, как чья-то рука легла на её лицо. Открыв глаза, она увидела того самого гнусного типа, с несимпатичным лицом профессора Воскресенского.
-Так, так, так! Ты очнулась! – окрыленным голосом встретил её Воскресенский. – Начнем-с!
Алиса попыталась что-то вставить в свою защиту, разузнать, что и как? Как ей этот тип силком всунул ей в рот вонючий кляп, что и говорило о дальнейшем к ней унизительном обращении.
-Как я понимаю, ты жизнью самоубийством не кончалась, а для нашей культуры это факт ужасен! И я бы хотел, что бы ты кое-что уловила своей башкой, что ты, шалава недозревшая до постельных дел, кончалась жизнью. А выбор у тебя один: Смерть или Жизнь? Игра моих свеч слишком дорого обошлась, и чтоб я из-за какой-то дряни все потерял, не позволю! А так как я хорошо знаю человеческую плоть, его сознание, и то, что мысли непостоянны, а переменчивы, я счел нужным не верить тебе заранее, и не водить тебя в курс дела. Ты и так амбициозна, что хорошо ложится на мои планы.
Дальше Алиса только одно помнила. Бесконечная тьма.

                ***

После того как Федор Михайлович пришел в себя, не мог поверить, что это даун! То, что сказал Илюша, его-то и привело в чувства.
-А давайте…я…его…того…топором?
Одним мгновением Федор Михайлович образумился и превратился в лукаво образцового человека.
-Кого, того, топором?
-Ну, того самого, кто вам всю жизнь на рельса палки клал, - ответил Илюша как бы ни от радости, а от того, хоть чем, да буду полезен.
-Да ты ведь даун, дистрофик.… Как же ты его убьешь? Ведь это дело хитрое, да и топор не так уж легок? А не побоишься бога? Ведь это грех! Ведь сказано: Не убий! – спрашивал Федор Михайлович с чувством долга. Да с таким жаром, как будто дело состоялось.
-Да где ж мне бояться. Бог и так меня кое-чем обделил, не обидел. Вся жизнь прошла на одной кровати, да и вас уж больно надоело видеть, хочу народ увидеть! А то, что грех возьму, так это мне в награду счесть! С меня что возьмешь? Ничегошеньки! Убил заразу топором – дадут отсидку! Так вы что ж думаете, Федор Михайлович, в темнице буду я сидеть? Нет. Тут, барин, все дело хитрости. Нынче судилище у нас гуманное. Я инвалид, и никакой там не будь задрипанный боец войны, а что ни на есть от бога. Бог взял, бог дал. Вот и дадут мне одноместную койку, журналистов ко мне подпустят, ведь кого ж зарубил, самого махновца! Так и вы не прогадаете, свой звёздный час. Топор есть, руки есть, мозги вроде бы на месте, так я ему и башку проломлю. Главное, ваше слово, а моё дело – дело сдельное!
Вот отчего Федор Михайлович пришел в себя и натянул поплотнее маску подлеца, ответил:
-Тут, Илюша, дело такое, сразу канат рубить нельзя. Тут надо обдумать. Не саму ж свинью мы гасим! А человека убивать идем, и не просто убивать в порыве страсти и обиды, а из-за дела, а где дело, там идея, а где идея, там и люди, а где люди, там и страх, а где страх, там и смерть, а где гарантия того, что ты меня не сдашь? Где гарантия того, что молодец-замок? Где гарантия того, когда придет твой страшный суд, то не упадешь на свои оставшиеся колени и не расплачешься в слезах раскаяния, и не выдашь меня? Где гарантия того, которая мне будет гарантировать то, что ты меня н6е слушал? Ведь не свинью ж идем пороть? Где?
-Так это батюшка, с вашей стороны. Моё слово, что для вас? Мусор! Хлам в корзине! А коли гайку, круто завернули то на то, есть грамота-замок! Ну, как я человек не грамотный, и не могу читать, писать, то соизволю вам поставить в ней, галку или палку…
-Нет, нет, нет, - перебил в возбужденном состоянии Федор, - еще раз нет! Ты не беспокойся. Есть у меня мыслишка, - засверкали дьявольские глазенки Федора Михайловича, которого  трясло от не начатого дела, - да такая, что самому богу, и в голову не придет. Убьешь! Слово даю, но убьешь! Топор я тебе завтра принесу, а вместе с ним и грамоту, в которой будет говориться, что я с тобою не сопричастен, - и ошалевшим видом выбежал из избы.
-Беги, мой батюшка. Беги, мой барин, да топор подбери, а коли черт тебя за сердце дернул, то знать тому и быть, – прокричал вдогонку полу радостный Илюша.

Так какой же план был у Федора Михайловича, что он стремительно выбежал из жалкой хижины Илюши и рванул в лавку топоров? Какой? Да простой.
Примчавшись в лавку, где его с распростёртыми руками встретило громадное количество топоров с кричащей надписью: “Убий!!”, то и дело, у Федора от столь желанной мысли, глаза так разбегались.
Федор Михайлович как человек рассудительный, рассудил правильно, что для дела нужен маленький топорик, да такой, чтоб не стыдно было убивать. И когда продавец с удивлённым видом спросил: “Коллекционер?” на что Федор по собачье пролаял, “не твое собачье дело!” Что в последствие это слово играло значительную не положительную роль в будущем суде. Завернув топорик в газету, Федор выбежал на улицу. Солнце, которое ярко светило и невыносимо нагоняло тоску и мучительную жару, а птички балдёжно воспевали природу-мать, то Федор на все это равнодушно отнесся. Ему бы сейчас мороза, зимы. Ведь для такого дела, как убийства, была подходящей погодой зима. Он бы завернулся в шерстяной шарф, одел бы шапку-ушанку, пальтишко, валенки, и вышел в тридцатиградусный мороз за топором. Вот картина Малевича, а не эта – сильное яркое солнце радости! Плакать надо, а не радоваться!
Развернувшись в сторону своего дома, он быстрым шагом направился к дому, писать грамоту.

Г Р А М О Т А

Я, Илюша Грамотный, ручаюсь своим словом и письменным умом, что мой подопечный товарищ и верный учитель философских наук Федор Михайлович не потыкал меня на какое-либо дело, а уж тем более на убийство. Он философ.
Убийство, которое я совершил накануне (число, месяц, год, время убийства) совершил по своей нужде. А так как по нужде мы ходим часто в туалет, так и на дело пошел один. Никто меня не заставлял и уж тем более не принуждал насилием. А коли не верите, вот вам моё доказательство, человек я неграмотный, то оставлю вам своё кровавое пятно.
 



               




      -Ну, что подпишешь своим кровавым пальцем? – стоял Федор на следующий день в холопской избе у Илюши.
То, что Илюша решил убить, было для него плёвым, но чтоб себе палец колоть и марать при этом в какой-то бумажке, было для…
-А…
-И никаких А! – всунул в руку Илье иголку.
Но иголка выпала из рук. Тогда Федор как страховой агент на всякий случай подстраховался, он из заднего кармана вытащил вторую заготовленную иголку и резко, уколол ею же палец Илюше и прижал пальцем грамоту.
-Вот и готово! А коли готово, теперь и план!
План Федора Михайловича был гениально прост. Он купил инвалидную коляску, на которой и поедет Илюша, и чтоб рыло своё не светить, Федор наймет глухонемую возилку, для которой он напишет адрес подлеца, и когда она довезет тебя до места, вот тогда-то твоя и роль.
-Смотри, одно неверное слово, и всему убийству конец. Ты известный ученый, хотя безногий, прибыл из далеких мест к профессору Воскресенскому, спросишь, это вы ли? И когда  он ответит, о, да! То ты скажешь, при этом ты должен быть человек-загадка, все профессора ходячие кроссворды. Так вот, ты намекнешь ему на одну интересную мысль, что за тобою охотятся, а охотятся они за тобою ни просто так, а за одною вещью. Ты Илюша изобрел форму воскрешений! Так ты ему скажешь! И тут он зажжется! Спросит, а можно ли посмотреть на эту формулу, ты ответишь, в том  то и дело, что вот тут-то вся и формочка, в башке. Тогда-то он тебе и предоставит свои услуги.
Смотри, ничего не спутай! Профессор хитрый малый, а так к нему просто в сердце не достучишься, понял?

Попытка номер раз
Втерлась ловко в сердце!

Проблем с коляской не было, а вот с возилкой пришлось немножко повозиться. Обзвонив кучу агентов, Федору Михайловичу предлагали одних полноценных возилок, что, он, отчаянным видом хватался за лицо и вполне спокойно отвечал: “Спасибо, не надо!”
Так могло долго продолжаться, пока не пришло время полнолуния. Тогда он сел в пойманную машину и помчался на бреквер-сквер, что означало сквозное облако, где околачивалась низшая среда преступных элементов. Вот там-то Федор и нашел свою возилку, которую с особым интересом расспрашивали в зале суда, а не причастна ли она в совершенном деянии?
Примчавшись на бреквер-сквер и расплатившись с водителем, который со злостной ухмылкой предостерег, что шансов остаться здесь в живых равно нулю. И когда Федор Михайлович хотел спросить: “А почему так мало?” – то водитель дал сразу по газам.
По узкой неосвещенной тропинке Федор сквозь дебри тьмы добрался до заветной мечты. Забегаловка с размера элитного кафе, стояло при всем своем открытом виде. Дверей нет, народу полно. Зайдя в бар, что особо не стоило делать, Федор первым делом наткнулся на официантишку, который и предоставил все услуги.
-О, какие люди! – приветственно встретил официант Федора. – Сама элита богачей! Чего закажем, коньячку, водочки, или чего-нибудь запретное? – спросил официант.
-Мне возилку? – ответил Федор Михайлович полным доверием, сам не зная почему?
-Возилку? – призадумался секунд на шесть официант, потом, как бы вспомнив, забытый кем-то заказ, отошел, ей богу, на минуту, потом явился в том же обличье. – Возилку? – повторил он тот самый вопрос, да с таким видом, как будто за минуту произошло невероятное событие. – А деньги есть?
-Сколько?
В этот момент официант как-то странно повел себя, по-дружески обнял Федора Михайловича, поцеловал в щеку, взял под руку и повел в какой-то темный угол.
В дороге доброжелательный официантишка с лицом хитрожопой крысы, разузнал, что Федора звать Михайлович, что он из прибрежных богатых мест, что ему позарез нужна возилка: “А для каких целей?” спросил деликатно официант, на что Федор наотрез отказался отвечать. Когда добрались до заветного угла, а это стоило пройти ни много, ни мало, официант грубо ткнул пальцем в живот Федору и криминальным видом, пригрозил:
-Слушай меня внимательно и вникай в мои слова своим умом, проговоришься, откуда брал возилку, так я тебе все кишки повырезаю, и на твоих глазах, вырву твой язык и сожру! Усек? Хрен, недоделанный!
Федор кивнул головой.
-Во-во. Теперь жди.
Возилка оказалась что надо. Единственно в чем в ней был недостаток, так это в том, что она оказалась малограмотной, что стоило немало сил, чтоб вдолбить ей в голову, в чем ее задача состоит. Лет ей было 30. Вид ее был ужасен. Дрянное порванное платье, изуродованные туфли, сама грязная, да и рылом не шита.
Через два дня, когда Федор окончательно убедился, что все готово, он нарисовал схему действия, и как следует, вдолбил возилке, в чем суть ее действия. Илюшу усадили в кресло.


В тот день профессор Воскресенский ни о чем так сильно не думал, как о предстоящем новом выходе.
Прошло с того дня, как он божественно представил и предложил глупой массе новое открытие, два дня! За эти два дня произошло массу событий. На следующий день профессора атаковали журналисты, и его как интересную личность пригласили на телевидение, что для профессора стоило немалую сумму денег.
-Реклама, реклама, - так ответили господа телевизионщики.
Но без жертв нет и героев! Воскресенский пообещал (своему) народу, что он через четыре дня, выдаст им девчонку.
И действительно план, который Воскресенский распланировал, осуществлялся с ярой силой. Алиса, как только приходила в себя профессор вкалывал ей какую-то химическую белиберду. Таким путем профессор окончательно хотел убить в ней все живые чувства. И когда подойдет ее время, то у профессора была заначка, которую он и вколет в Алисину вену. Но то, что произошло сегодня, ни в какие рамки не влезали. Сначала, профессор все на это смотрел с особой осторожностью, уж больно было странно, что по какой-то там причине к нему явился некий ученый, что б ему сообщить, что за ним охотятся. И когда профессор все это выслушал, то Воскресенский ему ответил: “А мне какое дело, что у вас проблемы. Ваши елки, вам и их рубить!” И только в эту секунду профессор захотел захлопнуть дверь, как тот самодовольный тип, кое-что сказал, что и погубило в будущем профессора.
-У меня есть формула.
-Какая такая формула? – заинтересовался Воскресенский, не теряя чувство осторожности.
-Воскрешений, - ответил странным видом калека.
-А показать можете?
-В том-то и дело, что все здесь, - указал пальцем на не свежий вид башки. – Здесь!
“Странно. Или он чего-то замышляет, чтоб проникнуть в мою кладовку мудрости, или правда, у него есть то, чего мне так недостает”.
- Где вы остановились? – спросил профессор, зная заранее ответ
-Нигде.
-Могу я предоставить вам свои услуги?
Дальше можно не писать.


В апартаменты, в которых поселился Илюша, были, что ни на есть самыми шикарными.
Профессор, не пожелавший его поселить в своем доме, снял для него номер в отеле, и смылся на пять часов.
-Дела! – лихо ответил профессор и ускакал на невидимой лошадке.
Такого роскошества, такого богатства, такого блеска Илюша еще не видел. От головокружительного блеска и роскоши у него чуть-чуть не закружилась голова. На минуту, Илюша передумал убивать профессора, но, вспомнив в чем суть дела, и для чего профессор его сюда привез, он с холодным сердцем поклялся расквасить голову профессору.
Но чем больше Илюша находился в богатой жизни, тем сильнее росло его желание остаться здесь навсегда. Он, не теряя времени зря, заказал пару шлюх, шампанского, море деликатесных блюд, чего он никогда не пробовал и не ел в своей жизни, при этом он расплачивался кредитной карточкой профессора, которую он сдыбрил при пожатии руки.
8 часов.
Время пролетело одним крылом размаха. До прихода у Илюши еще оставалось целых тридцать минут, и за эти тридцать минут он успел позвонить Федору Михайловичу и сообщить ему некую новость.
-Я, брат, тут прикинул, - говорил Илюша развязным, нахальным смелым голосом, - что жизнь калеки не так уж и паршива. ****ься можно, если есть на то деньжата, то знайте, Федор Михайлович, я как человек беспомощный, овощ, как вы часто говорите, то я как человек, говорю как человеку, поймите правильно, жить всем хочется хорошо. Убийство, которое я совершу, не из благородных чувств к вам, что вы такой ласкательный и добрый. Мне много не надо. Убив врага, я бы хотел, чтобы вы мне перевели на мой счет в банк, некую сумму денег миллион. А если нет, то и грех с вами разделю пополам. За все надо платить. Думали так сцапать задарма свой звездный час? Не-ет, если да, то и суда на вас не будет!
Услышав такое, да еще от такого дистрофика, который бог знает, кем себя возомнил, Федор Михайлович в буйстве швырнул телефонную трубку об стену.
-Миллион, а два не хочешь! Да где ж я тебе, скотина, их достану! Скотина!
Воскресенский шел вприпрыжку. Радость, которая его охватила, была сравнима с первой радостью весны. Хотя на улице был июнь, и солнце грело.
Дойдя до дверей, Воскресенский приложил ухо к двери, с надеждой услышать какой-нибудь балаган, отчаявшись услышать, достал из кармана ключик и отпер дверь.
Тишину, которую он встретил, профессора привела в доверительный чувства к ученому: “Не дармоед!”
Усевшись на мягкий диванчик напротив инвалида-ученого, профессор спросил:
-Ну?
Долго ждать Илюше не пришлось. Профессор как бы сам просился под топор: “Ну, сделай это дело, батюшка. Успокой мою душонку, грешную!” Топор, который Илюша припрятал, сверкнул внезапной молнией над головой профессора.
Разрубленная голова профессора, разрубилась как арбуз, хлынувшая брызгами кровь, что на удивление после всего случившегося, не перепачкало Илюшу, а наоборот, потекла на дорогой постеленный ковер, который все в себя тщательно впитал, и сказал: “Ступай, Илюша, следы замял!” хотя топор, разрубивший пополам, как кочан капусты, голову, остался лежать возле башки. Или по забывчивости преступник позабыл топор. Так расценили господа-полицаи.
-И что, по-вашему, его подтолкнуло на такой поступок?
-Месть! – ответил проницательный Холмс.
Месть или не месть, но Илюше было совестно за то дело, которое он совершил. Спрашивается: Каким чудом он смог сбежать? Одному богу было в тот момент ведомо. Когда Илюша добрался до своего жилища, он позвонил в лихорадочном трясущем состоянии Федору Михайловичу, сообщил, что дело сделано. И в этот момент ему пришла идея: А не убить ли Федора?

А был ли Федор сам убийца?


Никогда бы Федор Михайлович не подумал, что он окажется когда-нибудь в компании убийцы. Ничего подобного Федор Михайлович в своей жизни не предвидел. Но случай, который ему представился, один из тысячных, был как раз, что надо. И то, что Федор не имел никакого представления, как вести с извергами, было дело не из легких. Солнце, которое всех нещадно жарило, сильно злило Федора, он винил природу мать, что в такие смутные часы, происходит нечто страшное. А на улице солнечно и безоблачно. Где дождь? Где вся хмурь? Задавал вопросы сам себе Федор.
По дороге, он зашел в банк, зачем? Сам не зная, но интуитивно чувствовал, что надо зайти и посмотреть, сколько денег у него осталось на счету. В банке ему припомнились Ильюшины слова: “Миллион! И не больше!”
“А два не хочешь!” – повторным эхом отозвалось в голове.
Симпатичная, стройная брюнетка сидевшая за унылом окошком, приветственным язычком встретила Федора Михайловича и выдала ему шелестящим нежным голоском. Что у него на счету 20 000.
Сняв тыщенку, Федор Михайлович сунул их в боковой карман своей рубашки и направился к Илюше.
Таким действием Федор Михайлович хотел откупиться от Ильи, но в дороге, на него находили смутные мысли, что тыщенку уж слишком жирно отдавать, какому-то дистрофику, и 500 рублей с него достаточно. Но когда Федор Михайлович подошел к дому извергу, то все пресловутые мыслишки тут как тут исчезли.
То, что предстояло увидеть, услышать и сделать было кем-то заранее написано, так посчитал в будущем Федор Михайлович.
Илюша сидевший на своей прежней кроватке, облокотившись локтем об подушку, дожидался Федора Михайловича, в руке, Федор проницательно заметил, что Илюша держал умную книгу под названием: “Катехизис убийц. Краткий способ вымолить прощение”.
“Сломался! – первое, что пришло на ум Федору Михайловичу и с отчаянием ушла душонка в пятки. – Подлец! Предался вере шарлатанов! Теперь жди вестей недобрых!”
И только Федор хотел вымолвить слово, - “а это что такое?” – и ткнуть острым взглядом на книгу, как Илюша заговорил первым, да так, что Федора невольно затрясло от страха.
-Жизнь, Федор Михайлович, штука переменчива. Не предугадаешь, под каким углом она ударит по бокам, перочинным перышком почистит, или, худо, топором! – сверкали Ильюшины глазенки в тяжелой темной атмосфере с одной горящей свечкой.
-Это ты на что намекаешь? – спросил заячьим шепотом Федор Михайлович.
-Да не нашто! Миллиончик положили? – недоверчивым тоном спросил Илюша.
-Положил, - соврал Федор Михайлович и ужасно испугался, что впервые сморозил нечто глупое.
-Вот и хорошо! Вы, Федор Михайлович, не серчайте. Пока я был с профессором, я кое-что вкусил от жизни, - смачно Илюша облизнул губу, как будто на губах остались недоеденные объедки. – И вник умом, что для такой жестянке нужен огромный размах. И миллиончик, который вы положили, как раз что надо! Но есть тут одна загвоздочка.
-Какая загвоздка? – испуганным голосом спросил Федор.
-Ну, как же не понять, - ответил Илюша  ученым видом, да таким, что не он дурак, а Федор. – Загвоздка проста. Гарантию я вам дал, а вы мне  шиш с сосновых елок! Не-е, Федор Михайлович не верю я вам, чтоб, да так с миллиончиком расстаться! Деньжата дают широту всем знаниям, а где широта там и гулькин тесть! То я, - тут Илюша остановился. Темень, которая повисла в комнате, была до того накаленная, что вот-вот и кто-нибудь из них сорвется. Но за место всего этого Федор Михайлович то ли от страха, то ли от стыда, то ли от откупа, вытащил из кармана ту проклятую тыщенку и бросил их на стол. Да с таким звоном, что Илюша, как только увидал деньжата, упал с кровати и на своих отрубленных ногах пополз к столу.
 В тот момент пока Илья волочился к столу и, позабыв об какой-либо осторожности, Федор Михайлович достал захваченный пистоль, на всякий случай.
Федор ясно понимал, что произойдет нечто страшное, и от этого никуда не убежишь. И то, что Илюша его сюда позвал не для того, чтоб побеседовать о делах житейских, а убить.
Первый выстрел, который раздался, был ужасно громким. Так показалось одиночному убийце.
Федор Михайлович даже испугался, что из-за шума могла вломиться толпа и его застать за мокрым делом, но после трех минут, никто не прибежал.
Пуля, попавшая в грудь, свалила Илюшу и распластала его на полу в распятом виде.
Подойдя поближе, Федор Михайлович как бы убедившись, спросил:
-Скажи, хотел меня убить или не хотел?
Но за место ответа, который впоследствии превратился в пресловутый кошмар Федора Михайловича, Илюша засмеялся и плюнул в лицо.
Второй выстрел пробил Илье головку, пуля где-то на середине мозга остановилась.
И после всего случившегося, Федор Михайлович понял, что произошло нечто страшное. Схватив деньги со стола и, осторожным видом шпиона вышел из холопской избы.
Федор Михайлович обратно зашел в пресловутый в банк, снял все деньги. Таким способом, он решил, что пора смываться. Здесь, в кровавом городе грехов делать нечего.
Ощущение после свершенного деяния, легло тяжким бременем на душу. И насколько это бремя легло было неизвестно.
Федора Михайловича всего трясло, и когда он подписывал кое-какие ему всученные банковские бумажки, служащая банка на него смотрела странно, - это после, она, убедительным голосом давала показания в зале суда против Федора Михайловича, что он в тот момент, когда сия изверг снимал деньги, выглядел вполне хладнокровно, даже сказать, по волчьему.
И когда, сняв все деньги, на Федора возле окошечка напала дикая мысль, что н забыл проверить дом: “А не оставил ли Илюша чего-нибудь такого, что может погубить?” И только хотел рвануть обратно, как в тот момент, перед ним нарисовалась милицейская машина.
Жирный ковбой, сидевший в развалившем виде в автомобиле, мило подмигнул Федору Михайловичу, как старому и давно забытому другу, что Федора еще сильнее затрясло, но, собравшись, Федор то же ему ответил приветственным духом.
Федор Михайлович решил не возвращаться.
Придя к себе и зашторив шторы и усевшись в кресло, Федор решил таким способом просидеть и собраться с мыслями до утра, но не прошло и трех часов, когда вечер сменился на ночь, на Федора, словно какой-то тучей навалились кошмары. Федора Михайловича стали преследовать два странных образа Ильюшин и Воскресенского, и странно они говорили: “Это ты укокошил нас двоих! Это дело твоих рук! Думаешь, суда на тебя нет? Не-е, брат, по тебе не стены плачут, а рубаха смирительная!”
Почему смирительная? Это потом Федор Михайлович понял, когда ему зачитывали вердикт и признали клинически больным.
Но чем больше таких видений видел, тем страшнее ему становилось. Секундами он срывался к телефону и набирал ближайший номер отделения, но вовремя останавливался. Что его останавливало?! Чувство страха попасть в тюрьму? Нет. Глазами Федор Михайлович пролистал по своей книжной полке, найти кое какое-нибудь пособие о тюрьмах, но ничего не нашел.
Чувствовал ли Федор Михайлович в тот момент, что его рано или поздно поймают и  посадят на скамью преступных элементов? Неизвестно. Но одно было известно, что дело пахло скверно.
Пистоль, из которого он стрелял, сразу же, по дороге, как вышел из дома Ильи и, переходя через мост, он бросил кровавое оружие в водосточный канал.
После знаменитые сыщики и опергруппа изрыла весь канал, и особой жестокостью избила Федора Михайловича за ложные показания.
Пистоля не было.
И даже тогда, когда Федор Михайлович признавался, что именно в этот канал бросал и больше в никакой другой ему никто не верил!
Но кто знал, что в тот момент, под мостом окажется такой же подлец и изверг,, который и отыскал кровавый инструмент в воде и много чего им совершил!!!
Вот почему Федору Михайловичу никто не верил, и считали, скрыл улику.
Под утро, когда все кошмары остались позади, Федор Михайлович позвонил в аэропорт, разузнать, во сколько вылет самолета во Франкфурт, вдруг, откуда-то из позабытого источника вспыхнул образ девочки.
“Ах, девочка! Разоблачительница всего и вся!”
Казалось бы, был бы нормальным человеком Федор Михайлович он бы сел в самолет и улетел за синие моря, но нет же, пресловутая жажда славы, плотно в нём сидела.
“Ну, как же я смогу попасть в священные одры Воскресенского?”
Позабыв обо всех своих деяниях, Федор Михайлович обзвонил кучу знакомых, которые в будущем суде с лицедейской маской лицемеров давали показания против Федора Михайловича, что сия человек, спрашивал: “ни свинья ли я, после всех дел, которых натворил?” И когда мы, граждане, послушно спрашивали, “в каких делах ты смог себя сравнить свиньей?” То он собачим лаем, отвечал: “не ваше, свиньи, дело!” Все эти свидетельские показания были ложными. На самом деле Федор Михайлович, узнавал, нет ли из числа его знакомых, кто бы знался близко с Воскресенским? Но так как оказалось, нет, Федор отчаялся.
Но в двенадцать, казалось бы, Федор Михайлович должен бы сидеть в шикарном самолете и дожидаться вылета, но нет, к нему гурьбой нагрянула опергруппа, которая его скрутила и ткнула носом в стенку.
Из вопросов следователя было такое:
Сл: Знаком с Илюшей Грамотным?
Ф.М.: Нет.
За ложные ответы Федора Михайловича заранее не предупредили, что за это строго бьют, то по почкам ударят чем-то тяжелым, то по яйцам, и с особым интересом спросят, “стоял?”
Сл: Знаком ли ты с Ильей Грамотным? Последний раз спрашиваю, скотина!
Последний раз оказался верным ответом.
-Да.
-Ты убил Илью Грамотного?
На этот вопрос Федору Михайловичу дали подумать, секунд пять. Когда, Федор Михайлович нерешительно ответил: “Нет”. То Федору Михайловичу с особым интересом расквасили невинный хрупкий нос.
Кровь потекла ручьем.
-Последний раз спрашиваю, убивал ли ты Илью Грамотного?
Федор Михайлович обратил на некую форму спрашивания следователя, вопросы, которые он задавал, были точны, просты и не сразу говорившие об убийце.
-Да. Я убил. Но, поймите…
Следователь не дал Ф.М. договорить.
Отдубасив Ф.М. резиновой дубинкой за то, что Ф.М затянул допрос, и, облив Ф.М холодной водой, следователь пообещал Ф.М. что он лично этим делом займется!
Следствие в тупик не привело.
Илья оказался человеком предусмотрительным. Обыскав Ильи жилище, полицаи нашли некий документ, который говорил об инсценировки Федора Михайловича.

“Дело, которое я совершил, совершил по просьбе Федора Михайловича, и грамота, которая у него есть, якобы он не причастен в убийстве его умершего врага Воскресенского, является полной чушью. Ну, чуя жопой, что он и меня захочет убить, как свидетеля, то я Илюша Грамотный оставляю вам сей документ. В качестве свидетельского показания против Федора Михайловича”


И когда зачитали эту скверную бумажку, Федор Михайлович хлопнул себя ладонью по лбу, после чего следовательский писака, внес это дело, как особо важное доказательство, что в тот момент, когда зачитывали свидетельские показания Федору Михайловичу, которого разоблачили в чистом виде, ударил себя рукой по лбу, в знак того, какой я олух!
Все это Федору Михайловичу казалось каким-то сном. Страшным, больным. И когда Федора Михайловича судили, и следователь доказал, что этот жид, есть убийца двух людей.
Ф.М. приговорили к шести годам строго режима в психиатрической больнице, ибо в канун суду Ф.М. лишился разума.
Алиса, которая часто упоминалась в бумагах, так и не нашлась, и её сочли, бредом сумасшедшего.
Конечно, хорошо бы было поставить на этом месте точку, и сказать, истории конец. Но так как Алиса находилась под воздействием сильнодействующих транквилизаторов и, спрыгнув с кровати и сорвав с себя утыканные в нее провода, сбежала из подпольной и богом забытой лаборатории.



Ангину много раз предупреждали, что б она не смела, брать у пациентов бумагу и сочинять нелепые истории про больных. Но чем больше ее предупреждали, тем яростнее она писала.

                Записки сумасшедших

                Михель.
Двадцатилетний юноша, с особо развитой историей.
Родился в семье избалованных родителей, которые особого внимания родившемуся первенцу не уделяли. Да и время, было не такое, как сейчас. В то время, думали не о детях, а о развлечениях. И родился я, как мне мать часто говорила, по чистой случайной заварушке. Да и назвать меня хотели Случай, но что за имя такое? Дали Михель.
Забеременев, мать не стала отдаваться, как многие, аборту, а решила испытать, что такое держать в себе живого человека?
И вот узнала.
Мать алкоголичка и наркоманка, отец ее не хуже. Вместе прогибались под тяжелым бременем наркотиков. Хотя, нет, меня тоже пристрастили к ним. Мой первый опыт произошел с грудного молока. В то время, мать особо страстно увлекалась молочком (сварившаяся смесь марихуаны с молоком) испробовав этот грешный плод, мои мысли были в какой-то странной оцепенении, за место “ау”, я мычал, за место, чтоб икнуть, я рыгал. Да вся жизнь сплошная наркота.
В  три года, когда отец завалился в угарном состоянии, он принялся на глазах друзей меня окуривать марихуаной, и причитал, что из этого подонка, вырастит настоящий раста. И действительно, подонком я не стал. Но настоящим раста стал. Хотя родители мои погибли при глупой стычке с наркодельцами, и, оставив меня одного в четырнадцать лет, я сам себе прокладывал дорогу в этом чертовом Вавилоне.
Вот такие тут дела.
А дела мои шли не так уж плохо. Помимо родителей у меня была куча родственников, правда, такого же сорта марок. И хотя они не хуже были, чем родители, но в них было то, чего мне так недоставало внимание.
Марку, ЛСД, которую я попробовал в первый раз от двоюродной сестры, которая предложила позаниматься марочным сексом, от таких услуг было отказаться глупо.
После, я долго думал и вспоминал, если б не сестренка, я бы здесь не оказался.
С годами я стал сильно употреблять кислоту, отчего и планку сорвало.

                Год записи
                Неизвестно

Ангине так толком не сказали, сколько ее здесь продержат и на что ей можно рассчитывать, но дали ясно понять, что выход из больницы есть один победить сознание.


Доктора, которого пригласили к Ангине, был особого типа людей. Таких людей Ангина сторонилась. Они-то знали, что к чему. Маленький, коренастый, жирный коротышка, все время хотел втереться в доверие, чему не нравилось Ангине.
-Ваши истории интересны. Особо с Федором Михайловичем. Она мне понравилась. Весьма интересна тем, что вы ей отдаете все ваши силы и мастерства таланта. Не так ли, Алиса?















 





 








 



 




 










 

 




 
  ПРОБЕЛ
 

 




 
 




      


 
-Ваш вымысел с Томом, присвоение чужого имени и отрекшись от своего имени, привело вас к нерешительным спутанным действиям. Зачем вам это? Что произошло с того момента, как вы начали писать? Что произошло в тот день, когда началась вся эта заваруха в вашем доме? Ведь не было никакого Гея, Тома, Ангины, и тем более Анжелы. Не было. Не так ли?
Никто никогда так со мною не говорили. Что он думает? Что я – это ни я?
-Я Ангина!
-ну, конечно, ты Ангина… А как же быть с Алисой? Куда она запропастилась? Или её поглотил лес, о котором ты упоминаешь в своих рассказах? Пойми, что вся твоя игра с сознанием, ни к чему хорошему не приведет, и ты вынуждаешь меня, к тебе прибегнуть к мерам – трепанация, - злым голосом закончил речь доктор.
Две недели которые доктор с ней провел, были до того мучительно тяжелыми, что ни к чему не привели, что б доказать что ОНА – это ОНА. АЛИСА.

П О С Л Е Д Н И Е  З А П И С И

Хлопнувшая дверь странным, железным звуком дала о себе знать. Алиса, поняла, что здесь её судьба пройдет под замком дверей целых 12 лет.
Обвинение, которое ей зачитали, что она в 1998 году, в возрасте шестнадцатилетнего подростка совершила хладнокровное, преднамеренное, зверское убийство своей семьи.
Отчего и по какой причине семья была убита, следствию неясно.
Алису Сёмину, с расстройством нервной психики поместили в психиатрическую лечебницу. 12 лет в одиночной камере.


fin