Роман Трансформация. Часть 24

Так было! И был Свет, и родил он Огонь. И Огонь родил жизнь в Колесе новом. И родил Огонь Его!..
  Но восстал Он, низверженный в лоно жизни, посчитав несправедливым стоять под знаменами Света - одним из  многих. Ибо рождал всех, кто стоял за ним, и повелевал ими, и был для них самим Богом.
  Возжелал Он иерархии новой, для себя заслуженной. И искал тогда опору для нее, и нашел, отказавшись от пути предначертанного и обратившись к силе, дремавшей в недрах предвечности.
Впадина моря (Майи) стала для Него Вершиной, как и для многих, шедших за ним. И явил Он ее Победой, которой достигают, и другим сказал, что Вершина это.
  Тьма, излучившая Свет, и Свет, родивший Огонь, знали и не знали Его, как не знают отец и мать еще не рожденного сына. Взяв силу в первородном Огне, Он был равен ему и правил по ту сторону Огня, в его отражении.
Упоминанием рождения сферами дали Ему имя - Вельзефер...
______________
Блаватская говорит: «Даже в сбивающей с толку и  досаждающей науке книге «Бытия», Свет создан из Тьмы - и «Тьма была на лике Бездны», а не обратно. «В нем ( во тьме ) была жизнь и жизнь была свет человеков.» «И свет во тьме светит; и тьма не об'яла его» (Еванг. от Иоанна, 1.4)... Дьявол ныне именуется церковью «Тьмою», тогда как в Библии и в Книге Иова он назван «Сыном Бога», яркой звездой раннего Утра, Люцифером. Существует целая философия догматического искусства для об'яснения причины, почему первый Архангел, рожденный из бездны Хаоса, был назван Lux (Люцифер), блистающим «Сыном Утра» или Зари Манвантары. Он был преображен церковью в Люцифера или Сатану, потому что он выше и старше Иеговы, и должен быть принесен в жертву Новой  Догме».
Здесь отмечу, что оценки госпожи Блаватской верны лишь отчасти. Исходя из эзотерических доктрин, базирующихся на архаических учениях Востока, человеческая раса рождается на     стадии выпадения духа в материю, чтобы пройти затем ряд новых восхождений в область духа. Следуя этому, неизбежно отрицание   этапа падения на следующей стадии - этапе восхождения. Иегова - как пророк, зовущий человечество к подъему в область духа, - появляется на этой сцене, безусловно, позднее Люцифера, задачей которого было довести развитие духа до состояния плотного тела. Но это нисколько не умаляет значения и Люцифера, и Иеговы. Нельзя оценивать вселенские процессы на уровне очереди за солью. Помните Шарикова: «В очередь, суки! В очередь!..» Мол, Люцифер стоял первым, и, значит, первому и воздадим. При таком понимании наши дети будут вечно прокляты как пришедшие позднее нас. Но нельзя забывать и родителей.
  Оправдание христианским теософам может быть найдено только в том, что, обозначая созидательность процесса восхождения  в область духа, они неизбежно должны подвергнуть критике состояние плотское, которое служит им низшей точкой отсчета. Что делать, если плоть наша жаждет жареного мяса, секса и неги под пальмами  и готова жертвовать духом ради этих наслаждений? Жизнь вселенной и даже одного человечества не может отождествляться с жизнью  конкретной  личности:  они  имеют  разные цели.
Одно скверно - это точно! Когда один жалкий комок плоти лишает права другой кусочек биомассы совершить свое инди-видуальное восхождение к духу и сеет смерть среди равных себе...

И горели расщепленные атомы, и жарилась индюшка в пламени костра...
Вечерело. Заканчивался очередной день Брамы 4 320 000 000 годов смертных). Шестая Вечность ждала своего предрешения...

* * *
Силы древности - что их потревожило? С чего вдруг появилась неясная тень, когда, казалось, звезды сопутствуют  удаче,  и  человечество  вот-вот  прорвется  к  новому рубежу?
Пора пояснить вам, жаждущим истины, рожденной Майей, цепь грядущих вскоре событий.
____________
Майа или Иллюзия - архаичные манускрипты Востока объясняют, что она является элементом, входящим во все конечные события, ибо все, что существует, не является абсолютным и лишь относительно проявляется в реальном.

Нельзя дольше утруждать вас незнанием. Нельзя давать повод заблуждаться. Хватит!
Знаю, как движение материи, падающей из будущего в прошлое, воспринимается вами в форме живого существования реальности. Как смазанный след электрона, вращающегося по микроскопической орбите вокруг ядра атома со скоростью, близкой к скорости света, наводит вас на мысль о его дуалистической природе: волна и частица. Хотя вопрос всего лишь в том, что вы не можете зафиксировать точно его местоположение своими убогими техническими средствами. Как упорно твердите слово «энергия», не в силах объяснить природу света и тепла.
Как сами рождаете иллюзии, утешающие разум, строя города, внедряя технические достижения. Но сами не творите  ничего  нового. Все уже было и есть. Вы не созидаете этот мир, а лишь познаете его возможности.
Быть может, участие ваше несколько больше, чем    кажется мне теперь. Быть может, поняв этот мир (хотя бы краем), уходите в дремлющую над водами вечность, чтобы родиться вновь; вернуть миру то, что уже завоевано, и продолжить начатое прежде.
Но кто подтвердит это? И откуда можете знать, что не пришло, чего не родила еще великая иллюзия?
Люди пятой расы, к вам обращаю взор свой! Услышьте, что сказано уже и будет дано в череде событий! Примите большое через малое!
Знаю и верую - поймете! Дух мой, источающий слово последними усилиями на пороге конца Кальпы, ожидающий Пралайи, призывается великой Вечностью...

* * *
Так совпало. Скорее всего, пробуждение наступило бы на несколько мгновений позже, но оно все равно пришло бы. И сгустился бы туман, родивший некогда Свет. И звезды задрожали бы в мареве, отступая в неощущаемое из сверкающей Майи. И потянулась бы вереница теней, восходящих к очередной вечности...
Никто еще не знал этого. Только Владыка ощутил едва различимое - сверкнула искра в далекой глубине вселенной (Джордж) и стремительно понеслась к центру предрешения.
Что-то шевельнулось в пелене, смутило равновесный покой и заставило задуматься - ВСПОМНИТЬ ВСЕ!
«Пришло?.. Зачем?!»
Могла ли беспокоить Его случайная точка, мелькнувшая в бескрайнем просторе? Конечно, нет! Но уже через мгновение, долю секунды (пять дней смертных), всполохи радужных пятен в планетных системах родили  тревогу:
«Оно? Так близко?!»
Вздрогнул, напрягая силы, разбросанные по всему миру, и втянул их в себя: - У-уфс-с!..
В это самое мгновение зыбкая пелена пространства  родила мерцающую туманность на краю метагалактики...
ПРЕДРЕШЕНИЕ!..
Уйдут?! Оставив его здесь, ЗА ЧЕРТОЙ? Бросят Его -   собственного БОГА?!! Его! Давшего им жизнь, научившего их всему: жестокой борьбе за существование плоти, поглощающей поколение за поколением; блаженной неге тела, наслаждающегося умиротворенным огнем желания - пальмами вокруг синеющей лагуны, разогретым прибрежным песком, ласкающей кожу щекочущей волной, батончиком в шоколадной глазури, сладким поцелуем губ, колющим морозным воздухом, румяной корочкой жареной индюшки, бокалом выжатого нектаром вина, бьющим в сознание хмелем!
Какие просторы открыл он перед ними! И теперь они  готовы ПРЕДАТЬ Его? ЕГО!!! «ПОЧЕМУ?»
Нет! Не будет этого! Не сомкнется кольцо вечности! Никогда!..
Теперь сквозь мутную пелену просматривались десятка три увязших звезд, несколько планетных систем, мелочь всякая: астероиды и пять-семь искусственных объектов. С этими, последними, пришлось повозиться. Какой никакой, а уровень у них был. Не стоило, конечно, привлекать внимание раньше времени, но силы нужны. Организованная материя -  значит управляемая...

* * *
Мог ли знать Джордж, в какую немереную глубину толкает его необходимость? Ведал ли? Ощущал ли роковой ход событий?
Ду-дум, ду-дум!.. - стучало сердце в груди, когда он торопливо шагал по вечерним улицам сквозь моросящий   дождь, темнеющий город. Разум не правил здесь и только пытался удержаться на краю разрывающих ударов.
И когда сфера стремительно прорывалась через густые облака, он тоже не сознавал этого. И потом...
Казалось, лишь воля случая толкала его вперед, в  неизведанное.
И все-таки было нечто в его поступках, чего нельзя  объяснить странным стечением обстоятельств - ЭКСПЕРИ-МЕНТ!
Но в чем? Эту загадку не решили до сих пор ни Майкл, ни Люси, и только я, описывающий эти события, могу приоткрыть вам завесу...

Когда Джордж врезался в атмосферу планеты, отброшенный пламенем излучателей корабля, вахтенный офицер «Фаргуса» отметил возмущенные всплески энергии и доложил о происшествии по команде. Максидрон через два дня вернулся к планете, но даже тщательное наблюдение не смогло ничего зафиксировать: странное явление не  повторилось.
Была ли рождена череда возмущенных сигналов одним объектом или несколькими - об этом команда могла лишь догадываться. И только потом, после трагедии, разыгравшейся в далеком от Земли небе, мы узнали: мгновением раньше, когда след Джорджа еще не пересек стратосферу планеты, неясные всполохи, зафиксированные «Фаргусом», обозначили передвижение каких-то иных объектов. Пламя корабля случайно высветило их размытые контуры: едва уловимые тени вспорхнули в легкой дымке, промелькнули в вышине и растаяли по ту сторону  ощущаемого.
И уже потом, после возвращения к планете, «Фаргус»  ушел в беспредельную пустоту - первый! Теперь их было уже пять - висевших в туманном мареве, обездвиженных, ожидавших неизвестной участи кораблей.
Тогда Джордж не знал этого. Омега ждала его - звезда, выбранная им самим. Шел пятнадцатый день, как он покинул Землю. Но звезду он не нашел ни в этот день, ни в следующий...
  Найдет ли ее вообще в этом странном месте: среди обманывающей иллюзии искореженного пространства, скрывающей действительное; среди затухающих светил, наслоений туманностей, смутных отблесков; среди зыбкой глубины, не имевшей края?
Вечность ждала Джорджа. Но не та, которую он искал, а первородная, жаждущая продолжения жизни: не его жизни - собственной, воплощенной и в нем, и в других, и в самой вечности.
Дух его, освобожденный, выросший на благодатной   почве иллюзии и возжелавший полета, не мог быть прощен, ибо хотел большего, чем Он (Владыка) жаждал сам и мог позволить ему.
  Плевать на тела, брошенные за ненадобностью на   далекой планете; на те, которые томятся теперь кучками в захваченных кораблях; на те, по которым нещадно хлещет ирга совсем рядом! Нет в них СУДЬБЫ!
И что такое тело?! Грязь, собранная его руками, в    которую вложил некогда искру великого духа. И дух этот познавал себя и Его. И рождал себе подобных, приумножая Его силу, удесятеряя Майю, томящуюся в божественном огне желаний!
Он любил его (Джорджа) как собственного сына! Он желал единения с ним и хотел от него того же! И разве мог теперь простить его, предающего Отца?
«За ЧТО?!! За что Мне?!!»
Не дал ли им жизнь, выполнив волю высшую? Не пожертвовал ли им частью духа своего?..
«Все будете со мной, дети мои! Всех люблю, в блистающей Майе рожденных! Всех...
Не дам!!! Никто еще не смог этого... Все со мной...»
Шелестящий вздох кружился в мутной пелене. Какие-то сгустки вздрагивали в ее глубине, поворачиваясь вслед за медленно продвигающейся сферой, - словно чей-то невидимый взгляд сторожил направление полета.
Иных он уже простил, уже вобрал в себя энергию духа. Сами судьбу приняли, сами возжелали единения до срока. Он только помог - подсказал путь, к сердцу своему ведущий; дал потешиться желаниями: сладострастью и ненавистью; рукам - силу и волю... И ПОЗВАЛ!..
И были еще другие рядом, которые должны родиться в нем снова. Нет нужды искать воплощений: они здесь, под    рукой...

«Противится?!»
Голова Тэйлора дернулась от внезапного импульса, поразившего мозг.
«Стоять, мой хороший! Не мешай вечному: никто не виноват, что не способен не быть Мною... Желал?.. Знаю: силы хотел, дух мой звал не единожды... И возвыситься хотел. Хорошо, что хотел, - значит, верно выбрал я, успел.Ты же слабый был, лежал бы сейчас бездыханным. А я силы дал. Понимаешь? Не каждому даю...»
Зрачки в глазах Тэйлора вновь превратились в про-долговатые щели, разбитые губы приоткрылись:
- Ве-льзе-фер!..
  «Видишь, как хорошо получается, когда слышишь. Что у нас здесь?..»
Осмотрев небольшое помещение, Тэйлор спустился в узкую шахту, ведущую к главному туннелю; повозился в  темноте, сдвигая штурвал ручной блокировки, и вошел в туннель...

* * *
Удар оказался настолько сильным, что, казалось, рас-кололся не только купол, но и сам он разлетелся миллионами сверкающих брызг. Звенящее многоголосие вытеснило все  звуки, наполнив его странным ощущением, - словно тысячи хрустальных люстр, висевших под сводами вечности, одновременно рухнули, и гирлянды подвесок рассыпались бесчисленным множеством граненых шариков, прыгавших по мраморному полу.
Из разлома дымящейся сферы сочился неясный свет. Последним вздохом, скользнувшим куда-то в высоту, мелькнула мысль: «Все, конец!..»
Густое марево окутало место трагедии...
Через несколько секунд ошметки былой сферы, словно непереваренные остатки, швырнуло к ближайшей звезде. Еще через мгновение, влекомые полем тяготения звезды, они коснулись сияющей границы огня, вспыхнули струями горящего газа и исчезли, поглощенные плазмой...
Никакого купола не было! Не было!
  Я видел, как сфера Джорджа, устремленная вначале к   едва видимой звезде, все больше отклонялась в сторону. Как, притягиваемая странной туманностью, уходила по гиперболе в темноту, пока не врезалась со всего маху в громадное тело кометы, вынырнувшее из-за стены тумана.
Возможно, он увидел бы ее...
Если бы звезда доставала комету излучением! Если бы огонь ее мог вырваться из плена, высветив в темноте сверкающий след блуждающей странницы!.. Если бы...
Он боролся, немыслимыми усилиями преодолевал притяжение и стремительно наращивал скорость, пытаясь отчаянным броском пробить марево, заслонявшее ориентиры. Напряженное до предела сознание успело отметить случайный блик, мелькнувший в разрывах пелены, - и рассыпалось миллионами звенящих шариков...
Осколки пакового льда, сверкнув, брызнули из разрубленного тела кометы, закружились водоворотом в поисках нового пристанища и, медленно оседая на потревоженных ударом глыбах, исчезли в темноте...

Эх, Джордж! Где носиться теперь твоему имени? Где  лететь словам, рожденным некогда твоим гордым духом, мечтавшим о звездных далях?
Ты думал, что способен победить иллюзию? Ты действительно рассчитывал на это?!
Даже Я* не мог этого и, пораженный, наблюдал за  происходящим...
_____________
* В этой странной, порою запутанной рукописи, многие     говорят «Я». Когда здесь говорится «Вы» - это означает, что обращаются к «Нам», то есть к людям, читающим ее (рукопись) в свое время. Но когда говорится «Я», можно несомненно заплутать в бессвязных рассуждениях, прозвучавших от имени многих. Мне   самому пришлось немало поупражняться, прежде чем истинный  смысл  сказанного  проявился.
Итак. «Я» - это автор рукописи, некий странный субъект, рассказывающий в лицах об этой истории, до которой нам, воз-   можно, еще предстоит дожить. Иногда кажется, что он незримо присутствует среди персонажей и даже предпринимает попытки пролезть в мои собственные мысли, невзирая на пропасть времени и пространства, разделяющую нас. Ужасное ощущение! Я поклялся, что не верну подлинник в библиотеку, чтобы никто не мог быть подвергнут этому трудному испытанию.
Иногда «Я» - это юноша, мальчик еще, по имени Эон, в ощущениях которого копается дотошный автор. У меня лично не сложилось окончательного мнения в отношении этого юноши. Он, кажется, и сам не знает еще, в каком мире живет и чего хочет. Его судьба каким-то образом связана с происходящим. Возможно, даже со временем, в котором мы живем сейчас. Однозначно говорить об этом трудно. Истина где-то рядом, но она может быть скрыта за непроницаемой стеной отчуждения или за пределами ощущаемого.
Редко, но «Я» - это «Я», взявший на себя труд перевести   рукопись в обычный читаемый формат... Разберетесь?

* * *
Он рассказывал мне всякую чушь: как они попали в какую-то сумеречную зону; как задыхались в страшном огне, сменившем сумерки; как, едва живые, жадно глотали трепетный свет, хлынувший узкой полосой. И упорно твердил, что они - ЛЮДИ, - единственное светлое пятно в его воспоминаниях; слово, которым он, судя по всему, гордился страшно!
Ничего нового я не услышал. Пожалуй, я знал больше о    мире, из которого они пришли. Это меня не устраивало явно. А как же мой план? А ребята? И что скажет Маурия, когда все свершится,  и  я  останусь  в  стороне?
Не-ет! Так не пойдет...
Какая-то струна натянулась во мне, подняла в небо и кинула над полем... Освобожденные!!!
Я пытался пробиться сквозь поднебесную - туда, куда  звал меня неистребимый дух познания. Я хотел наконец    понять: что значу сам, могу ли подняться выше?
Зачем?.. Да! Недоволен я этим миром! Недоволен! И почему я должен быть доволен?
Чтобы спокойно греть пузо, поглощая амброзию?! Чтобы срывать цветочки архона в полях?! Чтобы неспешное течение  мысли,  словно  тление,  расползалось  по нервам?..
И в этом предназначение Архата?!
Что-то говорило мне, что я прав; толкало в искрящееся небо, рвалось из груди...
- А-а-а!!!
Отраженная волна била и швыряла слабое тело, не пуская в высоту.
Да! Да! Бейте меня ветры, слепи поднебесная!  М-а-у-р-и-я!!! Я докажу! Я найду!..
И затмило глаза, и смутило рассудок крутящимся миром, кинуло с небес в густую траву. Голос ударил, добивая мой пошатнувшийся разум:
- К-о-л-ь-ц-о!  Н-а-й-д-е-ш-ь  К-о-л-ь-ц-о  в-е-ч-н-о-с-т-и!..

Огнедышащий дракон мчался по черному небу. Из пасти его вылетали языки пламени и обжигали дремлющий океан пустоты. Тлеющие сгустки пространства, рожденные огненными брызгами, закручивались спиралями, сжимались... По мере уплотнения в их середине проявлялся настоящий огонь. Родившиеся маленькие драконы дышали огненными языками и кружились в темноте, пытаясь поймать собственный хвост. Кожа на едва различимых спинах бугрилась, проявлялись какие-то пятна: сначала неясные, разорванные... а затем проступавшие четкими приплюснутыми окружностями, вокруг которых - то тут, то там - вырисовывались круги поменьше. В конце концов круги превращались в шершавые сферы, и становилось ясно, что тела маленьких драконов совершенно прозрачные, и темные сферы шевелятся внутри  них,  обозначая  какое-то пульсирующее движение...

Рождение драконов - таинство! Являлось ли оно плодом моего воображения, огнем воспаленного сознания или  дающейся мне истиной? Я не знал этого, как не знал и того,  чей  голос  отправил  меня  в  эту  мистерию  ощущений.
  И как я мог осознать это, если не различал даже собственного «Я»? Раскинув руки, оно неподвижно лежало в колышущейся траве...

* * *
  Способно ли соединение двух газов: водорода и кислорода - сохранить устойчивое состояние в огненной плазме? Измеряйте хоть по Цельсию, хоть по Фаренгейту - диапазон, в котором это устойчивое состояние может иметь место, колеблется в пределах всего лишь ста градусов. Если по  Цельсию - от «0» до «100». А разброс температур во вселенной - примерно от минус трех сотен до плюс миллионов градусов. Менее двух тысячных процента составляет интервал, в котором соединение кислорода и водорода существует в виде прозрачной водички.
У нас такого нет: не вода, а свет питает мир наш. И не огонь. Огонь вам нужен - лед топить да водичку подогревать! Теплокровные - примитивная форма, КПД (коэффициент полезного действия) едва дотягивает до полсотни. Паровозы, словом. Эффективность минимальная, батарейки низшего уровня - едва тлеют, раствор внутри слабый и  сердечник слабоват. Ни огня, ни света родить не можете.     Только сопеть, брызгать слюной и сопли распускать - такова природа ваша. Оттого все с огня в рот тащите - пытаетесь согреться, поддержать слабые искорки собственных зарядов и приподняться к настоящей энергии.
Малыш мороженого захочет: немного совсем - килограмма два или три... Так мамаша ему такую головомойку устроит! Понимает - не выдержит мощность установки, не перебьет энергией даже мороженого.
Медузы, к которым вы, судя по всему, относитесь, способны сносно функционировать лишь при средней  температуре от 15 до 25 градусов.
  И как вас еще называть, если состоите из этой бесцветной, безвкусной материи, проскальзывающей между пальцами? Чуть ниже температура - в шкурки чужие прячетесь, стонете:
- Хо-о-о-лодно!..
И створками желтеющими (как ракушки, честное слово!): клац-клац!..
А как прижмет летом за тридцать: все одежки долой - и  в лужицу свою, пузыри пускать:
- Ква-ра-шо-о!..
Или ждете, когда сыростью повеет в воздухе, затянет небо чем-то неприглядным, серым, и жидкость холодная польется прямо на головы.
Это смешно! Термос придумали бы, что ли, в котором носить вас надо по вселенной! И наклейку сбоку – «для медуз».
Рассказывали мне, будто бы освобожденный один говорил... Ну, как бы разговор такой состоялся - высших с      вами:
  «Солнышко, говорите, любите? Будет вам солнышко!    Даже крем для загара не понадобится...
- Ах издалека любите! Не знал...
- Сколько метров?.. Сколько, сколько?!!*
И грешно вроде смеяться, а приходится:
- Эха!.. Эха-ха!.. Эха-ха-ха-ха!..
Ну развеселили старика! Ну уморили!.. Не иначе недосмотр вышел: звездочки редко поставил. Вот плесень и развелась.
- Старшо'й! Я что говорил: «Огонь рождает!» А ты сырость разводишь, сопли на кулак мотаешь!
  Сам-то, небось, не любишь, когда в доме плесенью пахнет. От сырости все... В другой раз всыпал бы тебе, светоносному, чтоб медуз не разводил! Отца слушать надо   было, а ты к Матери жмешься. Баба она! В доме уборку          затеет - и ту влажную. Сама из ванной, из лосьонов своих не вылезает. А чуть что - в слезы. Сырость одна...
Пламя-то  разожги!  Будем  сырость  вашу  выводить...»
______________
* Так, на всякий случай, напоминаю: от Земли до любимого вами теплого Солнышка, под которым вы загораете, миллионы километров. А до ближайшей звезды - Проксима Центавра - около   40 тысяч миллиардов. Свет ее летит к вам долгих 4 года. Так что любовь ваша к свету странная - как из блиндажа, спрятанного в глухом лесу (подальше от объекта любви) и на всякий случай  перекрытого  толстым  слоем  атмосферы.
  Как не критикуйте Ночь, но она всегда была ближе к вам. Даже зачатие - священное таинство продолжения рода - совершается вами ночью. Луч Солнца, отраженный мертвенно-бледным ликом Луны, проникает в дремлющие воды Ночи, чтобы побудить течение новой жизни.
И серафимы, ведущие к Свету, не являются вам так часто, как донимают черти, вампиры и вурдалаки. Один шаг - и вот уже их силуэты проступают в ночи... А свет - так далеко! Так долго шагать к нему через пустоту и мрак! Так долго...

* * *
Капли пота на лицах; распахнутые комбинезоны;  тяжелый воздух; экономившие силы редкие слова с придыханием - всюду одна и та же картина.
  «Герг» неумолимо приближался к звезде. Установки работали на полную мощность, едва справляясь с режимом, но температура в отсеках упорно ползла вверх.
Похоже, эта тварь решила зажарить их в собственном  соку!..
Майкл проводил взглядом очередную группу (человек пять), скрывшуюся за массивной переборкой шлюза, и, приподняв видеомон, с беспокойством спросил:
- Сколько еще?..
- Шестой чист. Тридцать второй и седьмой - тоже.  Перехожу в новый сектор.
- Хорошо. И сам не задерживайся: ты мне нужен...
Майкл беспокоился о состоянии экипажа и решил   собрать людей под защиту реабилитационного центра. Специальная команда перекрывала подходы к ядру «Герга» усиленными переборками шлюзов и дополнительными силовыми экранами. Женщин, несмотря на проявленное ими недовольство (явно приверженцами феминизма и сторонницами эмансипации), перевели непосредственно в центр релаксации, в самую глубину корабля.
  Одна за другой подходили дежурные группы, обслуживавшие палубы. Некоторым уже досталось - двух техников, едва не задохнувшихся в верхних отсеках, пронесли на руках...
- Сэм, как там у вас?
- Чисто, командир... Черт!.. Глуши!!! Глуши к чертям собачьим!!! Уходим!..
- Сэм?.. Сэ-э-эм!!!
Майкл смахнул локтем внезапную испарину, задержал руку возле лба и прикрыл глаза, стараясь подавить накатывающуюся  дрожь.  Через  секунду,  опустив руку, повторил:
- Сэм!..
-...час... Эх, твою... Командир, порвало шлюз!.. Уходим, командир!..
И опять что-то дернуло - безумие какое-то на мгновение овладело им. Сдерживая расползающееся сознание, Майкл с трудом проговорил:
- Третий сектор... Сэм, спокойно... Третий сектор, перекрой центральный ствол... - и, не выдержав напряжения, закричал: - Режим, Сэм!!!
А дальше  - ТЕМНОТА!..
Он видел, как заискрился раскаленный металл, затем по корпусу корабля потекли светящиеся струи... Три человеческих силуэта, вырисовывающиеся на фоне багряных   бликов, суетились возле шлюза. Тени лихорадочно приплясывали, отражаясь в головоломке плоскостей...
Они не успели - метнулись в глубину палубы... Пузырящаяся красная жижа вогнулась, и огненным вихрем ворвалась в туннель, поглотив их...

* * *
Джордж падал в самое пекло! Долгожданная звезда - Омега - втягивала остатки легкого облака, бывшего когда-то человеком. Собственно Джорджа, как биологического объекта, уже не существовало, и лишь непонятный сгусток ощущений, вырвавшийся в последнее мгновение из разрушенной сферы, сизой дымкой скользил к центру звезды, подчиняясь могучим потокам бушующей стихии. Скоро не останется ничего и от тонкой полоски тумана, вобравшего в себя эхо последних слов.
  И почему не разметало его языками бьющего пламени? Почему вздох еще дрожит в этом котле, переплавляющем материю? Почему?!
В далекой вышине, сквозь вибрирующие струи восходящего газа, просматривалось черное небо, мерцали сгустки тумана, огромный раскаленный шар падал в бездну  огня...
«Корабль?!! Люди?!! Как смогли? Что делают здесь?»
Пламя резало и выжигало последние следы соли...
Жар!.. Багровый цвет постепенно переходил в красно-желтый, становился нестерпимо блистающим, слепящим - рождающим круги в глазах, срывающим электроны с поверхности  вещества,  выбивающим  ядра  из  атомов!
Вот уже облако поредело, задвигалось, стало расплываться в бесформенное нечто. Получив неожиданный импульс, частицы стремительно разлетелись, прочертив яркие линии. На миг показалось, будто взмахнули огромные крылья и понесли Джорджа в последний путь...

* * *
Шел дождь. Такой дождь бывает только в мае, когда яркое солнце, поверив наконец-то в собственные силы, решительно и бесповоротно врывается в атмосферу...
Девять месяцев назад своенравная планета в очередной раз отказала небесному огню и, качнув головой, коварно променяла его дары: средиземноморский загар, сверкающие белозубые улыбки, вечную зелень и яркие краски цветов - на размеренный шелест золотых листьев и запоздалые сочные плоды. Она сожалела о случайном капризе, но не могла отказаться от этого богатства и, гадая о будущем, ненароком обрывала желтые листья, напоминавшие о горячих днях любви.
Через пару месяцев золотой наряд славянских лесов облетел, и обиженная красавица, оставшаяся вдруг нагой в самый разгар осеннего бала, легко соблазнилась сверкающим великолепием  холодного серебра...
Он еще вспомнит о ней! Еще пожалеет, что бросил ее, на секунду увлекшуюся новым платьем!.. И разве должна она уступить так скоро? Он будет (обязан!) любить ее вечно, какой бы она не была! Что за любовь, если не может отличить случайного увлечения от настоящего чувства? О, как мужчины непостоянны!..
Она наденет белое... Да-да! Вот это белое платье - с тонкими кружевами, прикрывающими округлые соблазни-тельные холмы; с хрустальными подвесками...
Вокруг - зеркала, зеркала!.. Большие - зеленоватые, и поменьше - с легкой тенью голубизны...
Взглянула, проверила, добавила снежинок на ресницы - ХОРОША!  И,  сохраняя  гордую  надменность, поплыла...
А потом она злилась: кружилась с показной лихостью, пытаясь привлечь его внимание; изображала недоступное величие... и украдкой поглядывала в небо: заметил ли? Понял ли свою вину?..
«Господи, боже мой, когда же это кончится?!!»
Она даже всплакнула несколько раз в феврале, после долгих месяцев одиночества, так и не сумев скрыть подлинного чувства.
И он поверил... не до конца еще... взглянул с вершины своей, прогнал северные ветры и, успокаивая, долго гладил лучами ее руки.
Ей бы радоваться и кинуться к нему навстречу! А она расплакалась - по-бабьи, размазывая по лицу ручьи слез,заикаясь коротким птичьим криком... ЗАЧЕМ ЖЕ ОНА ТАК ДОЛГО МУЧИЛА СЕБЯ?!
  И  вся  эта  мартовская  слякоть  хлынула  под  ноги...
«Ну перестань же, перестань! Сколько можно? Иди ко мне...»
В стремительном порыве она скинула платье, обнажая смуглую кожу, еще помнившую жаркие поцелуи, и шагнула к нему...
  Весь апрель он осторожно трогал землю - ласкал ее, успокаивая и согревая. Она отзывалась, забывая о прежнем одиночестве, и щебетала голосом маленькой птички.
А потом он поцеловал ее... Гром прокатился в небесах, и все, что копилось в душе, что не смог выплакать сердцем  короткий апрель, схлынуло, задышало свежестью, заиграли обновленные краски, и небо раскинулось от края до края, показывая чувству невиданные просторы!..
Такой дождь бывает только в мае...