Первомай

     Он с трудом пробирался вперёд через плотную толпу. На него оглядывались, окидывали негодующими взглядами, косились со всех сторон крайне неодобрительно, однако вслух никто не возмущался. Ну, ещё бы... Только завидев его фотоаппарат, люди понимающе расступались, насколько позволяла обстановка. Правая рука устала и затекла, однако он изо всех сил держал над головой здоровенный и тяжеленный «Киев-6», сначала просто уберегая от давки и случайных ударов, а теперь ещё и как безотказный пропуск. Наконец он выскочил из колонны как пробка из бутылки шампанского, мгновенно попав в цепкие объятья одного из милиционеров, цепочкой окаймлявших проспект, по которому шли колонны демонстрантов. Ловким движением головы увернувшись от летевшей ему в нос стальной коробки фотоаппарата, младший сержант милиции открыл было рот для внушения и напоминания правил проведения демонстрации, но покосился на остановившийся возле его уха объектив и слегка отодвинулся, что-то буркнув на прощание. Невнятно поблагодарив постового непонятно за что, фотограф бросил взгляд через плечо на подходившие со всех сторон колонны и заторопился дальше.

     Рука, державшая фотоаппарат, начала неметь, пришлось поскорее повесить двухкилограммовый  «Киев» на шею и дать отдых всерьёз уставшим мышцам. Не хватало ещё, чтобы при съёмке их била мышечная дрожь,  озабоченно подумал он, торопливо обгоняя очередную колонну по коридору между демонстрантами и шеренгой оцепления. После нежданного столкновения с сержантом его не пытались более останавливать, даже слегка отступали, когда он проносился мимо чересчур близко к очередному милиционеру. Краем глаза он заметил на погоне странно изогнутые лычки и не сразу сообразил, что это золотистая буква "К", а не вкривь и вкось пришитые жёлтые сержантские нашивки. Ну конечно, откуда в их невеликом Городе взяться такому количеству милиционеров, это же курсантов Школы милиции выстроили вдоль добрых  двух километров Советского проспекта. Работали курсанты грамотно и внезапно выскочивших под ноги демонстрантам детишек отлавливали молниеносно и возвращали за ограждение ловко и как-то необидно. Даже готовые реветь по любому поводу малыши не высказывали своего возмущения столь наглым нарушением их права бегать, где вздумается. Как ни следили родители, дети вылетали из толпы зрителей с завидным постоянством и регулярностью, бездельничать курсантам было некогда.  Тем не менее, они каким-то чудом ухитрялись отслеживать и его приближение и вовремя отступали на шаг назад или в сторону, по обстоятельствам. Фотограф ценил профессионализм и зауважал будущих стражей порядка, пока ещё совсем юнцов, а уже так хорошо натасканных на свою трудную и, по большей части, неблагодарную работу.

     Вообще-то ему никогда не приходилось снимать на массовых мероприятиях, но тут как-то вдруг уговорили его сделать фотографии нынешнего Первомая  для одной дружественной организации и, как ни отнекивался и не объяснял, что он не репортёр, а портретист, его таки уговорили на новую и непривычную работу. Давненько он так не бегал стометровки с тяжеленной сумкой на боку и не менее тяжеленным фотоаппаратом в руке. Правильно он сделал, что решил выдвинуться к заранее выбранной точке съёмки и там спокойно дождаться нужной колонны. Вот только плотность толпы он недооценил, явно недооценил. Добравшись до нужной точки, он взглядом выпросил себе место и двое ближайших курсантов тут же оттеснили зрителей на пару шагов назад.

     Вот теперь можно было расслабиться и успокоить сердце после столь нежданного спринта. Он привычно глянул вверх, вперёд, выставил выдержку и диафрагму, пощёлкав колёсиками на фотоаппарате. Мысленно очертив границы кадра, придавил кнопочку и с лёгким щелчком раскрыл шахту видоискателя. Прицелился и навёл резкость, глядя сверху вниз на удивительно чёткое, привычно перевёрнутое вверх ногами изображение в глубине чёрного колодца шахты. Всё было в порядке, место выбрано удачно, колонна попадала в кадр в хорошем ракурсе, глубина резкости выбрана так, чтобы стоявшие поодаль здания были размытыми и не сливались с людьми в мешанину одинаково чётких линий и пятен. Сделав поправку на высоту знамён и транспарантов, которых ещё не было видно, но которые, как он знал, будут в «его колонне» в изобилии и довольно высоко подняты. Глаза защекотало, они заслезились, чёткая картинка в видоискателе размылась   оранжевыми пятнами. Этого ещё не хватало, озабоченно подумал он и зажмурился. Чрезмерно резкая картинка в шахте видоискателя иной раз заставляла глаза перенапрягаться, а сейчас это было совсем ни к чему. Постояв пару минут в темноте, осторожно приоткрыл глаза и глянул в видоискатель. Картинка обрела прежнюю чёткость, оранжевые пятна сфокусировались в знамёна и воздушные шарики, обильно покрывавшие проезжающую мимо машину в голове очередной колонны. Резкость не сбилась, удовлетворённо отметил он и тут до него дошло! Оранжевые знамёна!

     Какие ещё оранжевые знамёна??? Он всмотрелся в квадратную картинку. Знамёна были оранжевыми, а дальше... Дальше несли транспарант с лозунгом "Да здравствует 1-е мая!". Лозунг был голубым, буквы были жёлтыми. Фотограф недоумённо потряс головой и снова зажмурился. Он всю жизнь ходил на первомайские демонстрации, ещё ребёнком смотрел с высоты отцовских плеч на окружающий праздник и с детства знал простую истину: Первомай есть алые знамёна и белые буквы на алых транспарантах. Возможны варианты дополнительного оформления колонны демонстрантов, но знамёна всегда алые, транспаранты всегда написаны белым по красному.

     Как фотограф, он разбирался в цветопередаче и понимал, что причина происходящего может быть проста до ужаса и означать проблему с цветовым восприятием его собственных глаз. Этого мне только не хватало, с отчаянием думал он, старательно моргая и утирая текущие из глаз слёзы. Ничего не помогало.  Он давно уже поднял взгляд и теперь сквозь слёзы прекрасно видел – колонны шли без единого красного знамени, цвета флагов и транспарантов были самые дикие и невозможные. Вот размахивают голубыми флагами, а там гордо, сразу видно, именно гордо несут вовсе уж белые знамёна с голубыми полосами.  А там и вовсе во главе колонны целый ряд немыслимых полосатых фагов. И шарики! Шарики, усеивающие колонны так, что порой не было видно голов проходящих под шариками людей.  Он никогда не видел воздушные шарики таких диких цветов. Несмотря на то, что фотография, как известно, имеет дело с черно-белыми изображениями, он знал  законы смешения основных спектральных цветов и принципы подбора колера из них. Цвета шариков были грязными. Нет, их не покрывали брызги грязи, цвета были яркими и броскими, но именно цвет! Цвет был грязным, вот оно что. Фисташковые, оранжевые, розовые, лиловые, а этих вот оттенков он даже по названиям не знал, но понимал и ощущал – грязные это цвета, однозначно грязные. Грязными их называли потому, что обилие такого цвета вокруг человека угнетающе действовало на его мозг, подсознательно вызывая ощущение беспокойства, тревоги, плохого настроения. Незаметно, подспудно, но – вызывало. Поэтому цвета эти не допускались в детские заведения: школы, садики, ясли. Даже обои таких расцветок не выпускались в продажу.  А теперь перед его глазами все колонны демонстрантов расцвечены грязными оттенками всех немыслимых цветов.

     Да что же это такое, отчаянно искал он хоть какое-то объяснение происходящему. Метиловый спирт  в обозримом прошлом он не пил, как, впрочем, и этиловый тоже. "Хвоинку", "Бло" и прочую бытовую химию отродясь не употреблял и даже одеколон использовал исключительно по назначению, после бритья, остужая воспалённую бритвой кожу на лице. Химическое отравление отпадало. Перенапряжение на работе? Вряд ли, нагрузка на глаза была обычная, даже чуть меньшая, нежели в иные дни. Надышаться парами химикатов в фотолаборатории он не мог по причине того, что с новомодной, но крайне редкой цветной плёнкой с её жутко ядовитыми компонентами не занимался по причине крайней дороговизны такой плёнки и её химии во-первых, и по причине бессмысленности для фотоискусства этой технологии во-вторых. Всё можно передать оттенками серого цвета, это вам любой уважающий себя фотограф не только объяснит, но и продемонстрирует на деле. А он был уважающим себя фотографом и потому к блёклой и мутной цветной плёнке относился без обывательского восторга и трепета, а попросту крайне пренебрежительно относился.

     Итак, глаза он ничем потравить не мог, это однозначно. Провожая взглядом очередную голубую колонну, с покорностью взирал на бело-желто-оранжевую раскраску новой волны демонстрантов. Если ЭТО не пройдёт, с работой придётся завязывать, с удивившим его самого спокойствием подумал он. Какой к лешему из него фотограф, если он цвета не различает и светофильтр подобрать не сможет для правильной тональной передачи светотени на снимке.

     Что-то в проходящей колонне насторожило его и заставило присмотреться внимательнее. Сначала он не понял, что привлекло его внимание, колонна как колонна, желто-оранжевые полосатые знамёна и такие же шарики над головами, привычная уже картина цветового бардака. Ага, вот оно что, понял он и всмотрелся внимательнее. Ну да, лица! Лица проходивших мимо него людей были мрачные и внутренне противоречивые. С одной стороны праздник, надо радоваться, с другой стороны они явно не умеют улыбаться и радоваться, это видно сразу по неестественной мимике и складкам кожи на лице. Растянутые в стороны уголки рта ещё не улыбка, уж чего-чего, а эта истина – первое, что накрепко запоминает любой фотограф. Резиновые были вокруг лица, резиновые улыбки, механическими были движения рук, размахивающих нелепыми трёхцветными полосатыми флажками. Даже дети, кое-где мелькающие в колоннах, выглядели непривычно тихими и сдержанными. Не были они похожи на детей и всё тут! Маленького роста обычные люди и только. Пустые глаза, зажатые в руках полосатые флажки, шарики, привязанные к воротникам курточек длинными ниточками. Женщины улыбаются более грамотно, он это заметил и не удивился. Чему-чему, а искусству лицемерных улыбок они учатся с потрясающим талантом. Но ведь это Первомай! На демонстрации искренние улыбки всегда прорываются через всю суету житейских проблем, люди раскрываются, светлеют лицами и радуются искренне, как в детстве, из умудрённых жизнью взрослых превращаясь в больших детей. А тут всё наоборот – дети превратились в маленьких взрослых с их всепоглощающими суетными заботами.  Это что, тоже проблема с глазами, подумал он, провожая взглядом красивых молодых девушек, наряженных в нелепые оранжевые балахоны с какой-то непонятной эмблемой на груди. Заметив его взгляд и огромный фотоаппарат на шее, красавицы развернулись в его сторону, грамотно приняли эффектные позы на грани приличия, привычно растянули губы в белозубом оскале и вдруг дружно издали ударивший по ушам дикий визгливый вопль, будто каждую прямо сейчас резали зазубренным ножом по упругой оттопыренной заднице.

     От неожиданности он вздрогнул, и палец  придерживающей фотоаппарат руки непроизвольно нажал на кнопку спуска.  Привычный трескучий хлопок затвора "Киева-6" вернул его в чувство. Блин, с отчаянием буквально взвыл он, разумеется, мысленно, впустую потратил первый кадр! Их и так всего ничего, дюжина, всего лишь дюжина кадров широкой плёнки, заряженной в среднеформатный фотоаппарат, а теперь их стало вовсе одиннадцать! Ну не репортёр он, не репортёр! Нет  у него "Чайки" с её семьюдесятью двумя кадрами узкой тридцатипятимиллиметровой плёнки, нет даже обычной узкоплёночной камеры, с тридцатью шестью кадрами на той же узкой плёнке. Портретист он и пейзажист, и камера него портретно-пейзажная, и плёнка широкая, шестисантиметровая, и кадров на ней изначально ровно двенадцать, а теперь... Эх, ну что за невезуха сегодня такая, а?

     Он скосил глаза вниз, стараясь не сместить камеру. Что там видно, может и не пропал кадр, может что-то путное получилось? После резкой смены освещённости с яркого майского утра на тёмную глубину шахтного видоискателя снова резануло в глазах. Быстренько проморгавшись, всмотрелся в квадратную картинку. Через поле кадра проходила чья-то колонна, предваряемая большим, затянутым в красный кумач, грузовиком. За ним шли улыбающиеся люди, яростно махавшие красными флажками кто в сторону трибуны недавно построенного Горисполкома, кто в его сторону, на плечах крепких весёлых, явно тяпнувших чуток перед демонстрацией мужиков, гордо восседали дети, с надеждой взиравшие на фотографа. Ну да, они ещё верят в птичку, а тут такой здоровый фотоаппарат, птичка должна быть большая... Флаги были красными, лица живыми, люди настоящими. Он почувствовал, как внутри словно отпускает туго сжатая пружина, последние несколько минут, оказывается, крепко стискивающая не только его тело, но и душу. По спине катился холодный пот, в голове рассеивался сумбур и сумятица, в памяти таяли картины жуткой, неведомой и невероятной по своей нелепости демонстрации, мир вокруг был реальным и осязаемым. Мир был настоящим, праздник был настоящим, это ведь Первомай!

     Померещится же такое, с облегчением подумал он, тряхнув головой. Его повело в сторону, он пошатнулся, и локоть стиснула чья-то крепкая ладонь.
  – С Вами всё в порядке, – бдительно поинтересовался оказавшийся вдруг рядом курсант, – может, до скорой проводить, она тут, рядом?
  – Благодарю, не стоит, – отказался он, – всё в порядке, сейчас наша колонна  пойдёт, надо работать.

     Милиционер отпустил его руку и отошёл на своё место, изредка бросая короткие взгляды на недотёпу фотографа, вздумавшего бегать с такой нагрузкой по первомайской жаре. "Да здравствует первое мая, – послышалось с вершины ближайшего столба, – день международной солидарности трудящихся всего мира! Ура, товарищи!" Ответный крик потряс площадь. Шла большая и мощная колонна одного из крупнейших городских предприятий, народ здоровый, глотки лужёные. Он поискал глазами "своих" и с удовлетворением отметил, что рассчитал правильно и колонная идёт именно в том ряду, который он и приготовился запечатлеть. Иначе пришлось бы перебегать на другую сторону сквозь проходящую колонну, а этот номер мог и не пройти. Что-что, а такой трюк настрого запрещён, курсанты отловят в момент, как маленького ребёнка и вернут на исходную позицию с соответствующим внушением. Но теперь всё в полном порядке. Ещё раз глянув на небо и проверив выставленную на фотоаппарате экспозицию, фотограф привычно расставил покрепче ноги, превращаясь в штатив, и приготовился ждать нужного момента.

     Нет, ну надо же, какая чушь померещилась, отвлечённо подумал он. Первомай под голубыми знамёнами, дурь полная, скажи кому – не поверят... Да ещё и оранжевые знамёна были, ага. Вдруг вспомнилось, что сейчас на объективе его «Киева» стоит оранжевый светофильтр, ну да, на сегодняшнюю малооблачную погоду рассчитано, чтобы облака получились красивыми. В поле кадра медленно вплывали первые ряды нужной колонны, и он мгновенно забыл о глупостях, целиком отдавшись любимой работе. Не отрывая больше взгляда от шахты видоискателя, привычно засёк нужный момент и аккуратно начал наживать на кнопку, методично переводя плёнку плавным движением большого пальца.

     А сбоку всё шли и шли нескончаемые колонны искренне радующихся людей, на груди многих из них алели красные банты, над головами развевались алые знамёна, дети размахивали красными флажками. Вокруг был обычный, настоящий Первомай.




май 2014 года
v2. 12.11.14
г. Березники