Глава 4. 2. Меланхолия

 Виктория проснулась от духоты и,  распахнув окно, вдохнула  запах прелых листьев, увядающих цветов и прибитой дождем, придорожной пыли. Тихо. Лишь  шелестит листьями сонная ива и где-то вдалеке, протяжно и  уныло,  воет собака. Глаза начали привыкать к темноте, и сквозь  густой мрак Вика различила силуэт  каштана, возносящего свои ветви к аспидно-черному  небу.  Всматриваясь в причудливые очертания теней, притаившихся в укромных уголках двора, она      думала  о том, что все   засыпает – засыпает плющ, вьющийся по стене дома, засыпает лужайка и старая липа. Смерть, вступая в свои права, шепчет живому: «Умирай…. Умирай…».

Туман, словно ниспадающая вуаль, мягко окутал  кусты и деревья, с  востока заструился бледный свет, и сквозь пелену густых облаков показалось  белое пятно солнечного диска, возвестив  наступление воскресного утра. Какое же оно  безрадостное и одинокое!  Холодное пробуждение природы отозвалось  глухой  душевной болью. Как все уныло: пирамидальный тополь у обочины,  словно чёрная  поминальная  свеча вонзается в купол свинцового неба и робкое пение птиц похоже на прощальную песню осени. Может быть, солнце, прорвавшись сквозь тучи,  развеет мрачное наваждение? Девушка вгляделась в  светлеющий горизонт.

  Внезапно, словно сдувая последнюю надежду, подул резкий ветер.  Вздрогнув от холода, Вика захлопнула окно и,  запахнув тяжелые гардины,   прилегла на диван.  Она почти не спала ночью, и хотелось вздремнуть, но перед мысленным взором, словно наяву, возник портрет Феликса:  руки с  длинными, чуткими, нервно подрагивающими пальцами,  словно резцом скульптора выточенный  нос, чеканно очерченный, волевой рот  и таинственные синие глаза.  Виктория вспоминала, как по вечерам Феликс провожал ее домой,  и, показывая созвездия,  рассказывал о мире - живом,  окутанном волшебством,  полном непознанных законов и тайных смыслов. Она представляла бархатный, томный,  ласкающе теплый взгляд  Феликса и его ироническую полуулыбку. Тогда она находилась в состоянии  восторженной радости бытия,  чувствуя себя совершенно счастливой: умной и успешной в единстве с обожаемым тренером  в  прекрасно устроенном мире. Гроссмейстер вспыхнул в  ее жизни как сверхновая звезда, сверкающая ярче, чем все остальные звезды галактики. Теперь она потухла, но не по ее вине. Чувства к нему поглотили ее сознание, а он, такой умный и гениальный, не смог увидеть ее любовь, заставив страдать и мучиться. Что же, она нашла способ прекратить  мучительные отношения, уехав в другой город. Теперь нужно сделать еще один шаг -  забыть его.

« Не стану думать о том, кто меня не любит, - внушала она  себе, - мне не нужна такая пытка.  Гроссмейстер  легкокрылой бабочкой  порхает от турнира к турниру,  упиваясь  победами, и  мысль о ней  не находит себе пристанище даже на краешке его сознания». 

Вика решила больше не вспоминать о Феликсе, но чувства не хотели подчиняться воле и мысли бежали опять все по тому же кругу:  благоговейное восхищение гроссмейстером  сменяла обида, обиду любовный трепет, и боль разлуки мешала разобраться  в этом   хаосе противоречивых чувств. Пока Демон обиды и Ангел любви ведут  нескончаемый бой на арене ее сознания, ее губы вкушают лишь горечь одиночества, а тело согревает только постель. Как же несчастна она! Без  Феликса  ей ничего не нужно - мир погружается  в пустоту.

Вика   застыла в оцепенении, больше ни о чем не думая.  Казалось, ее затягивает  темный водоворот,  и,  становясь все меньше, она превращается  в маленькую черную точку,  а затем совершенно исчезает в бездонной глубине необозримо длинного  туннеля:  аморфная масса  поглощает ее без остатка. Она не чувствует, не осязает, не помнит. Ее больше нет и  это, наступившее для нее «ничто» никогда не закончится. Она содрогнулась  от ужаса, и сердце, казалось, хотело  выпрыгнуть из груди. В таком состоянии оставаться наедине со своими мыслями нельзя. Девушка оделась и пошла гулять. 

До самого вечера бесцельно бродила она  по усаженным фруктовым деревьям улочкам,  а когда город погрузился в синие сумерки, забрела в старый, заброшенный парк. Она присела   на   привязанные  к старой иве скрипучие качели,   слегка  раскачиваясь, смотрела  сквозь кружевное переплетение листьев на звёздную  россыпь черно синего неба.

 «Что значит краткий миг моего существования, - думала Вика, -  мои заботы и волнения по сравнению с  непостижимым мерцанием звезд необъятной Вселенной? Через миллиарды лет исчезнет Солнце, а с ним Земля и все достижения цивилизации. Я к тому времени давно превращусь в прах. И зачем жить, если впереди лишь вечное Ничто?  Ах, как все  абсурдно и  бессмысленно»!   

Она вернулась   домой, и, одинокая, неприкаянная, бродила по квартире. Ей не удавалось  сосредоточиться на чем-то определенном:   она пыталась посмотреть фильм, но по сравнению с напряженностью ее переживаний он казался  надуманным; созвонилась с университетской подружкой – разговор не развеял уныние и не успокоил. На душе было тревожно и казалось, что  сегодня  Феликс обязательно будет звонить. Не дождавшись звонка, опять начала грустить и  задумываться, а уныние как живой организм, как паразит, распространяясь и углубляясь, пускало новые ростки.

На следующий день тоскливые мысли  как будто ушли,  потом опять возвратились. Началась череда хороших и плохих дней, но постепенно  мрачное настроение овладевало ей все чаще и, настал момент, когда в восприятии мира преобладали черно-серые цвета. Потянулась череда безрадостных дней.

После занятий в университете  Виктория  ехала домой, и  все вокруг казалось ей пыльным и грязным. Ее  мутило от унылых домов, холодных, неприветливых улиц и она прикрывала глаза, чтобы ничего не видеть.

Девушке  казалось, что она  смотрит на мир, как сквозь мутное стекло,  и наступил момент, когда у нее  уже не осталось сил противостоять губительной силе душевных мук: обессиленная,  полностью опустошенная, она  не задавала вопросов, не совершала усилий.  Ей больше не хотелось жить.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2014/05/14/927