Ножницы из Концлагеря

Я любила вертеться в комнате, когда дедушка " работал". Был он на пенсии, глаза ярко-голубые, волосы белые- белые...Все взрослые " ходили" на работу, а дедушка просто садился за письменный стол с черной пишущей машинкой. На столе- пачки бумаг, стопки, развалы. Карандаш и резинка, ножницы и половинка вареной картошки на блюдечке.
 Это дедушка так рукописи редактировал- долго шебуршит, читает, вычеркивает, ножницами вырезает фразы, абзацы- и поверх зачеркнутых наклеивает картошкой.
Ага, просто краем проведет по бумажке, шлеп- прижал. Наклеилась. Канцелярского клея  в доме никогда не водилось, только БФ в тюбике, для починок. А половинка картошки в мундире, как необходимая канцелярская принадлежность- всегда возле машинки. Подсохла- дедушка тоненько срезал перочиным ножиком и продолжал клеить... 

Резинка стирательная была не такая, как сейчас. Всегда был такой вечный стертый уголочек.Наверное, дедушка разрезал новую резинку на кусочки и брался за новый, только когда от старого оставался крошечный гладенький почерневший " обмылочек". Резинка красно- кирпичного цвета, твердая и с искоркой. Когда дедушки нет рядом, я  рассматриваю ее, гну в пальцах и пробую на зуб- скрипит...

Печатная машинка- это , конечно , отдельное чудо. Немецкая, черно- блестящая и обшарпанная одновременно, она заводит свою такую волшебную, успокаивающую музыку: цок- цок-цок- тррррр- дзинь! Мои многочисленные часы, дни проходят под эти ласковые звуки в комнате, наполненной солнечным светом. Почему было всегда так солнечно в моем детстве? Солнечные лучи в этой комнате пролегали косыми теплыми потоками,  в них медленно вращались и сверкали пылинки. Цок- цок- цок- цок-цок....тр-ррррррр.... цок-цок-цок- дзинь!...

На стене весит портрет моего дедушки, только там он чуть моложе, волосы темнее, задумчивые глаза. Я никак не пойму, почему дедушка не признается, что это - он. Забравшись с ногами в огромное плюшевое кресло, я перевожу взгляд с портрета на дедушку. Одно лицо! " Это Хемингуэй",- в который уж раз повторяет дедушка, и я с ним не спорю.

В ящике стола, помимо разных других мелочей, всегда лежат крошечные ножнички, с мизинец длинной. На почерневшем от старости металле еще можно разобрать немецкие буквы. Ножницы крепкие, несмотря на свой маникюрный размер. Я разглядываю их, вожу пальцем по выдавленным буковкам и удивляюсь-как это ножницы могут быть такими старыми?

-- Это особенные ножницы, - говорит дедушка, прервав печатание,- знаешь, какие они дорогие? Я пять дней не ел, прятал свой хлеб в матрас. А потом все за них вот- отдал. В лагере тогда слух прошел, что фрицы перестали ток на ночь включать. Раньше - то к колючей проволоке не прикоснуться было. Утром выходишь из барака, а на проволоке люди висят, током их убило.
И вот нас на плацу на холоде держат, чтоб , значит, смотрели на эти обгоревшие тела и на ус мотали, чтоб неповадно было.

А потом территорию расширили, и с плаца огородку уже не видать было, только если окажешься случайно там во время работ... Опять- таки , если в лагере работаешь. Большей-то частью нас за ворота на дороги да каменоломни гоняли, с овчарками.

Дедушка не любит собак. Даже маленьких, даже пушистых миленьких щенков. Вздрагивает от звука лая, на улице стремительно отходит от любой собачонки...

--И вот , когда ясно стало, что точно перестали ток гнать, я к этим ножничкам и приценился. У одного немца, тоже заключенного. Отдал ему пять кусков хлеба, а у самого в глазах от голода темно- как бежать буду? Выждал еще несколько дней, присмотрелся к изгороди- где земля помягче, да к лесу поближе.

Опять- таки луны не должно быть, жду, чтоб потемнее. Там прожектора иногда " достают" , ну да может Бог милует и охранник поленивее на вышке будет.

И вот я левой рукой землю скребу, ложкой; а правой ножничками этими проволоку режу- режу. Пальцы все в кровь, но ножницы крепкие, острые, и вот, не знаю уж сколько, а только казалось, что вечность я там провел, у проволоки этой...
Выбрался, землю прикидал, проволоку так это вроде снова зацепил, чтоб в глаза не бросалось- и в лес.
А там надо воду найти, чтоб водой дальше, чтоб собаки след потеряли. Ну и оказался в болоте сначала, и до рассвета пробирался. Чуть не утоп несколько раз, но я ж на болотах сибирских вырос, так что опыт есть- куда ступить, за что ухватиться. Куда идти, не знаю, но чуял, что река есть рядом.  Шел к реке, наощупь...потом уже и плеск слышать стал, не подвел рыбацкий опыт, значит... а по ней проплыть можно, схорониться в кустах у воды. Утром слышу очереди автоматные, собаки лают, но вроде в стороне все. Потом полями шел ночами, днем в стогах прятался. Главно, ведь непонятно, что за страна. Фермы попадались, дома , но я обходил все стороной, все по полям, пока совсем с голоду помирать не начал.
И нашел я в поле дохлую лошадь. Сколько она там лежала, не знаю, наполовину гнилая, но подмерзшая, дело то к зиме шло, по утрам все в инее. Стал я в яме огонь разводить и по ночам куски этой лошади варить. Мясо не ел, а бульон пил...так и выжил. А как совсем холода ударили , пришлось на ферме схорониться, на сеновале у них запрятаться.

Нашли меня, оказались- венгры. Хутор небольшой, особняком стоит... Дали одежду старую, вилы в руки и остался я на ферме на зиму, помогать по хозяйству. У них я  окреп маленько. Война вроде к концу шла, немцы на Запад шли, наши их гонят...А на хуторе спокойно, где линия фронта- не слыхать.

 Только вот понимания того, кто я такой и откуда у меня тогда еще не было... Вроде помню, что у меня фамилия была, что семья...- а где, не помню. В России где- то, это я помнил , да. А отчего остальное из головы выпало- кто ж знает...сначала контузия была, сотрясение, слух потерял. А после немцы в лагере били много, ой как били, и сапогами и по голове прикладами...да и столько там всего было - и на фронте и в плену, что и волос белым стал и память отшибло. Только знаю, что идти мне надо.
По весне, как потеплело маленько, я хозяевам спасибо сказал да и дальше  пошел, от хутора до хутора, на восток.
И до-олго  так шел, добирался, вроде и память потихоньку возвращалась... До России дошел, потом добирался до Сибири и семью свою таки нашел, да...

Руки у дедушки крупные, красивые и любимые... мелко дрожат, перебирая рассеянно листки на столе. Я замерла рядом и слушаю. Дедушкины истории похожи на невероятные сказки и приключения, для меня он- герой, и никакой Хемингуэй ему в подметки не годится...и только не совсем понятно, почему про дедушку и невероятную историю его жизни и спасения никто не знает?...почему такой герой ходит по улице, сгорбившись и не глядя на прохожих, с пакетами молока в авоське, а бабушка снова кричала на него вчера?...
Словно услышав мои мысли, дедушка встает  из- за стола и садится рядом со мной. Я взбираюсь на его колено, а он гладит мой затылок мелко подрагивающей теплой рукой.

--Дочки- то как радовались, да я и сам поверить до конца не мог, тому, что вот она- семья моя, и я как- то их нашел таки, бывает же такое...

Но вот только Таисия, бабушка твоя- не поверила мне... Уж не знаю, что у нее там в голове было, а только она как " без вести пропал" получила в сорок третьем , так , похоже, на мне крест поставила. Письма мои, что с фронта ей писал - все сожгла, ничего не осталось...

--Как- сожгла? Почему сожгла?,- удивляюсь я, взвешивая на руке крошечные ножницы.

--Кто ее знает...обида у нее на меня великая,- вздыхает дедушка,- То- ли за то, что добровольцем на фронт ушел, то- ли за то, что вернулся таки из плена живым, то- ли недостаточно быстро вернулся, значит... Война-то уже кончилась, когда я до Омска дотопал. А то, что в окружении да в лагере был- это ж по тем временам страшное дело. У меня- страшное ,  и у нее - страшное... Ну да тебе непонятно это...а письма фронтовые и ей и детям, да... все, все спалила...

Дедушка смахивает голубую слезу и берет у меня из рук ножнички.

--Вот такая история. Сам иной раз держу их в руках и верю с трудом- это ж надо, как такие малюхонные жизнь мне спасли. И сейчас крепкие, хоть и черные, не разболтанные. А все потому, что качество хорошее, немецкое...