Комбинашка

Вдова младшего пенсионного возраста, Аграфена Никитична, напекла пирогов, спустилась в погреб за самогоном, соленьями и салом, прикидывая на ходу, не пора ли наряжаться… Вылезая, зацепила взглядом развешанный на спинке стула пен… «пеньюар»: атласную, расшитую кружевами алую «конбинашку» и такой же халатик… И по-девичьи заигралась с обновками, закружилась перед зеркалом, врезанным между створок еще мамкиного шифоньера … И какого лешего халат сшили без пуговиц — скользкий поясок все время развязывался и терялся, полы распахивались, тонкие бретельки падали с плеч. И вообще, вся эта несусветная красотень, доставшаяся Аграфене от близняшки Лушки, высохшей после какой-то заумной диеты до оглобли, так и норовила покинуть дородное тело женщины. Было неудобно, но волшебно, и приходилось терпеть. Никитична в который раз обернулась к зеркалу, поправилась, подвязалась и села ждать Михеича...

За воротами кобели зашлись визгливым лаем — старый баламут был на подходе.

Ввалился с морозца поддатый, озорной, румяный. На ходу разоблачаться стал: расстегнул штаны, тулуп на пол скинул, расшвырял заиндевелые валенки по избе… Потянуло портянками и перегаром — Груша зарделась от счастья: мужиком в доме пахнет…

Встала, кряхтя, наклонилась прибрать обувку и получила хорошего пендаля:

— Бьет, значит любит, — умилилась хозяюшка.

Потеряв равновесие, баловник со всей дури шмякнулся в подпол, который Аграфена, замороченная тряпьем, так и не закрыла...

— Пьет, значит при деньгах, — блаженно расцвела в улыбке Никитична и полезла вынимать дорогого гостя, который уже вовсю храпел в подполье, несмотря на то, что висел вниз головой… Падая, Михеич зацепился сползшими портками за верх приставной лестницы — ее еще муж Аграфены покойный бог весть когда смастрячил на скорую руку, все говорил, что времянка… Попыталась было баба сама вытащить бедолагу, да не справилась… уж больно тяжел был. А порты резать, так башкой шмякнется об пол – не дай бог, убьется…

Вот тут и поняла Аграфена, что конец настал ее женскому счастью…
Пришлось идти к сестре за подмогой и во всем ей покаяться… Да разве ж она нарочно Лушкиного мужа к себе привадила? Это ж он сам затосковал по жениному мягкому телу. Так ведь и Лушка не спрашивалась у Михеича, когда диетами себя увечила. Ладно бы уж по болезни, а то насмотрелась на манекенок, пока в городе работала… А что Аграфена? Они с сестрой раньше как две капли воды схожи были, пока Лушка себя в воблу не превратила… Это скорее она теперь неизвестно кто для Михеича, а не свояченица.

Лукерья выслушала сестру молча, только с лица опала пуще прежнего, потом сняла в сенях веревку с крюка и решительно направилась к месту преступления… Аграфена поспешила следом, но соскальзывающие алые красоты путали ей ноги, и когда она оказалась на месте, сеструха уже визжала над своим мужиком, как резаная свинья, поминая последними словами обоих изменщиков… Грушка было сунулась к погребу, но получила по крупу веревкой. И осеклась…

— Хватит ж…й крутить, зараза, я сейчас закреплю узел, а ты двери подопри, чтобы не закрывались, да рухлядь свою убери с прохода…

Вдвоем сестры выволокли Михеича вместе с лестницей на улицу. Он то ли спал, то ли был в обмороке, а может, дохлым жучком прикидывался…

Бабы перевязали веревку так, чтобы не везти мужика вперед ногами, прикрутили его, для верности, алым пояском от пеньюара. Укрыли ватным одеялом и решили тащить прямо вместе с лестницей до дому, благо дорога была, что твоя ледянка накатанная… И народу в поздний час на улице не было, только цепные кобели все так же брехали...

Импровизированные сани скользили легко, но на взгорке пошли как-то криво, бабы с управлением не справились, веревку упустили, одеяло слетело… Михеича вместе с лестницей на бешеной скорости понесло вниз к автостраде, переметнуло через обочину и воткнуло в чистом поле, аки великомученика на кресте. Трагичность сцены усиливал атласный пояс, кроваво алевший в свете фар проносящихся мимо автомобилей, к счастью, довольно редких.

- Прости меня, Лушенька! Я на твоего Михеича и не взгляну больше. Да и на что он мне – пьянь, дерется и по бабам путается при живой жене…

- Да вы друг друга стоите. Уеду я в город - подальше от вашего поганства. Есть там у меня на примете один непьющий…

- Дуры, ишь до чего договорились. Обе отреклись от меня в одночасье! Отвяжете, ай нет? Люди добрые, помогите, замерзаю ни за хрен собачий!

- А пить, шляться и драться разучишься?

- Ни в жисть, хоть жгите огнем меня, хоть колесуйте…

Дома у Грушки бабы отпарили Михеича в бане, отпоили самогоном и уложили спать. А потом до самого утра Лушка все что-то диктовала сестре, передавая полномочия…

08.04.2014