Нехитрый лис

Завод, который стал моим первым местом работы, был на особом счету в нашей семье всегда. Я еще учился в школе, когда родители не раз говорили со мной и между собой о делах, так или иначе связаны с тем заводом. Некоторых заводчан они знали по своей работе, другие были соседями по даче. Вопросы престижа в выборе друзей, возможно, не очень главные в жизни. Скорее всего, даже предосудительно выбирать друзей по месту их работы. Но, однако, это часто происходит. Мои родители в этом вопросе шли от противного: сложилось так, что всю жизнь они заметно дистанцировались от представителе некоторых профессий. Не было у них приятелей ни в торговле, ни в общепите, ни в правоохранительных органах. Как-то так сложилась, что дружили, в основном, с заводчанами. Хорошо ли это, или тут – проявление своего рода гордыни, но что было, то было.

С детства, с юности на слуху - несколько фамилий. Сначала я автоматически запоминал их по непривычному для детского уха звучанию, потом, уже в институте и на заводе знакомился непосредственно с персонажами родительских рассказов. О некоторых из них я уже писал, о других надеюсь еще написать. А сейчас хотел несколько слов посвятить замечательному человеку, интересному во многих отношениях, с которым имею честь быть знакомым уже двадцать лет и рассчитываю знакомство это продолжать еще очень долго.

После института сбылась главная на тот момент мечта моей жизни – я попал в конструкторское бюро известного завода. Конструктор, если дело поставлено грамотно, всегда и очень тесно общается с технологом. Дело на том заводе было поставлено хорошо, система сложилась еще с военных времен, и поэтому в отделе главного технолога я бывал каждый день. Наше направление курировал начальник крупного технологического бюро, а фактически – заместитель главного технолога, Матвей Яковлевич Вольпе.

Фамилию Вольпе слышал еще давно от папы: в институте он учился и приятельствовал, как обнаружилось, с родным братом Матвея Яковлевича. На протекцию я не рассчитывал, но, как быстро убедился, в случае с Матвеем Яковлевичем это было бы вообще бесполезно. Имеет значение только то, чего стоишь ты сам, а чей ты сват или брат, интересно только в перерыве.

Попробуйте охарактеризовать своих знакомых одним-двумя словами. Для Вольпе подошла бы «мягкая твердость».

Очень корректный, не позволяющий себе не то, что мата, просто грубых слов типа «дурак», «сволочь» и т.д., что у нас за матерщину не считается и потому почти разрешено. Вольпе не мог их выговорить уже из самоуважения. Можно не бросать навозом в другого, не желая испачкать противника. А можно, не желая испачкаться самому.

Заставить сделать что-то, с чем не согласен, можно каждого из нас. К сожалению, алмазная неуступчивость и хрустальная принципиальность встречаются чаще в книгах, чем в жизни. Вольпе можно было заставить – начальников над тобой всегда много, но, даже получив категоричный приказ, он, имея свое, отличное мнение, не опускал рук. Он всячески изворачивался, искал альтернативные решения, спасал, по своему разумению, дело и был неуступчив в этой тактике.

В центральном конструкторском бюро, когда я там работал, сияло созвездие уникальных и, скажем откровенно, талантливых людей. В этом воистину звездном составе звездами первой величины безусловно были Э.И. Бургсдорф и В.И. Решетов. В отделе главного технолога звездой первой величины был М.Я. Вольпе.  Нередко в организации появляются высококлассные узкие специалисты. Гораздо реже находятся энциклопедисты. Они знают «в глубину» намного больше, чем простые смертные, чуть меньше, чем узкие спецы, но они знают все «в ширину», они способны к анализу и синтезу, они живут на стыке разных идей и дисциплин. Именно такое впечатление сложилось у меня и не только у меня о Бургсдорфе и Решетове: они знают все. Даже, если они не доведут твою проблему до окончательного решения, они наверняка выведут тебя на дорогу к этому решению. Вольпе знает все – это ощущение пришло очень быстро. Энциклопедист. Считается, что исчезающая форма жизни. Не думаю, что во времена да Винчи или Вольтера их было пруд пруди – помним-то мы единиц. Их всегда мало на нашем общем фоне. Тем больше счастье, если ты находишься рядом с такими людьми хоть несколько лет.

Есть специалисты высокого класса, те, кто знает очень много, но часто бывает так, что черпать знания у них тяжело и, честно говоря, не хочется. Я работал с такими асами и радости не получал. В процессе обучения чему бы то ни было  мы, обычные, средние люди, часто ошибаемся, переспрашиваем, повторяемся – с нами надо много терпения. Кто способен усвоить новое сразу? Мне повезло: люди, у которых я учился, в большинстве своем были педагогами, терпеливыми и доброжелательными наставниками. Ни разу я не слышал от Вольпе ни в свой адрес, ни в адрес других, меньше, чем он, знающих коллег (а таковых были – все) унижающую реплику, не замечал презрительных взглядов или интонаций. У него хочется учиться, с ним хочется общаться.

Шла постановка на производство нового двигателя. Дело сложное, а в девяностые годы в России – почти невозможное. Много было проблем с конструкцией, с технологией, горели планы, руководство выражало недовольство. В такой ситуации легче всего начать поиск врагов, поиск виноватых, благо всегда кто-то виноват. Отвести от себя гнев начальства, перенаправить его на кого-то другого. Рецепт, к сожалению, распространенный. Никогда не замечал за Вольпе такой «технологии». Его лавирование никогда не приводило к тучам над чужой головой. Пусть это не уникальное качество, но и не всеобщее.

Прошли годы прежде, чем мы сблизились до уровня бесед на отвлеченные темы. Конечно, я злоупотреблял этим без меры. Благо, отдел главного технолога вскоре переехал в здание ЦКБ, и комната Вольпе оказалась в пятнадцати метрах от нашей. Бывает, что приходишь в чей-то кабинет, а хозяин читает газеты. Что греха таить, мы все не всегда «горим» на работе. Никогда за годы нашего знакомства я не видел Матвея Яковлевича праздно сидящим за столом. Стол был стандартный, рядом приставлен второй – для чертежей и техпроцессов, приносимых на согласование. Он всегда либо писал, либо проверял, либо считал что-то. Постоянно в деле. Это сильно сближало его с Э.И. Бургсдорфом, тот тоже не мог прохлаждаться или развлекаться в рабочее время. Их давно никто не контролировал так, как нас. Никто, кроме внутреннего чувства, кроме собственной натуры. Отчасти в этом причина немалого числа недоброжелателей. Даже не обязательно бездельников – нет, сотрудников-чиновников, чертежников средней руки. Кто-то завидовал, кто-то не любил за требовательность («мягкая твердость» - !).

История всегда идет по спирали. В 2000 году ушел Э.И. Бургсдорф. Уже после его смерти отдел главного технолога переехал в ЦКБ, и кабинет М.Я. Вольпе оказался на восьмом этаже, но точно над бывшим кабинетом Эрнеста Иосифовича. Наша комната была на седьмом. Так, пять лет я ходил отводить душу на шестой, а следующие шесть – на восьмой этаж. Судьба.

Кстати, о судьбе. Когда хотят оправдать чей-то тяжелый характер, обычно ссылаются на трудную судьбу. Блистательный пример дает В.В. Конецкий: у А. Фадеева современники отмечали стальной, тяжелый взгляд – как же, редактор толстого журнала в трудные времена и т.п. А как же Пушкин? – вопрошает Виктор Викторович, - тоже был редактором толстого журнала в непростые времена, но никто и нигде не писал о тяжелом взгляде Александра Сергеевича. Давно пора бы нам всем перестать списывать свои недостатки на трудные времена детства-отрочества-юности. Почему не было и нет тяжелого взгляда у Матвея Яковлевича Вольпе? Четырнадцатого июня 1941 года его семью и всех жителей приграничного города в Прибалтике погрузили в товарняк и без суда и следствия отправили в на север Туруханского края. За что? Ни за что. Зачистка приграничной полосы перед победоносной войной. Это, к слову, для тех, кто ни на йоту не верит изменнику В. Суворову. Выгрузили эшелон на таежном полустанке. И не Трудармия, и не з/к – не понять кто, но под охраной, чтоб не разбежались, вперед, валить лес. Много леса надо стране, лес – ее богатство.

Жили в землянках, потом – в бараках. Маленький Матвей заболел воспалением легких. Без лекарств в тайге - смерть. Отец отпросился и пошел на ближайший лагпункт, там был заключенный врач. Умолил охрану (первое чудо!), умолил заключенного сходить с ним, посмотреть ребенка (второе чудо!), умолил охрану второй раз – выпустить его самого и безвестного з/к (третье чудо!). Матвей остался жив.

Нельзя было уезжать из лесного края, а вот в армию – пожалуйста. Как же вы служили, - спросил я, когда отношения наши стали сугубо доверительными. Не знаю, - ответил он, - наверное, хорошо: восемнадцать благодарностей от командира корпуса.

Но и с этими восемнадцатью благодарностями только чудом смог поступить Матвей в институт, только чудом взяли его на завод – подозрительный элемент, член семьи почти врага народа (у нас зря не высылают!).

Матвей попал в отдел, которым руководил Н.Л. Вегера. Мягкая твердость! – несмотря на удачу, несмотря на личность Вегеры, не сошлись характерами и интересами, ушел молодой конструктор в технологи. Хватило гордости и силы характера. Ушел, кстати, в свое время и Э.И. Бургсдорф от Н.Л. Вегеры. Из песни слова не выкинешь. Но важно, что сохранили хорошие отношения – не в глубине, так на поверхности: никогда от всех троих не слышал критических замечаний в адрес друг друга. Тоже – показатель характера, воспитания, развития, в конце концов.

Во времена Б.Н. Ельцина репрессированным компенсировали  потерянного имущества. Вольпе однажды с усмешкой рассказал, как собрался и поехал на «историческую родину» - в приграничный прибалтийский городок, где был когда-то дом, в котором жила его семья. Вернули вам деньги? – поинтересовался я. Вернули, - хмыкнул он, - хорошо, были друзья, занял у них, добавил к тому, что вернули и купил обратный билет.

И больше ни слова – в этом он весь: коротко, исчерпывающе и без злости и обвинений.

Слышал от многих и не хочу  убеждаться на примере своей жизни: советские (российские) немцы и евреи в Германии и Израиле упорно считаются русскими. Несколько десятилетий творчески отработал М.Я Вольпе в отделе главного технолога. В постановке на производство семейства двигателей «УТД», ставших эпохой не только в истории завода, но и в истории легкой бронетехники – его немалое участие и немалая заслуга. И не одни УТД в его послужном списке. Но и после всего этого говорили мне с нехорошей усмешкой его недоброжелатели, не очень умные и совсем необъективные: да что с него взять? какой он технолог? – конструктором был, конструктором умрет. (К слову сказать, мечтается мне, чтоб однажды, хоть раз сказал кто-нибудь и про меня: конструктором был, конструктором умрет.)

Как научиться ладить с разными людьми, не подлаживаясь и не зарабатывая язву желудка или инфаркт? Вопрос не праздный. Менялось руководство завода, у Вольпе появлялись то более, то менее воспитанные начальники, но со всеми он оставался самим собой, и все они вольно или невольно относились к нему с уважением. Все мы хотим, чтобы к нам так относились, но получается это не у всех.

Чем он «брал»? Знаниями? Обязательно. Воспитанием? Пожалуй. Даже записные хамы в душе своей ценят вежливое обращение. Твердостью? Может быть. Доброжелательностью. Безусловно. Была у нас с ним трогательная история, когда он попросил показать город своей близкой молодой родственнице. В такой ситуации трудно вести себя невозмутимо и естественно, легко смутиться и смутить других. Не было у него цели сосватать меня или ее, но, видимо, немного симпатичен я был ему, как человек, и хотел он просто познакомить нас, а что дальше – то Бог знает. Как бы я сам вел себя на его месте? Испортил бы все преувеличенными улыбками или стеснением. А он был прост своей обычной величавой простотой. И хоть дело кончилось ничем, пешей экскурсией по нашему прекрасному летнему городу, и даже имя той родственницы забыл я, наши отношения с ним стали, как мне кажется, еще доверительней.

Как-то я спросил у него, что означает его фамилия. Лисица, - ответил он, похмыкивая, - не помню, с итальянского, что ли.

Случайно ли, нет ли, знали об этом его коллеги-начальники или нет, но и до того не раз приходилось мне слышать в его адрес, но, конечно, за его спиной: этот хитрый лис Вольпе! Совершенно не совпадает это с моим уже многолетним впечатлением от Матвея Яковлевича: совсем не хитрый лис! Не простодушный, это – да, но и не хитрый.

Мы не друзья с ним так же, как не были друзьями с Э.И. Бургсдорфом – несоизмеримы масштабы личностей. Я, скорее, его фанат, почитатель, поклонник. Не выработать мне в себе его стиля в работе, не стать таким же образованным – не дано. Все, что могу - радоваться нашим прошлым встречам. Мы сейчас перезваниваемся раз в год: относительно него, я молод, богат и здоров. Продолжаю оставаться антиподом. Ничем не могу помочь ему, кроме внимания, но стесняюсь надоедать. Знаю, что когда-то буду сожалеть о несделанных звонках, но не знаю, что говорить в трубку, когда слышу слабеющий, бодрящийся голос, в котором осталась прежней только знакомая добрая насмешка. Много чему учился, что-то застряло в памяти, но главного так и не освоил: умения поддержать человека в тяжелые времена. Простите, Матвей Яковлевич, не ваша вина, что этой «технологией» я не овладел.