Блокадная история

       С Клавдием Павловичем Шаминым, старшиной команды торпедистов на одной из  лодок Кронштадской бригады подплава в годы войны, мне довелось познакомиться в 1973 году в Северодвинске. 
       Наш экипаж, под командованием капитана 1 ранга В.Н.Милованова, в то время принимал на заводе и испытывал в Белом море новейший ракетный  подводный крейсер стратегического назначения «К-450», ныне классифицируемый как  «Дельта».
       Заводские специалисты не только строили наш корабль, но и постоянно выходили с экипажем в море на ходовые и государственные испытания. И выходов было не счесть. Здесь все мы и сдружились со своими гражданскими коллегами.
       Клавдий Павлович был самым старшим в бригаде - ему было за пятьдесят. Но выглядел он отменно. Плотный, широкоплечий, с неторопливой речью и внимательным взглядом.
       В море, в свободное время, он обычно сидел у торпедных аппаратов  на «розножке» и что-нибудь мастерил. Другие его коллеги и мы в том числе, после вахты сражались в «морского козла», нарды или занимались травлей. Вернее рассказывали разные флотские байки заводчане, которые были моряками во много крат больше чем мы. Некоторые, вроде Шамина, «отбарабанили» на военном флоте по 5 и более лет.
       Клавдий Павлович обычно молчал и внимательно слушал. А когда к нему кто-нибудь обращался, - дедушка, травани чего - нибудь, - застенчиво улыбался и отвечал, - травить я не умею, а вот был у нас в бригаде такой случай. И выдавал историю. Причем всегда интересную и поучительную. Рассказчик он был великолепный. Вот одна из них.
       «Базировались мы тогда в Кронштадте. Шла зима 1942-го и Ленинград был в блокаде. Летняя кампания для наших лодок прошла неудачно. Многие подорвались на минах, пытаясь прорваться из Финского залива в море, а из тех, кому это удалось, с боевого дежурства вернулись единицы. Настроение было хреновое. Залив замерз, немцы постоянно бомбили Питер и Кронштадт, наши береговая и корабельная артиллерия непрерывно отражали их атаки.
       А мы «припухали» на берегу. Точнее на лодках. Они вмерзли в лед, который приходилось окалывать, занимались  проворотом  оружия и механизмов и несли якорную вахту.
       Электропитания с берега практически не было - только для наиболее важных корабельных систем жизнеобеспечения, так что в отсеках «Щук», «Эсок» и «Малюток» стоял собачий холод. Надевали поверх роб ватные штаны и телогрейки. В них и спали. Утром проснешься - на переборках иней, а волосы, если шапка свалилась, к подушке примерзли. Так и жили. Ждали весны и чистой воды.               
       Зато кормили экипажи хорошо. У нас в торпедном отсеке стояли несколько бочек с селедкой и квашеной капустой. В провизионке хранились картошка, солонина, крупа и черные сухари в крафт - мешках. Практически каждый день в обед выдавали спирт и что-нибудь горячее, чтоб окончательно не померзли. И это при всем том, что Питере свирепствовал голод. Съели всех птиц, кошек и собак. Ходили слухи, что даже людей ели.
       Увольнений в город не было. Война, какие уж тут увольнения. Но изредка, небольшими партиями на несколько часов в Ленинград отпускали офицеров, старшин и матросов, у которых там были родители или жены с детьми. Таких в бригаде было немало.
       Естественно, что ко времени «отпуска» ребята старались подкопить каких-нибудь харчей, чтоб подкормить своих близких. А было с этим делом строго. Сам свою флотскую пайку ешь, тебе ее нарком Обороны положил, а отщипнуть от нее для других не смей - вплоть до трибунала. На этот счет политработники с нами даже специальные беседы проводили.
       Но жизнь, есть жизнь. Продукты ребята все равно потихоньку копили, «шхерили» и, когда случалась оказия, передавали в Питер родным.
       Был у нас в команде штурманский электрик  старшина 2 статьи Саня Александров. Коренной ленинградец. Служил по третьему году, имел в Питере мать-учительницу и сестер - двойняшек.
       Отец их пропал без вести в Бресте, в первые дни войны.  Семья бедствовала и при любом случае, Саня всякими правдами и неправдами старался навестить родных. И, естественно, подкинуть им что-либо из харчей. А что может быть у старшины   срочника? Только свой паек - ну, там, сахар, сухари, табак.
       Вот это он и переправлял в Питер. И мы понемногу помогали, чем могли. Я, к примеру, не курил и отдавал Сашке свою махорку. Сменять на барахолке - тот же хлеб.
       Однажды наш штурман, прихватив с собой старшину команды и Александрова, отправился в ЛенВМБ за какими-то навигационными приборами или картами, точно не помню. Ну и Санька свой «сидор» набил сэкономленными сухарями, сахаром и табаком.
       Сухари эти были особенные. Из ржаной муки, размером с добрую ладонь, темно-коричневого цвета и каменной твердости. Разгрызть их было невозможно. В обед мы разбивали их молотком, сыпали в суп и тогда только ели. Зато качество у них было отменное. Душистые и очень вкусные.
       Вечером из города вернулись только старший лейтенант с мичманом и доложили командиру, что Александрова забрал патруль. Причем не наш, флотский, а комендантский, с петлицами НКВД.
       Оказывается, по дороге Сашка отпросился у штурмана забежать на минутку к матери, которая жила в доме на площади Труда и прямо на площади его «замели». Никакие доводы о том, что команда находится в служебной командировке и предъявление штурманом соответствующего предписания, не помогли. А когда рьяные патрульные обнаружили в мешке старшины продукты, его сразу же взяли под стражу и увели.
       Командир обозвал штурмана мудаком и, захватив с собой замполита, отправился в штаб бригады. Оттуда вернулся обозленный и отправил штурмана на «губу».
       Оказывается в штаб уже позвонили из комендатуры сообщив о задержании Александрова с казенными продуктами. Это было «ЧП», которое по военному времени каралось трибуналом.
       Так оно и случилось. Через неделю, худого и наголо остриженного Саню судили в клубе бригады. За кражу продуктов определили пять лет лагерей, которые здесь же заменили несколькими месяцами штрафбата.
       Возмущенный зал тихо гудел.
       - Вот суки, за свой паек парня сажают!  - выкрикнул кто-то из матросов.
       После этого случая, отпуска в Питер практически отменили, а если кто и ехал, то «шмонали», что б ни дай Бог  с собой не везли продуктов.
       А Сашка достойно воевал пулеметчиком на Карельском перешейке. Туда списывались многие ребята с боевых кораблей, и матросская почта принесла от него весточку. Затем пришла весна, залив растаял и мы прорвались в море, чтобы больше не уходить с него…».