11

serenity is a problem.

не, я конечно все понимаю, но все же - почему так медленно? всасывается из носоглотки, выделяется запятыми, касается всего сущего. Конрад выходит на улицу, восприимчивый и хрупкий, чувствует кожей каждую прожилку на свежих зеленых листьях майских деревьев. Их пересечения преобразуют свет заходящего солнца в волшебные сияющие лучи. these kids are killing me, literally. когда я наконец умру какой-нибудь ужасной смертью для брутальных мужчин, что бы ни произошло, имейте в виду - во всем виноваты гены. крокодилы, у которых кубики даже на носу. возьмем и позаимствуем Конрада из прекрасного видения, промелькнувшего передо мной в метро. У него короткие белые дреды, по-скандинавски андрогинные черты с резкими скулами и узкими, глубоко посаженными глазами, а также малиново-красное родимое пятно на поллица. как и все люди с дефектом, а особенно подростки, Конрад воспринимает этот врожденный билет в индивидуальность как личное проклятие, оскорбление создателя, замыливающее его в глазах остальных так, что в итоге при попытках себя представить он получает только туманно-белое изображение с красной кляксой посередине. ему кажется, что так видят другие. по молодости он не отличается особой внимательностью и потому не может заметить, что уродства вокруг него давно уже вошли в повседневность - мир полон отклонений, подавляющее большинство которых намного хуже его собственного. зато он мастерски отточил искусство смотреть сквозь/мимо людей, особенно в толпе, но неизбежное обилие встречных взглядов проникает под экзоскелет и оседает там как пыль, делая его грязным и беззащитным, отчего по возвращению домой Конрад коротает в душе не менее часа. хочется смыть тело - сначала кожу, потом мясо, сосуды, кости, бутерную начинку, а оставшуюся горку информационной пыли спустить в унитаз, который потом залить свинцом и заколотить сверху цинком. это могло бы принести немалое облегчение. на внешнем изъяне беды, безусловно, не заканчиваются. Конрад имеет множество психических отклонений: часть из них продиктована иллюзией физической инвалидности, из-за которой в школе пришлось в свое время немало настрадаться, а часть была с ним всегда, сколько он себя помнит - даже до того момента, когда он впервые дотянулся до зеркала. В частности, он понятия не имеет о том, какова его личность, а как следствие и интересы. в отличие от сверстников, у него никогда не было партнерши, а уж тем более партнера, потому что Конрад не представляет себе, что именно следует делать с человеком, который тебе нравится. идея о невзаимности любой симпатии избавляет его от необходимости утруждать себя поиском ответа на этот вопрос. червь ненависти прогрыз сердце уже так глубоко, что на красивые вещи Конрад может только смотреть. и желательно так, чтобы его при этом не было видно, а не то спугнешь - убежит. выходить из тени, чтобы добиться ответного внимания, он уже пару раз пробовал и не ошибался в своих ожиданиях - все те немногие, кого отбирал его придирчивый потусторонний кастинг, с воем убегали, едва завидя его вдалеке. по этому случаю Конрад много времени проводит в размышлениях. например - что именно он находит красивым. совокупность качеств, одним из которых является печать посмертности. это одна из основополагающих черт всех вещей, которые он может назвать любимыми. когда-то раньше он не в состоянии был сформулировать и потому разменивался на многословные слюнявые телеги о равновесии, композиции, гармонии. это было давно, когда Конрад еще ходил в школу и не курил. тогда, когда он еще жил в подземном городе-государстве с родителями и сестрой, составлявшими в целом вполне среднестатистическую ячейку общества, и все с этой семьей могло бы быть до тошноты нормально, если бы его мать не променяла в юности на средний достаток свое здоровье, работая в научном центре по исследованию сверхглубоких ресурсов. большая вредность, соблазнительные перспективы карьерного роста, смертельная опасность неизведанных веществ, с которыми приходилось сталкиваться, и поистине дьявольские рабочие условия создали отличный плацдарм для неизлечимых генетических нарушений, а уж те не преминули найти свой отклик в обоих отпрысках этого вполне успешного семейства. Ксении, старшей сестре Конрада, повезло, как ему кажется, больше - подумаешь, родилась альбиноской. подумаешь, что ряд гормональных нарушений с возрастом преобразил ее из ангельски шелковой белой малышки в тощее, призрачное существо без малейших признаков пола с мальчишеским голосом, взрывным характером и пластикой андроида. Конрад втайне даже находит ее красивой. красивой ее делают цельность = гармония! в бурном восторге провозглашал он, едва обнаружив, что его слушают, когда затесался по причине крепкого фанатизма в секунданты к подпольному бойцу по кличке Бэтмен. Помимо обеспечившей банальное прозвище способности видеть в темноте Бэтмен и во всем остальном вполне годился на титул "сама ночь": двухметровый, угрюмый и молчаливый, поджарый, быстрый и смертельный, как молния, он был выходцем с самого дна многоярусного города и производил поначалу впечатление человека, совершенно на какой-либо социальный контакт неспособного. При ближайшем рассмотрении иллюзия эта, впрочем, быстро рассеялась, когда Конрад смог втереться в доверие в достаточной степени, чтобы узнать, что Бэтмен на самом деле зовется Джоди, ночи проводит за видеоиграми, виртуальность предпочитает реальности и жить в ней не может без музыки - по причине неуемного дружелюбия, которое пробудилось в ответ в Конраде, им даже удалось на некоторое время стать товарищами, несмотря на то что все основное сходство между этими двумя сводилось к полному личному одиночеству и привычке к нему приспосабливаться. Конрад не расстроился даже тогда, когда узнал, что единственная причина, по которой его старший дружаня калечит и убивает на ринге людей - это деньги, потоком уносящиеся в черную дыру наркотиков по мере приобретения. Наркотики требовались Джоди для загораживания каких-либо намеков на саму идею его существования, но это до Конрада дошло только несколькими годами позже. Все, что не убивало Джоди, было ему неинтересно. Жизнь представлялась процессом до такой степени грязным, что мараться, ныряя в него за чем-либо еще кроме систематического разрушения, он панически боялся. Джоди боялся даже разговаривать - необъяснимым и самому ему неясным образом это было грязно. каких-либо контактов с женщинами он боялся даже больше, чем с мужчинами, потому что женщины, в отличие от мужчин, не предназначались для драк, отчего применять на них насилие казалось затеей еще более грязной, чем разговаривать. он боялся есть, боялся спать, что-либо выражать, ошибаться и принимать решения, поэтому единственным полем для деятельности оставалась нехитрая карьера, обеспеченная ему врожденной мощностью, быстротой реакции и восприимчивостью. Крушить и рвать, увечить и ломать удавалось так исправно, что служило единственным творческим выходом. Конрад был очарован на месте, когда впервые в жизни тайком просочился в цех посмотреть на подпольный бой, в ходе которого Джоди кулаком проломил своему противнику череп, до кости ободрав об осколки руку, засунул ее поглубже и вытащил на свет сгусток липкой ало-розовой слизи, сохраняя на покрытом кровью индейском лице выражение мрачной серьезности. Ну наконец-то хоть кто-то, думал тогда Конрад. Не мудрено, что такая дружба шла вразрез с представлениями его матери о морали и компании своего сына, поэтому иметь с этим всяческое дело Конраду категорически запрещалось, и вдобавок к адреналиновому опьянению шокирующих зрелищ он бесплатно получал сладостный привкус подросткового бунта. мораль самого Джоди подобная деятельность не затрагивала ничуть - при попытках понять, как же он относится к людям неизменно выяснялось, что не относится вообще, но их свойство путаться под ногами и чего-то требовать сильно мешало и раздражало, а еще больше раздражала медлительность, с которой все это двумерное окружение из раза в раз действовало. Джоди не боялся бы собственного вмешательства так сильно, если бы от не получил от создателя вдобавок ко всем прочим бонусам еще и высокий айкью, восьмиядерный мозг в титановой обшивке - эргономичность, скорость и проницательность, начисто лишавшие его всякой мотивации к преодолению порожденных чуткостью страхов. Джоди люто ненавидел толпу - все вокруг двигалось с невыносимой неспешностью в сопровождении уродливого изобилия ненужных движений, суетливо тормозило, наводя окончательное уныние. единственный вопрос, непрерывно его терзавший - почему так медленно? иногда забавы ради Конрад пытался оправдать остальных, утверждая что Джоди судит по себе и не все способны срезать углы и сокращать уравнения на той же скорости, что и он, но никакого эффекта это не оказывало, потому что доверять Конраду у такого детища трущоб, как Джоди, и в мыслях не было. Конрад был тактичен и ненавязчив, по этой причине почти не раздражал, вот и все. кроме тех случаев, когда разводил туманные рассуждения о красоте и гармонии.
- равновесие? - как-то раз не выдержал Джоди. - настоящее равновесие там, где нас нет.
Конрад попросил уточнить, Джоди подумал - началось, и постарался быть по возможности краток. Потребляя вещь сквозь все свои приборы для восприятия и обработки, видишь только самую малую ее часть, причем сам ее максимально искажаешь этими приборами до неузнаваемости, так что видишь в конце концов только пиксельный силуэт в белом шуме, твоими же руками сложенный. Существование вещи как таковой находится под сомнением. На самом деле все очень красиво, скажу я тебе. Необъятно, высоковольтно, пронизано сиянием, сложено из гармонии. Его просто невозможно увидеть, пока сам из кадра не уберешься, пока не останется только часть гармонии, так что на нее и смотреть в конце концов нечем. Конрада эта декадентская пропаганда вначале немало возмутила, но возразить на нее было нечем, потому что он сам умирать не пробовал, и то время, когда был нежив, помнил смутно - в отличие от Джоди, который имел с чем сравнивать от рождения и ежедневно подкреплял воспоминания фармацевтическими опытами, которые делали его только угрюмее, если не убивали.
- а ты-то откуда знаешь, что сам же из пальца не высосал, - оскорбленно спрашивал Конрад. - наркотики порождают сбои в нейромедиаторной системе, расстраивают мозг, результаты могут превосходить все ожидания.
Джоди находил слишком очевидным, что способность видеть сквозь вещи и помнить безымянный набор состояний, определяющих отсутствие жизни, и является причиной всех проклятых наркотиков, которыми можно если не воссоздать смерть, то хотя бы приблизить, и даже не говорил об этом, потому что объяснять такие вещи тому кто сам не понимает бессмысленно и бесполезно, Конрад, может быть, был недостаточно чуток или мал, или более здоров, никакого доверия к здоровым быть не могло, не говоря уж о нездоровых. Квадратные километры безудержной тоски, эссенция утраченного единства, которые обрушиваются на голову ассоциативно, стоит только какой-то пародии промелькнуть, случайно сложившись из деталей в антураже - эбонит, нефть, запах влажной земли в метро, прожилки в хрустале, кубики мятного мармелада в прозрачном алом льду.
- ты что-то делаешь неправильно, - уверился наконец Конрад. - я не знаю, как должно быть, но так точно быть не должно.
- я уверен, - ответил Джоди. - наверняка существуют способы ускорить процесс, вместо того чтобы ждать всю жизнь, но суицид из них самый грязный, как запрещенный прием или читкод. после него только хуже будет, как если бы ты очень хотел пить, а у тебя на глазах вылили полный стакан воды. но как бы я ни намекал, все равно приходится ждать. определенно неправильно. когда все вокруг барахлит, я делаюсь ранимым и бестолковым. когда не барахлит, я боюсь забыть какое оно на самом деле. я ума не приложу, чего мне следовало бы хотеть, если бы я мог притвориться, что не знаю и не помню этого. мне не у кого спросить, потому что все вокруг не понимают, о чем я. crystalline ladders, shiny things, mirror-balls. если уж так дело обернулось, что я не могу от этого отделаться, не будучи мертвым, возможно, мне следовало бы хотеть это как-то выразить или запечатлеть, потому что потом инструментов для выражения уже не останется, но каким способом я могу это выразить, если оно даже в мыслях коверкается и залапывается до неузнаваемости, грязно и медленно, медленно и грязно, мое терпение на исходе. я говорю не о мертвых вещах, а о том, что делает их живыми, потому что в мертвых вещах его нет. подавляющее большинство людей и вещей мертвы чуть более, чем полностью.