И встретились два одиночества Часть-2

часть II
Прекрасные стихи!


 Когда вы вдумчиво  прочтёте их несколько раз полностью или, ещё лучше, прослушаете возвышающий дух  романс П.И. Чайковского с музыкой,  конгениально сливающейся  с текстом, обнаружите, что и в музыке нет  ни единой строчки фальши,  ни музыкально-текстовой, ни душевной.
И даже в ночных думах  и грёзах всё  та же  чистота и правда души и сердца.

Удачные стихотворные  строчки жгли нутро и требовали выхода.
 Рождался стих,  а юная дама, давно узнав молодых людей, всё же маски не снимала. Поэтому, не знакомому с ней Алексею, пришлось додумывать, дочувствовать всё самому.
Полностью стихотворение откристаллизовалось бессонной ночью (и, возможно, не одной!). Но, сколько радостных творческих мук угадывания, додумывания принесла она – эта божественно-дивная ночь!

А радость совпадения, случившаяся на следующий день,  при встрече на чайной церемонии, куда друзья были приглашены, стала высшей платой за рождение одного из лучших стихотворений русской лирики XIX века!

Можно только догадываться, как  Она провела ночь накануне чаепития, где предстояло сыграть роль хозяйки.

(О ночи стихотворца мы уже кое-что знаем, хотя и очень мало).

 Буквально с момента рождения  24.09.1817 года в селе Красный Лог (Черниговская губерния) супруги (граф Константин Толстой и Анна Перовская  расстались навсегда. Алёшу воспитал, как родного сына, брат матери   Перовский Алексей и сделал это блестяще.
Мать, чьей любимой отрадой был сын,  с любовью, надо полагать, переборщила. Наверное, пыталась  держать сына  около себя всю жизнь.
 Много  было претенденток  на роли  невест, но, увы…
И вот теперь ещё одно, очередное увлечение, как считала Maman:  Софья Андреевна Миллер –,  ибо Софи была замужем за конногвардейцем Львом Миллером и не могла считаться опасной соперницей, хотя давно не жила с мужем, по только им известным и вполне  понятным причинам. Он не был человеком её круга и  абсолютно не интересен для   умной образованной женщины, владеющей 14-ью языками, прекрасной музыкантши, богатой и многими иными ценными достоинствами. Еще на бале, где речь её лилась  «как звон отдалённой свирели», Алексею показалось, что с этой женщиной он может говорить обо всём свободно, она поймёт всё, потому, что  умница и своей манерой слушать делает его не раскованным  по светски, а вдохновенным по-человечески. Однако всё складывалось не совсем так: чем ближе сходились София и Алексей, тем она становилась грустнее,  и дивный голос звучал не так уж  часто, и сочно, а звонкий смех как-то незаметно исчезал или притухал
.
Поползли  слухи о их тайной связи.
Однажды маменька, всё же испугавшись, что «потеряет» единственного любимого сыночка, рассказала ему о печальном, даже трагическом романе совсем юной Софии  с князем Вяземским (имя?), который  бывал у них в доме, соблазнил девушку, обещал на ней, беременной, жениться,  но, как в таких случаях часто бывает, дело не сладилось. Оно скорее приняло скандальный оборот.
 Существует версия, что всё же родилась девочка – тоже Софи, -  которую усыновил родной брат  Пётр, и она стала для матери любимой племянницей Софи Хитрово.   Двоюродный брат Юрий, защищая честь семьи и сестры,   стрелялся с кн. Вяземским на дуэли и был убит.
.Кое-какие подробности АКТ слышал и до того, но рассказ матери стал последней каплей.
Не имея сил сдержать порыв нетерпения,  АКТ  буквально срывается с места и, понукая ямщиков, мчится из ПУстыньки (около Петербурга) в родное село Софии – Смальково, где ему предстоит выслушать самую сложную исповедь  ЛЮБИМОЙ.
Узнав причины загнанных коней, она не плачет, не суетится.  Давно готовая к  неизбежной исповеди,  оттягивая время и собирая всё своё  «нутро» для решающего разговора, она «спокойно» заваривает липовый чай, с чашкой которого усаживает Друга в кресло у плачущего осеннего окна и, не спеша, внешне сдержанно начинает очень издали свой горестный рассказ- повесть о судьбинушке прожитых лет с  нелёгким грузом на душе и сердце.

А уже через неделю Софи получает письмо с такими стихами:

Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя радость!
Жизнью твоею я жил и слезами твоими я плакал…
Многое больно мне было, во многом тебя упрекнул я;
Но позабыть не хочу, ни ошибок твоих, ни страданий…

Вскоре было получено ещё одно письмо, очевидно глубоко продуманное, где были не только  упрёки, но прощение и безграничное великодушие:  «Бедное дитя, с тех пор как ты брошена в жизнь, ты знала только бури и грозы…

ДОроги мне твои слёзы и дОрого каждое слово!
 Бедное вижу в тебе я дитя, без отца, без опоры;
Рано познала ты горе, обман и людское злословье,
Рано под тяжестью бед твои преломилися силы!
Бедное ты деревцо, поникшее долу головкой!
Ты прислонися ко мне, деревцо, к зелёному вязу:
Ты прислонися ко мне, я стою надёжно и прочно!
              (Продолжение следует)