Маша, Машенька, Марья Дмитриевна Часть4

                Маша родила девочку.   Родила нормально, без осложнений. И девочка родилась здоровенькой,  без каких-либо  видимых  дефектов  или отклонений. Весила  девочка три с небольшим  килограмма при росте в 49  сантиметров. Жила Маша  с ребенком  у матери и бабушки, в их  доме.  Мать продолжала работать на заводе, но уже не станочницей,  как раньше, а  старшей табельщицей в механическом цехе.  Бабушка хлопотала дома  по хозяйству. 
 
                Она когда-то тоже работала на этом же машиностроительном  заводе. Работала  шлифовщицей    в  заточном  отделении цеха,  где занималась  заточкой режущего инструмента для механической обработки деталей.  Работа ее считалась вредной, поэтому она ушла на пенсию сравнительно молодой,  всего лишь в пятьдесят лет и теперь хозяйничала  по дому.  Женщиной она была крепкой,  здоровой, энергичной, болеть не любила  и потому  все свои нерастраченные силы отдала  правнучке.  Маша лишь помогала ей.  Назвали девочку Настей. Так звали мать бабушки.

                Михаил Петрович связи с  Машей не терял. Благо, что такая возможность у него была.  Машиностроительный завод в Узловой  принадлежал тому же Министерству, что и  завод Михаила Петровича. И кое какие  сварные изделия для Электростальского  завода делались в  Узловой по кооперации. Да здесь  еще и сварочное отделение техникума в Узловой, шефом которого был  он сам,  Главный сварщик из  Электростали.  А раз так,  то почему бы и не съездить в Узловую разочек другой  в месяц?  Тем более, что машина заводская  для подобных поездок Главному была положена по штату.  И Михаил Петрович ездил. И ездил частенько. А раз ездил, значит,  к Маше он заходил. Не мог не зайти. Тянуло! И к Маше самой тянуло, и к дочери.  К новоиспеченной своей  дочери Насте.

                Про материальную сторону жизни своей второй семьи   в Узловой Михаил Петрович тоже не забывал. Получал он по тем временам очень даже прилично. Времена настали Горбачевские,  сверх  вольготные для всех видов руководящих товарищей страны. И помимо  пресловутого максимума в  шесть  окладов премиальных  для руководящих работников заводов, на которые они имели право претендовать в течение всего календарного года,  они стали дополнительно получать на много, на много  больше. И выделить из этого никем неконтролируемого денежного  потока две-три сотни рублей в месяц  для своей любовницы с дочерью при ее окладе в сто рублей, Михаилу Петровичу ничего не стоило.  Ведь даже  его родная  жена не имела ни малейшего представления о действительной зарплате своего мужа и его неплановых затратах!
 
                Так они и жили. А потом плановые декретные Машины  три года закончились  и Маша вернулась в Электросталь. Естественно, что без дочери. Дочь осталась в Узловой. Там было, кому за ней смотреть и кому ее растить.  Михаил Петрович оставил ее в прежнем бюро, но сделал ее уже  старшим инженером, зарплата которого была гораздо выше, чем ее прежняя.  Отношения ее с Михаилом Петровичем продолжились  в  то же время и в том же порядке. Только приезжал он теперь в ее личную  комнату в той самой коммуналке, которую  ей  сам же и сделал.   А так  как  ее соседи в это время дня  бывали на работе, то тайна  их любовных свиданий  по прежнему оставалась нераскрытой. Короче, жизнь ее наладилась и текла размеренно, четко,  без каких-либо изменений и  завихрений

                Рождение ребенка, налаженность быта  и регулярная  сексуальная жизнь подействовали на Машу самым благоприятным образом. Маша расцвела  и  по  «женски» удивительно  похорошела.    Она буквально засветилась  открытой,  и чуть ли  брызжущей  из нее   яркой,  броской женственностью,  по нынешнему,  сексуальностью,  отчего   при взгляде на нее  у женщин хмурились брови, а у мужчин  замирало  дыхание  и даже оттопыривались  ширинки.
 
                Ее  яркий, утонченно вызывающий   женский облик  был наполнен  благотворной женственностью,  женской красотой, женским обаянием, женской силой, женской  завлекательностью, женским   довольством, женским благополучием и одновременно с этим  еще  и  какой-то  тайной,  тщательно скрытой, но не совсем прикрытой  женской  притягательностью, некой извечной женской   греховностью,  а может и настоящей развратностью.  Хотя поводов для подобных мыслей о ней вроде бы не было.
 
                Да,  на  нее хотелось смотреть, но хотелось смотреть не благостно, отстраненно,  как смотрят на мадонну,  а  по  мужски  заинтересованно, плотоядно и вожделенно.  Да,   ею хотелось  любоваться,  ее хотелось целовать, ее хотелось обнять,  но обнять  не просто дружески, нежно и целомудренно,  к ней сразу же  хотелось прижаться всем  своим телом, чтобы  возбудить  ее женскую сущность,  прочувствовать  ответную женскую реакцию  ее   тела  и уловить  ее  сексуальное  возбуждение, а  затем уже обязательно   подмять   ее под себя и тут же  заняться  с ней сексом.
 
                Однако  парня у нее до сих пор не было. Как не было у нее никаких  видимых ухажеров.  Парни почему-то держались от нее на расстоянии.   Ее красота не притягивала их к ней, а  как бы отталкивала своей яркостью.   Да и наличие ребенка   тоже  не слишком  уж способствовало  проявлению мужского интереса к такой женщине.  А раз так,   значит, и любовников у нее не могло быть,   и  никто из коллег по работе  до сих пор ничего не знал  про отца ее дочери. Короче, Маша оказалась тем самым женским  работником ОГС завода,  которая  держалась  от всех в стороне, но  интерес к личности которой не утихал и не собирался утихать.

                Такие отношения во всех отношениях  устраивали Михаила Петровича, как мужчину и  как заводского руководителя высшего звена. У него, как и положено,  была законная семья, был законный  дом и была законная личная жизнь.  И в то же время, у него была некая   тайная отдушина для реализации  его земных  плотских  радостей, о наличии которой никто из его окружения даже и не догадывался.

                Каждый раз, когда Михаил Петрович подъезжал к дому Маши, внутри его, как-то нечаянно, вдруг возникало нежное трепетное чувство к этой женщине. Оно вытесняло из его головы и души всё, что было связано с трудовой деятельностью, с обязанностями члена партии, с заботами о своей семье, с планами на будущее. Все это уплывало куда-то, обволакивая нежным дурманящим туманом облик этой молодой женщины. Этой ЕГО женщины...

                Он закрывл глаза и с силой вжался в спинку заднего сидения. Сразу же перед его внутренним взором возникло голое гибкое молодое тело с упругими грудями, горячие, жадные, красиво очерченные губы так откровенно тянущиеся ему навстречу. Все это вызывало неукротимое желание немедленно обладать всем этим великолепием и, закинув руки за голову,Михаил потянулся с хрустом в костях.

                Услышав его торопливые шаги на лестнице, Маша распахнула дверь не дожидаясь его звонка.
                - Машенька...- целуя ее лицо с сияющими глазами, хриплым от возбуждения голосом, тихо сказал он.- Машенька, Маш... ты ждала?"
                Он схватив ее радостно улыбающуюся на руки, понес к кровати...


                Устраивали  такие отношения саму Машу, сказать было сложно.   Да, у  нее был постоянный мужчина, была  дочь от этого мужчины, был даже свой собственный дом. Но личной жизни  у нее не было совсем. Как и не было у нее своей  семьи. И по вечерам, когда она уединялась в своей комнате,  на нее порой  наваливалась  такая лютая  тоска, что хоть волком вой, хоть об стенку головой бейся!  Она психовала,  злилась неизвестно на кого, закрывалась в своей комнате, ложилась спиной на диван, закидывала за голову руки  и так лежала часами  с пустой головой и ноющим неизвестно от чего сердцем.

                Любила ли она Михаила Петровича?  Ей казалось, что любила. Да и как можно не любить своего первого мужчину, от одного вида которого у нее начинала кружиться голова и оглушительно стучало сердце. Ее тянуло к нему, причем, тянуло неодолимо,  потому что ей нравились его объятия, его поцелуи,  его интимные ласки,  ее возбуждала  нетерпеливая настойчивость  его сильных  рук, терпкий запах его  возбужденного мужского тела.  Ей нравилось заниматься с ним сексом.  Ей все в нем нравилось.

                Но ей  хотелось большего. Ей хотелось заботиться он нем, готовить ему завтраки по утрам, а по вечерам ужины, хотелось смотреть на  него, когда он одевается, когда он  ест, когда чистит зубы, умывается, бреется.  Хотелось стирать его вещи, ощущая в них аромат его тела, хотелось спать с ним в одной постели после секса, прижимаясь лицом к его груди, густо заросшей курчавыми  короткими волосами, хотелось слышать  по ночам его легкое похрапывание, хотелось быть с ним всегда и везде.
 
                Ей хотелось того, чего хотят все женщины мира, любящие своего сексуального партнера.  Ей хотелось жить с ним, со своим мужчиной, которого она любила, со своим начальником, со своим  Михаилом Петровичем.  Хотелось. Очень хотелось. Но …  Но  не все наши желания  бывают выполнимы в нашей реальной жизни. Далеко не все!

                Ведь она была всего лишь любовницей для Михаила Петровича. Пусть любимой, желанной, но всего лишь любовницей. То есть, женщиной для удовлетворения  лишь одних  плотских утех у своего мужчины. Но не для жизни с ним.  А ей этого было уже недостаточно…

                И только теперь  со всей для себя очевидностью она поняла, как это, оказывается,   обидно и унизительно для женщины  быть всего лишь любовницей для своего мужчины. Ведь женщина должна быть и стать смыслом жизни для мужчины, а не только объектом его сексуальных утех.
***

                А время, между тем шло. Тихо, спокойно, без эксцессов, без конфликтов, почти незаметно и почти без движений. Как стоячая вода в пруду. Так прошел год,  затем другой, а потом и третий. Точно по книге Экклезиаста, один к одному: «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под луной»

                И вот как-то после порции очередного секса с Машей,  Михаил Петрович,  лежа на спине и  выкурив свою  обычно  в такой момент сигарету, вдруг сказал, глядя в потолок:
                -- Слушай, Маша, скоро «отчетно выборное» профсоюзное собрание в отделе. Тебе надо будет стать «предцехкома» отдела.
                -- Зачем, Михаил Петрович?! Я терпеть не могу эту общественную деятельность.  Да и не получится она у меня,  – удивленно вскинулась Маша.
 
                Она по прежнему называла его Михаилом Петровичем. Не Мишей, не каким-нибудь другим ласковым именем или прозвищем. Нет, всего лишь Михаилом Петровичем. Он как был, так и остался для нее начальником. Причем, большим начальником.  Высоко, высоко стоящим  над ней.  Хотя он  и был одновременно  ее давним любовником. Но  называть его  по другому  у нее просто язык не поворачивался.

                -- Видишь ли, Маша, - Михаил Петрович, повернул к ней голову и глянул ей в лицо. Причем,  взгляд у него был серьезный, -   «Предцехкома» в нашей,  советской  системе управления производством,  является  уже  строго  номенклатурной единицей.  «Предцехкома» – это третья сторона треугольника  Советской системы управления государством : начальник, парторг, «предцехкома».  Здесь и возможности,  и  зарплата, и премии совсем другие, чем у обычного работника.  А я тебя сейчас  даже начальником бюро сделать не смогу из-за твоего образования.  Оно у тебя всего лишь средне техническое.  А  у техников потолок – это старший или, как исключение,  ведущий инженер.  В цехе попроще, но все равно, техник – это максимум  начальник участка или, опять, как  исключение,  зам начальника  цеха.

                Поэтому,  Машенька, как тут ни крути, но   «предцехкома» - это максимум, что я  могу для тебя сделать.  Причем, сейчас сделать. Потому что  времена у нас  наступают  мутные и слишком уж неопределенные,  и мне надо будет поспешить.
 
                Из разговора с Михаилом Петровичем Маша ничего не поняла. Да и где ей было что понять,  ей, девушке технику,   мало образованной,  с ограниченным  кругозором и  мизерным  жизненным опытом.

                А времена  в стране наступили сложные,  так называемые, Горбачевские, со всеми вытекающими отсюда  непредсказуемыми последствиями.  Завод заполнили кооперативы,  работающие на мощностях завода и использующие рабочую силу,   металл и комплектующие его плановых заказов для  изготовления своих частных заказов.
 
                Завод  залихорадило,   планы его работы, как производственные, так и социальные,  стали срываться и   выполнялись с большим трудом.  Министерское начальство  начало  принимать меры и первым делом сменило руководство,   поставило своего директора и своего Главного инженера, перетащив  их откуда-то из провинции. А с новым  Генеральным директором и новым Главным Инженером  у Главного сварщика отношения не заладились.  И он, чувствуя  неопределенность  собственного будущего, заспешил  с оформлением  будущего  для своей возлюбленной,  для своей Маши.

                Да,  цеховой комитет цеха или отдела  на заводе  в те времена обладал большой силой.  Через цехкомы  шло распределение социальных благ для граждан завода:  квартир в строящихся заводом  домах,  путевок  в дома отдыха и на санаторно-курортное лечение,  путевок в «детясли» и детские сады, путевок на дачные участки,  бесплатных больничных  листов на лечение в заводской больнице  и так далее и тому подобное.

                Поэтому должность председателя цехкома давала большие возможности для предприимчивых  граждан страны   Нынешний  «предцехкома» ОГС  занимал свою должность уже два срока и спокойно рассчитывал на третий, потому что его жена была заведующей одного из  городских  продовольственных магазинов , в котором  давно уже отоваривалась семья Михаила Петровича.  Он  и так уже  сделал себе две квартиры  за счет завода, машину, гараж и каждый год ездил с женой на юг в какой-нибудь санаторий по бесплатной путевке. Поэтому   на замену  такого «предцехкома»  Главного  могла подвигнуть лишь очень большая личная  заинтересованность. А этой заинтересованностью были , судьба его любовницы,  судьба  женщины с его дочерью.


                В отделе Главного сварщика тогда  было девять отдельных бюро. Самое маленькое  по численности работающих было  бюро,  где работала Маша.   В некоторых  же бюро, особенно технологических, связанные с разработкой  рабочей технологической документации для цехов завода  и для монтажных площадок страны, численность бюро достигало тридцати с лишним человек.  И с каждым начальником бюро, а также профоргом профгруппы  бюро Главный работал персонально.

                Работа  по подготовке отчетно-перевыборного профсоюзного собрания отдела  шла почти два   месяца. Продумано было все до мелочей. И сама процедура ведения собрания, и кандидатуры в члены президиума собрания, и кандидатура  самого председателя президиума, ведущего собрания, и очередность выступающих, и их речи.  Причем, речи каждого выступающего   Главный диктовал  им  сам и заставлял их выучить свои выступления  наизусть.  Все делалось так, чтобы ничего непредвиденного не могло произойти в самом своем принципе.   И когда собрание состоялось, то все прошло, как по маслу, как и задумывалось.

                Собрание проходило в красном уголке инженерного  корпуса блока цехов сварных металлоконструкций. Присутствовали все члены отдела, кроме отсутствующих по уважительной причине.  Отпускать с собрания никого не отпускали. Только в исключительных случаях и только по  письменному   заявлению отпрашивающегося,  подписанным непосредственным начальником бюро этого работника и  «прфгруппоргом» бюро. Учитывая, что от профсоюзного комитета завода члены профсоюза слишком уж зависели, портить отношения с  профсоюзными руководителями никто не решался  и с собрания не убегали. На собрании были проверяющие  от заводского профсоюзного комитета, от  парткома завода,   от городского профсоюза  машиностроителей и журналисты от заводской и городской  местных газет.

                Собрание прошло чисто.  Внешне – не подкопаешься! Было много выступающих, было много критики работы нынешнего состава цехового комитета, были рекомендации на новых членов комитета, были рекомендации на нового председателя цехового комитета. Почти все выступающие, кроме двух запланированных заранее,  рекомендовали на должность «предцехкома»   Машу,  Марию Дмитриевну.  Хотя ее в отделе знали мало и особым авторитетом она в коллективе  не пользовалась. Так, обычная смазливая девчонка,  молодой специалист, мать одиночка.  Вот  и все ее достижения в ее жизни. Но это уже детали! Причем, мелкие и несущественные детали.


                Поэтому, как было запланировано Главным, так оно и получилось. А для неискушенного зрителя это собрание  стало образцом народовластия, когда   члены  местной профсоюзной организации сами выбрали себе руководителей в лице представителей цехового комитета и самого председателя этого комитета. Выбрали сами, по своей воле, по воле народа. А не по указке вышестоящего начальства.

                PS   Где-то через полгода после собрания    Мария Дмитриевна получила  от завода трехкомнатную квартиру в новом девятиэтажном доме  с улучшенной планировкой,  куда она затем, где-то через год с небольшим,    привезла из   свою мать с дочкой.  А  в свою комнату в коммуналке она  прописала  бабушку,  которая так и осталась доживать свой век в своем родном  доме в Узловой.  В Электросталь она не поехала.

                PPS Через три месяца после ее новоселья  у  Михаил Петровича  произошла крупная ссора с  Генеральным директором на оперативке, закончившаяся публичным  обвинением   Главного сварщика  в  несоответствии  с занимаемой должностью  и  профессиональной  его  «некомпетенции».  И эти обвинения новый  Генеральный бросил человеку,  всю жизнь проработавшему в сварочном  производстве завода, из которых последние  пятнадцать лет в должности Главного сварщика.
   
                Михаил Петрович  вскипел, обложил  Генерального директора четырехэтажным матом   и   демонстративно покинул оперативку,  громко хлопнув дверью.  В приемной ему стало плохо.  Вызвали неотложку и отвезли в больницу.   У него произошел обширный инфаркт, от которого он уже так и не оправился.  Через месяц его не стало. А было ему тогда всего лишь пятьдесят семь лет.  До пенсии не успел дотянуть. Но зато успел  устроить судьбу Маши.

КОНЕЦ  ЧЕТВЕРТОЙ  ЧАСТИ

http://www.proza.ru/2014/05/29/1869