Вихри враждебные

Вихри враждебные.

Своим образованием и воспитанием я обязана своей маме и моим учителям. В школу я пошла в 1952 году почти в восемь лет и была старше своих одноклассников на шесть месяцев.  В классе я   почти сразу же стала лидером. Надо сказать, что мою неукротимую энергию необходимо было обуздать, и не медленно. Поэтому задачей моих учителей было нагрузить меня любой общественной работой, лишь бы я не сидела без дела. Учение мне давалось с легкостью, по видимому, только поэтому мне многое прощалось.


Я была дерзкой девочкой, никогда не ныла, не унывала, умела постоять за себя и всегда давала отпор своим обидчикам. Да, в общем-то никто со мной и не связывался. Случалось, что я приходила из школы с расквашенным носом, но никогда не жаловалась маме. Мама ябед не любила и не поощряла, наоборот, всегда говорила мне, что никто не может себя защитить лучше, чем сам. Но при этом всегда напоминала, что страшно не любит  скандалистов , и настоятельно рекомендовала мне первой драки не начинать.


О том, что произошло, она догадывалась по моему поведению.
Если я приходила домой, забрасывала свой портфель, подпрыгивая на одной ноге, снимала школьную форму и без умолку тараторила о школьных делах, то можно было не волноваться, это говорило о том ,  что ее дочь  провела день без последствий.


 Но если я придя домой, очень скромно присаживалась на уголок табуретки, последствия  не заставляли себя долго ждать. Почти сразу  же, после моего прихода, в коридоре нашей коммуналки раздавались чьи-то родительские  крики и рёв  обиженного мальчишки. Справедливости ради, надо сказать, что девчонок не обижала никогда.


Дверь в комнату распахивалась, и на пороге представал обиженный и разъяренная его мамаша. Начинался допрос с пристрастием. Сначала допрашивали обиженного. В процессе допроса выяснялось, что он первый ударил меня, за что и получил тумаков.  Мать после всех разборок, заставляла нас мириться, потом наливала в умывальник воду, мы умывались словно смывали с себя эти грехи, утирались чистым полотенцем и садились все пить чай. Инцидент был исчерпан.


 Так у нас дома перебывали почти все мальчишки из моего класса. Потом я с ними дружила. У нас в доме жили двое мальчишек из нашего класса.  У нас даже были одни учебники на троих. Они всегда уступали мне свою очередь, но  не безвозмездно.  Сначала я решала задачи, и давала им списывать, потом они делали задания по русскому языку, и я правила их ошибки.

 
Моя первая учительница Ермакова Анастасия Петровна  была очень строгой женщиной. Нам в то время казалось, что она еще и старая. Она сутулилась из-за своего высокого роста, была худощава и близорука. Носила очки с толстыми стеклами в круглой оправе, и постоянно потирала руки из-за холода в классе. На плечах у нее был пуховый платок, но пуха на нем почти не осталось, поэтому он весь был в проплешинах.

В классе  стояла круглая большая печь, которую наша техничка Лида топила с самого утра, но воздух нагревался  только к третьему уроку, поэтому два первых урока мы сидели в пальто. Писать было невозможно, поэтому мы занимались устным счетом, махали руками, чтобы согреться, отвечали стихи и пели революционные песни.

Наша учительница усаживалась на первую парту левого ряда и как дирижер махала указкой в такт песни. Анастасия Петровна курила, поэтому голос у нее был сиплый. О том, что она курила, можно только было догадываться, потому что от нее пахло табаком, но мы никогда не видели ее с папиросой. Уже в первом классе мы знали «Интернационал», «Варшавянку», «По  долинам и по взгорьям» и много других песен. Любимой нашей песней была песня о Щорсе «Шёл отряд по берегу».


 Особенно мы любили припев, потому что Анастасия Петровна, входя в азарт, начинала топать ногой в большом сером валенке да так, что однажды чуть не свалилась в проход. А мы так залихватски кричали «Э-э--эх, командир полка!», что к нам в класс испуганно заглядывала техничка Лида.


Потом наступил для нас замечательный день. Нас в третьем классе приняли в пионеры. Как я была счастлива тем, что у меня у одной из первых появился шелковый пионерский галстук. Но вскоре счастье мое было омрачено. Мама стала ругать меня, что я очень неаккуратная девочка, и что мой галстук постоянно измазан чернилами. Причем измазан сзади. Она заставляла  меня отмачивать галстук  в молоке, чтобы чернильные пятна исчезли. Тогда мы писали химическими чернилами ручками, которые назывались «вставочками» и куда вставлялись металлические перья  под номером 86.


Однажды я увидела, как  Толька Бакасов, сидящий за мной, обмакивает  ручку в чернильницу и, натягивая перо как  тетиву на луке, быстро отпускает его. Чернильные брызги разлетаются в разные стороны: на галстук, белоснежный воротничок и на платье.

Я не говоря ни слова Анастасии Петровне, вскакиваю из-за парты, вытряхиваю Тольку за шиворот в проход, даю ему подножку, и мы начинаем  кататься по полу, приводя в ужас весь класс. Толька орет, потому что я деру его за волосы, а Анастасия Петровна, едва расцепив нас, вышвыривает меня в коридор.


После окончания урока  я захожу в класс за портфелем, и слышу металлический голос Анастасии Петровны, которая предупреждает меня, чтобы я завтра в школу без матери не приходила.
Конечно, дома я ничего не сказала, и на другой день пришла в школу. А не тут-то было! От ворот-поворот. Я всю неделю  отстояла под приоткрытой дверью, прилежно прослушав все уроки.

 Неделя закончилась и Анастасия Петровна решила со мной поговорить.  Здесь меня «понесло». Я как борец за справедливость, воспитанная на лучших традициях революционного и военного прошлого,  рьяно  отстаивала свои убеждения. Красный галстук-это что? Это частица нашего красного знамени (как учили), под которым шли наши командиры, они умирали, но спасали знамя. А какой-то Толька взял да и забрызгал его чернилами!


Анастасия Петровна выслушала мои веские доводы, и разрешила присутствовать на уроках. После этого скандала она гоняла меня по пройденному материалу, но придраться ко мне не смогла. Я отвечала на «хорошо» и «отлично». После  этого случая меня избрали председателем совета отряда. И с тех пор я была в школьном активе до окончания школы.


Как много лет прошло с тех пор, но мне до сих пор не дает покоя  вопрос: почему Анастасия Петровна простила меня? Может она чего-то испугалась? Ведь это был 1954 год. Неужели она думала, что я могла на нее нажаловаться? Нет, я просто очень боялась мамы, ведь провожая меня в школу, она  давала мне наказ: слушаться Анастасию Петровну, как свою мать, иначе она просто оторвет мне голову.

Закончив школу, я поступила в педагогическое училище, потом заочно закончила институт им. Герцена. Пришла работать в свою родную школу. А мои учителя все еще продолжали меня учить. Я счастлива тем, что мне довелось с ними работать. Они мне очень помогли . И я всегда помнила себя в детстве, поэтому всегда находила общий язык с трудными подростками.