ЛЧ ч 1 Фантом Глава 1 Многоточие

       В памяти у любого человека остаётся в основном то, что, по его мнению,  было у него хорошего. Не известно, достойна ли та реальность памяти, но воспоминания приходят не осознанно и играют компенсирующую и моделирующую роль, в той или иной степени изменяя настоящее и будущее. Возможно, они не придают счастья, а только бальзамируют боль настоящего, обрекая обращенного в прошлое на неразрешенность. Однако…

       Кто в восемнадцать - двадцать лет не мечтал выйти в «окно»!? Она мечтала раздвинуть пределы своей реальности. Поезд остановился, и она оказалась в мире иного города. Двери старинного вокзала открыли привокзальную площадь. Мощные стены тёмно-серых зданий окружили ее, словно крепостная стена, а вдалеке, среди зелени на холме, будто замок, возвышалась пирамида университета. Трамвай, стуча по рельсам узкой, мощённой камнем и заполненной людьми и магазинами улице, постепенно поднимался вверх.

       Трое суток - и четыре тысячи километров отделили её от родного города в степи, раскинувшегося на крутом берегу реки, соединяющей через её родину такие важные регионы Земли, как Китай и Сибирь; города, превратившегося постепенно в крупный топливно-энергетический и промышленный узел Советского Союза - огромного государства Евразийского континента двадцатого века. Он быстро рос вместе с практическим расчётом одних и романтическим порывом других людей, съехавшихся сюда со всех концов многонационального государства. Кто-то вынужден был переселиться в эти далекие края ещё во времена Российской империи, кого-то гнали репрессии в годы сталинизма; были и те, кто руководствовался романтикой созиданий в годы индустриализации страны, а порой, и просто собственным водопадом страстей. Летом переселенцы вместе с местными жителями преодолевали пыльные бури, зимой - метели и морозы; строили электростанции и заводы, жилые дома и объекты культуры, проводили дороги и мосты, поднимали целину и, вместе с рожденными здесь детьми, закладывали в бесконечной степи парки. Они не забывали места, откуда были родом, но с течением времени начинали считать эту землю своей новой Родиной, и потому духовный калейдоскоп здешних людей оказался неоднозначен, и пусть без столичного шика одетых, но умных людей встретить здесь, уж точно, можно было нередко.   



       Украинский город показался ей совсем иным: сладким, окутанным приторно-теплым летним воздухом, чуточку влажным и тёмно-зеленым. Небо - более синим и низким. Всё здесь пахло старыми грехами и плесенью, но она не замечала этого - она несла ветер свежести с Востока. Здесь ей суждено было открыть окно во взрослую жизнь. И только один человек в этом новом для неё городе знал её - бывший одноклассник. Высокий и стройный юноша, уже в школьные годы он привлекал внимание девушек спортивным и стильным имиджем, ровным характером; однако вёл себя Павел независимо, и со стороны могло казаться, что его внимание больше занято волейболом, чем девушками. К успехам в учебе он тоже относился индифферентно: получал неизменные четыре балла - ни больше, ни меньше. Возможно, поэтому Еве он казался несколько флегматичным и обычным.

       Но сейчас перед ней стоял будто другой, деловой и чуть взволнованный молодой человек, студент второго курса геологического факультета университета. Что повлияло на его выбор профессии: риторика Владимира Высоцкого: «Лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал», понятая многими буквально, или просто практический расчет? Ведь родом он отсюда, и здесь у него были родственники.
 
       Он всегда смотрел с симпатией на неё, свою одноклассницу - светловолосую и стройную - и об этом знали все в школе. Сразу, появившись в их седьмом классе, он стал проявлять симпатию к ней. «Но в чем заключалась суть этой симпатии?» - размышляла девушка после того, как он, уехав, стал писать ей. Ей казалось, что одной из причин его интереса были её польские корни: в то время, когда других её трудно произносимая фамилия удивляла, ему она явно нравилась. Пожалуй, он, приехавший из Украины, придавал этому больше значения, нежели она, рождённая и воспитанная здесь. Тем более, - и она это понимала - даже её дед уже родился не в Польше, и всю жизнь жил в Украине. Он был управляющим в имении графа из польского рода N* под Киевом, но семейный дом деда был расположен в переулке Батыя, выходящем на центральную улицу Киева - Крещатик. Из шести комнат, он в двадцатые годы был превращен новой властью в коммунальный. Семье из семи человек оставили только две комнаты: революция. Об этом её отец вспоминал без горечи, а о подселенных соседях - с ностальгией, как о Киеве и Днепре вообще. Закончив в 1932 году обучение в Киевском энерготехническом техникуме, он как молодой специалист поехал на Восток, выполняя планы электрификации  и индустриализации страны, первой, затем и второй пятилеток. Он принимал ввод в строй многих электростанций на Урале, в Западной, Центральной и Восточной Сибири, в Казахстане.

       А что она знает о родителях Павла? Ничего. Её родители и после войны участвовали в выполнении государственных программ электрификации новых железнодорожных линий и узлов, целинных земель. И отец, и мать имели пусть не самые высокие, но уважаемые правительственные награды, отмечавшие их трудовой вклад в экономическое развитие огромной страны, хоть проблем в их жизни, обусловленных сложным историческим  периодом в истории государства, было достаточно.

       Вот в этом далёком от Украины казахстанском городе, раскинувшемся вдоль быстрой и сильной реки, напомнившей ему его родной Днепр, её отец, наконец, осел, когда, уже четвертым ребенком, родилась она. Ей только исполнилось пятнадцать, когда его не стало. Что мог сказать ей отец, прошедший через рай и ад земной жизни, ей, юному созданию, о смысле жизни и смерти, о зле и добре, о реальности и иллюзиях, искусстве и политике?! Что он успел сделать для нее, если сам, «земную жизнь, пройдя до половины» , из подчеркнуто светской советской эпохи «достижений и свершений» вернулся в мир «Божественной комедии» Данте Алигьери, последней для него книге, сопроводившей его трагический уход. Отец поставил многоточие в ее мире, как ветер овеял ее душу.       

       Но здесь перед ней стоял Павел. Нет, трилогию-трагедию эпохи раннего Возрождения он не читал (сохрани, Господь!), но зато всегда симпатизировал ей. Накануне выпускного вечера он, наконец, обнял Еву, но его объятия и поцелуи ещё незрелая девушка восприняла как переход за грань дозволенного, нравственное падение. Такая уж она была. На следующий день, в белом выпускном платье, она не решалась войти в актовый зал на последний в школе, выпускной бал. Он нашёл Еву и успокоил. Весь вечер танцевал только с ней, возбуждая внимание других, явно влюблённых в него, девушек. Уехав, звал Еву продолжать учёбу в одном с ним университете. Вот она и приехала.

       Иногда она думала:
       - Павел безупречный парень – мужественный и надёжный, получает профессию, связанную риском.
       Но интуиция ей говорила: он метафизически безволен и бесцелен. Он - явление, в котором ей не жить. Он прост и однозначен. В нем нет тайны: не житейской тайны, а той, в которой могла бы купаться её душа и зарождаться их дети. Он «правильный» - романтик, когда это модно; староста этажа в общежитии университета, ибо это «престижно». В общем - компанейский парень. Но ей казалось: он сам не знает, чего хочет. Да и умеет ли он хотеть?
       -  Мой отец умел, - считала Ева.