3. Возвращайся, сделав круг

Много лет назад мне несказанно повезло: я встретила мужчину, который на мне не только отважно женился, но и осуществил мои самые сокровенные желания: две чудесные дочери – раз, кучка дипломов – два, ну, и прочие таджмахалы по мелочам. Среди них и закат в дюнах Сахары. Теперь вот и эта грёза исполнена. Даже вроде бы как-то и жаль, что всё уже в прошлом… Но ничего, уж я-то позабочусь, чтобы мой Цветик-семицветик не затосковал – еще чего-нибудь намечтаю. Но это в процессе, а сейчас мы еще кой-куда на востоке завернем и с чистой совестью через Средний Атлас (т.е. совсем другой дорогой) снова на запад помчимся.

Кой-куда – это значит в мастерскую, где обрабатывают камни с трилобитами, аммонитами, мегалограптами, аномалокарисами и пр. Чтобы вы не заподозрили меня в кучном употреблении ненормативной лексики, спешу сообщить, что все вышеперечисленные являются древними морскими обитателями, окаменевшими в результате многочисленных перестроек. Нет-нет, не горбачевских и путинских, а геологических перестроек земной коры. (Ну, хоть в чем-то не «длинная рука Москвы» виновата…)

Представьте себе, что давным-давно, когда еще не у каждого первоклассника был свой iPod, на месте Атласских гор простирался безбрежный океан, в котором водились все эти труднопроизносимые ракоскорпионы, головоногие, брюхоногие и даже мечта любого мужчины – плеченогие. Но Земля – она ведь тоже дама, и ей тоже хочется изредка, хотя бы раз в несколько десятков миллионов лет, подкорректировать форму носика, например, или убрать седьмой подбородок. Так вот, тогдашний и тамошний пластический хирург посчитал, что лишняя выпуклость на теле барышне не помешает. Где нужно «липосакцию» сделал, куда надо «силикончика» подложил, и получилась вся эта твердь поднебесная. А то, что там мегатонны живых козявок в латынь превратились, – пустяки. Те, кому нынче уши до плеч ваяют, тоже, поди, от боли морщатся.

Нам не рассказали, как здесь добывают мрамор, но судя по следам, не кайлом тюкают. Во дворе мастерской лежат огромные серые глыбы. Невзрачные, глазу зацепиться не за что; мимо пройдешь, так еще и в сторону шарахнешься, чтобы в пыли не вывозиться. А распилят их, да отшлифуют – и залюбуешься. И кто только не сложил там свои клешни да панцири! Вот на черном фоне тонюсенькими шурупами в разрезе отпечатались тентакулиты. А в розовом мраморе кокетливо свернулась спиралью гастропода. Вот отполированная до сияния столешница, «усыпанная» брахиоподами и наутилусами. Ее, кстати, облюбовал и оплатил один наш коллега по путешествию. Покупку, правда, с собой не забрал – неподъемная. Обещали доставить в Германию по указанному адресу.

Никто не ушел из мастерской с пустыми руками. И не мудрено: чего там только нет! Мебель, посуда, настольные игры, сувениры, украшения. Я тоже не удержалась и вот, ношу теперь на кожаном шнурке подвеску с ортоцерасом, который вымер, страшно даже подумать, 200 миллионов лет назад. А в молодости был неотразимым красавцем: длинная конусообразная раковина, на голове карие  с поволокой глаза и множество щупалец, которыми он притягивал ко рту добычу. Плавал ортоцерас не ахти как резво – раковина мешала держать курс, поэтому перемещался все больше вблизи морского дна, где и застал его катаклизм, в результате чего висеть теперь окаменевшему моллюску вечно на чьей-нибудь шее.

А нам пора из глубины палеозоя в долину реки Зиз перебраться. Сначала она идет по пустыне, питая бесконечные пальмовые оазисы, откуда везут на рынок Эрфуда финики приблизительно 50-ти сортов, стоимостью от одного до двадцати евро за килограмм. По причине нашей «сладкоежкости» мы тоже едем вдоль Зиза « в сопровождении» здоровенной коробки вкуснятины. А он (Зиз), натыкаясь по мере подъема на твердые породы, начинает петлять. Рыжие пески сменяются темно-серыми слоистыми холмами. Мы достигаем какого-то небольшого городка, в котором есть банкомат – народ ведь потратился. Через полчаса, когда кошельки снова приобретают упругие формы, едем дальше. Еще через полчаса выясняется, что один из путешествующих забыл в автомате свою кредитку. Нас «выгружают» возле «постоялого двора», автобус с гидом и виновником «перекура» спешит в обратную сторону.

Солнышко припекает, цветущий миндаль порождает игривые настроения: народ оголяется, закатывая штанины и рукава, и рассредоточивает свои нордически-бледные конечности навстречу ультрафиолету. Я устраиваюсь за пластмассовым столиком и достаю из сумки записную книжку – зачем терять внезапно свалившееся время.

Спустя час автобус со счастливым растяпой возвращается и мы снова едем. Виды за окном становятся все суровее. Дорога следует за изгибами реки и, наконец, по левому борту появляется водохранилище Хассан Адакхил. В Марокко искусственные водоемы жизненно необходимы, т.к. только пара крупных рек (Зиз НЕ в их числе) не пересыхает в весенне-летний период. Поэтому правительство неустанно заботится о строительстве гидротехнических сооружений, служащих не только для выработки электроэнергии, но и аккумулирующих водные ресурсы для бытовых и сельскохозяйственных нужд. На сегодня «в активе» страны почти сорок крупных водохранилищ и множество мелких.

Мы выходим из автобуса, вглядываемся в пейзаж. Далекая вода манит к себе своей голубизной и одновременно отталкивает нереальностью. Столько живительной влаги в пустыне, и при этом ни зеленого кустика, ни травинки вокруг… И, вообще, если бы сейчас из-за опоры высоковольтной линии вышла парочка инопланетян, никто бы даже не счел их призраками.

Автобус забирается все выше и выше. Глубоко внизу вьется Зиз, пропадает, перед туннелем Легионеров появляется вновь, закручивается лихой загогулиной, создавая мощный каньон. Там, где горы расступаются, образуя просторную долину, много зелени, но это уже не пальмы, потому что высота дает о себе знать. Наконец, река исчезает совсем, слева начинают вырисовываться белые вершины Высокого Атласа. За окном мелькают редкие одинокие ксары и мечети, большие стада черных коз, горы, покрытые круглыми темно-зелеными кустиками, среди которых уныло бродят отары овец. Мы подъезжаем к населенному пункту Мидельт. Похоже, что накануне здесь пролились обильные дожди, река поглотила задние дворы, огороды и прибрежные поля, грязные волны плещутся среди деревьев, облизывают кирпичные стены строений, а жизнь течет своим чередом: крестьянин на паре волов пашет делянку, торговец только что вывесил над прилавком индюка размером с полпоросенка. Обштампованная малиновыми печатями ветеринара туша барана на его фоне выглядит недоростком, а круглые желтокожие куры – ощипанными воробышками. Обеденное время подходит к концу, на синем пластмассовом столе уличного кафе сгрудились пустые тажины – керамическая посуда, в которой на Ближнем Востоке готовят и подают мясо и овощи. Продавец фруктов подзывает нас-«бледнолицых» и щедрой рукой наваливает нам на евро гору мандаринов. Муж «наглеет» и просит разрешения сфотографировать хозяина лавки. Тот согласно дает отмашку, что весьма удивительно. Вообще-то, марокканцы, подобно основателю легендарного маркесовского Макондо, считают, что люди «хиреют и чахнут» если их образ запечатлевается на каком-нибудь носителе. В благодарность за беспрецедентную самоотверженность мы покупаем у торговца кисть бананов и покидаем городок.
 
На северном пути через Атлас нет столь «ярко выраженного» перевала, как на южном. Снег, конечно же, лежит и здесь, но не в заоблачных высотах, и все кажется более пологим, округлым, приглаженным. Зато есть тундра и один из самых больших в мире кедровых лесов, в котором к тому же обитают маготы – берберские макаки. Мы часа два гуляли по склонам: в тени холодно, стоит выйти на проталинку – уютно пригревает. Воздух не просто свежий – вкусный, легкий, будто мятная карамель. Обезьяны нам не встретились, ну и ладно. Если они здесь такие же наглые, как и в южных широтах, то можно сказать, что нам даже повезло.

Следующая остановка – городок Ифран (высота над у.М.о – 1713 метров). Чистенький, аккуратненький. Альпийские домики с красными черепичными крышами. Говорят, что это дорогой горнолыжный курорт. Рассказывают, что тут находится престижный университет, в котором обучаются сливки марокканского общества и иностранцы. Возможно… Правда, те двое мужчин, которых мы за полчаса пребывания в его центре встретили, были уборщиками несуществующего мусора, облаченными в люминесцентные фирменные комбинезоны. И транспорта здесь тоже никакого – мечта любого жителя любой столицы. Из животных – только громадный памятник последнему атласскому льву, застреленному в 1922 году. Известно, что эти «киски» обитали только на севере Африки; из-за скудности пропитания не объединялись в прайды, как их сородичи, а жили поодиночке. Атласские были самыми крупными среди подвидов львов, поэтому древние римляне выпускали именно их на арены для сражения с закавказским тигром (увы, тоже уже вымершем).

В городском парке, который, кажется, постигла участь львов и тигров, ни души, ни окурка на дорожке, ни фантика в траве. Ни перешептывания кедровых «лап», ни щебета птах. Низенькие каменные заборчики, потемневшие от времени и погоды деревянные скамейки, затопленный молчаливыми водами овраг да голые напряженные остовы лиственных деревьев с клоками омелы в немых ветвях. Сюрреализм…

Через час – Фес! Толпы народа на улицах и площадях, огни, шум, толкотня, несмотря на вечернее время. Автобус медленно протискивается сквозь нескончаемый поток транспорта к отелю. Получаем ключи, находим свой номер и столбенеем: резная кедровая дверь с инкрустацией. «Внутренности» трех комнат и прилегающих к ним удобств тоже впечатляют и весьма. Интересно, нас ни с кем не перепутали, поселив в столь «звезданутый» отель?
 
Утром солнце рвется с небес, а мы едем в медину. Вы еще помните, что так называется средневековый квартал города? В Фесе таких несколько, но нас интересует самый старый – Фес-эль-Бали. Он стоит несколько особняком, потому что кладбища, опоясывающие его, не позволяют современным постройкам приблизиться к каменным стенам медины вплотную. Хасан рассказал, в Фес-эль-Бали почти 10 тысяч улочек и переулков, поделенных на сорок автономных ремесленных «участков», сообщающихся между собой через ворота, которые на ночь запираются.
 
Прямо у главного входа Бу-Джелуд к нам подошли «добровольцы», вызвавшиеся сопровождать нас по медине. Когда мы шагнули в лабиринт, то поняли, что без этой «нити Ариадны» живыми нам отсюда не выйти. И дело не в отсутствии среди нас Тесея, а в запутанных узюсеньких улочках, которых нет ни на одной городской карте, и где жизнь бурлит так, что брызги взлетают выше одноликих древних зданий.

Мы окунаемся в этот 73-километрой «тонкий кишечник», по которому степенно ходят местные покупатели и с гиканьем носятся ватаги мальчишек, кошек и собак, где прилежно слушают гидов группы туристов, носильщики с метровой горой выделанных кож на головах, извиваясь станом, лавируют между людьми, и лавочники наперебой зазывают к себе. Заходим и тут же понимаем, что зря аппендикс уничижительно обзывают рудиментарным отростком, потому что не там, на улице, а именно здесь, в «отростках»-мастерских происходит самое захватывающее. В одной из золота, серебра и меди чеканят подносы, светильники, ножны и рукоятки кинжалов; в другой ткут из шелковой агавы покрывала и шторы; в третьей делают и расписывают керамику. Есть мастерские, в которых изготавливают все, что нужно для свадьбы. А по соседству – все для ритуала достойных похорон. Там стрекочут швейные машинки, тут визжат пилы и рубанки, откуда-то слышен стук молотка жестянщика. В мозаичном цеху стоит сосредоточенная тишина: здесь из разноцветных геометрические фигурок, вырезанных из кафеля, вслепую, т.е. с изнанки собирают волшебный орнамент. Заливают все это цементирующим раствором и, перевернув, получают прекрасные столешницы, рамы для зеркал, или фрагменты, украшающие потом стены мечетей, минаретов и дворцов.

В Шуару, квартал кожевенников, предусмотрительно пошли не после, а до обеда. Издалека Шуара выглядит громадной коробкой школьных акварельных красок. Для лучшего обзора нас привели на верхнюю веранду, и оттуда мы увидели бесконечную череду круглых бетонных чанов. В них кожи вымачивают сначала в соленом растворе, потом в известковом, после этого – в голубином помете. И не пытайтесь себе представить тамошний аромат. Нам, как и прочим, «обремененным» обонянием, сунули под нос по целому венику мяты, но это мало что изменило. Слезу вышибает, даже если вообще перестать дышать. А там люди работают по 10 часов подряд. Я понимаю, что ко всему можно привыкнуть. Но как?

Обедали в медине. Когда ходишь по ее темным улочкам и неотрывно смотришь под ноги, чтобы не угодить в ослиный навоз, трудно даже вообразить, что где-то на втором или третьем этаже может находиться вполне цивильный, с претензией на элегантность, ресторан. Но это так. Вот и самый старый в мире (открыт в 859 году) действующий мусульманский университет Карауин, расположенный тоже в Фес-эль-Бали, содержится в идеальном порядке: белоснежные стены, голубая мозаика, бирюзовая черепица – все излучает свет и радость. И в противоположность ему – караван-сарай неподалеку: грязь, вонь, тряпье на дверях и окнах. При этом сама постройка некогда была не менее изящной, чем здание университета.

После обеда объехали старейший из четырех имперских городов на автобусе. Его улицы заполнены мечетями (говорят, что их аж 400 штук), медресе и прочими архитектурными памятниками. Есть здесь, конечно же, и королевская резиденция, куда может в любой момент прибыть Хассан VI или кто-то из членов его семьи. Дворцу 700 лет, а выглядит он так, будто вчера построен: светлые тона, малахитово-зеленая покрытая глазурью черепица, латунные ворота ручной чеканки. Понятно, что за дворцом ухаживают, ведь он же королевский. Вот и сейчас мужчины, стоя на стремянках, тщательно отдраивают створки ворот. Никогда не догадаетесь, каким чистящим средством они пользуются? Половинками апельсинов! Латунь сияет, как новенькая!

На закате взбираемся на высшую точку Феса – Некрополь Меринидов: бескрайнее море белых крыш с тарелками спутниковых антенн расстилается перед нами. Многочисленные минареты упираются в потускневшее небо, а в воздухе повисает какофония муэдзиновых призывов к молитве. Протяжные звуки то взлетают к самому Аллаху, то падают вниз на улицы и площади, где кипит привычная жизнь восточного города.