Моя история

     Это моя история. История моей жизни. Не такая, как все, но очень похожа на другие истории, которые я знаю тысячи. Она не такая, хотя очень похожа. А может, это и не история вовсе, а мой очередной глупый сон. Глупый сон глупой жизни, и я за явь его принял, посчитал очередной глупой историей жизни своей. Ведь иногда сон это просто сон, а реальность это просто реальность. И если поменять одно на другое, ничего не изменится.


     С некоторых пор я стал записывать свои сны. Я записываю их на бумаге по пробуждению и везу, записанное на бумаге, знакомому психоаналитику. Тот терпелив ко  мне и к словам моим, записанным на бумаге, объясняет, толкует прочитанное. Я не знаю, зачем это делаю. Наверное, я что-то ищу, что-то ищу таким вот образом необыкновенное в себе и в мире, жду каких-то чудес и откровений, но всякий раз убеждаюсь, что жизнь предельна проста. Проста, как букварь первоклассника, а наши многочисленные хаотичные сновидения лишь собственная уникальная возможность лично проиллюстрировать букварь этот. И, по-видимому, самое большое чудо в жизни случается тогда, когда ничего не случается. И я записываю свои сны на бумаге, как будто что-то ищу.


     Итак, моя история. Почему именно эта история? Не знаю. Возможно потому, что однажды я проснулся и понял, что одно мое ухо расположено выше другого. Так, ничего из ряда вон выходящего, обыкновенная асимметрия лица, еле заметная для глаза, случающаяся у многих, известная мне еще с юности. Но тогда было утро, и я проснулся и понял: что-то не так, сегодня что-то не так. Иногда нужно просто сказать себе:«что-то не так», и тут же отыщется тысяча причин в подтверждение этому. Но в моем случае, кажется, все было так, вне и во мне все было так. И не было ничего, о чем бы мог я сказать: вот, это не так. И даже миру за окном все так же не было до меня ни малейшего дела. И только одно мое ухо по-прежнему было расположено выше другого. И только об этом одном мог я сказать: вот, это не так; вот, одно мое ухо расположено выше другого. Это меня воодушевило. И я словно бы замер в предчувствии каком-то и ожидании, ведь что-то не так, ведь точка опоры, переворачивающая мир, заключена в неопределенности слов: что-то не так. И пока миру нет до меня дела, я вправе изменить его. Возможно еще и потому, что история эта, как никакая другая история жизни моей, более всего складывается хоть в какой-то связный рассказ, а не в один только бессознательный поток слов без начала и конца. А еще потому, что бессмысленное и абсурдное больший знаток и ценитель жизни, чем одна только голая разумность, прикрывающая неблаговидное свое еще более неблаговидными одеждами истины. Хотя, разумное и абсурдное и недалеки друг от друга, и сама жизнь подчас, словно в назидание или по ошибке, подменяет одно другим. Ведь в действительности все не так, все не так, как в реальности.


     История моей жизни началась в девять утра. Девять утра. Проснулся. Открыл глаза. Увидел свет. Мне как бы внове видеть свет теперь по утрам. Словно бы в сомнении закрываю глаза и опять открываю: вновь вижу свет.


     Чувствую сильный голод. Я болен. Правда, не знаю чем. По этой причине плохо ем, плохо сплю, плохо чувствую себя. Я болен, но не знаю чем и ищу определение болезни своей. Пока я ищу определение мифической болезни своей, я медленно умираю. Но ничего не могу изменить: я должен дать имя болезни своей. Иначе все напрасно: напрасно плохо ем, напрасно плохо сплю, напрасно плохо чувствую себя, напрасны многочисленные видения мои, ибо и они плохи. Иду к холодильнику. В холодильнике ничего нет. Холодильник пуст, как мудрец, обретший наконец свой Путь в этом мире. На столе – черствый кусок хлеба. Приходиться довольствоваться малым. Съеденный кусок хлеба только сильнее разжигает голод. Жалею, что съел его.


     Телефонный звонок. Звонит начальник. Вспоминаю, что сегодня рабочий день и мне необходимо быть на работе. Так вот почему свет в окно и сильный голод! Все эти дни я работал по двенадцать часов без выходных. Я устал и забылся. Я забылся сном и проспал свои часы и даже утренний свет в окно мне теперь внове. А сейчас мне снова нужно идти на работу. Я не в силах что-либо изменить: мне необходимо идти на работу. Хуже всего, что мне попросту некуда больше идти, поэтому я хожу на работу, как во спасение свое.


     Девять тридцать. Подхожу к автобусной остановке. На остановке никого нет. Только мальчик. Ему лет двенадцать. На нем удивительно чистый костюм, хотя на улице очень грязно. В руках у мальчика плоскогубцы. Плоскогубцы большие с удлиненной рукояткой, больше похожие на клещи кузнеца. Он запускает их в мусорный ящик и копается там. Мне отчего-то не по себе. Хочется, чтобы поскорее подъехал автобус. Но автобус запаздывает. И больше никого нет. Только я и подозрительный мальчик с плоскогубцами. Наконец мальчик удовлетворил свое любопытство, как видно, ничего интересного в мусорном ящике не обнаружив, и заприметил меня. Он несколько высокомерно и презрительно поглядывает на меня, при этом угрожающе щелкает плоскогубцами. Мне отчего-то не по себе. Хочется, чтобы поскорее подъехал автобус. Но автобус запаздывает. Чувствую головокружение и тошноту то ли от непонятного страха перед странным мальчиком с плоскогубцами, то ли оттого, что сильно голоден. Вдруг сзади раздается знакомый спасительный звук. Я облегченно вздыхаю. Подъезжает автобус. Но автобус не вписывается в поворот и давит мальчика с плоскогубцами. Я сильно напуган. Замираю на месте от страшной картины. Автобус останавливается и открывает мне двери. На ватных дрожащих ногах захожу в салон автобуса. Автобус трогает. Думаю о мальчике на остановке. Похоже, водитель не заметил мальчика. Похоже, мальчика видел только я. А был ли мальчик? Замечаю, что я в автобусе один. Только я и водитель. Больше никого нет. На кабине водителя – табличка: следующая остановка – сумасшедший дом. Мне опять не по себе, ведь я отлично знаю, что сумасшедший дом не может быть следующей остановкой моей. Я могу предполагать, что это конечная остановка отдаленного будущего, но никак не настоящего времени моего. Чтобы не думать о надписи на кабине, стал бездумно смотреть в окно. Действительно, за окном бездумная действительность. Она умиротворяет, кажется почти святой. Это успокаивает. Темные тревожные мысли рассеиваются. Рассеиваются в бездумной действительности за окном.


     На перекрестке улицы Православных атеистов в автобус неожиданно врезался грузовик. От сильного удара меня выбрасывает из автобуса, и я оказываюсь на тротуаре. Буквально на полчаса теряю сознание. Прихожу в себя, открываю глаза: тот же свет в глазах, тот же дождь по щекам. Странно, всего полчаса без сознания, а приходишь в себя, открываешь глаза и уже ожидаешь увидеть нечто другое, но свет тот же и какие-то жалкие полчаса не прольют иного света глазам твоим. Встал с тротуара и пошел по дороге, решив позвать кого-нибудь на помощь. Увидел девушку из нашего офиса в красной юбке. Эта девушка всегда одета в красную облегающие бедра юбку. Я совсем не знаю как выглядит эта девушка. Когда я вижу ее, невольно бросается в глаза ее красная узкая юбка, и я всякий раз как зачарованный гляжу на ее красную облегающие бедра юбку и думаю неизвестно о чем. Девушка подошла ко мне и сказала, что я должен зайти в гостиницу и позвонить. Я пошел в гостиницу. Гостиница расположена еще дальше, чем наш офис. Сильно устал, пока дошел до нее. В гостинице находился какой-то человек, принял его за портье. Спросил: «Можно ли позвонить?» Он ответил, что у них испортился свет. Я сказал на это, что могу помочь починить свет. Портье с радостью согласился. Я соединил два провода, и вышла горничная с чаем. Она улыбнулась мне и сказала, что теперь я могу переночевать у них бесплатно. Горничная, как и полагается, красива. Вся лучшая красота достается горничным. У нее какие-то странные притягательные глаза. Кажется, я где-то их видел. Может, в вагоне метро или в потоке людей на вечерней дождливой улице. Не могу вспомнить. Но я где-то видел их. В них что-то до боли знакомое. Наверное, это глаза одиночества. Но мне как-то не по себе. Кружится голова и тошнит то ли оттого, что я слаб и голоден, то ли оттого, что одиночество глядит на меня глазами прекрасной женщины. Я вежливо благодарю девушку. Она ставит передо мной на столик чашечку чая и, мило улыбаясь, удаляется. Следом за ней удаляется и портье. Чашечка чая весьма кстати. 


     Одиннадцать. Наконец добрался до офиса. На пороге опять встречаю девушку в красной юбке. Она загадочно улыбается и говорит, что директор ждет меня. Взволнован, не знаю что ждать от директора по поводу столь длительного опоздания своего. Захожу в кабинет. Директор перебирает какие-то бумаги, жестом указывает на свободный стул. Молчание. Наверное, ждет объяснений. Начинаю рассказывать про мальчика. Бумаги откладываются в сторону. Директор смотрит на меня испытывающим недоуменным взглядом, как видимо, моя история заинтересовала его. Заинтересовала настолько, что он выписывает мне премию, предоставляет выходной и провожает напутствующими словами: «Надеюсь, продолжение следует». Я не разделяю его оптимизма по поводу истории с раздавленным мальчиком и выхожу из кабинета без благодарности. В коридоре меня уже ждет девушка в красной юбке. По всей вероятности, она подслушивала наш разговор, спрашивает: «Что сказал директор»? Я говорю, что он разрешил нам встретиться сегодня вечером. Она рада, говорит, что придет в красной юбке и красных чулках. Я не возражаю и выхожу из офиса.


     Теперь у меня бездна свободного времени. Совсем не знаю как с ним поступить. Впрочем, об этом следует подумать позже сейчас же мне просто необходимо доехать до ближайшего кафе и хотя бы немного перекусить.  Подхожу к автобусной остановке. На остановке никого нет. Только мальчик возле мусорного бака. Тот же мальчик в удивительно чистом костюме с большими плоскогубцами в руках, больше похожими на клещи кузнеца. Мне кажется, что это сон, или что я схожу с ума. Ведь так быть не может. Ведь я видел собственными глазами, как мальчика переехал автобус. И опять тот же мальчик в удивительно чистом костюме у грязного мусорного бака. Так значит, мальчик все-таки был! Черт возьми, значит, продолжение все-таки следует! Вдруг позади раздается резкий скрежет шин. Из-за поворота выруливает автобус и опять наезжает на мальчика. Я не верю своим глазам. Но двери автобуса опять послушно открываются передо мной и впускают меня в салон. В автобусе снова никого нет. Едем как обычно. В окно не гляжу. Боюсь почему-то увидеть в нем бегущего рядом в очередной раз раздавленного мальчика. На кабине водителя опять замечаю табличку: следующая остановка – сумасшедший дом. Что за чертовщина! Откуда взялась эта странная остановка и где она находится?! Но все-таки я не хочу в сумасшедший дом. Этой остановки нет в моем расписании на сегодня, я не готов сегодня туда. Ни под каким предлогом. Сейчас мне необходимо куда-то в иное место. Я куда-то еду, но почему-то забыл куда. Кричу водителю, чтобы остановился. Но тот только зло ухмыляется в водительское зеркало над головой. Вскакиваю со своего места и подбегаю к кабине водителя. Стараюсь дотянуться до него и ударить, он уворачивается и продолжает ухмыляться. Хватаюсь за руль. Автобус выписывает крутой вираж и переворачивается на перекрестке улицы Православных атеистов.  Меня снова выбрасывает на тротуар. Буквально на полчаса теряю сознание. Прихожу в себя, открываю глаза: все тот же свет, все тот же дождь, все та же красная кровь со лба. Поднимаюсь. Из разбитой головы капает кровь. Вид крови отрезвляет, возвращает чувство реальности. Вскоре встречаю знакомого фельдшера. Осмотрев меня, он предлагает сделать переливание. Я благодарю его и говорю, что все уже прошло и мне не больно.


     Тринадцать часов. Дом. Едва перешагнув порог дома, меня опять охватывает чувство сильного голода. Как я мог пройти мимо магазина, умирая от голода? Проклятый мальчик! Из-за этого мальчика я забыл даже о том, что умираю от голода. Во всем виноват этот противный мальчик, и автобус в сумасшедший дом стал бы спасением моим теперь. По крайней мере там я не умер бы с голода и забыл бы об этом чудовище с плоскогубцами. Отчего же я не проехал далее? Отчего не проехал до конечного пункта назначения? Я как будто чего-то боюсь. Самое смешное, что боюсь и пугаюсь истинной природы своей, боюсь выказать случайно ее кому-нибудь. Но разве знаю я, что лучше для меня в мире этом? И я вершу насилие над собой, а ущербный дух рождает чудовищ. От таких мыслей разболелась голова моя, и я лег вздремнуть. И снится мне сон. Снится, будто пришла ко мне в гости моя тетя. Тетя еще молода, немногим старше меня. Ее посещения всегда очень беспокойны для меня. Она всегда приходит без предупреждения и как бы без видимой причины. К тому же, мне кажется, что она испытывает ко мне чувства гораздо большие, чем просто родственные, и это повергает меня в какой-то трепет перед ней, перед собственными же мыслями и чувствами. Она так же одинока, как и я, и не знает причины одиночества своего и не понимает, почему одно одиночество тянется к другому. Мы сидим с нею и пьем чай на кухне, о чем-то говорим. Говорим о том, о чем приличествует говорить вслух еще довольно молодой, красивой и свободной тете и ее племяннику и без малейшего намека на двусмысленность. На ней платье такое легкое прозрачное, под которым явно не угадываются трусики. И я все смотрю на это легкое прозрачное платье, под которым не наблюдаются трусики. Но вдруг тетя вскакивает и говорит, что опаздывает к стоматологу. Я провожаю ее и закрываю за ней дверь, когда она уходит. Затем допиваю свой чай и иду к себе в комнату. Замечаю, что под кроватью как будто кто-то прячется. Мне становится страшно. Но  все-таки я подхожу к кровати, наклоняюсь и заглядываю под нее. Под кроватью вижу давешнюю горничную из гостиницы с чашечкой чая в руке. Она протягивает мне чашечку с напитком богов и мило и виновато улыбается. Ничего не понимаю. Ведь горничная ушла прежде, с портье, предварительно оставив мне чашечку чая. Ничего не понимаю, но хочу понять. И все-таки ничего не понимаю. И тут я просыпаюсь. И тут я понимаю, почему не мог ничего понять: это был всего только сон – глупый сон моей глупой жизни.


     Шестнадцать часов. Пришло время вечернего свидания. Побрился, переоделся, вышел на улицу. Подхожу к автобусной остановке. Опять вижу прежнего мальчика из небытия в удивительно чистом костюме и с большими плоскогубцами в руках. Чувствую, что мне необходимо как-то уничтожить этого мальчика, сокрушить в прах, иначе он каким-то образом проделает это со мной. Но подъехавший вскоре автобус в который раз делает это за меня: раздавленный мальчик в который раз расплющен колесами тяжелого автобуса. Ему не больно, он привык. Внезапно понимаю, что этот мальчик на остановке тоже затем здесь, что ждет своего автобуса. Только его место не в салоне, а под колесами машины. Он здесь затем, чтобы быть раздавленным пред глазами моими. У каждого призрака своя унылая и горестная судьба, но судьба человека, вероятно, еще более безрадостна. Чувствую, что больше не могу видеть все это и теряю сознание буквально на полчаса. Прихожу в сознание уже в автобусе. Открываю глаза: все тот же свет в глазах, все тот же гул в ушах. В автобусе никого нет. Я еду один. Перед глазами всплывает табличка: следующая остановка – сумасшедший дом. Я думаю, что очень скоро она непременно будет следующей, но не сейчас, так как теперь я еду на встречу с незнакомой девушкой и не вправе заставлять женщину ждать. Чтобы не беспокоить водителя своими просьбами, самостоятельно открываю двери и выпрыгиваю на ходу. Девушка уже ждет меня у столба на улице Православных атеистов. Как-то все странно сходится для меня в последнее время на этой улице. Как бы другие улицы просто бессмысленны, или их попросту не существуют, или увязаны все они для меня теперь именно на этой улице. Я ничего не понимаю. Но опять встречаюсь со своей незнакомой девушкой именно на этой улице у столба. Жаль, что Рим прежде был, иначе все дороги мира упирались бы в улицу Православных атеистов. На ней привычная уже мне узкая красная юбка и красные чулки. Как будто только теперь замечаю, что девушка красива. Этот мир тысячу раз спасен красотой и еще столько же раз будет спасен, поэтому в Судном дне нет необходимости. Спрашивает, почему опоздал. Рассказываю ей про мальчика на остановке. Кажется, она не верит, но говорит в ответ, что именно поэтому и ненавидит придурков, потому что все они имеют привычку смотреть на других людей, как на равных. Я вспоминаю табличку в салоне автобуса и понимаю, что не все так просто. Тут девушка говорит мне: «Пойдем куда-нибудь гулять на незнакомую улицу». Соглашаюсь и мы идем гулять на незнакомую улицу. И вот я гуляю с незнакомой девушкой по незнакомой улице. Мы гуляем, а девушка предлагает: «Давай сходим к другой незнакомой девушке. Она живет тут рядом, за городом. Мы однажды были с тобой у нее, помнишь? Она такая странная. Живет одна, за городом, читает Достоевского». «Кого»? «Достоевского. Представляешь? Я бы не смогла так: одна за городом читать Достоевского». Соглашаюсь и здесь. Идем к другой незнакомой девушке, которая живет одна за городом и читает Достоевского. Когда мы подошли к порогу дома, в котором жила другая незнакомая девушка, на наш стук в дверь никто не ответил, и моя незнакомая девушка пошла спросить соседей, а я толкнул дверь. Дверь оказалась не заперта, и я вошел в дом. В доме темно и тихо. В гостиной, в бликах огня, увидел другую незнакомую девушку. Она сидела в кресле у пылающего камина с книгой в руках, поджав под себя ноги. Заметив меня, другая незнакомая девушка сказала: «Здесь так холодно. Нужно согреться». Правда, в доме холодно. Подошел к камину и сел в свободное кресло напротив. «Когда мне холодно, - говорит она, - я растапливаю камин и открываю томик Достоевского». «Кого?» «Достоевского. Федора.  Чтобы согреться. Так всегда бывает, когда хочешь согреться». «Я не знал. Я не знал, что так можно согреться. Я думал, достаточно просто огня». Протягиваю руки к камину, огонь обдает ладони теплом. Вспоминаю, что моей незнакомой девушки до сих пор нет рядом. «Однако мне пора идти искать мою незнакомую девушку», - говорю я, вставая с кресла, собираясь уходить. «Как, ты уже уходишь? – обеспокоенно спрашивает девушка. – Так скоро? Как можно уйти, не согревшись? Разве так уходят: из холода в холод?» Чувствую, что как будто в чем-то виноват перед этой другой незнакомой девушкой. Может быть самим этим незваным визитом своим виноват и не вправе теперь уходить так скоро и просто. Но мне нужно идти искать мою незнакомую девушку. Как-то неловко извиняюсь, говорю какую-то ерунду вроде того, что еще увидимся и ухожу.


     Когда вышел из дома, сразу стал звать свою незнакомую девушку. Но ответа не последовало. Однако на мой зов открылась дверь соседнего дома, и чей-то ласковый женский голос объявил, что моя незнакомая девушка почувствовала недомогание, потому что было холодно и негде было согреться, и по этой причине она ушла домой. Я удовлетворился услышанным и пошел в темноту улицы своей.


     Двадцать часов. Добрался до дома. Показалось, что в доме тоже холодно. Нужно согреться. Стал искать, чем можно было бы согреться. Но ничего не нашел. Ничто не греет меня в доме моем. Одни только бесполезные и ненужные вещи и предметы, в которых нет тепла. Дом пустой и холодный. Дом, в котором нет женщины. Звоню другой незнакомой девушке, что живет одна за городом, словно в ней теперь тепло души моей. Звоню и понимаю, что у меня нет ее номера. Куда же я звоню? Раздосадованный, швыряю телефон в стену. Телефон разлетается на куски. Становится несколько легче: хоть одна бесполезная вещь разбита. Валюсь на кровать и натягиваю на себя одеяло сна. Так тепло. Теперь тепло. За теплотой и негой одеяла из сна можно забыть обо всем, даже о мучительном голоде. Закрываю глаза. Реальность уходит.  Проваливаюсь в сон. Проваливаюсь в сон или куда-то еще, куда-то в другую реальность. Ведь очень часто сон является нечто большим, чем просто сон, и всякая реальность всегда может быть чуточку больше, чем просто реальность.