Люди и звери

Люди и звери.

В тот день, когда рослый небритый парень в короткой кожаной куртке с косой молнией и ботинках на толстой подошве, именуемых на молодежном сленге “косухой” и “гадами”, без шапки, с мятыми и торчащими в разные стороны всклоченными волосами поднимался на шестой этаж n-го дома по Заводскому проспекту, прошло уже полтора месяца с окончания одного нелепого заказа.
Их бригада, если можно назвать так компанию из трех ребят младше двадцати лет: Сергея, Родиона и Кости, делали евроремонт в ванной и туалете одной businesswoman содержащей два магазинчика на автобусной остановке. В процессе работы она придумывала разные доработки, то сушило заменить, то вентилятор установить, под конец даже меняли ванну.
Вот, последняя плитка положена, весь инструмент собран, никаких претензий к работе у хозяев нет, – все качественно. Дошло до платежа. Нет, конечно, никто не будет "кидать" трех молодцов, но возник серьезный спор по поводу суммы оплаты. Ведь неизменный бригадир их артели, черноволосый Родион, договаривался на пятнадцать тысяч, а сейчас просил двадцать, включив туда стоимость всех доработок.
– А ты мне ничего не говорил про это,– возникала хозяйка квартиры, Ирина.– Ты сопел и делал, сопел и делал. Мы с тобой договорились на пятнадцать.
– Но Ирина! – восклицал Родион,– ведь то, то делали… все твои додумки выполняли.
– У меня только пятнадцать тысяч есть.
– Ды вы узнайте, сколько эта работа в фирме стоит.
– Узнавала – шестьдесят тысяч. Но мы с тобой договорились на пятнадцать.
– Дак ведь…
– Надо было говорить,– перебила Родиона Ирина,– а ты молчал и делал… Так что пятнадцать тысяч и не рублем больше.
– Значит, платить не будете,– зло процедил Родя.
– Буду… пятнадцать, как и договаривались.
– Да я вам…
– Да мы тебе…
Тут разговор выходит за рамки цензурной речи и диалога. В беседу включаются Иринины муж и сестра, а также кареглазый Сергей. Родион и Ирина переходят на обозначение и выяснение личностей друг дружки. Но как ни доказывали, как ни грозили Сергей и Родион торговцам с десятилетним стажем, по их собственному мнению “бизнесменам”, если можно назвать бизнесом содержание пары магазинчиков, так ничего и не доказали.
– Не на тех напали,– тихо прервал, когда они спускались в лифте, ругань Сергея и Радиона в адрес Ирины тихий Костя, не принимавший участия в споре.– Я знал, что они нас кинут. Они – торговцы, там где можно не платить, они не заплатят.
– Че ж ты знал и молчал! – накинулся было на него Сергей.
– Он не молчал,– осадил его Родя,– это я на свою прыть понадеялся. А он говорил, мол, не нравится ему Ирина, что ему никто в этой квартире не нравится, кроме Джастина. Только Джастин его там и улыбал, все остальные злили.
– Да-а,– протянул Костя,– хорошая псина. Если бы у меня квартира была, я бы себе такую же завел.
– А помнишь “что это за порода?” – улыбнувшись, вспомнил Родя.
– Помню,– тоже улыбнулся Костя.
Они со смехом вспомнили как Костя, пришедший в дело позже всех, познакомился с Джастином:
– Джастинька, его звать Джастин,– пояснил Родя выбежавшую к ним на встречу собаку.
– Что это за порода? – спросил не отошедший после вчерашней попойки Костя.
– Чау-чау,– ответил Родион.
– Чево-чево?
– Чау-чау.
– Как-как?
– Да не как-как, а чау-чау.
– Ачаоечао.
– Дебил ты Костя, – закончил диалог Родя. И около часа между приятелями было неловкое напряжение, потом прошло, улетучилось само собой. Сейчас все трое с любовью вспоминали о Джастине, добром, ласковом псе, который норовил всем лизнуть руки, ко всем ласкался. До смеха веселил ребят своими прыжками через катящяеся на него полиэтиленовое ведро. Эта собака скрасила их трудовые будни по созданию красоты в раздельном санузле чужой квартиры. Можно сказать, что все трое его почти полюбили. Но прошло время. Подзабылась ссора с Ириной. Сергей с Родионом давно работали в стройфирме, мотались по другим заказам. Костя, получив иринины деньги, запил, и вот, сегодня утром он разменял последнюю сотню, а сейчас поднимается к Родиону, с которым не виделся почти месяц. Сейчас, он уже позвонил в звонок и только проснувшийся Родион открыл ему дверь. Вот, он скидывает косуху, а Родя говорит ему, что можно не разуваться, так как пол грязный, и они вдвоем проходят на кухню. Костя садится на табурет у окна, а Родя на стул у двери. Но! хватит косвенного пересказа, начнем говорить в прямом.

– Помнишь, Родион, ты говорил мне, что за грехи виновных платят невиновные.
– Допустим.
– А помнишь ли? что когда мы работали у Ирины, я говорил, что больше всего из их семьи мне нравится Джастин.
– Допустим, что и…– тут Родя осекся, увидев кровь на гадах Кости, и с тревогой и вопросом посмотрел ему в лицо, будто боялся спросить вслух.
– Джастин ответил за них. Они не кинули нас,– это мы ничего не обговорили, понадеялись. Как она сказала: “Я тебе говорила, а ты сопел и делал, сопел и делал…” Это действительно так, мы здорово лопухнулись.
Но вот – “Вы с улицы, вы с улицы, потому-то я вас и наняла”. Мы просили у нее двадцать штук за то, что на шестьдесят… она дала пятнадцать. Значит, она перешагнула нравственный закон. Ты не захотел подставлять этого горе-призывника, Сергея, и делать “скачок напряжения”. Ты не стал замазывать ей бокситкой замочную скважину. Я мало участвовал в этой операции, мне этот заказ сильно не нравился...
– Но почему ты захотел его?… Каким?… ты до всего этого додумался!!
– Думать Родя, твоя забота, ты техникум кончал. А у меня все само собой вышло, как во сне. Вчера пили целый день, сегодня опохмелиться вышел. Иду я пошатываюсь, глядь, Джастин бегает. Ну, бегает и пусть бегает, а он, дурачок, ко мне подбежал.
– И ты его…
– Нет, я не его… Погладил, шерстка чистая, мягкая, да и пошел своей дорогой, в магазин. А он, увязался за мной как банный лист, что ты будешь делать. Я иду, настроение ни к черту. Ирину вспомнил… все это действо… весь скандал наш, как мы за свою работу деньги клянчили, а она…– Костя на мгновение замолчал, взлохматив пятерней и без того взъерошенные волосы.– Тем временем мы меж двадцаткой и пятнахой очутились, место тихое. Сел я на корточки возле помойки, стал Джастина звать,– мигом подлетел, язык высунул, в лицо мне дышит, вот-вот лизнет. Да видно судьба моя такая, не иначе. Схватил я кирпич колотый, да и по спине ему…
Левый глаз Кости широко открылся, правый же, наоборот, сузился, физиономия сделалась искренней и жуткой.
– Только визг помню, только как скулил, пока я ему ступал, как в реслинге ступал. А он скулит так жалобно, потом затих, кровь изо рта пошла помню. Огляделся – никого кругом. Я не переводя дух, ноги подкашиваются, деру оттуда и чуть не бегом.
– Да ведь поймут наверняка! Все одно Серегу в армаду заметут. Ему же светиться нельзя!
– Не поймут Родя, не бойсь. У самого угла двадцатки оглянулся я: все тихо: десять утра всего. Только перед Джастином уже два бомжа стоят и обсуждают чего-то. Ну, думаю, меня видели, теперь проблем не оберешься. А они, еще с минуту посоветовались, достали большой пакет для мусора, закинули туда псину, взвалили мешок на плечо и пошли в перпендикулярном мне направлении. Так что за Серегу не беспокойся.
– Дак чего ты ко мне пришел? Собачник хренов.
Костя достал из кармана малек водки и стукнул его о стол.
– Помянем…
– Да пошел бы ты со своими поминками большим конем хренским куда подале! Такого пса... скотина ты пропитая.
Тут в кухню, зевая спросонья, вошел дядя Родиона и, лениво тря указательным пальцем левый глаз, мигом выхватил малек взглядом.
– Че ж так Роденька, уже с утреца пьешь? – слегка наставительно и укоризненно спросил он.
– Да я не пью! Видишь – закрытый. Для красоты стоит, для орнамента.
– Жаалко,– протянул дядя.
– А что? дядь Толь! Может мы по чуть-чуть на двоих раскатим.
– А че ж не раскатить.
И уже через минуту, злой и хмурый Родион сидел спиной к сидящим за столом, смотрел по телеку “Новости” про задержание и арест Хусейна и то, что Жириновский хочет его защищать в суде, а Костя и дядь Толя разливали по стопкам содержимое емкости с горизонтальными полосами клея на обратной стороне этикетки.
– Первый тост за здоровье надо,– бодро рассудил дядя.– Чтобы лучше всем жилось, чтоб хотелось и моглось.
– Вздрогнем,– буркнул Костя.
За первой разлили и по второй, и выкинули в ведро пустую бутылку.
– А сейчас я предлагаю…
– Дядь Толь,– перебил его Костя,– я предлагаю выпить за классного волосатого парня, которого с нами нет, и уже никогда не будет.
– Чего ж так? – недоуменно поинтересовался дядя, беспрестанно теребивший пальцами стопку.
– Он погиб за грех людей неправедных, от рук неправедных. Он искупил их грехи, прости же палачей убивших его из-за минутной злобы, ибо не ведают они что творят. Не дал бог им ума, дал бы, не пили бы, не дрались бы, а учились, в институтах учились бы... Ну! выпьем дядь Толь. Не побрезгуйте с подлецом стопку поднять.
И девятнадцатилетний Костя вместе с пятидесятилетним Анатолием синхронно опрокинули в глотки водку и закусили бутербродами. Костя бессмысленно разгладил широкий шрам на лбу, взъерошил волосы, потом лег на стол, и тихо заплакал, негромко шмыгая носом.