Блюз Чеширского кота. Фантазия в ретро-тонах-6

Такт IV

ЧЕРНЫЙ ЧЕТВЕРГ ДЖЕКА УИННИТСКИ

Этот день с самого утра складывался наперекосяк. Начался он с того, что Джек проспал – проспал позорно, как мальчишка-двоечник в день важного экзамена.

...Его разбудил солнечный лучик, прыгнувший сквозь щель между шторами прямо в глаза. Еще не проснувшись, Джек провел рукой по лицу, пытаясь стряхнуть назойливую помеху. Но луч, естественно, остался там же. Джек заворочался, приоткрыл глаза и наконец, оторвав голову от подушки, повернул ее к стоящему на тумбочке будильнику. Будильник показывал девять тридцать, хотя должен был зазвенеть в восемь. Нашарив рядом наручные часы, Джек убедился, что сейчас и в самом деле половина десятого и, следовательно, он спал так крепко, что не услышал будильника.

Как же так получилось? Ведь он обещал Гудвиллу быть в лаборатории в девять часов, чтобы подготовить все к приезду телевизионщиков и еще раз проверить работу установки...

Должно быть, проснуться вовремя помешал сегодняшний сон, который Джеку так хотелось досмотреть до конца.

О, какой это был чудесный сон!

Ему снился снег – но не та называемая снегом грязно-серая слякоть, которая здесь ложится на землю лишь для того, чтобы несколько часов спустя бесследно исчезнуть. Ему снился совсем другой снег – тот, настоящий, который чуть не на полгода щедро укрывает все пышным белейшим ковром, сверкающим в солнечный день так, словно он украшен тысячами бесценных бриллиантов.

Вот уж чего бы раньше никогда не пришло в голову Уиннитски – что ему так будет недоставать здесь этого пушистого снега!

А еще – и это было самое важное – Джеку снились счастливые и улыбающиеся родные лица. Люди, которых он давно уже был лишен возможности видеть наяву, сегодня дружно пришли к нему во сне. Даже сейчас, когда он проснулся, эти лица все еще стояли перед глазами...

Стремительно вскочив, Джек бросился в душевую, быстро плеснул себе в лицо водой – умываться как следует времени уже не оставалось, – сунул руки в рукава рубашки, влез, прыгая поочередно то на левой, то на правой ноге в штанины и, застегивая на ходу одной рукой рубашку, а другой схватив пиджак и галстук, выбежал на улицу.

*  *  *

Когда он, запыхавшись, влетел в лабораторию, часы показывали девять пятьдесят пять.

– Слава Богу – наконец-то соизволили появиться! – не ответив на приветствие, сердито встретил его стремительно шагавший из угла в угол Гудвилл. – Поразительная безответственность! Что вы себе позволяете! Кто будет за вас проверять установку?

Джек промолчал. Он сам чувствовал себя виноватым. Да и что можно было сказать в оправдание? Чтобы не мозолить глаза шефу своей персоной, Джек скользнул в отгороженную кабину с креслом индуктора.

В неплотно прикрытую дверь он видел, как Гудвилл, устав ходить из угла в угол, опустился наконец на стул. Чувствовалось, что сегодня он явился сюда гораздо раньше обычного и уже сделал то, что должен был сделать Джек: в лаборатории царил необычно торжественный порядок. Все было прибрано и расставлено строго по своим местам. Любоваться этим образцовым помещением на экране телевизора, не преминул иронически отметить про себя Джек, будет, конечно, очень приятно, но ведь любому ребенку ясно, что в такой стерильно-показательной лаборатории работать решительно невозможно! Далась же шефу эта злосчастная передача!

Минуты между тем шли, оставаться в своем закутке дольше было уже неудобно, а телевизионщики, приезд которых мог бы изменить настроение Гудвилла, все никак не появлялись. Пришлось выйти из своего убежища, поиграть клавишами компьютера...

Когда время подошло к четверти одиннадцатого, Гудвилл опять сорвался с места и начал нетерпеливо вышагивать взад-вперед. День набирал силу, в лаборатории становилось довольно жарко, но он, словно не замечая этого, даже не расстегнул пуговиц своего пиджака. Если не считать того, что было сказано Джеку в момент его появления, Гудвилл не проронил ни слова. И только когда на табло электронных часов над дверью лаборатории рядом с десяткой выскочила цифра 30, он нарушил молчание.

– Джек, с каких это пор я должен подсказывать вам, что следует делать? По-звоните на студию – в конце концов, сколько можно их ждать? Неужели вы сами не в силах догадаться о такой простой вещи?

Уиннитски быстро набрал по памяти один из оставленных режиссером номеров. Но трубка ответила лишь равнодушной серией долгих гудков.

Заглянув в записную книжку, он начал звонить по другому номеру. И там тоже никто к аппарату не подходил.

Это уже было странно.

Для проверки Джек позвонил в соседнюю лабораторию – телефон работал исправно. Тогда он раскрыл телефонный справочник и начал подряд обзванивать все студийные подразделения. Но всякий раз в трубке по-прежнему звучали одинаковые долгие гудки. И чем короче становился перечень номеров, по которым он еще не звонил, тем сильнее передавалось Джеку тревожное волнение шефа, тем больше росло какое-то непонятное беспричинное беспокойство.

Наконец в одной из технических служб телефон все же отозвался.

– Слушаю вас! – нежно проворковал юный женский голос.

– Здравствуйте! – закричал Джек с чувством потерпевшего кораблекрушение, который вдруг увидел на горизонте парус. – Скажите, пожалуйста, что случилось? Ни один ваш телефон не отвечает!

Он вдруг испугался, что в трубке снова зазвучат надоевшие гудки, и поэтому заговорил быстро и громко, словно это могло предохранить от разъединения. Но гудки не появлялись, все было нормально, и девушка на том конце провода продолжила разговор:

– Да. Сегодня у нас почти никого нет. И меня вы тоже поймали совершенно случайно. Я заехала сюда буквально на десять минут и сейчас снова уеду, – сказала она с величайшей многозначительностью.

– А что, собственно, произошло?

– Как! Вы ничего не знаете? Включайте скорей телевизор! Представляешь, звонит какой-то тюфяк, который ни о чем не знает! – вдруг замурлыкала она с очаровательной непосредственностью, почти не отворачиваясь от трубки: очевидно, рядом был кто-то еще.

«Кто ты, девочка? – подумал Джек. – В лучшем случае какой-нибудь третий ассистент младшего осветителя или какие еще должности там у вас есть... Но сегодня ты участвуешь в чем-то таком, что неимоверно возвышает тебя в собственных глазах, даже причисляет к разряду избранных, куда не работающие на телевидении попасть, конечно, никак не могут».

– Я хочу знать, – твердо заговорил Джек, – почему в исследовательский центр до сих пор не прибыла ваша группа. Мы ждем уже целый час. Пожалуйста, пригласите к телефону кого-нибудь из руководства!

– Опять вы за свое! Неужели не ясно – сегодня все выезды по графику сняты. Сколько раз объяснять! – и девица бросила трубку.

– Никто к нам не приедет, – хмуро объяснил Джек шефу. – У них там стряслось нечто чрезвычайное. То ли приземлилась тарелочка с неба, то ли явился Христос, то ли всплыла Атлантида. Короче, конец света! Надо пойти в холл, посмотреть, о чем они вещают...

*  *  *

Гудвилл безо всякого желания вышел вслед за Джеком из лаборатории и направился в холл, где стоял телевизор.

Обычно полупустой, сейчас холл встретил их гудящей толпой всевозможных лаборантов, аспирантов, стажеров и тому подобного народа, допущенного пока лишь на самые нижние ступени храма науки и поэтому еще не отрешившегося вполне от всяческих мирских соблазнов во имя бескорыстного служения божеству высшего познания.

– Кто это? – не скрывая раздражения, довольно громко спросил у Джека Гудвилл, указав на экран телевизора. И тут же понял, насколько опрометчиво он поступил: услышав его слова, многие изумленно уставились на него, а двое-трое самых свежих послушников от науки, еще не знавших ученого в лицо, выразительно покрутили пальцами у виска.

Собравшихся вполне можно было понять. Сегодня с самого утра со всех телеэкранов города не сходило лицо человека, миллиарды копий которого взирали на мир с ярких обложек еженедельников, с газетных страниц и телеэкранов, со значков и реклам.

Но неосведомленность Гудвилла тоже была объяснимой. В журналах, которые он читал, картинок не было, в газетах его интересовали разве что прогнозы погоды, из возраста, в котором изображения кумиров носят на предметах туалета, он тоже давно вышел. Телевизор он вообще включал редко и уж во всяком случае не для того, чтобы убить пару часов на какое-нибудь эстрадное шоу или чемпионат профессионалов-гладиаторов двадцатого века.

Так что же удивительного было в том, что облик, известный сотням миллионов наизусть, как шлягер, возглавляющий хит-парад минувшей недели, не вызывал у него абсолютно никаких эмоций?

– Какого дьявола вы меня сюда притащили? – зашептал он недовольно, в очередной раз изливая раздражение на помощника.

...Конечно, во всем виноват только Джек, невесело усмехнулся про себя Уиннитски. Видимо, так уж было суждено, чтобы сегодня все шишки валились на него... Хоть бы дождик прошел, что ли – может быть, согласно поговорке, после дождичка в четверг произойдут изменения к желаемому...

*  *  *

– Вы хоть сами-то знаете, что это за образина? – снова обратился Гудвилл к Джеку, когда они возвращались обратно в лабораторию.

– Не могу сказать, чтобы сей божественный облик снился мне по ночам, но, кажется, его обладатель – сам несравненный Ахмед Ила.

– Ответить просто, без паясничания, вы, разумеется, не можете. Ахмед Ила – это тот знаменитый борец?

– Боксер.

– Какая разница... Как выражаетесь в таких случаях вы, хрен редьки не слаще. Выходит, то, что делает он, важнее того, что делаю я? И того, что делают все остальные люди Земли?

Ученый выражал свою обиду столь наивно и непосредственно, что Джек едва не улыбнулся.

– Шеф, – поспешил он успокоить Гудвилла, – пройдет двадцать лет – ваше имя будет напечатано в любом школьном учебнике. А о нем к тому времени едва ли будут помнить даже специалисты. Но сегодня он – бог. И если мальчики с телевидения вместо него вздумают показывать кого-то другого, будь это хоть сам президент, не говоря уже о вашей скромной персоне, боюсь, что почтенные горожане разнесут у них все по кирпичику...

...Называя имя Ахмеда Ила, Джек не ошибся. Человек, не сходивший сегодня с телеэкранов города, действительно был им – обладателем самых крепких и всесокрушающих кулаков планеты.

Он находился сейчас в зените славы и поэтому был всемогущ и обожествляем, словно какой-нибудь древний восточный деспот. Чтобы синхронно осчастливить население всех частей света зрелищем очередного сплющенного им носа или свороченной скулы, в космос запускались специальные спутники связи. Каждый его удар стоил многие тысячи монет, а гонорар за поединок не уступал годовому бюджету иного провинциального городка.

Но устроители матчей не скупились. Ибо имя чемпиона служило лучшей рекламой. Политические лидеры, которым срочно требовалось поправить по-шатнувшуюся репутацию, стремились заполучить его к себе в гости хоть на несколько часов – одного этого часто оказывалось достаточно, чтобы перевесить чашу весов с массой нерешенных и спорных проблем.

Вот кем был этот человек: в не очень далеком прошлом долговязый подросток с вечно голодными глазами по имени Брутус Лейк, ничем не примечательный в толпе других юных оборванцев нищей окраины, а ныне всемирная знаменитость, внезапно принявшая ислам, а вместе с ним экзотическое имя Ахмед Ила. Сенсация. Миф. Знамя.

Поднятый вокруг него ажиотаж с назойливостью комиксных картинок вдалбливал в головы толпы очередной вариант вечнозеленой сказочки про Золушку, которой стоит только захотеть – и она мигом превратится в принцессу. Феноменальная популярность Ахмеда Ила определялась, может быть, еще и тем, что его вариант этой сказочки оказался максимально простым и одновременно глубоко символичным: все, чего он достиг в жизни, было в самом прямом смысле слова выбито из соперников его могучими кулачищами.

Вот кто пожаловал в их город, вздыбив, словно землетрясение, весь привычный уклад его жизни.

Гудвилл отнюдь не принадлежал к числу людей, которые единственно заслуживающим внимания элементом вселенной считают то, чем занимаются сами. Вполне могло случиться нечто такое, допускал он, что вызвало бы необходимость перенести или вообще отменить передачу о его работе. Он понял бы это и не обиделся – если данная необходимость действительно диктуется какими-то принципиальными соображениями.

Но то, что его эксперименту предпочли этого зубодробителя с интеллектом троглодита, профессор никак не мог посчитать справедливым. Притом, не только ведь его эксперименту...

Гудвиллу казалось просто чудовищным, что все прочие события в мире могли в глазах подавляющего большинства сограждан отступить на второй план перед одним лишь фактом приезда Ахмеда Ила.

«Конечно, без таких, как этот Ахмед Ила, миру не обойтись, – думал Гудвилл. – Еще в древности люди получали наслаждение, наблюдая публичные избиения себе подобных. Очевидно, глубоко засело в подкорке нечто, требующее таких зрелищ. Но в древности, по крайней мере, никому бы не пришло в голову ставить несчастных, вынужденных драться друг с другом на потеху толпе, выше мудрецов и возводить их в ранг полубогов...»

Гудвилл выглядел совсем как ребенок, обиженный тем, что его любимая игрушка отвергнута взрослыми.

Ничего, он еще сумеет доказать миру ценность своего открытия! Надо только, чтобы люди сразу целиком ощутили вкус того, что он собирался им подарить, увидели не какую-то бегающую безо всякой пользы точку, а конечный результат – весомый и значительный.

Что ж, у Гудвилла хватит сил довести работу до конца. И он представит миру главное дело своей жизни не по частям! Когда все будет завершено, он обрушит его внезапно на головы потрясенного и восхищенного человечества.

Но до этого момента никто ничего о его работе не узнает – сегодняшний день не должен повториться...

*  *  *

Не откладывая дела в долгий ящик, ученый тут же принялся за официальное письмо руководству исследовательского центра, из которого явствовало, что он вел исследования по неверному пути, а в результате попал в тупик, откуда не знает выхода, что его тема полностью бесперспективна, а он находится в состоянии творческого кризиса и не видит никакого смысла в продолжении исследований, а потому считает себя свободным от заключенного контракта с момента передачи им в банк распоряжения о возмещении из его личных средств затрат, произведенных на финансирование выполняемой им темы. Письмо выходило длинное и сумбурное.

Джек с волнением наблюдал за своим руководителем: день не зря начался с неприятностей – он мог закончиться совсем плохо.

Хорошо шефу – он может позволить себе подобные чудачества. Для такого ученого, как он, дело везде найдется. Но потребует ли новое дело участия Джека?

Во всяком случае, надеяться, что без постороннего содействия ему, лишь недавно живущему здесь, удастся быстро найти что-то стоящее, и оно будет не менее увлекательно, чем работа у Гудвилла, наивно...

И добро было бы шефу на что обижаться – а то телевидение, видите ли, ему не угодило... Когда-то в каменном веке, подумал Джек, наших диких предков притягивала игра языков пещерного костра. Они часами созерцали фантастическую пляску пламени, не в силах оторвать от него взгляд и возносили молитвы всемогущему и непостижимому божеству огня.

В наше время разжигать посреди комнаты костры и молиться им у широкой публики как-то не принято. Но древний инстинкт по-прежнему продолжает жить – благо в каждом доме теперь имеется прекрасный электронный заменитель первобытного костра...

Человек, может быть, совершенно искренне думает, что его, просиживающего дни напролет, уставясь в экран, удерживает у телевизора содержание программ. А на самом-то деле его просто гипнотизирует непрестанное мельтешение линий, фигур, красок – точно так же, как в добрые пещерные времена...

*  *  *

В лаборатории зазвонил телефон.

– Меня нет! – резко бросил Гудвилл, дописывающий свое письмо.

Джек обреченно снял трубку, но раздавшийся в ней голос вновь зажег в его глазах надежду.

– Шеф! Это – режиссер...

– С ним мне тем более не о чем разговаривать! – отрезал Гудвилл, однако в его интонации отнюдь не было той уверенности, которую выражали слова. И, помолчав несколько мгновений, он неожиданно продолжил:

– Черт с ним! Терять мне тоже нечего... Послушаю, что он скажет.

– Профессор Гудвилл? – торопливо зашуршал в трубке знакомый голос. – Примите мои извинения за то, что мы не приехали. Кто мог знать, что именно сегодня к нам пожалует такая знаменитость! Я звоню из аэропорта – мы только что наконец проводили его. Если можно, мы приедем к вам прямо сейчас. Если нет, назовите любое удобное для вас время – я включу его в расписание. Еще раз извините, что заставил вас напрасно ждать...

Гудвилл поймал себя на мысли, что он все еще хочет, чтобы намеченная передача состоялась. Но нанесенная ему сегодня рана была еще слишком свежей...

– Весьма сожалею, – заговорил наконец он, – только никакого конкретного срока в данный момент я назвать не могу. Дело не в том, что вы заставили меня ждать. Наоборот, я доволен, что вы сегодня не приехали – наша установка внезапно вышла из строя.

– Но вы же рано или поздно почините ее...

– Боюсь, это будет очень не скоро...

– Ясно... Знаете, я придумал несколько интересных ходов, мы могли бы сделать хорошую программу... – голос в трубке смолк, режиссер ждал реакции собеседника. Гудвилл слышал его прерывистое дыхание. Пауза затягивалась.

– Я же сказал, что это невозможно... – наконец устало проговорил ученый.

– Ну что ж... Я понял вас... Прощайте!

В трубке зазвучали короткие гудки.

Гудвиллу вдруг подумалось, что режиссер все-таки, видимо, не такой уж никудышный человек, каким показался ему в первый раз. И не столь уж, должно быть, велика его вина в случившемся. В душе Гудвилла возникло даже нечто вроде жалости к этому вечно суетящемуся человечку, успех которого зависит от того, успеет ли он первым выйти на сенсацию, сумеет ли угодить капризам очередной звезды...

Но эти мысли уже ничего не меняли.

– Джек, вы успеете до завтрашнего вечера подготовиться к отъезду?

Выходит, окончательно решено сматывать удочки... А Джек все еще надеялся, что шеф передумает, что дело не обернется так круто...

– Но мы же не сможем без оборудования... – ухватился за последнюю соломинку Джек.

– Это пусть вас не волнует. Все, что требуется, я куплю.

– Ну тогда какой разговор... Раз нужно успеть – значит, успею...

– Вот и прекрасно! – словно не замечая тона помощника, преувеличенно радостно продолжал Гудвилл. – Разумеется, вы вправе отказаться от моего предложения. Но, во-первых, я бы очень хотел и дальше видеть вас рядом с собой, а, во-вторых, думаю, что с вашей стороны отказ был бы весьма неразумным шагом.

– Ну что мне ответить на это, шеф? Вы просто читаете мои мысли! – сказал Джек и тут же неслышно обругал себя – идиот, ни слова не может произнести без этой своей дурацкой подковырки! Ох, когда-нибудь она ему дорого обойдется...

(Продолжение http://www.proza.ru/2014/05/02/1239)