Злой доктор. Из цикла рассказы доктора Палыча

ЗЛОЙ ДОКТОР


     -Здравствуйте.
     -Добрый день…
Здороваться в этом учреждении с пациентами врачу полагалось первым.
Двухметровый каменнолицый мужичина (очередной начальничек), сняв пиджак и галстук, улегся на кушетку, открывая живот, и тут же затренькал мобильный телефон у него на поясе: мужик выхватил его, как ковбои выхватывали кольт.
     …-Я перезвоню чрез десять минут…
«Спасибо, хоть трепаться не начал во время обследования» – подумал Аветисянц намазывая обширное, явно начальническое, брюхо гелем, после чего мельком взглянул в медицинскую карточку: так и есть – зам директора фирмы «Ариель». Какой это такой «Ариель»? И сколько это фирм развелось с ничего не говорящими красивыми названиями, и этот тоже, наверное, как и прочие гоняет из воздуха деньги.
Пациенты, конечно, в этой суперблатной поликлинике были совсем иные, нежели в обычной, где можно было по ходу дела и побеседовать по душам, и пошутить… На них словно был надет какой-то лунный скафандр, и Аветисянц это быстро понял, ограничиваясь лишь самым необходимым расспросом.
     Контингентик… ни одного учителя или врача, ни одного обычного инженера, а из простых рабочих лишь те, кто обслуживал эти делающие из воздуха (а может быть кое из чего дурно пахучего!) деньги фирмы. Все директора, менеджеры, главбухи, агенты или в графе работа стояло особенно веселящее Аветисянца загадочное «СПЕЦИАЛИСТ». Возможно, по уходу от налогов, а может быть, просто киллер?… Некоторые были похожи. Мужчины все приходили с мобильными телефонами, бабы увешанные золотом, тоже с мобильными телефонами: «Да-да, я позвоню… я у врача.». Их капризное слегка презрительное отношение к врачам, так непривычное для Аветисянца, ничем не отличалось от отношения к обыкновенной обслуге, и впервые за двадцать лет работы доктор стал замечать, что недолюбливает своих пациентов и находит у них всяческие нарушения и заболевания с тайным мстительным удовольствием. Вот и здесь – тридцать восемь лет, а печень как у пятидесятилетнего: успел подсадить водками и коньяками, фуршетами и банями!
     Но вот что странно, почти всех этих внешне благополучных разъезжающих на иномарках людей, и каменнолицых начальников, и суетливых менеджеров, и увешанных золотом мающихся от безделья жен этих боссов, и разбогатевших проституток объединяло общее выражение какого-то недовольства, плохо скрытого раздражения. Нет не поликлиникой с позолоченными ручками в туалетах, с экзотическими растениями в холле и вышколенным персоналом, а как показалось Аветисянцу, жизнью вообще, будто получили они несравненно меньше, чем желали, и так называемая «обычная» не столь материально обеспеченная публика, как ни странно, выглядела в целом, куда более счастливой!
     Одна дамочка все же разговорчивая попалась.
     -Вы знаете, - в порыве откровенности призналась, - я всю жизнь мечтала жить за границей, где-нибудь, например, в Швейцарии!
     -Ну, вы в этом не оригинальны, - заметил Аветисянц, - наверное, не менее половины Россиян не отказались бы…
     -Надеюсь лучшая половина!
     -…??!!... Я качественный анализ не проводил, - выдавил Аветисянц.
     -А вы сами хотели бы?
Аветисянц угрюмо взглянул на нее, позади было три часа непрерывной работы, в течении которых не то что попить чай, а сбегать в туалет по малой нужде не удалось, а впереди еще четыре часа…
     -Я бы? – Я бы хотел оказаться на необитаемом острове!

     М-мда-а, печенка, конечно, жирная… - протянул доктор.
По каменному джеймсбондовскому лицу прошло нечто подобное слабому землетрясению, слегка его очеловечившее:
     -Что-нибудь серьезное, доктор?
     -Есть изменения, не очень выраженные, но есть, надо обследоваться, сдать кровь на биохимию…
     -Ну, а чем это лечить?
     -Сначала надо определить с помощью анализов степень нарушения, а потом решать…
     -Но это вообще лечится? Лечится, доктор?
     -Конечно, только надо дообследоваться… (а про себя досказал: лечится-то все, а вот вылечивается…). - Теперь перевернитесь на правый бок, ко мне лицом…
     Стук в дверь. Доктор Савлов – завотделения урологии. Великолепный Савлов с белозубой улыбкой, в которой посверкивала золотая фикса, с золотым перстнем с печаткой… Молодой, холостой, уролог… Рукопожатие и сразу просьба:
     -У нас почки по цито, подозрение на камушек, взглянете?
      «Знаем твое цито - опять какой-нибудь радикулит притащил, чуть боли в спине – сразу ему УЗИ!» Но Савлову отказать нельзя, Савлов парень неплохой, не интриган…
     -Пусть ждет,  ладно, видишь у меня?…
      -Конечно, конечно, - вот его карта…
Аветисянц взглянул на часы, прилив звериного голода вгрызся в желудок, - нет, во чтобы то ни стало надо перекусить, иначе язва с такой жизнью обепечена!
После почек, в которых, как и думал Аветисянц, признаков камней не оказалось, стук в дверь и женское лицо: обрадовала, приперлась сучка на полчаса позже своего времени! Но правило поликлиники – клиенту не отказывать и улыбаться. Значит, бутерброд снова отодвигается в светлое капиталистическое будущее!

      Холеная красавица, фотомодель, увешанная золотом с величественно хамским выражением на лице, недешевой проститутки. Заглянул в карту: так и есть, нигде не работает!
     -Что-то вы запоздали! – как можно мягче и вкрадчиво.
     -Это в вашей регистратуре все карточку не могли найти! – взвилась модель, - полчаса ожидала.
     Возможно, и вправду зашились девочки из регистратуры, хотя скорее врет: беспокойный и милейший Анатолий Львович Рабинтруп, заведующий регистратуры, в таких случаях десять раз прибежит и предупредит, но разбираться некогда, надо на всякий случай прикрыть многострадального и кроткого Анатолия Львовича, терпящего любое начальственное хамство, самортизировать, и с оттенком добродушия:
     -Ничего, ничего, все посмотрим!…Та-ак, исследование щитовидной железы… А золото придется снять… только с шеи, из ушей не надо…
     Модель сняла несколько рядов золотых ошейников и на столе образовалась сверкающая горка.
     -Э, нет-нет, возьмите в руку, а то забудете!
Женщины нередко забывали здесь свои золотые цепочки и, временами, в ожидании возвращения к своим владелицам, в углублении под календарем образовывался небольшой клад, являющийся предметом лишней головной боли: как бы чего не пропало!
     Модель уложилась на кушетку, закинула голову, открыв почти лебединую шею. Кожа гладкая и свежая с ровным, заграничного происхождения, загаром. «А вот я тебе что-нибудь, да и найду!»…
     …Так и есть – узелок в левой доле!
     -Узелок у вас…
     Молчит, как каменная.
      -Теперь никаких Кипров никаких Канар! – Осваивайте северное направление: Финляндия, Швеция…
     -Я там уже была, - небрежно, словно жвачку выплёвывает.
     -Ничего, еще раз для закрепления…

     -К вам не доберешься, - одеваясь, изливала желчь, - полчаса в пробке простояла!
Она уже забыла, что в опоздании обвинила регистратуру! Типичная сво…! Но спокойненько, с усмешечкой:
     -Потому, мадам, на ответственные мероприятия надо ездить на метрополитене имени Владимира Ильича Ленина…
Господи, да будет ли сегодня хоть один нормальный человек!…
Когда дама вышла, Аветисянц выглянул в коридор: пусто! Очередной клиент не явился в назначенное время! Это – спасение!

     Закрыл за собой дверь на ключ (ни руководство, ни пациенты не должны даже подозревать, что врач живое существо – ест, пьет чай и ходит по нужде!), выхватил из шкафчика бутерброд с сервелатом. Желудок скрутило от нового приступа голода, рот затопила слюна… Вгрызся в бутерброд, рвал кусками, глотал почти не прожевывая, как акула, мысленно благодаря Бога, что в этот момент никто не может видеть эту малоэстетическую картину: не столько спешил, сколько не мог унять в себе дикий первобытный глад.
     Когда бутерброда не стало, он подошел к окну, потянул хитрые веревочки, раздвигая жалюзи и сумрак кабинета уступил место дневному свету морозного зимнего дня, небо было голубым с редкими мелкими облаками, на громадных кирпичных кубах зданий тут и там торчали белые телевизионные тарелки, прямо под окном внизу два мусорных бака и несколько фигур подростков со школьными рюкзаками - бездельники прогуливали уроки.
     Нет! Все-таки был один приличный человек – вчера пришел. Геолог, два года отработавший в Индии и просадивший на тамошней пище поджелудочную железу. Открытый, свойский мужик, с которым сразу разговорились.
     - Вы не представляете, какая там острая пища – все горит во рту.
     - Ну, надо найти не острую, кашки какие-нибудь овсяные...
     - А там другой не найдешь!
     - Ну, значит, нельзя вам туда снова, вообще - сорвете и желудок и поджелудочную!
     - А что делать, доктор - договор: деньги, деньги, деньги…
     Однако долго любоваться свободным небом, заполненным несущими чепуху невидимыми теле и радиосигналами не пришлось. Стук в дверь. Снова Савлов с просьбой! А за ним вдвигался опоздавший на полчаса пациент ( все-таки явился!). «Ну, дорогой, ну этот то по списку, значит твой пусть ждет.» И тут же без стука мадам Кудряшкина из диспансерного отдела,  курирующего самых блатных и нужных для начальства, медсестра (штатная стукачка в советское время): «Нужно срочно посмотреть от Екатерины Сергеевны». «От Екатерины Сергеевны…» –  как мечом кладунцом бьет. Екатерина – генеральный директор, Екатерина Великая - царица… Но глядя на направление, Аветисянц ужаснулся – сразу же несколько обследований – и брюхо, и почки, и щитовидная железа, и молочные железы! Когда же смотреть остальных?! Здесь это никого не волновало… Так и инфаркт недолго заработать!
 Но приказ царицы должен быть выполнен и оставалось лишь до предела напрячься, чтобы ускорить осмотр, внутренне моля, чтобы не нашлось никакой патологии, описание которой резко затормозит очередь.

     …Выходил из поликлиники с единственной мыслью: «Пива!!!»… Миновав ряд припаркованных у фасада иномарок, свернул за угол и… огромная лужа. Чтобы ее обогнуть, пришлось выйти на проезжую часть и тут – автомобиль позади… а лужа длинная, как волжский разлив. На счастье в этом разливе – спасительный мысок, на который отступил, давая дорогу спешащему авто. Мелькнула лаковая иномарка с надменным красивым лицом знакомой модели и с турецко-канарским загаром и тайным узелком в левой доле щитовидки.
     Свою «иномарку» – красный «запорожец», Аветисянц продал в 1991 – ом, что позволило продержаться семье с новорожденным ребенком целый год, время гайдаровских реформ, год самого лютого беснования «свободного рынка», в разумность которого он когда-то верил, как в разумность естественных законов природы.
      В темноте, над рядами лавочек и ларьков -  вино-водочных, пивных, цветочных, интимных принадлежностей, компьютерных игр, затопивших улицу, сияло неоном: «ДЕВЯТЫЙ ВАЛ»!
 
     А еще раньше он стоял на площади в толпе и яростно кричал в треснувшую автоматной очередью мокрую ночную темень: «Сво-бо-да!», «Рос-си-я!», «Пока мы едины – мы непо-бедимы!»…
     Они победили.
     Он победил.
     А теперь идет пить пиво: теперь его можно купить без всякой  очереди!


Рецензии