Цените жизнь

      Эссе
     Цените жизнь
«Самая большая ценность в мире – жизнь: чужая, своя, жизнь животного мира и растений, жизнь культуры, жизнь на всем ее протяжении – и в прошлом, и в настоящем, и в будущем…» - пишет Дмитрий Сергеевич Лихачёв в «Письмах о добром и прекрасном». И нет сомнений, что его авторитетному мнению можно и нужно довериться; ведь Лихачёв сам прошёл через такую мясорубку, какой наше неустойчивое, слабое и решительно слабодушное поколение не перенесло бы.
В феврале 1928 года он арестован за участие в студенческом кружке «Космическая академия наук», где незадолго до ареста сделал доклад о старой русской орфографии, «попранной и искажённой врагом Церкви Христовой и народа российского»; получает Дмитрий Сергеевич за «контрреволюционную деятельность» 5 лет (по лагерным меркам – совсем детский срок, меньше «десятки» мало кому лепили). Будущий академик РАН попадает в арестантский Ад – на Соловки (Соловецкий лагерь особого назначения, или, сокращённо, – СЛОН). Этот лагерь был известен среди зэков жестокостью тамошнего начальства: например, арестантов (и особенно отыгрывались на политических заключённых, одним из которых и был Лихачёв) заставляли перетаскивать с места на место тяжёлые брёвна и камни (просто так, без цели, дабы жертва изнемогла, а затем – в карцер её, в карцер!), считать чаек (если сбивались со счёта – палками по рёбрам, и это самое мягкое; ничего умнее, как видим, большевики придумать не могли; оно и понятно – старая, великая интеллигенция эмигрировала, нарождающуюся – гнали в лагеря за сочувствие старой, а «диктаторы пролетариата» большим количеством в головном мозгу извилин не отличались); но любимейшей потехой комендантов было – выгонять ночью зэков на мороз и заставлять орать их Интернационал – те, кто отказывался или уставал петь, вскоре падали в снег, нашпигованные свинцом, а всё сие «коллективное творчество» продолжалось по четыре, по шесть, а то и по восемь часов. Ау, товарищ Горький! Почему же вы в своём «Очерке о Соловецких островах» не упоминаете обо всём этом?! Не видели? Или не захотели увидеть? Так вас раскормили славной соловецкой селёдочкой, Буревестник революции?!.. А было и такое: во время знаменитого своего посещения Соловецкого Особлага (арестанты были свожены в баню, острижены и вычищены, делали вид жизнерадостный – под страхом расстрела – и вообще всячески показывали Буревестнику и Соколу довольствие своё лагерными условиями, а потом, когда писатель всея Руси уехал строчить свой «Очерк о Соловецких островах», снова одевались в свои грязные, замызганные телогрейки с белыми пришитыми номерами – точь в точь как скотину помечали) Горький обходил в том числе и детские бараки; вдруг к нему выбежал четырнадцатилетний мальчик и крикнул: «Горький! Всё, что ты тут видишь – ложь! Хочешь, я расскажу тебе, как здесь всё на самом деле?». Горький кивнул: «Хочу». Он отвёл мальчика в сторону и долго того слушал; потом с каменным лицом обошёл барак, продолжил осмотр лагеря… Вечером был закачен настоящий Лукуллов пир – и там-то литератора, вестимо, закормили славившейся на всю Россию соловецкой сельдью. Он, хмельной, распалённый, разудалой, восхищался советской властью, условиями зэков, сталинской программой трудового перевоспитания преступников (мнимых), подсел на любимую тему – начал поносить капитализм (такую истинно советскую патетику и приподнятость мы ещё встретим в его речи по окончании строительства Беломорско-Балтийского канала имени Сталина – Лихачёв, кстати, и там работал: «Да любой капиталист украл у народа больше, чем вы!», и урки, - воры, то бишь, - в восторге от речи Горького, визжат, а из глаз писателя текут слёзы радости), подкладывал селёдочки и подливал водочки, совсем забыв свою обиду на большевиков за расстрелы мирного населения и интеллигенции, запамятовав разговор с мальчишкой-соловчанином. С тем мальчишкой, который, зная, что над ним постоянно висит дамоклов меч ВЧК-ОГПУ и ГУЛАГа, всё же решился устами известного в Совдепии человека заявить о том, что же творится в советских концлагерях… На следующий день после визита Горького ребёнка расстреляли за бараками. Об этих пытках и эпизодах известно из рассказов самого Дмитрия Сергеевича Лихачёва, приведённых Александром Солженицыным в труде «Архипелаг ГУЛАГ».
В ноябре 1931 года Лихачёв переведён с Соловков в Белбалтлаг (на стройку Беломорканала, о котором потом 36 писателей – и в их числе Максим Горький, Михаил Зощенко, Всеволод Иванов, Алексей Толстой и другие – выпустили позорную книгу «Беломорско-Балтийский канала имени Сталина», в которой впервые в русской литературе был восславлен рабский труд), где трудится счетоводом и железнодорожным диспетчером (то есть, фактически, после нескольких лет общих работ занимает должность так называемого «придурка» - зэка, не идущего на общие и работающего на гражданских вакансиях; да разве большинство из тех, кто выжил в лагерях - Лихачёв, Шаламов, Иванов-Разумник, Есенин, Солженицын, Копелев, Панин – не те же «придурки»? - об этом они и сами пишут; другое дело – что они действительно трудились на должности, а не просто получали высокую пайку и дополнительную порцию баланды и висели на шее у простых зэков-работяг). Досрочно освобождён в 1932 году и вернулся в Ленинград (а ведь это очень редкий случай; само по себе досрочное освобождение «каналоармейцев» - тех из них, что не погибли при стройке, как 300 тысяч других несчастных зэков, - не было чем-то из ряда вон выходящим; но дело в том, что после Беломорканала этих досрочников, дав им погулять несколько месяцев на воле, - конечно, под зорким надзором Лучшего Друга заключённых и детей – Сталина, и его чрезмерно усердных подручных – энкаведистов, - отправляли на стройку Волго-Донского канала, Куйбышевской и Усть-Каменогорской ГЭС, Магадана, Норильска, Воркуты, Дудинки, железной дороги Котлас-Салехард, МГУ имени Ломоносова и иже с ними).
А в 1936 году с Лихачёва, по ходатайству Карпинского, сняты были и все судимости.
Пережил Лихачёв и блокаду Ленинграда, результат одной из многочисленных ошибок Великого Стратега и Генералиссимуса (усатого шутника, Сталина); награждён медалью «За оборону Ленинграда».
Итак, мы видим, что бывалый лагерник, можно даже сказать – прожжённый зэк Дмитрий Сергеевич Лихачёв, при всём том грузе, навалившемся на нём после попытки выбиться из серой массы тупоумного, узколобого, мелкого и прижимистого слоя, заполонившего страну (так называемого «титульного, доминирующего» класса, пролетариата, слепо пошедшего за большевиками и практически вытеснившего заграницу, в советские концлагеря или, что встречалось чаще – в сыру землю, интеллигенцию и просто патриотов), которая и привела его (и миллионы других невинных людей) в лагеря, не потерял вкуса к жизни, находил время для собственного развития (в 1941 году защитил диссертацию на степень кандидата филологических наук), тогда как многие из нас, попав в подобные условия, я знаю это точно, свели бы счёты с жизнью (впрочем, были и подобные эпизоды: зэки расталкивали конвойных, и те, кто не упал ещё, подкошенный пулей чекиста, бросались под поезда, долженствовавшие этапировать их на пересылки и в лагеря; или, когда после Великой Отечественной в Австро-Венгрии был арестован казачий обоз – более половины там было стариков, женщин и детей, - казаки вырывались из-под конвоя и сигали с виадуков на камни, хотя «освободиться» так успели не очень многие – конвойные расстреливали пленных на месте; но всё это продиктовано арестованным не трусостью, а нежеланием сдаться преступной власти и сделаться рабом коммунистической правящей верхушки, гордостью).
«Человек всегда должен думать о самом важном для себя и для других, сбрасывая с себя все пустые заботы» - утверждает Лихачёв. И это – тоже философия старого лагерника. О чём прежде всего должен был думать зэк? О том, как ему выжить. У него не было времени на разглагольствования о высоких материях, об этических и культурных вопросах; надо – выжить: на общих вкалывать так, чтоб бригадир али конвойный не прицепился; стараться растянуть пайку на весь день, дабы хватило и на перекур на работах, и на миску баланды из крапивы, отрубей и – это если лагерь богатый и повара особенно добродушные – картофельных и морковных очисток; попытаться во время шмона  припрятать нужные тебе вещи – записки, чифирь , табачок, столовые приборы («Один день Ивана Денисовича»); если получится – в санчасти откосить от общих, сообразить мостырку , полежать с денёк в лазарете; не прогневать сурового дневального, ибо светит в таком случае БУР (Барак Усиленного Режима), РУР (Рота Усиленного Режима) или, не приведи Бог, ЗУР (Зона Усиленного Режима) – обобщённо это всё называется: карцер; подвизаться на вынос параши (в сталинских концлагерях это было – привилегией); в столовой – занять столик для своей бригады, попробовать косануть с подносами и урвать бригаде побольше – тогда и бригадир похвалит, хотя есть ещё вариант (если засекут) – идти (в лучшем случае) мыть полы в надзирательской; заскублиться с поварами, мол: «Чего порции такие маленькие? Мы вам фраера, что ли?», глядишь, и подольют баланды на несколько ложек больше, да гуще, да соли щепотки отсыплют; взять начальническим «придуркам» (это которые, в отличие «инженерных» - таких как Солженицын, Шаламов и т.п. – не работают, стучат на рядовых арестантов беспрестанно и пайки высокие получают, да ещё и зэков рангом пониже в шестёрках имеют) порцию с пайкой из столовой; остановиться и поклониться перед начальником лагеря (ни дать ни взять - крепостники, только те образованные были, в Петербургах да Баден-Баденах учились, смотришь – и получались из них Тургеневы, Аксаковы да Некрасовы), потому что не поклонишься – уже в карцер тебя ведут под белы рученьки. Наконец, только когда заканчивается уже эта бешеная гонка, эти крысиные бега, и гаснут прожектора, тухнет свет в зданиях лагерного начальства, завершают свой обход дневальные и начинают объявлять по баракам отбой, есть у зэка полчаса на то, чтобы глубоко задуматься о своей жизни, о том, правильно ли он поступает и не отступился ли от своих принципов. А затем – укутаться в телогрейку, согнуть ноги и заснуть на своей грязной вагонке.
Мы описали зэковский быт в советских концлагерях лишь затем, чтобы другие имели представление о том, в каких нечеловеческих условиях жили жертвы сталинского авторитаризма и тоталитарного коммунистического строя в общем; чтобы дошло до нас, что все наши жалобы и сетования, в сущности, мелочны и рождены эгоизмом, когда индивид полагает, будто его проблема, его горе – самое что ни на есть тяжёлое на всём белом свете; чтобы мы брали пример с тех, кто был лишён простых средств гигиены (а где возьмёшь? Благо, в лавках зоновских, которые открывались-то раз в два месяца, можно было купить тюбик зубной пасты да паршивенькую щётку, но – за свои деньги; а где заработаешь? Вкалывающие по 12 – а некоторые, в РУРах и ЗУРах, и по 14, 16 часов – зэки-работяги получали сущие гроши; да их угнетали почище крепостных – крепостные-то хоть жили семьями, праздники и воскресенья у них были выходными, колядовали они! А в Советской России арестантов из одной семьи раскидывали в разные концы страны, работали по воскресеньям столько же, сколько и по будням, из праздников только – богопротивные 1 мая и 7 ноября!), не говоря уже о гражданских свободах, а они-то – умели радоваться жизни! Ведь гулаговские зэки были известны своим юмором, которым только и спасались они, своей едкостью, ёрничаньем… А сколько было замечательных людей среди них, с которых определённо стоит брать пример! Мы приведём в этом эссе лишь очень и очень немногих, это – капли в том океане прекрасных и светлых умов, которые волею судьбы оказались сначала в застенках НКВД, а после – в ИТЛ  и Особлагах.
Георгий Павлович Тэнно. Это был атлет, прекрасный моряк и живой, энергический ум; к сожалению, он был болен лейкемией  - непонятно, как он выносил лагерные условия (и пытки гэбешников), ведь один порез – и Тэнно был, можно сказать, мертвец. В 1948 году был обвинён в шпионаже по 58-й статье, арестована – вся его семья (молодая жена с грудным ребёнком; ребёнок вскоре умер). Отбывал срок в Степлаге. Смириться с положением раба Тэнно не мог, и потому предпринимал пять (5!!!) попыток побега: он рыл тоннель под зоной, он убивал конвойных и сбегал, он прятался в телячьих вагонах – и, несмотря на несвёртываемость крови, на то, что одна царапина могла стоить ему жизни, всё сбегал и сбегал. Освобождён Тэнно был в 1956 году, когда Хрущёв начал повально выпускать 58-ю статью. Уже смертельно больной, он помогал Солженицыну с письмом к съезду писателей; и именно благодаря Георгию Павловичу Тэнно мы теперь можем читать «Архипелаг ГУЛАГ», ведь он прятал у себя рукопись этого произведения, когда в жилище Солженицына проводились регулярные обыски… Умер Георгий Павлович Тэнно в 1967 году от обширного рака печени.
Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский. Коллега замученного большевиками светила русской науки, Николая Вавилова, биолог, один из основоположников микроэволюции, этот человек даже в неволе не терял воли к свободе и познанию; в тюрьме, в одной из самых долгих пересылок, он организовал среди зэков своей камеры научный кружок (в который входил и А. И. Солженицын); Тимофеев-Ресовский читал сокамерникам многочисленные лекции по биологии, математике, физике, химии (кругозор его был достаточно широк), а также – на память декламировал стихи и небольшие рассказы. В его камере зазвучали строчки из Есенина (за цитирование которого сажали тогда по статье 58-10, антисоветская агитация), Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама. Николай Владимирович считался Солженицыным одним из самых интеллигентных зэков.
И – Василий Григорьевич Власов (бывший заведующий кадыйским райпо). Маленький, жилистый, деятельный, энергический, он работал в своей бригаде больше всех и никогда не терял оптимизма, был душой компании. Не боялся он и начальства: на суде публично оскорблял гособвинителя, советскую власть и Сталина, даже смог вызвать сочувствие людей, присутствовавших на заседании. У этого симпатичного во всех отношениях человека никогда не было на зоне проблем даже со стукачами и блатными.
Это – люди, сумевшие найти в себе силы и жить дальше, попав в горнило сталинских репрессий. А что же те самоубийцы, которых конвойные вынимали из петель буквально за несколько секунд до «действа», лечили после того, как они вскрывали себе вены осколком миски, взятым в столовой, просто делали сумасшедшие попытки посреди бела дня сбежать из зоны, а солдаты – хладнокровно расстреливали их? А что же наши современные самоубийцы, которые готовы сделать трагедию из любой, абсолютно любой проблемы, выброситься из окна или вдеть голову в петлю, только бы разом покончить со своими проблемами?
И тех и других объединяет одно: они трусливы, малодушны. Зачастую самоубийство – акт напоминания о себе окружающему миру, попытка придания себе значимости, трагизма; апофеозом таких упадочнических настроений могут быть, собственно, самоубийство или помутнение рассудка. Они настолько прониклись идеями собственной уникальности, что забывают о существовании всего остального мира; это – солипсизм; они боятся начать-таки решать свои проблемы самостоятельно, окончательно убеждаются в том, что мир их не понимает (а на самом-то деле – все беды от головы) и тогда – дело за малым. Самоубийцы с лёгкостью пренебрегают даром Божьим – жизнью, поскольку этим только и могут показать свой «характер», твёрдость и решимость. А дело, как уже было сказано – в трусости. Таков был, если брать пример из литературы, Кириллов из «Бесов» Достоевского, социалист-фанатик, считающий себя воплощением Бога и думающий, что, совершив самоубийство, он станет божеством, демиургом; из нашей действительности – Маяковский. Не только трусость здесь сыграла свою роль, но и желание прославиться на всю страну своей пошлой экстравагантностью, глупой развязностью и эмансипированностью; этот дутый, надуманный и решительно высосанный из пальца драматизм смерти «железобетонного дяди» просто раздражает. И главное ведь – сделали из него культ, утверждают, что он был убит, хотя и следствие (наше, российское) доказало, что он-таки застрелился. Цепляются за абсурдные догадки и домыслы, только б их Командор (как назвал этого нахала Валентин Катаев), Светлейший и Гениальнейший был чист. Филистеры.
И в заключение можно привести ещё один пример, правда, из совсем другой оперы; этот пример будет о человеке, который до того был предан своей стране и Государю, что ему и жизни не было жалко своей – пусть только процветает Россия и дышит легко её народ. Каждому знакомо имя Петра Аркадьевича Столыпина, одного из гениальнейших – если не гениальнейшего – политиков Российской Империи, премьер-министра России. Следующий эпизод касается смерти великого деятеля: Дмитрий Богров (революционер-террорист) убил Петра Аркадьевича в киевском городском оперном театре; во время второго антракта он подошёл к Столыпину и дважды выстрелил: первая пуля попала в руку, вторая — в живот, задев печень. После ранения Столыпин перекрестил царя, тяжело опустился в кресло и произнёс: «Счастлив умереть за Царя!»…
Итак, чем же можно закончить сие эссе? Советом. Напутствием. Любите жизнь, – какой бы она ни была. Не верьте утверждению, что бытие определяет сознание, не верьте этой марксистской ереси! Только от самого человека зависит, какой будет его жизнь – мы уже писали, как люди оптимистичные (В. Власов, Н. Тимофеев-Ресовский) находили радость в своей невероятно тяжёлой и ужасной жизни; и как с жиру бесившиеся декаденты (Маяковский), обсыпанные притом властью милостями, свою жизнь кончили как последние собаки. Что ж, собаке – собачья смерть…
«Кому не достаёт мужества как для того, чтобы вытерпеть смерть, так и для того, чтобы вытерпеть жизнь, кто не хочет ни бежать, ни сражаться, чем поможешь такому?» - Мишель де Монтень, «Опыты».